Арина Сноу
Ты будешь моей
Глава 1
– Вероника, ты почему еще не встала?! – слышу голос моей воспитательницы Лины Петровны, сейчас он кажется мне особенно громким, так что у меня в голове словно стучат молоточки, и с каждым ее словом стук становится сильнее. – Все уже встали, а ты всё лежишь!
Она сдергивает с меня одеяло, и я сразу же покрываюсь мурашками, обхватываю себя руками, чтобы хоть немного согреться.
В нашей комнате довольно холодно. Даже то, что она общая и мы спим практически все вместе, не спасает нас от холода. Деревянные рамы окон давно пора заменить, а воспитатели их даже не заклеивают, говоря, что мы все врем и в комнате тепло. Возможно, это бывает только днем, а ночью мы иногда приходим друг к другу, согреваясь хоть так.
– Можно я еще немного посплю… – хрипло прошу я. Горло словно режут ножом, и с каждым словом всё труднее говорить, так что приходится скривиться от боли.
– Нет! Ты же у нас поёшь! – продолжает кричать она, больно хватает мою руку и тянет на себя, поднимая меня.
Голова начинает еще больше болеть, теперь ее словно бьет один огромный молоток, так что мне приходится вжать голову в плечи; а в глазах иногда темнеет.
– Ты что, не хочешь выступить перед гостями? Они специально приезжают к нам! Дают тебе крышу над головой, – начинает она перечислять заслуги людей, которых я даже не видела никогда, но должна любить и восхищаться ими, – одевают и кормят тебя. А ты даже не хочешь должным образом поприветствовать их!
– У меня очень болит горло и голова, – хриплю я, не смотря на нее, так как мне просто тяжело поднять голову.
– Всё ты врешь, просто не хочешь идти, но я тебе скажу одно словно: «Надо!» Всегда надо, если ты хочешь чего-то добиться! – она продолжает тянуть меня за руку, и мне приходится встать. Мир немного кружится перед глазами. Я не чувствую тепла, только холод.
– Пожалуйста, – умоляю, но в глубине души знаю, что это не поможет. Лина Петровна от меня не отстанет.
– Смотри, какое платье я тебе принесла, – она размахивает передо мной красной тканью, а меня начинает тошнить, хочется оттолкнуть ее и лечь обратно в кровать, завернувшись в одеяло, чтобы хоть как-то согреться.
Поджимаю пальцы, тапочек у нас нет, поэтому утром нам кажется, что пол – это минное поле, обжигающее холодом, который пробирает до костей.
– Я не хочу идти… – еще раз предпринимаю слабую попытку вырваться.
Но тут терпение Лины Петровны кончается, вместе с улыбкой и милотой. Она резко сажает меня на стул.
– Я что, с тобой нянькаться буду?! Живо одевайся, я сказала! – и сама уже стаскивает с меня тонкую пижаму. Затем надевает на меня платье. Оно колется в некоторых местах, но я этого практически не замечаю, головная боль становится сильнее.
– А теперь марш умываться и только попробуй мне намочить платье! – угрожающе произносит она. – Будешь у меня стоять в углу целый час.
Не самое худшее наказание, но неприятно, ведь там очень холодно и темно.
Иду в туалет, а потом к раковине. Сразу же включаю горячую воду, чтобы почти обжечь руки, но согреться; но это не помогает. Мне все равно холодно, и уже начинают стучать зубы.
Кое-как чищу зубы, умываюсь и иду обратно к Лине Петровне, которая уже стоит с расческой и красным бантом. Она больше ничего не спрашивает, только с силой опять сажает меня на стул и начинает расчесывать мои спутанные волосы. Больно почти до слез. Воспитатель цепляет на меня бант, который сильно стягивает мои волосы.
– Ну вот, какая красавица, – ее голос опять мил. – Завтракать не будешь, так как проспала. А теперь пошли к Евгении Федоровне, покажем тебя.
А мне уже неинтересно, куда мы идем и что делаем. Женщина берет меня за руку, и мы выходим из комнаты. Поднимаемся на второй этаж, в кабинет нашего директора.
