Арина Теплова
Тайна сердца
Глава IV. Терзания
Санкт-Петербург, особняк Тепловых,
1774 год, 24 декабря
В то утро Илья проснулся с ясным осознанием того, что страстно влюблен.
Подобного душевного терзания с ним никогда ранее не случалось.
Сегодня поутру, едва придя в себя, Теплов сразу же подумал о Даше. О том, как вчера она была весела, притягательна, хороша, мила и разговорчива. Как неуклюже он пытался скрыть свой интерес к ней, как, словно мальчишка, не смог удержаться от поцелуя, украденного тайком на ледяной горе, и как в итоге, ошалев от ее близости, прямым текстом заявил ей, что именно жаждет получить от нее.
Это чувство неожиданной влюбленности застало молодого человека врасплох.
Еще вчера Илья даже не предполагал, что такое может с ним произойти. Ибо еще никогда ни одна девица не вызывала в душе Теплова столько страсти, нежности, негодования и желания одновременно.
Подняв тяжелые веки, Илья тупо уставился в расписной плафон на потолке, а в его голове пульсировала одна-единственная мысль о том, что он неистово, яростно влюблен в Дашу. Именно ее образ, яркие, огромные озера глаз, ее тонкий, сладкий стан, заливистый смех, тихая чарующая улыбка, доброта, стеснительность и наивность стояли пеленой перед его взором, не желая покидать мысли.
Однако трагедия заключалась в том, что Даша была его двоюродной сестрой.
От досады он зло стукнул кулаком по подушке и, проворно встав с кровати, пробубнил:
– Вот напасть! Из всех девиц умудриться влюбиться именно в эту! В ту, которая никогда не сможет стать моей!
Но факт оставался фактом. Он был влюблен в собственную сестру, и выхода из этого мучительного положения Илья не видел. Отправившись в уборную, он долго умывался холодной водой, пытаясь найти хоть какое-то решение своей трагедии. Но, кроме того, что теперь ему, видимо, придется страдать, он ничего не нашел.
Выйдя из уборной, он начал медленно одеваться, напряженно размышляя, что ему делать дальше, а главное, как вести себя с Дашей. Он пришел к выводу, что следует избегать девушку и поменьше разговаривать с ней. И вообще, попытаться не просто выкинуть из души эту влюбленность, а с корнем вырвать эту кровоточивую занозу из своего сердца, так как Даша была его единокровной сестрой, дочерью покойного дяди. Оттого все интимные отношения между ними, о которых он, как глупец, фантазировал вчера, не могут быть реализованы в жизнь. Он прекрасно понимал, что эта связь может принести не только осуждение общества, но и болезненных, неполноценных детей.
Железная воля Теплова сделала свое дело. И, уже выйдя из своей спальни около восьми часов, Илья, взяв себя в руки и почти заглушив в своем существе страстные утренние думы, с бесстрастным выражением на лице спустился вниз к завтраку, который должны были подать через полчаса.
Когда молодой человек, уже достиг низа широкой мраморной лестницы, зазвонил входной колокольчик. Теплов остановился в парадной, желая узнать, кто это пожаловал в такую рань. Дворецкий отворил тяжелую массивную дверь и вошел мальчик-посыльный, в темном кафтане и штанах, держа в руках большую корзину благоухающих цветов. Лакей принял ее у посыльного и, поставив на пол, закрыл за мальчиком дверь. Тут же приблизившись, Теплов цензорским взором прошелся по большим бутонам бледно-розовых пионов и спросил:
– Кому?
– Для Дарьи Сергеевны, сказал мальчонка, ваше благородие, – ответил лакей.
Стремительно нагнувшись, Илья достал из цветов небольшое письмецо и, раскрыв его, бегло прочел короткие строки. Послание было от Ивана Федоровича. В нем Михайлов уверял девушку в своей горячей привязанности и обещался скоро навестить ее, чтобы поговорить об одном важном деле. О каком важном деле хотел говорить с Дашей Иван, Теплов сразу же догадался. И его настроение мгновенно испортилось. Поджав от досады губы, Илья разорвал записку на четыре части и, небрежно сунув обрывки обратно в корзину с цветами, властно велел:
– Корзину в огонь. Чтобы даже следов не осталось. Дарье Сергеевне об этом не сообщать. И более цветов от подпоручика Михайлова не принимать. Ясно?
