Арина Громова
Год в оранжевом круге

– А что? Только представь: какая красота выйдет. И быстро еще. За час управимся.

Ради этой затеи пришлось пойти на жертвы: мои волосы очень пострадали от жидкого клея, впрочем, как и я от ругани папы. Часть стены мы немного испортили, когда прикрепляли огромный лист А2 с мелкими и мятыми бумажками, которые Саня старалась аккуратно заворачивать. А я просто радовалась от процесса и грандиозной задумки, как и всегда в детстве: сначала сделал, а потом подумал, как, зачем, почему, и главное – как разгребать все это? Еще и ракушки туда приклеили. И вот: рядом с самодельным морем они греются в лунном свете, которые, к сожалению, периодически отваливаются на пол. Первые две отвалились сразу же. Саня все не унималась: «Надо подольше подержать. Сейчас сделаем!».

Так или иначе, аппликация останется на стене до тех пор, пока последняя ракушка не упадет.

Вернемся к нашей ночи. Я смотрела в потолок, надеясь, что не выдержу и наконец отключусь. Послышался внезапный топот. Никого, кроме меня и Сережи в доме не было. Тут резко вспомнилось, как он спрашивал маму о воротах. Неужели удрать хочет? Вскочив с кровати, я выбежала из комнаты.

В его комнате пусто. Все на месте, кроме него. Дурень. И куда он собрался? Я как пуля помчалась на улицу, надеясь остановить негодяя. На выходе из дома удалось разглядеть силуэт. Он двигался медленно, но вдруг, увидев приближение, остановился. Идиот. Между нами было приличное расстояние – метров пятьдесят, учитывая, что дом он покинул пару секунд назад.

Я рванулась вперед. Сердце бешено билось. Неприличным, воющим криком я заорала, чтобы тот вернулся. Внезапно я перестала бежать. Силуэт пропал. Царила глубокая ночь. Тишина. «Акватория» погружена в спячку. Я пошла тихонечко, стараясь услышать хоть что-нибудь. Неподалеку стали доноситься мерзкие шуршания.

– Сережа! – вопила я во все горло. – Стой!!!

Тот не отвечал. Доносились только эти противные шуршания быстрых ног по траве.

БА-БА-Х!

– Господи Иисусе!!! – тут я нечаянно ударилась лбом об ворота запасного выхода. Отвратительно мерзкий шум! От этой невыносимой боли я потеряла сознание.

Таинственное полнолуние заполнило купол небес своим величием, будто указывая дорогу в безлюдные места в лесу в десятках сухих километров от Петербурга. Очнулась я дома, лежа на диване. Рядом со мной стояли Сережа, сторож Гриша и Лина.

– Ты жива? Эй! Ты слышишь? – визжала последняя. Через секунды две, не дождавшись ответа, она принялась зачем-то слегка теребить меня по щеке и продолжать хлопать своими глупыми глазами.

– Что? – мой хриплый голос дал о себе знать. В глазах все размывалось.

– Жива! – выдохнул Сережа. – Жива!!!

– Батюшки! Я уж думала, на тот свет ушла, – добавила Лина. – Женечка, зайка моя, ну что ж ты меня доводишь-то, а? Господи. Что болит? Голова? Тихо. Тихо. Не двигайся. Да не шевелись ты, кому говорю?

Прокукарекав это, она стала еще сильней прижимать холодное к моей голове. Гриша стоял как вкопанный. И так было всегда: всегда, когда со мной что-то случалось, будь то заноза, царапина или разбитая коленка – боялись они этого больше смерти, ведь «беречь дочь Юрия Владиславовича» нужно как зеницу ока». И раздражало меня это всю жизнь.

– Выхожу: хоть стой, хоть падай! Думала, ни то охотники, ни то разбойники, а здесь Женька моя.

– Что?

– Я требую объяснений! – «любя» разругалась тетка, накаляя нежный выговор. – Прихожу, мама дорогая, Женечка моя-то лежит в обмороке, а Гриша… Гриша! Это ты виноват! – Лина покосилась на сторожа – Разгильдяй! Да как так можно?! Вон, все как об стенку горох! Мать честная!