– Евгения Федоровна, вот, привела к вам Веронику, – Лина Петровна подталкивает меня в центр комнаты, где на меня смотрит тучная женщина с жирными, как сосиски, пальцами, с ярко-алым маникюром и золотыми кольцами. Она что-то крутит в руке, смотря на меня.
– Подойди, – четкий приказ, давящий, и я тихонько подхожу ближе и чуть не спотыкаюсь.
– Клуша, – раздраженно бросает она мне. – Ты не должна опозорить наш детский дом. Олег Васильевич будет не один, а с сыновьями и женой.
Зачем мне это знать, я так и не поняла, но я смирно стою напротив, не поднимая глаз, и смотрю в пол, пытаясь хоть немного сосредоточиться и унять боль в голове.
– Поэтому пой хорошо, деточка, – говорит она с нажимом. Она всех девочек называет именно так, деточками, скорее всего, не зная, наших имен, и так ей более удобно.
– Евгения Федоровна! У Матвея все же простуда, – слышу голос нашего врача, Алевтины. Она попросила называть ее именно так.
Она быстро заходит в кабинет, и из всех мне кажется самой доброй.
– Тогда отправь его в лазарет, пусть не мельтешит, – бросает Евгения Федоровна, морщась, словно услышала жужжание мухи.
– Ой, кто это у нас такая красивая! – ко мне подходит Алевтина, присаживается на колени передо мной, оказываясь со мной на одном уровне. – Вероника, ты готова выступать?
– Горло болит… – смотрю я на нее жалобно.
Она тут же прикладывает руку к моему лбу и шее. Руки у нее мягкие и теплые, как у мамы.
– Так у нее же температура! – восклицает врач. – Лина Петровна, как вы могли не заметить этого?!
– Ну я… – мямлит моя воспитательница.
– Ее срочно нужно ко мне, – поднимается с коленей Алевтина, беря меня за руку, несмотря на удивленные взгляды обеих женщин.
– Так, стоять! – слышится строгий и громкий голос Евгении Федоровны. – У нас выступление на носу, она должна петь. Куда вы ее ведете?
– Но как же она может петь, если болеет?! – возмущается Алевтина.
– Очень надо, дайте ей лекарство, чтобы она могла выступить, а потом уже будете лечить, – спокойно произносит директриса.
– Но так не делается…
– Я сказала, поэтому выполняйте. Или вы хотите вылететь отсюда? – усмешка. – У вас больная мама вроде, работа как никогда нужна сейчас…
– Я поняла, – Алевтина сжимает мою руку. Эти слова задевают ее.
– Тогда идите.
Мы проходим в кабинет врача, тут пахнет лекарствами и тепло. Несмотря на то что в комнате очень много всяких непонятных и устрашающих инструментов, мне тут нравится. Не понимаю некоторых девочек, почему они боятся ходить сюда?
– Выпей, – Алевтина протягивает мне белую чашку с какой-то желтой жидкостью, от которой идет пар. – Тебе немного полегчает, а потом я дам другое.
Отпиваю немного и морщусь: жидкость сначала сладкая, а потом становится горькой, а еще она обжигает горло.
– Да, понимаю, но нужно выпить, – уговаривает меня Алевтина, гладя по голове и немного ослабляя бант.
Я все же допиваю противное лекарство, и женщина ведет меня в актовый зал, где уже находятся все, даже наши важные гости, сидящие в первом ряду.
– Ну где вы были?! Уже ее выход, – шипит, как змея, Лина Петровна, вырывая мою руку у Алевтины, и тянет в зал, к сцене.
– А сейчас перед вами выступит наша звездочка – Вероника. Она очень хорошо поет! – слышу голос нашей заведующей, и меня подталкивают к микрофону.