– Как прикажете, ваше благородие, – кивнул лакей и взял корзину в руки.
– Да и еще! Ежели приедет с визитом Иван Федорович, сначала препроводить его ко мне.
– Слушаюсь, барин.
С удовлетворенным и успокоенным сердцем Теплов прошествовал дальше в сторону столовой.
Как назло, там находилась одна Даша. Девушка сидела на маленьком диванчике, видимо, ожидая утренней трапезы и что-то вышивала, небольшое и светлое. Едва войдя, Илья сразу же наткнулся на сестру и напрягся всем телом. Но отступать было поздно. Девушка подняла на него глаза и по-доброму улыбнулась ему одними уголками губ. Он заметил, как она проворно спрятала за спину вышивание, чтобы он не разглядел ее работу, и встала.
Обратив на Илью взор, Даша отметила, что сегодня поутру молодой человек был одет в белоснежную шелковую рубашку, легкий домашний камзол шоколадного цвета с золотой вышивкой и темные бриджи. На ногах его были туфли, что случалось довольно редко. Мрачный вид его, чуть растрепавшиеся буйные темные волосы и колкий взгляд невольно навели Дашу на мысль, что Илья плохо спал ночью.
Он медленно прошел в столовую, держа в голове единственную мысль – только бы не смотреть на нее.
– Доброе утро, братец, – поздоровалась с ним приветливо девушка.
Теплов был вынужден коротко глянуть и глухо ответил:
– Доброе…
Взглядом он, словно под каким-то странным гипнозом, нехотя прошелся по ее фигуре. Сегодня на Даше был серебристый наряд, цвет которого невероятно шел к ее синим глазам, оттеняя их и делая их оттенок еще сочнее. Простой покрой платья, как и накануне, эффектно обрисовывал тонкие плечи девушки, высокую полноватую грудь, осиную талию и покатость бедер. Ее волосы сегодня были уложены как-то иначе. На косой пробор, а с боков над ушами заплетены две косы и завернуты в толстые кольца на висках. Без единого украшения, лишь с маленькими серебряными сережками в ушах, она показалась Теплову невозможно юной, светлой и манящей.
Мгновенно утреннее намерение Теплова избегать ее улетучилось. И Илья, как влюбленный мальчишка, не мог оторваться от девушки, пробегая быстрым восхищенным взором по ее стройной, ладной фигурке и отыскивая все новые притягательные черты в ее внешности. Даша молчала и как-то странно смотрела на него, словно не понимая, что не так. Уже через пару минут Илья поймал себя на том, что опять глупо глазеет на нее и вообще ведет себя как дурак.
Стремительно отвернувшись от нее и сжав до боли кулак, он несколько раз глубоко выдохнул. И тут в его хаотичные мысли впервые ворвалось осознание того, что в его теперешнем смехотворном, ненормальном состоянии виновата именно она, Даша. Это она этими своими чарующими глазами, сладкими улыбками и своей невинностью как будто специально соблазняла всех вокруг. Вчера в ее сети попался Михайлов и, как одержимый, пристал к нему вечером со сватовством. А теперь она, даже не осознавая этого, соблазняла его, Илью, совершенно не стыдясь того, что он ее брат. Гнев на девушку за ее невольное коварство, за ее флюиды, которые она расточала вокруг себя, ворвался в сердце молодого человека, и Теплов, вмиг обернувшись к ней, увидел девушку в другом свете – коварной соблазнительницей.
– Я хотел поговорить с тобой, Дарья, об Иване Федоровиче, – сказал молодой человек холодновато, стараясь не смотреть в ее яркие очи.
– Да? – спросила тихо она и напряглась. Она знала, что, если Илья называет ее полным именем, значит, он или сердится на нее, или недоволен.
– Я очень обеспокоен тем, как ты ведешь себя с подпоручиком, – начал он и указал Даше на диванчик. Она вновь села. Он же, заложив руки за спину, начал нервно ходить взад-вперед по ковру перед девушкой, подыскивая нужные слова. – Вчера я не раз видел, как ты поощряла его ухаживания. Это недопустимо для благовоспитанной девицы.