– Женя, – спокойно обратился Гриша. – Почему ты не спала? Зачем ты за мной бежала? А?

Два упрямых лба уставились на меня. И идиотка здесь я одна: я приняла Гришу за Сережу. Боже. А ведь, на первый взгляд, все сходилось, и я на полном серьезе посчитала, что Серега действительно способен на побег. Пожалуйста: ворота, голова, казус. Еще и Лина эта: ну не отстанет же. И что остается?

– Ай!

– Больно? Больно? Лоб? Больно? Где?

Перепугавшись, Лина попросила Гришу с Сережей выйти, а меня попросила поспать. Несколько минут в спальне она ворчала, что творится немыслимое безумие, не теряя нить непрерывного монолога. Сережа до сих пор не понимал, в чем дело. Внезапно у него наметился план:

– Капитолина Андреевна, давайте перенесем вектор нашего разговора в правильное направление: хочу отдать должное, – начал он. – Спасибо.

– Не надо Гришу оправдывать, – фыркнула Лина.

– Нет, правда. Спасибо вам.

На миг тетка задумалась и кокетливо спросила:

– За что?

– А вот, объясню наглядно: вопреки непредвиденной ситуации, вы проявили оперативность – и с мужчиной из шестого домика, и с Женей. Вы так быстро оказались в нужное время в нужном месте. Ну разве это не заслуживает простого человеческого «спасибо»?

Та снова задумалась.

– Это ты точно отметил.

Сережа уверенно смотрел ей в глаза. Почесав затылок, Лина продолжила:

– Подожди. Ты-то где был? А?

Тот не стал отвечать сразу.

На кухне по-прежнему находилась только я. Голова все еще не переставала ныть, не получалось даже ею повернуть, чтобы глазком увидеть, как в спальне велись переговоры между Линой и Серегой, а Гриша – вернулся к работе, так и не докопавшись до истины. Сережа деликатно перешептывался с Линой, настолько аккуратно, что, если взять меня, с моим идеальных слухом, все равно не получилось бы разобрать, о чем же они там беседуют. Далее меня стала угрызать совесть, ведь так или иначе – ввела всех в заблуждения я, получается. Начала представлять: Сережа, бедный, как уж на сковородке, вертится, дабы тетка отвязалась со своими вопросами. Через какое-то время Лина начала шептать нежнее. После мягкого шепота они вернулись.

– Как ты, солнце?

– Получше.

Лина вопросительно посмотрела на Сережу. Тот, ничего не говоря, кивнул.

– Неправильно родители твои сделали: надо было меня с Федотовым отправить, – взглянув в потолок, она продолжила. – ну как мне им это докладывать?

Как только прозвучало слово «родители», я приподнялась с дивана:

– Не вздумай! Лина! Нет! Вообще ничего не говори!

– Почему? В чем проблема?

Пытаясь придумать весомую причину, я так и застыла полусидя. Понимаю же: если родители узнают – сразу примчатся сюда, забыв о Федотове.

– А давайте я с вами переночую?

Лина уже была готова хоть сейчас развалиться спать, но внезапно раздался доносящийся с улицы вой Роджера. Та вздрогнула:

– Ну что у него там опять?! Роджер! Так, ребятки, ну что?

– Мы справимся, не переживай, – протянула я.

Сережа кивнул.

Недоверчиво посмотрев на меня, тетка потеребила меня по голове.

– Ты уверена?

– Абсолютно.

– Тогда спи давай. Сергей, – Лина устремила взгляд на парня, и, качнув головой в мою сторону, с каменный лицом подмигнула.

Тетка ушла. Точнее побежала в свой дом, ибо вытье собаки не прекращалось. Мы остались с Сережей вдвоем. Я так и лежала на диване. Смотрим друг на друга яростными вихрями злости. Каждая пара глаз горит ненавистью. У обоих раскалывается голова.