И тут происходит что-то странное: начинает играть знакомая мелодия, но я забываю все слова. Музыка все продолжается, и я вижу сначала удивленный, а потом уже злой взгляд Евгении Федоровны, которая сидит рядом с темноволосым мужчиной в солидном синем костюме. Возле него – красивая женщина в черном платье с открытыми плечами. Мне кажется, в таком ей будет холодно, выйди она на улицу. Дальше расположился мальчик постарше, похожий на мать, а рядом с ним – помладше. Если все смотрят на меня в недоумении, то он, наоборот, улыбается, почти смеется, и я удивленно смотрю на него. Наши взгляды пересекаются, и я замечаю, какие у него красивые глаза. Холодного серого оттенка. Я не видела ни у кого такого цвета. Мальчик очень похож на мужчину: тот же разрез глаз и такие же темно-каштановые вихрастые волосы.
– Вероника, скорее всего, переволновалась, поэтому сейчас эту же песню споет Андрей!
Тут меня опять больно хватают за руку и тянут со сцены, не отпуская. Вижу, как мелькают удивленные лица моих подружек и моего брата, который сидит почти в самом конце зала.
Лина Петровна открывает дверь и с силой толкает меня в коридор, так что я чуть не падаю на холодный мраморный пол.
– Чтобы сегодня не смела попадаться мне на глаза!
Вот и стартовала моя новинка о Веронике и Егора, они у нас есть в книге https://litnet.com/ru/reader/tolko-ryadom-b454486?c=5238274 .
Я очень буду рада вашим лайкам и комментариям! И конечно же добавляйте книгу в библиотеку:)
Глава 2
– Чтобы сегодня не смела попадаться мне на глаза!
Больше она ничего не говорит, оставляя меня в коридоре, а сама возвращается на концерт. Чувствую, что у меня опять начинается озноб. Иду к Алевтине. Я знаю, она поможет, она добрая.
Захожу в ее кабинет и вижу, что она плачет, склонившись над столом. Не понимаю почему, ведь ей никто не сделал больно.
– Что случилось? – спрашиваю осипшим голосом.
Противная жидкость мне и правда помогла, но, увы, ненадолго, так как я опять чувствую, как начинает болеть горло и голова. Молоточки опять начинают бить по ней.
– Все хорошо, Вероника, не обращай внимания, – говорит она, быстро вытирая глаза и с улыбкой смотря на меня. – Как ты себя чувствуешь? Ты смогла спеть?
Отрицательно качаю головой, опустив взгляд, ведь я провинилась.
– Нет, я забыла слова, – и это правда, хотя я всегда их помнила, а тут словно музыка мне знакома, а вот слова – нет.
Она подходит ко мне и опять трогает лоб своими мягкими руками. У нее нежная кожа, прохладная, только у нее такая. А у Лины Петровны более грубая и шершавая.
– У тебя опять начинается жар! – говорит врач, проводя рукой по моей шее. – Ты сможешь дойти до своей комнаты? Я пока подготовлю тебе место в лазарете. Тебя нужно лечить, будет не очень приятно, но тебе станет легче.
Киваю. Да, я хочу оказаться там, там тепло, а Алевтина будет ласково говорить со мной и гладить мои волосы.
– Хорошо, тогда иди и принеси всё, что тебе надо, – улыбается она мне, подталкивая меня к выходу, а сама направляясь в соседнюю комнату.
Иду вдоль коридора, почти никого нет, даже мальчиков-хулиганов постарше, которые забирают у нас сладости и кладут наши ботинки в труднодоступные места, и потом приходится просить воспитателей, чтобы они достали их. А они ругают нас, думая, что это сделали мы, что нам так веселее. Но это неправда. Бывает, приходится даже ничего не говорить, ведь иногда воспитательницы наказывают нас за это.
Я так задумалась, что даже не увидела мальчика, который появился из-за угла. Пугаюсь, отшатываясь, чуть не падая на холодный пол.
– Ты че, слепая, что ли?! – слышу незнакомый голос.
Вскидываю голову и сталкиваюсь с холодными серыми глазами. Это сын нашего гостя, который почти смеялся, когда я выступала.
– Ты че, язык проглотила?! – уже более грубо спрашивает он, подходя ближе. – Я спрашиваю, ты слепая?!
– Н-нет, – тихо отвечаю, заикаясь.
– А что тогда не видела, что я шел?! – наступает на меня.
Не понимаю, что я ему сделала, зачем он вообще остановил меня? Потому что я не уступила?