– Но я ничего не делала непозволительного, – попыталась оправдаться Даша.
Резко остановившись напротив нее, Илья обратил на нее темный, полный недовольства взор и обвинительно вымолвил:
– А я так не думаю. Сколько раз ты каталась с ним с ледяной горы?
Даша нахмурилась, пытаясь вспомнить, и затем как-то неуверенно ответила:
– Раз десять-двенадцать.
– Вот! Двенадцать раз! И двенадцать раз он прижимал тебя к своей груди. Так?
– А как же иначе с горы ехать? – опешила она.
– Это еще не все, – не унимался Илья. – Вчера на катке он держал тебя за талию, так?
– Держался, чтобы не упасть, – промямлила она в ответ, не понимая, к чему он клонит.
– А затем он вытирал тебе губы.
– Но в этом нет ничего зазорного.
– А вы с ним даже не обручены! – констатировал Илья, и его взор стал жестче. – А чем вы занимались на иллюминации?
– Ничем, – пролепетала девушка, видя, что Теплов все сильнее распаляется.
– Как же! Поди, целовалась с ним тайком?! Я-то не видел, но наверняка это было!
– Не было этого! – воскликнула Даша уже нервно и вскочила на ноги. На ее глазах вмиг заблестели слезы от обиды и несправедливости.
– Это еще надо проверить, и я спрошу у Ивана. Он мужчина, с ним все понятно. Но ты, благовоспитанная девица, должна понимать, что такое поведение просто аморально!
– Но… – начала Даша, и Илья отчетливо увидел на ее глазах слезы. Но это разозлило его еще сильнее. Он понял, что теперь она хочет его разжалобить.
– Так вот! Твое недостойное поведение заслуживает наказания. Тебе запрещается выходить из дому, только на прогулки в нашем усадебном парке да в церковь! Ты поняла? Никаких более раутов и прогулок с Марьей Ивановной по лавкам.
– А на каток и в общественный парк для гуляний я могу ходить? – тихо спросила она.
– Нет! – выпалил молодой человек уже зло.
– А кататься верхом?
– Если ты сможешь кататься верхом, не выезжая за территорию нашей усадьбы, пожалуйста.
– Но на таком малом расстоянии нельзя кататься верхом! – в отчаянии заявила девушка, и ей показалось, что Теплов просто издевается над нею.
– Значит, обойдешься без верховых прогулок! – вынес вердикт Илья. Даша стояла от него в трех шагах, и молодой человек отчетливо видел, как ее синие, полные слез глаза стали почти чернильного цвета. Ее губки так трогательно тряслись, что он вдруг ощутил неистовый порыв – зацеловать ее в эти полные алые губы до потери сознания. Это осознание окончательно взбесило Илью, потому что осуществить это жгучее желание было нельзя, и он пророкотал: – Я все сказал! И только попробуй меня ослушаться, увидишь, что будет!
Он невольно надвинулся на нее, и Даша в страхе замерла, увидев на его бледном нервном лице странное выражение, сочетавшее в себе боль и негодование. Глаза молодого человека горели темным и страстным огнем. Даша попятилась от него, ибо ей показалось, что он намерен сделать что-то ужасное.
В этот момент в столовую вошел слуга и громко сказал:
– Ваше благородие, приехал гонец из военного ведомства.
Угрожающе замерев в этот миг над девушкой, Теплов тут же напрягся и осознал, что в гостиной появился лакей. Обернувшись на вошедшего, Илья быстро спросил:
– Гонец?
– Да, ваше благородие, из военного ведомства, вас спрашивает.
Бросив последний злой взгляд-предостережение на Дашу, молодой человек последовал за лакеем и уже через секунду покинул столовую.
Почувствовав некоторое облегчение оттого, что Илья наконец оставил ее в покое, Даша медленно осела на диванчик и, прикрыв лицо ладонями, расплакалась. Именно в этой позе застала девушку Марья Ивановна, вошедшая в столовую. Увидев сгорбленную фигурку племянницы, Теплова воскликнула:
– Дашенька, что случилась? Отчего ты плачешь? – она присела рядом с девушкой и обняла ее за плечи. – Расскажи, у тебя болит что? Или обидел тебя кто-то? Милая, расскажи.