Дома неуютно без мамы. Вески будто соединялись друг к другу. Серега старательно перевязывал мой лоб, ноющий болью. Все же: в глубине у него где-то прячется то, что похоже на щедрость.

– Хватит ерзать. Значит, дуешься теперь?

– Лучше скажи, где ты был, а?!

Он сперва помолчал, но через несколько секунд все же ответил:

– На крыше.

– Где?!

– На крыше, вашей крыше, что тут неясно?

– И что ты там делал?

– Один побыть хотел: подумать кое о чем.

– Мне показалось. ты сбежать хотел.

Тут он рассвирепел:

– Серьезно? Ты спятила?! Как ты себе это представляешь?!

– Да откуда мне знать, что у тебя в голове.

– Явно побольше мозгов, чем в твоей!

Не сумев остаться сдержанной, я дала парню пощечину.

– Дикарка! – тот нечаянно уронил кружку с горячей водой, она разбилась об пол. Напряжение вышло.

Резко внутри что-то екнуло. Знаю же прекрасно, о чем он думает. Так мы проводили второй час ночи: я, мыслями ушедшая в себя, и Сережа, наступивший на пролитую воду.

– Извини.

– Что? – он нахмурился.

– Извини.

– Что?

– Извини, не хотела быть грубой, – скороговоркой протараторила я.

– Я не слышу, что ты кряхтишь.

– Нормально я говорю.

– Нет, ты мямлишь что-то и проглатываешь все слова, – провоцировал рыжий.

И тут я набрала воздуха и крикнула со всей дури:

– Извини!!!

Серега оглох. Он осознал, что я провинилась и чувствую себя ужасно, поэтому обратил внимание на мои руки:

– Что это?

– Это краска. Засохшая.

– Жень.

– Ну?

– Ты когда-нибудь была на крыше?

– Да. Лет в восемь. Потом мама запретила уда лазить. Даже с папой.

– Нине с Юрой не говори только.

– Естественно. Я в свою комнату хочу вернуться, подстрахуй, пожалуйста.

Пришли. У меня тускло горел свет. Роджера наконец не было слышно.

На этом бодрствование подходило к концу. Глаза закрывались. Сережа тоже распереживался. Он немного посидел за моим столом, глядя то в окно, то на лес, а иногда – на меня.

Утро следующего дня началось с мимолетного ощущения счастья, ведь вчера ушло. За окном солнечно, вот-вот закончился дождик.

Из родительской спальни слышался отцовский храп. Ночка у них выдалась не из легких. Прислушавшись, я поняла, что внизу кто-то хозяйничает, – Лина, кто же еще? От работы отлынивает: несвойственно для нее. Коровкин, бедный, уже наверняка заждался ее. Ноги неохотно поплели на первый этаж, я старалась быть «мышкой», только бы не говорить с ней после вчерашнего. И, какого было мое удивление, что тот, кто стоял и жарил у плиты блинчики, была не болтливая тетка, а Сережа. Я не удержала равновесие, поэтому он меня заметил.

– Шпионом тебе не быть, – усмехнулся он из-за спины.

Первый раз слышу его тонкий смешок.

– Тебе надо научиться подглядывать за людьми.

– Что ты делаешь?

– Опять. Терпеть не могу очевидные вопросы. Ты же видишь, что я готовлю завтрак.

– Зачем? Ресторан же есть. По вторникам у нас овсянка.

– А как тебя в чувство приводить? Овсянкой ты каждый четверг питаешься, а такими блинами тебя никто не накормит. Иди уже ешь.

Затем он разглядывал мой лоб, а лоб выглядел странно Какая муха укусила сегодня Серегу? Впрочем, совсем не важно. Конечно, его блинчики очень отличаются от Лининых или маминых, но, признаюсь, что он готовит хорошо! Теплые, тоненькие, ровные блинчики, каждый из которых окунался в кисе с джемом, таяли во рту.

– М, м, у кого научился?

– У бабушки своей.