– Нет, – хриплю я, отчего-то мне становится страшно. Может, потому, что от ребят постарше ты знаешь, чего ожидать, а от этого – нет. Сын богатых родителей, ему ничего не будет.
– Хм, – усмехается он, все так же тесня меня к стене, так что я уже упираюсь в нее лопатками. – Но мне это не понравилось, поэтому ты должна мне теперь.
Смотрю по сторонам, в надежде, что кто-то из взрослых увидит нас. Моя паника возрастает, когда его рука упирается в стену около моей головы.
– Хочешь конфетку? – он что-то достает из кармана брюк.
Смотрю на его руку, это и правда конфета, очень вкусная, я пробовала ее только один раз, но вкус помню даже сейчас. Кокосовая стружка, нежный крем и орешек внутри. Я знаю, что это дорогие конфеты, ими угощала нас воспитательница в свой день рождения. И я хочу еще раз почувствовать этот вкус.
Незнакомец держит сладость перед моим лицом, и я могу просто протянуть руку, чтобы взять ее. Что я и делаю, вставая на цыпочки, но тут он смещает руку еще выше, так что я чуть не падаю на него.
– Но конфетку надо заслужить, – улыбается он, и теперь я понимаю, что это не добрая улыбка.
Злюсь, сжимая кулаки. Что он хочет, зачем вообще пришел сюда, тут только наши комнаты!
– Если хочешь сладкое, то спой для меня, – скрещивает руки на груди, смотря на меня с усмешкой.
Уже не боюсь, а злюсь на него. Я не буду для него петь. Поворачиваюсь и хочу уйти, но нахал оказывается быстрее, ловя меня за руку и притягивая обратно.
– Ты никуда не пойдешь, пока не споешь для меня! – угрожающе говорит он.
Теперь он не отпускает меня, упираясь обеими руками в стену, с двух сторон от моей головы. Я в ловушке, чувствую, как на глаза наворачиваются слёзы. Я не марионетка! Кто он такой, чтобы приказывать и не выпускать меня! Мне плевать, кто его отец.
– Отпусти меня, – хриплю я. Возможно, он поймет, что у меня больное горло.
Но он словно не слышит этого, медленно качает головой.
– Споешь и получишь сладкое, ну и я тебя отпущу, побежишь в свой клоповник, – насмехается надо мной.
Клоповник – вот чем он считает наши комнаты. Скорее всего, и о нас не лучшего мнения. Золотой мальчик, которому повезло родиться в богатой семье, а не у матери-наркоманки. Он не знает, что такое выживать, каждый день страдать от холода, есть только кашу, иногда холодную, носить застиранную до дыр одежду… Куда ему, ведь он ест эти дорогие конфеты каждый день, носит их в кармане и иногда угощает таких бедняжек, как мы, чтобы мы его развеселили.
Я начинаю дрожать. То ли от холода, то ли от повысившейся температуры, а может, от подступающих к глазам слез.
Я не буду плакать! Я сильная!
Больше ничего не говорю и правда начинаю петь, вспоминая колыбельную, которую пела мне мама, когда-то давно, когда она еще не была страшной женщиной с пустым взглядом.
Я превозмогаю боль в горле, пою, пусть хрипло и фальшиво, но с душой. Не смотрю на него, боюсь расплакаться, лучше так, не видя.
Как только заканчиваю, поднимаю глаза. Он становится серьезным, а его холодный взгляд немного теплеет.
– Мне понравилось, поэтому ты получишь конфетку, – через несколько секунд говорит он, а потом достает лакомство и машет им около моего лица. – Возьми…
И я беру, но не для того, чтобы съесть, а для того, чтобы бросить в его лицо.
– Подавись! – громко хриплю я.
Он смотрит на меня шокированно, немного отходит, чем я и пользуюсь. Не оборачиваясь, бегу в свою комнату; я знаю, там есть шкаф, где можно спрятаться, он не найдет, и даже не достанет.