Марья Ивановна начала ласково гладить девушку по голове. Даша чуть успокоилась и, подняв на тетушку заплаканное лицо, пролепетала:
– Илья он, он… запретил мне выходить из дому… – она икнула, и Марья Ивановна удивленно спросила:
– Как запретил? Отчего?
– Я так и не поняла отчего, – искренно ответила девушка. – Но он так разозлился и кричал что-то. Я в конце уже совсем не слышала, так испугалась. Он запретил мне и в парк и верхом, и на каток ходить, и в гости. Только до церкви и гулять у дома в нашем саду можно, и все! – Она вновь уткнулась лицом в платье тетушки, и Теплова начала гладить ее по голове. Вдруг Даша выпрямилась и, напряженно смотря на Марью Ивановну, нервно произнесла: – А разве Илья может запрещать мне что-то? Разве не вы главная в доме?
Марья Ивановна замялась и спустя минуту тихо ответила:
– Дашенька, пойми, отныне глава дома Илюша. Он старший мужчина в семье. Да, он может указывать тебе, что делать. Ведь он, как старший брат, наверняка желает тебе лучшего.
– Неправда это. Мне порой кажется, что он ненавидит меня, тетушка! – выпалила нервно Даша, и Марья Ивановна поразилась, что девушка, оказывается, умеет так страстно спорить. – Я чувствую, что и теперь он наказал меня ни за что.
– Ох, не говори так, милая. Я ровным счетом ничего не поняла из твоего рассказа. Но ты не переживай, Дашенька, я сама переговорю с Ильей, и он наверняка отметит свое решение.
В столовую вплыла Лиза в шикарном платье из розового атласа и воскликнула:
– А сегодня рождественский сочельник! – Марья Ивановна и Даша подняли на нее глаза. – А что у вас такие лица кислые? – произнесла Лиза и тут же забыла о своем вопросе. Она подошла к столу и спросила: – Матушка? Может, уже завтрак подавать велите. А то я сегодня такая голодная.
– Сейчас Илья и Оленька придут, и велю, – заметила строго Марья Ивановна. И уже тихо сказала Даше на ушко: – Не переживай, милая, я сегодня же переговорю с Ильей. Он передумает.
– А вы знаете, кто сегодня к нам в гости приедет? – продолжала Лиза и заняла свое место за сервированным столом.
– Кто же? – спросила Марья Ивановна, так и оставшись сидеть с Дашей, которая уже не плакала, а как-то мрачно и печально смотрела на свои руки.
– Бибиков Дмитрий Гаврилович! – воскликнула Лиза радостно. – Он записку с цветами прислал! Очень извинялся, что не смог проводить меня вчера, и к обеду обещался приехать.
– И кто обещался приехать? – раздался баритон входящего в столовую Ильи.
Увидев вновь Теплова, Даша вся сжалась и ощутила, что ей хочется немедленно покинуть столовую. Молодой человек даже не взглянул на нее и внимательно посмотрел на Лизу, ожидая ее ответа.
– Дмитрий Гаврилович! – воодушевленно воскликнула та. В этот момент вошла Оленька.
– Ну что ж, пусть приезжает. Мне как раз с ним поговорить надобно, – заметил важно Илья.
– Все в сборе. Можно и трапезничать, – заметила Марья Ивановна и встала с диванчика.
– Можно, матушка, – кивнул Илья. – Пришла новость из военной коллегии. Главнокомандующий нашего полка пожаловал мне отпуск на лечение до апреля, в связи с тем, что мне надобно делами вместо отца управиться. Теперь, значит, не в феврале, а пятого апреля мне надобно прибыть в гарнизон.
– Какая великолепная весть, сынок! – воскликнула Марья Ивановна.
– И не говорите, матушка, – добавил Теплов, усаживаясь во главе стола.