– Так вы…

– Я умею делать только легкие блюда. Вот, например, блины на молоке. Все просто, нужно всего лишь сделать их несколько раз, ну и однажды как-нибудь, случайно запороть все. После этого все будет получаться.

Я улыбнулась.

Все-таки наверняка здесь есть подвох. Может, он меня проверяет или потом предъявит счет в виде желания какого-нибудь? Но Сережа продолжал:

– Я испугался, что ты заболеешь, а, как правило вкусная еда поднимает настроение тем, кто вчера чуть не разбил лоб.

Сейчас он показался таким открытым, что мне даже захотелось его обнять, но в этот момент раздался стук в дверь. На этот раз, уж точно – Лина ломится. Ее стуки невозможно спутать со стуками того же Гриши, например. Открываю.

– Солнышко! Ну как ты?! Температура есть? Как твоя голова? А самочувствие? Я сегодня почти всю ночь не спала! Думала уже к вам идти, но побоялась разбудить. Ну не молчи ты! Чаю хоть попьем. Где Сергей?

– Все в порядке. Проходи.

Она стала шмыгать носом. Лина учуяла запах блинов, которым пропиталось все пространство дома.

– Ну, Женька! Готовить что ль научилась! Ну знала же, знала! Не сомневалась. Женихов-то теперь будет – хоть отбавляй! Выбирай – не хочу! – ее переполняли эмоции.

Она следовала за запахом, и наткнулась на Сережу. Парень был не готов к ее возвращению.

– Сергей, вы сводите меня с ума!

Он вздрогнул и обжегся о сковородку от неожиданности. Лина стала дуть на его палец. Тот сконфуженно терпел.

Сережа, возмутившись переходом личных границ, вырвался и ушел.

– Куда? Что с ним?

– Лина!

– Что?

Я побежала искать его.

Тем временем на улице гулял непринужденный ветерок. Запах сосен сегодня особо приятен. Решила заглянуть на ресепшн, а там уже во всю работала мама.

– Женечка.

– Мам!

– Что это у тебя на лбу? – она придирчиво вглядывалась в мою голову, которая так мечтала остаться нетронутой.

– Сковородкой ударилась.

– Как это произошло?!

На ходу пришлось выдумать историю, будто вчера, во время приготовления омлета, я поскользнулась об разлитую горячую воду и упала со сковородкой в руках.

Мама не поверила.

Выслушивать новую версию она не могла, поскольку на ресепшн ворвался тот самый вчерашний мужчина, скорее всего, со вчерашним же вопросом.

Вечером я попросила Серегу сходить со мной на левый берег. Рассевшись на камне, тот закрыл глаза.

– Что с тобой?

– Капитолина ваша… Она у меня уже вот здесь сидит! – проорал он, показывая двумя пальцами на шею. – И даже не смей меня успокаивать! – снова перебил рыжий, нахмурив брови.

– Больно надо.

Пропуская мимо ушей его вспыльчивые реплики, я пронзительно вглядывалась в воду. Каждый день здесь все по-другому. За все десять лет ни разу не застала той самой «одинаковой картинки».

Года два назад я устроила себе проверку. Целью было каждый день срисовывать залив в течение месяца. Это было тоже в июле – в золотую середину лета, в этот период «картинка» особенная. Почему так? – каждая страница в альбоме – это отдельный день. Весь месяц я рисовала, сидя на одном месте, поэтому вид на листах, казалось бы, однообразен, но эффект поразительный: если быстро пролистывать альбом, создается впечатление, что волны – живые. Они перемещаются слишком плавно, закаты – гармонично сменяют друг друга на горизонте, который всегда слишком далеко.

Сережа снова думал о чем-то. Неожиданно захотелось спросить.

– Ты поешь?

– Ничего не пою, – отрезал Серега.

– Врешь.

– Раньше пел. Больше не пою.

ГЛАВА 3.