Забегаю в комнату и прячусь между шкафом и стеной, тут есть узкое пространство. Помещаются в него не все девочки, но я могу протиснуться. А вот мальчик не сможет меня достать, так как он большой. Слышу свое дыхание и стук сердца. Мне кажется, что он в комнате, я слышу шаги, но в один момент они пропадают, а в другой опять появляются. Возможно, от температуры у меня начались галлюцинации. Я слышала, что такое бывает у человека, читала в энциклопедии. Зажмуриваю глаза и считаю до ста, ничего не происходит, только музыка звучит где-то на первом этаже.
Осторожно выбираюсь из своего укрытия, то и дело смотря по сторонам, словно мой преследователь вот-вот выберется откуда-то из-за угла. Быстро подхожу к своей кровати.
У меня мало что есть своего, только некоторые вещи: расческа, резинка и книга, которую я нашла дома. Там была черно-белая фотография мамы с какими-то людьми, которых я не знаю. Но рядом с ней стоит очень похожий на моего брата мужчина.
Мы не знаем, кто наш отец, мама никогда не говорила нам об этом, пару раз я показывала брату эту фотографию и этого мужчину, но он только отмахивался, говоря, что это бред.
Беру фотографию и еще кое-что по мелочи. Выхожу, озираясь по сторонам, боясь, что могу столкнуться с тем незнакомцем и он сделает мне что-то плохое. Но мне везет: его нет ни в коридоре, ни на лестничной клетке. Дохожу до нужной комнаты и вижу Алевтину, заправляющую кровать. Тут тоже пахнет лекарствами, как и в ее кабинете. На противоположной койке лежит Матвей, мальчик немного младше меня. По мерному дыханию и закрытым глазам понимаю, что он спит.
– Проходи, Вероника, вот это пока будет твое место, – указывает мне на кровать рядом с собой. – Тут есть ширма. Если что, сможешь там переодеться.
В углу и правда стоит белая складная перегородка.
– Пока твоим соседом будет Матвей, у него тоже простуда, но только насморк.
Киваю, мне без разницы, и один Матвей лучше, чем десять девочек в комнате.
– Тогда располагайся, сейчас я принесу лекарства.
Алевтина уходит, а я складываю свои немногочисленные вещи в тумбочку. Пользуюсь ширмой и наконец-то избавляюсь от колючего платья и тянущего волосы банта. Распускаю их и переодеваюсь в свою тонкую пижаму, она намного удобнее. Не дожидаясь Алевтины, сразу же ложусь в кровать, обнимая себя руками, чтобы согреться. Меня опять начинает знобить, перед глазами всплывает лицо того мальчика, его холодные глаза и злой взгляд. Надеюсь, он уже ушел и я больше не увижусь с ним.
Алевтина возвращается и опять заставляет меня выпить горькую жидкость, а после я проваливаюсь в какое-то забытье. Мне ничего не снится, всё словно серая картинка. Иногда я будто слышу громкий голос Лины Петровны. Она стоит передо мной, возвышаясь, загораживая свет ламп.
– Как ты посмела обидеть сына нашего спонсора?! Ты знаешь, что будет?!
А потом опять серый экран, и вот воспитательница уже в другом платье, тоже хмурится, уперев руки в бока.
– Будешь наказана у меня…
Глава 3
Мне тогда сильно досталось, хоть я и тяжело заболела. Алевтина порывалась положить меня в больницу, так как ее лечение не помогало. А я, наоборот, страшилась этого, не люблю незнакомые места, они меня пугают.
Лина Петровна все равно наказала меня, и я месяц убиралась в комнате, но это не самое ужасное, что она могла сделать со мной. Поэтому, можно сказать, мне повезло.
С тем мальчиком я так больше и не встретилась, да и этот спонсор у нас не появлялся. Приходили другие, им также устраивали концерты, но теперь меня не брали участвовать, словно боялись, что я опять опозорю их. Но мне даже некогда было об этом думать. Я пела для себя, когда все уходили из комнаты, а я, вооруженная тряпкой, мыла руками пол.