Завтрак прошел в молчании, не считая того, что Лиза пару раз восхищалась тем, как галантен, красив и учтив господин Бибиков. Оленька с интересом слушала те короткие обрывочные фразы Лизы о вчерашнем гулянии. Марья Ивановна молчала и жалостливо проглядывала на Дашу, которая, уткнувшись взглядом в тарелку, ничего не ела и горько вздыхала. Илья так же хранил молчание и как-то не по-доброму поглядывал на всех женщин.
После трапезы Даше было разрешено удалиться в свою комнату, и она, как одержимая, убежала из столовой, чтобы не находиться перед глазами брата, который, видимо, после вчерашнего не просто гневался, а вообще возненавидел ее.
Однако Дашенька была из тех добрых людей, которые легко забывают обиды и помнят о людях только хорошее. Как и накануне она забыла о гадкой фразе, сказанной Тепловым во время того, как она ела блины, потому уже к обеду Даша утвердилась в мысли, что, может, Илья и прав. И она действительно перешла некую грань в общении с подпоручиком. Ведь Илья был ее старшим братом, и он должен был следить не только за их с сестрами содержанием, воспитанием и здоровьем, но и за их репутацией. А Даша прекрасно знала, что подпорченная репутация не позволит молодой барышне удачно выйти замуж, именно этому учила ее тетушка. И, видимо, со стороны Теплову было виднее, достойно или недостойно она себя вела.
Посему к обеду Даша вышла уже спокойная и довольно умиротворенная. Как раз в это время приехал Дмитрий Гаврилович Бибиков, и Лиза, довольная и щебечущая вокруг него, увлекла молодого человека в гостиную к матери и Оленьке и битый час восхваляла его достоинства перед родными. Даша пришла в гостиную как раз к самому обеду. Марья Ивановна послала за Ильей, который все утро принимал приказчиков, поверенных и управляющих в своем кабинете. Лакей вернулся с ответом, что барин сильно занят и будет обедать чуть позже один. И просит обязательно зайти к нему господина Бибикова, если тот уже приехал.
Итак, все сели к столу. Дмитрий Гаврилович занял место рядом с Лизой, и в отсутствие Ильи весь обед все непринужденно болтали, обсуждая, как провести сегодняшний праздничный ужин. Поскольку был сочельник, Даша предложила после ужина попеть романсы, а Лиза сказала, что можно поиграть в фанты. Марья Ивановна, довольно улыбаясь, спросила дочерей, хотят ли они завтра проехать на ежегодную рождественскую ярмарку, которая открывается завтра утром. Все девушки дружно закивали, а Дмитрий Гаврилович галантно предложил дамам свои услуги по сопровождению.
Довольная трапезой, которая прошла весело и непринужденно, Даша отпросилась в свою комнату, сославшись на то, что ей надо подготовиться к вечернему торжеству. Марья Ивановна отпустила ее и, ласково поцеловав девушку в лоб, шепнула на ушко, что она не забыла об обещании и обязательно переговорит с Ильей.
Даша вихрем помчалась в свою спальню. У нее оставалось мало времени, а ей надобно было закончить вышивку на рождественском подарке для Ильи – шелковом носовом платке с его инициалами с французской мережкой и вплетенными золотыми нитями. Остальным домочадцам она уже давно сделала подарки. Не ожидая приезда Ильи к Рождеству, Даша начала вышивать ему платок лишь позавчера. И сейчас у нее оставалось до вечера всего четыре или пять часов, но девушка надеялась, что успеет закончить свою работу. Едва Даша взяла в руки иголку, как в ее голове появилась мысль о том, что, когда она вручит такой красивый подарок брату, он непременно растрогается и, забыв про ее недостойное поведение вчера, разрешит ей выходить из дому. И завтра она, конечно же, сможет поехать на рождественскую ярмарку с тетушкой и сестрами.
Илья подписал очередной документ, который подал ему пожилой важный поверенный в напудренном высоком парике, и осведомился:
– Это все бумаги?
– Да, ваше благородие, – ответил Лукьяненко. – Отныне как законный наследник, старший из рода Тепловых, вы являетесь владельцем и управителем всех своих земель, имущества и денег. И теперь я намерен ознакомить вас с той частью наследства, которую наследуют от вашего покойного отца ваша матушка, брат и сестрицы.