АВГУСТОВСКИЕ ОТКРОВЕНИЯ

Сегодня шестой день августа. В этом месяце лето ощущается по-другому, в воздухе веет предчувствием ухода «маленькой жизни», поэтому я ценю август больше, чем радостный июнь и беззаботный июль, последние недельки которого оказались не такими уж и беззаботными.

Михаил Дмитрич вернулся неделю назад. Уволился, устроился в новый IT-сервис и сразу же приступил к работе. Из дома. В общем, держится молодцом.

Серега же после вторничного завтрака стал сам не свой: снова стал запираться в комнате, ходил гнусный.

На часах девять.

– Доброе утро, – пожелала я парню, приоткрыв дверь.

– Чего тебе? – тот сидел на кровати, что-то читая. Рано поднялся, что для него большая редкость.

– Не хочешь прогуляться?

– Настроения нет.

– Мне нужно в лес.

– Зачем?

– Пейзаж нарисовать надо. Мне ассистент нужен.

– Обратись с Капитолине Андреевне, она не откажет.

Проигнорировав совет, я отпустила:

– Ну и лежи, жирей.

– Да хватит! Иду! – как же его легко было вывести из себя. – Иду, только потому что ты не рассказывала Нине с Юрой про крышу. Туда и обратно.

Честно говоря, день не лучший для хождений: ночью снова лил дождь. В лесу царила тишина – грибники еще не осмелились пытать свою удачу. Жары и вовсе не намечалось. Все дальше мы отдалялись от папоротников, по котором лет в десять я ориентировалась, когда играла с Митькой. Сосны тянулись к небу. Сережа шел, посматривая на периодически встречающиеся кусты черники, закрыв голову капюшоном и пиная маленький камушек под ногами. В конце концов он остановился.

– Ну и? Где рисовать будешь?

– Здесь недалеко есть опушка. Туда пойдем.

– Понял, – тот снова уставился вниз.

– Это ты из-за меня грустный?

– Если бы из-за тебя, было бы чудесно, – усмехнулся тот.

– Влюбился что ли?

– Было дело, – ответил он, остановившись.

– Кто она?

Тот насторожился.

– Какая разница?

– Из Москвы?

– Из Москвы.

– Как ее зовут?

– Зачем тебе это?! – крикнул он.

– А почему нет? Ты же знаешь, что я никому. Клянусь! – заявила я, еле сдерживая смех и положив левую руку в области сердца.

Сережа натянул улыбку.

– Не стоит. Вот ты влюблялась когда-нибудь?

– Нет. – отмахнулась я. – Ну давай! Интересно же!

– Сытый голодного не поймет.

– Да скажи ты уже!

– Евочка, – иронично выдал он.

– Ну?

– Что ну?

– Расскажи.

– Начинается, – цокнул парень.

– Какой ты скучный!

– Скучный?! Это я скучный?!

– Давай. Кто она?

Закатив глаза, Сережа начал:

– Мы учились вместе. Ну что тут рассказывать? красивая она. Очень. Да она всем нашим нравилась. Уж слишком красивая.

– Умная?

Тот, нахмурившись, ответил:

– Для девушки сойдет.

– И что? Она любила тебя?

– Нет.

– Она тебе так и сказала?

– Нет.

– Так с чего ты взял, что не любила?

– В конце девятого класса у нас была дискотека. Туда пришли все. Ева надела такое красное облегающее платье, и волосы у нее были как-то по-другому уложены. Еще красивее, чем обычно. Сначала вообще никто не танцевал: скукота. Пока на танцполе три девочки пытались шевелить ногами, мы с корешем обсуждали ее. Но потом наступил медляк. Тот начал меня ангажировать, мол, давай, иди к ней. Примерно минут пять я отнекивался, пока мы не поспорили. Ну, была не была. Подхожу. Спрашиваю. Она хихикнула, но все же согласилась. Женя… Какое же это было счастье, как я долго этого ждал, танцевали ли мы, значит, танцевали, мило беседовали о том, о сем. Все шло гладко. Я, конечно, нечаянно наступил ей на ногу, потому что переволновался, но она не разозлилась. Все. Я уже начал представлять, как после дискотеки приглашу ее куда-нибудь, все лето тогда же было впереди.