Потом все изменилось: я пошла в школу. Дети из семей смотрели на нас так, словно мы другие, дикие. Они говорили своим родителям, что мы воруем их вещи, ломаем предметы. Но зачастую они сами так поступали по отношению друг к другу, подставляя нас. Нас некому было защищать. Дошло до того, что нас изолировали, сделали отдельный класс для детей из детдома. Теперь с нами никто не общался, и некоторых моих одноклассников это бесило, они стали более агрессивно вести себя с детьми из семей, и все это переросло в войну. Страдала школа и учителя…
А я поняла для себя одно: я хочу выбраться из этого, стереть с себя это клеймо. Чтобы на меня не смотрели по-другому. Хочу быть как все. Поэтому я начала усердно учиться.
Нам пророчили только колледжи и техникумы, где изучают лишь рабочие профессии. А я хотела в университет, на архитектора. Моими любимыми предметами были математика и черчение. Для поступления оставалось подтянуть некоторые предметы, в том числе и гуманитарные, и я делала это.
У меня была цель. Я не ушла после девятого класса, учителя сами оставили меня, видя, что я иду на золотую медаль. Одна из немногих. Меня перевели в обычный класс, где учились дети из семей. Они не относились ко мне плохо, но я все равно чувствовала себя чужой. Наверное, поэтому я так и не нашла за столько лет себе подругу.
Экзамены проходили тяжело, я вдруг осознала, что если у меня не получится, если не сдам, то моим планам конец. Я не добьюсь поставленной цели, а смогу ли поставить новую – большой вопрос. Возможно, я даже сломаюсь…
Но я старалась не думать об этом.
«Нет! Я смогу! – говорила я себе. – Я выберусь из этого замкнутого круга. Я поступлю туда, куда захочу».
О коммерции не было и речи, за меня некому было платить, поэтому я изо всех сил старалась поступить на бюджет. И я сделала это! Блестяще сдала все экзамены. Помню, как прыгала по комнате и визжала, когда увидела свои баллы, чем очень сильно перепугала своих соседок. Но я была счастлива как никогда.
И вот первое сентября, и я нахожусь около дверей большого старинного здания голубого оттенка. Я читала его историю: раньше тут была гимназия только для мальчиков, а во время войны – госпиталь. Я чувствовала: оно хранит очень много тайн.
Берусь за деревянные ручки двери, потянув их на себя. Я немного волнуюсь, ведь это первый день и я должна увидеть своих одногруппников и познакомиться с ними. Для себя я решила, что буду вести себя как все, постараюсь найти друзей. Никто не знает, откуда я. И не должны.
Я обычная.
Как все!
Прохожу внутрь, университетское Первое сентября сильно отличается от школьного. Тут и там слышится музыка, все бегают разукрашенные, словно сегодня не первый день учебы, а праздник.
– Привет! Кем будешь? – возле меня останавливается девушка в маске кошки. На ней черная футболка и меховые перчатки.
– Первый курс, архитектура, – отвечаю я, улыбаясь, но совсем не понимаю, что делать. Тут все куда-то бегут, орут и кричат.
– Да нет, – смеётся она, махая своей меховой лапой. – Как тебя зовут? Каким персонажем будешь?
– Меня зовут Вероника, а каким персонажем… – задумываюсь.
– Давай ты будешь вороной, это не персонаж, но, мне кажется, подходит к твоему имени, – смеется она, прикрывая рот рукой.
Ну, возможно, и так.
– Я не возражаю, – отвечаю я. Мне как-то вообще без разницы, пока я не понимаю, что тут происходит.
– Отлично, тогда тебе нужно нарисовать маску, – она тянет меня за руку куда-то по коридору. Мимо нас тут и там пробегают люди, и краем уха я слышу, что они ищут какой-то клад.
– Кэт, у нас новенькая!
Мы подходим к рыжей девушке, которая уже разукрашивает какого-то парня.
– Это Ворона, то есть Вероника, сделай ей опупенскую маску!
Рыжая девушка сначала смотрит на меня скептически, и мне немного не нравится ее взгляд. Словно я грязь под ее ногтями. Или, возможно, она просто устала, судя по тому, что сидит тут одна и разукрашивает всех. Не обращаю внимания на ее взгляд, я должна быть дружелюбной.