– Слушаю, – сказал Илья и внимательно посмотрел на поверенного. – Вы бы присели, дражайший Семен Парамонович, в ногах правды нет, как говорится.
– О, благодарю вас, Илья Григорьевич, – улыбнулся довольный Лукьяненко, поскольку у него побаливали ноги, и долго стоять ему действительно было затруднительно.
Кроме них, в кабинете еще присутствовали управляющий по делам Тепловых, представляющий их интересы в разных промышленных предприятиях, и главный приказчик по всем имениям, деревням и рудникам. Теплов также указал мужчинам на бархатные стулья, и господа, почтительно поблагодарив хозяина дома, уселись напротив молодого человека.
– Я могу начать? – спросил услужливо поверенный. Лукьяненко служил у Тепловых уже более двадцати лет. И Илья знал, что отец очень уважал его. Ибо Семен Парамонович, весьма сведущий в юридических делах, не раз выигрывал для Тепловых дела в суде.
– Прошу вас, Семен Парамонович, – кивнул Илья и, выпрямившись в кресле, сплел пальцы рук в замок, поставив локти на стол.
– После смерти вашего отца, как я уже и сказал, основную долю имущества, более шестидесяти восьми процентов в денежном выражении, наследуете вы, Илья Григорьевич, – почтительно начал Лукьяненко. – Далее ваша матушка получает большое загородное имение в Ефремово с двумя деревнями и чуть более тысячи душ крепостных, а также сто тысяч годового содержания. Что составляет в денежном эквиваленте пять процентов. Ваш братец, Владимир Григорьевич, получает дом в Петербурге, два усадебных хозяйства с пятью деревнями под Петергофом с шестью тысячами крепостных и четыреста тысяч годового содержания, два рудника, ткацкую фабрику и глиняный завод с приписанными к нему рабочими. Это примерно четвертая часть всего состояния. Ваши сестры Елизавета и Ольга Григорьевны по достижении ими двадцати одного года или же при выходе замуж получают единовременно приданого по пятьсот тысяч наличными. К тому же ваш батюшка повелел, чтобы до замужества или до конца жизни, если так будет угодно вашим сестрицам и матери, они имели право проживать в этом доме, сколько им заблагорассудится.
– Ну, последнее, можно было и не зачитывать, – нахмурился Илья. – Это и так само собой разумеется.
– Извините, Илья Григорьевич, но я читаю завещание вашего покойного батюшки слово в слово. И я уже заканчиваю. Наконец, незначительная часть денежных средств, а именно шестьдесят тысяч из общих денежных доходов будет ежегодно перечисляться в сиротский приют, что находится на Мойке, а также пятьдесят тысяч рублей ежегодного содержания положено за Дарьей Сергеевной, дочерью вашего дяди, которая, я знаю, проживает вместе с вами. Это содержание будет выплачиваться ей до достижения ею двадцати одного года или замужества. Хочу уточнить, что наследство Дарьи Сергеевны столь незначительно оттого, что ей от ее покойных родителей, насколько мне известно, осталось имение с крепостными, дом в Москве и некоторая часть векселей, что лежат под проценты в банке. Со дня своих именин, едва ей минет двадцать один год, или после замужества, как я ранее упомянул, она сможет распоряжаться всем завещанным ею родителями состоянием.
– А какое именно имущество и на какую сумму принадлежит Дарье Сергеевне? – спросил с интересом Теплов.
– Не могу точно знать, ибо этим вопросом занимался мой заместитель, – ответил Лукьяненко.
– Понятно. У вас все, Семен Парамонович? – осведомился молодой человек.
– Да, – кивнул поверенный.
– Хорошо, – заметил Теплов. – Тогда через неделю жду вас у себя с подробным перечнем всего наследства, которое достанется Дарье Сергеевне по итогу. А также подготовьте бумагу, по которой новым опекуном над Дарьей Сергеевной буду я.
– Но, Илья Григорьевич, ведь ваша матушка в добром здравии, и она прекрасно справляется с ролью опекунши, – произнес непонимающе Семен Парамонович.