– И что? Пригласил?

– Нет! В середине танца к нам подошел какой-то парень, первый раз его видел. Он не учился с нами, сперва я даже не понял: кто он. И что ты думаешь, кто?

– Неужели ее молодой человек?

– Зришь в корень!

Печально вздохнув, он продолжил:

– Дальше он начал визжать, как девчонка, мол, «она занята», – передразнил голос того парня Сережа, – после – он замахал руками, видимо, хотел ударить меня, но я его опередил. Мы немного подрались. Вот и все.

– Ну что за люди?!

– А как ты хочешь? Это жизнь. Я ж сказал, что Евочка не только мне приглянулась.

– А дальше?

– Через несколько дней после дискотеки мне стало неудобно перед ней.

– Серьезно?!

– Да, – отпустил Сережа с разочарованным вздохом. – Я пришел к ее подъезду с пионами, ее любимыми, не знаю почему всем девушкам так нравятся эти пионы. Ждал минут десять. Чуть позже вместо нее явился этот…

– Опять он?

Серый кивнул.

Тем временем, опушка была уже давно позади. Мы продолжали уходить вдаль. Баженов, уже не глядя на меня, продолжал рассказывать:

– Странный он какой-то. Такой визг поднял! И опять начал замахиваться.

– Снова немного подрались?

Сережа опять кивнул.

– Вот и вся история. А, пионы только у входа кинул. И ушел.

– Мне очень жаль.

– Весь следующий год прошел так, будто ничего и не было. Вот так! Единственное, мой кореш пару раз извинился, что вообще тогда предложил спор. Так бы ничего и не было. Хотя кто знает? Так вот: она мне в эту среду позвонила. Сказала, что недавно узнала про мой переезд. Душевно поговорили. Этот парень ее бросил, что и требовалось доказать. В общем, абсурд, Евгения. Как жаль, что в этом мире люди разучились любить.

– Да ну ее. Она тебя не достойна.

– Я так и не научился отпускать людей. Вроде все прошло, все повзрослели, а я почему-то до сих пор вспоминаю ее.

– Я тоже не умею.

– Ты-то понятно. Тебе еще не приходилось кого-то отпускать. И это хорошо.

Я задумалась. И правда: все, кто был со мной в детстве – остаются со мной и сейчас. Кроме деда. Я не знаю ни что такое любовь, ни что такое прощание.

Сережа косо посмотрел на меня:

– Правда ни разу не нравился никто?

– Ни разу.

Мы оба немного помолчали. Я не хотела сбивать собеседника с мысли, а тот, будто бы перебирал в памяти воспоминания. К этому времени выглянуло спящее солнышко, и показалась еле заметная радуга из-под пушистых облаков.

– Ты из-за ее звонка переживаешь?

– Да как-то все вместе. Хочется просто уйти куда-то и все. Побыть одному. Подумать. Признаться себе в том, что я не в порядке.

– Это нормально. Бывает с каждым.

– Нормально для тебя. Ты не парень. Хочешь –ной, плачь, истери. А у меня даже права это показывать нет.

– Брось. Ты же живой человек. И я не истерю, на минуточку.

– А что в конце июля было?

– Один раз не считается!

– Повезло тебе, Жень, – грустно усмехнулся Сережа. – Все у тебя есть, все будет, думать ни о чем не надо, родители понимающие. Блеск.

– Да. Я может и кажусь избалованной, так и есть. Родители у меня очень добрые. И дед замечательным у меня был. Я благодарна им. Они учили меня не сдаваться, отстаивать свои интересы, любить себя, дружить. Но, с другой стороны, рано или поздно: уезжать тоже придется. А я даже приготовить себе ничего не смогу. Ну вот Сережа, скажи мне, как ты научился такие блины печь? В чем секрет?

– Я научу. За мной должок.

– Правда?