– Будет сделано, сейчас закончу с ним, – кивает она в сторону парня и берет палитру и кисточку, продолжая рисовать на его лице.
– Все, отлично, тогда я побежала! – говорит девушка, которая встретила меня на входе, а потом она оборачивается ко мне: – А ты приходи потом, у нас тут самое веселье.
Киваю, у меня нет выбора. Через пятнадцать минут девушка сажает меня к себе, начиная колдовать над моим лицом. А я думаю только об одном, глядя на нее: «Надеюсь, это смоется…»
Через полчаса из зеркала на меня и правда смотрит ворона. Рыжая девушка точно художница и нарисовала на моем лице огромный клюв. Одежда, конечно, у меня несоответствующая, но, думаю, подойдет. Благодарю рыжую, к которой уже садится следующий студент.
Иду в гущу событий. Оказывается, все присутствующие тут перваки, кроме, конечно, ведущих, они на два или три курса старше; некоторые вообще магистранты. Поэтому веселятся тут толь перваки, знакомясь друг с другом. Вообще, цель этого мероприятия – познакомиться и здорово провести время.
Не знаю, сколько проходит времени, но я и правда втянулась, наша команда одна из первых находит клад и получает призы в виде сладостей и магнитиков с фотографией нашего университета.
Потом нам уже официально вручают студенческие билеты, сам ректор университета. Пожимая каждому руку и говоря слова напутствия. Смотрю на свою фотографию и счастливо улыбаюсь. Я студентка! Я сделала это! И теперь пойду дальше.
– Ну а теперь вы можете пройти к своим кураторам! – объявляет ведущий, и в зал заходят преподаватели с табличками. На каждой написан номер группы. Смотрю на свой студенческий, а потом на преподавателей. Вот тот милый старичок, скорее всего, и есть мой куратор.
Вместе со мной к нему подходит еще несколько ребят. Одного парня я, кстати, видела в своей команде.
В общей сложности нас человек двадцать.
– Вроде все в сборе! – объявляет старичок, смотря на нас. – Меня зовут Герман Рудольфович, и я буду вашим куратором. Прошу за мной.
Он поворачивается спиной к нам и направляется к выходу. Актовый зал понемножку начинает пустеть.
Мы проходим в аудиторию и рассаживаемся.
– Я всех приветствую! Для тех, кто не услышал, я представлюсь еще раз, меня зовут Герман Рудольфович, – начинает свою речь наш куратор. – Я буду рад познакомиться с каждым из вас. Но хочу сказать, что уже горжусь вами, вы поступили в престижный университет с вековой историей. Гордитесь этим и блистайте, как многие вышедшие из этого здания люди. В каждом из вас есть свой потенциал, и мы попробуем раскрыть его! И я постараюсь помочь вам в этом!
Все тут же стали аплодировать ему.
– Спасибо, спасибо! – говорит он, прохаживаясь взад и вперед по аудитории. – А теперь несколько организационных моментов. Расписание занятий вы можете увидеть на стенде на первом этаже. Учеба начинается уже с завтрашнего дня. Как лекции, так и практика. Очень советую вам не прогуливать ни одну из пар. Мы не спрашиваем у студентов, почему они не явились на пары, ведь это не школа и тут вы будете действовать в своих интересах самостоятельно. И за преподавателем со своими долгами будете бегать тоже вы сами, а не они. Вообще, у нас с этим строго, не сдали сессию и комиссию – разговор короткий.
Тут по аудитории пролетел шепот. Некоторые явно забеспокоились.
– Ну а теперь к приятному: бюджетникам каждый месяц будет начисляться стипендия, повышенная, если вы закончите сессию на одни пятерки, и пониженная, если будут четверки. Тройки – и у вас ее вообще не будет. Поэтому советую хорошо учиться… – останавливается он и смотрит на задние ряды, которые не перестают шептаться. – Также я бы хотел, чтобы вы выбрали старосту, с кем я буду общаться и передавать нужную информацию для группы. Так кто же это будет? – спрашивает он, смотря на аудиторию.
И тут дверь с грохотом открывается, и я слышу смутно знакомый голос:
– Я немного опоздал…