– Моя мать неважно себя чувствует, и именно она попросила меня изменить бумагу об опеке над сестрой. Посему более нет надобности обсуждать это, Семен Парамонович, – добавил Илья так строго и твердо, что поверенный утвердительно кивнул.
– Я подготовлю нужные бумаги, как вы велите, Илья Григорьевич.
– Тогда жду вас к восьми утра третьего января в новом году.
– Я могу идти?
– Нет, обождите, – велел Илья. – Я хочу, чтобы вы выслушали остальных господ.
Поверенный кивнул и, убрав все бумаги в красную папку, с почтением замолчал.
– Теперь вы, Арсений Иванович, – обратился Теплов к полному господину, что был главным приказчиком Тепловых.
– Что бы вы хотели узнать, многоуважаемый Илья Григорьевич? – спросил Чигарев и, встав, поклонился.
– Присаживайтесь, прошу, – уже как-то раздраженно вымолвил Илья. – Мне неуютно, когда вы передо мной стоите, словно я немощный или император какой. – Чигарев сел и прокашлялся. А Илья продолжал: – Доложите, сколько всего имений имеется в вашем ведении, сколько деревень и селений и сколько подушного населения.
Чигарев подробно перечислил все деревни, заводы, рудники, имения и их местонахождение и передал Теплову бумагу с перечнем всех населенных пунктов, домов, где проживали крепостные, обитающие в имениях Тепловых.
– А что по численности? – спросил молодой человек.
– Около тридцати тысяч душ, наверное, – ответил Чигарев.
– Вы не знаете точно?
Чигарев как-то весь засуетился и попытался что-то сказать, но не смог.
– Когда проводилась последняя перепись всех душ? – спросил Илья.
– Пять лет назад, ваше благородие.
– И вы хотите сказать, что за пять лет численность крестьян не поменялась? – удивился Илья.
– А что с ними станется? Мрут, как и положено, от ста до двухсот в год, плодятся тоже вроде исправно.
– За последние пять лет была война, смею вам напомнить, – заметил мрачно Теплов. – Только за последние два года, насколько я помню, было два дополнительных набора в действующую армию. И сколько мужиков вернулось? Вы знаете? А сколько погибло и было ранено?
– Не могу знать, ваше благородие, – тихо промямлил Чигарев.
– А за пять лет каждая баба, если здорова, может народить по пять детей, а иная и по семь? – уже повышая голос, спросил Теплов.
– Не могу знать, ваше благородие, – как попугай, повторил Чигарев.
– Прискорбно, а в северных губерниях прошла эпидемия холеры прошлой зимой? Сколько людей померло от нее в наших имениях?
– Не могу знать, ваше благородие.
Илья замолчал и, нахмурившись, начал медленно стучать пальцем по столу, как будто что-то обдумывая.
– Я понимаю, что мой отец в последние годы очень болел, оттого дела были заброшены, – заметил молодой человек. – Так вот, теперь нам надобно все привести в порядок. Меня не устраивают ваши ответы, Арсений Иванович, «примерно» и «не знаю». Берите перо и пишите.
Илья подвинул к приказчику чернильный набор и лист бумаги. Удостоверившись, что Чигарев взял перо и обмакнул его в чернила, произнес:
– Первое. До десятого числа января месяца провести подушную перепись во всех деревнях, селах, имениях, городских домах и дворцах. Далее сосчитать отдельно людей женского полу, мужского. Составить списки всех крестьян с указанием полного имени отчества, места и дня рождения, а также где в настоящее время проживает и каково ремесло. И все списки привезти ко мне. Я сам их перепишу и составлю отдельные книги, которые сам буду вести.
– Но… – начал неуверенно Чигарев. – Это займет столько времени, а у меня всего семь управляющих по всем губерниям.
– Значит, наймете на работу еще людей. К тому же эти данные помогут вам собрать старосты в селах и деревнях. Таковые везде имеются, – наставительно заметил Илья. – Итак, записали? Второе. Переписать из всех мест детей-сирот, а таковые наверняка есть. Узнать их возраст и полное имя, а также кем были родители. Все это записать в отдельное дело по каждому ребенку, чтобы по совершеннолетии дети знали, кто они и кто их родители. А вам, Никанор Михайлович, – обратился Теплов к третьему высокому сухому мужчине с бородой. – До третьего января месяца составить проект воспитательного дома для сирот. А также рассчитать сумму расходов на его строительство или покупку. Составить сметы расходов на содержание детей, воспитание и образование с расчетом на каждую единицу. Так вот, после того как Арсений Иванович найдет всех сирот, они должны быть переправлены на жилье в этот приют. Не дело им скитаться и просить милостыню или жить в чужих домах.
– Позвольте спросить, Илья Григорьевич, – вмешался в разговор Никанор Михайлович. – Какие навыки должны получать сироты? И сколько раз в день питаться и как одеваться?
– Я думаю, питание должно быть не менее трех раз в день, одежда простая, но опрятная. А по обучению они должны знать грамоту, письмо и уметь читать. Впоследствии, после подсчета всех расходов, возможно, если денежные средства позволят, для мальчиков можно ввести ремесленное или военное дело, а для девочек обучение рукоделию и шитью. Чтобы потом воспитанники могли заниматься чем-то в жизни. Воспитанники должны жить в сиротском доме до шестнадцати лет.
– Но зачем столько трат, ваше благородие? – возмутился Чигарев. – Ну, помрет одна бродяжка, и что? Невелика потеря.
– Такие разговоры меня не устраивают, Арсений Иванович, – холодно заметил Илья, обратив предупреждающий взор на главного приказчика. – Вам что-то не нравится в моих распоряжениях? Вы всегда можете подать мне заявление об отставке.
– Да нет, что вы, Илья Григорьевич! Я не хотел ничего сказать против вашей воли, – тут же перепугано залепетал Чигарев. – Я просто хотел уведомить вас, что мужичье это не имеет способностей к наукам. Только деньги на ветер выкинете.
– Значит, будет введено правило. Ежегодно десять лучших воспитанников я лично буду экзаменовать, и по итогу они смогут получить вольную грамоту. Чтобы дети стремились к знаниям. Все пока понятно?
– Да, – кивнул хмуро Чигарев.
– Тогда продолжаем. Третье. Составить список всех калек, убогих и больных, которые не могут работать, и ежегодно выплачивать им по пять рублей на пропитание. А также по семь рублей на содержание для баб, имеющих трех и более детей до шестнадцати лет, которые потеряли кормильца. И хочу вас предостеречь, Арсений Иванович, если мне станет известно, что по каким-то причинам вы утаиваете сведения или, еще хуже, пытаетесь избавиться от сирот или калек, я приму очень жесткие меры.
– Я и не думал о том, ваше благородие, – промямлил Чигарев и окончательно скис.
– Это все замечательно, Илья Григорьевич, но где взять на все это деньги? – вдруг опять вмешался Никанор Михайлович.
– Вы же докладывали, что за последние три года мы получили почти миллион прибыли со всех предприятий, которые теперь лежат в банке под проценты? – спросил Илья.
– Да. Но мы же решили их потрать на покупку еще двух рудников в Сибири.
– Так покупайте, – твердо сказал Илья. – Вы же сами сказали, что рудники будут стоить в переделах трех сотен тысяч вместе с приписанными крестьянами за каждый. И рассчитали, что ежегодно эти рудники будут приносить по пятьдесят тысяч прибыли, так вот на эти деньги и будет содержаться приют, а также выплачиваться пособия вдовам и немощным. Да у нас остаются еще деньги. Постарайтесь на половину остатка купить или построить дом для сирот и обустроить его. Остальные средства пока оставьте в банке под проценты, я пока еще не решил, что с ними делать.
– Вы, конечно, все хорошо рассчитали Илья Григорьевич, – заискивающе заметил Никанор Михайлович, – но надобно все посчитать подробно, как следует.
– Вот к третьему числу и подсчитайте и мне на доклад, обсудим все детали, – произнес Теплов, обведя всех внимательным взором. – Я думаю, господа, что, если в будущем году мы все сделаем, как задумали, через год-другой можно и пару-тройку школ построить в самых больших имениях для детей крестьян и еще какие богоугодные заведения.