– Вполне. Научишься ты блины эти несчастные печь. И не только блины.

– Надеюсь.

– А учишься ты как?

– Это уж точно не мое. Родителей часто к завучу вызывают: то из-за алгебры, то из-за физики. Один раз вызвали, потому что я на уроке подожгла графитовый карандаш.

– Специально?

– Не то, чтобы… Ладно, да, специально. Это было давно, сейчас, конечно, я на такое не решусь.

– Вот это да, – оторопел Сережа.

– Сами виноваты. Надоели. А еще три года этих мучений.

– А Нина что говорит?

– Злится иногда. Но я стараюсь. Честно. Тяжело все это. Особенно, когда ты уже выбрал профессию и понимаешь, что школьные предметы мне не сильно помогут поступить.

– Да что ты, – пафосно возразил Серега. – Почему же?

– Я дизайнером интерьера буду.

– Поэтому рисуешь так много?

В эту минуту я поняла, что совершенно забыла и о рисовании, и об опушке, и о том, зачем мы здесь.

– Мы поворот пропустили.

– Сегодня, получается, без рисования?

– Пожалуй, да.

Развернувшись, мы направились обратно в «Акваторию».

– Ну и куда поступить хочешь, художница?

– В Академию Штиглица.

– Хороший выбор.

– Ты знаешь про этот ВУЗ?

– Да. Отличный ВУЗ. Правда, для поступления туда, рисовать нужно, скажем так, неплохо.

– Знаю. Я художку закончила.

– Там тоже учеба не сделать?

– Сережа!

– Шучу.

– Так все было отлично. Правда, первое время, трудновато, но что тут поделать?

– Расскажи, как ты пакостила там.

– Да не пакостила я! Все. Твоя очередь.

– Пакостить?

– Ты куда поступать собрался? Докладывай, давай, давай.

– С прошлого года мечтаю об МГУ. Думал: «Когда будет 18, – поступлю на факультет вычислительной математики». А теперь переезд этот, папа… Ладно, – рявкнул он, – это жизнь. Прорвемся. Вернусь, – переменился в лице Серега, – если честно я скучаю по дому. Переезжать не хотел.

– А как ты научился на гитаре играть?

– Кореш научил. Говорил же.

– Почему именно гитара?

– За душу берет.

Наконец мы свернули на знакомую мне тропинку, которая выведет к базе за пятнадцать минут. Легкость на душе сливается с запахом сосен, – настоящий августовский запах, в котором чувствуется уходящее доброе лето. Недалеко слышаться звуки гудящей трассы. Жары нет, как и ветра.

– Мне интересно послушать про Нину. Расскажи то, чего я раньше не знал.

– Она вообще не ест мясо. Обожает Питер, знает про него все!

Тот усмехнулся: «ну-ну».

– Безумно много работает. Сейчас слишком мало людей, которые умеют слушать, мама – одна из них. Она гордиться тобой.

– Мной-то за что?

– Ты сильный.

Сережа ничего не ответил, только снова пнул камень под ногами.

– Я ее очень люблю. Ты бы знал, какая она талантливая.

Тот недоверчиво покосился.

– А как твои родители познакомились?

– В девяносто пятом маму пригласили выступить на открытии какого-то ресторана, она же, как и ты, –поет. В общем, был праздник, гостей немного было, среди них был мой папа с коллегами, он тогда в офисе работал.

– Тебе чертовски полезло.

– Да.

– Мои совершенно другие. Я даже не припомню чего-то такого. Ну, собственно, понятно почему. Думаю, ты в курсе, что наши мамы выросли на севере, в когда выросли – разъехались по разным городам: Нина поступила в Питер, а моя – в Москву. Она так и не доучилась. С папой познакомилась в девятнадцать. Меня родила в двадцать один. Детство было, конечно, не такое красочное, как у тебя, зато приятелей было много. Со мной много времени бабушка проводила.

– А где она сейчас?

– На Сахалине. Так получилось.

Не дожидаясь никаких ответов или удивлений, он продолжил:

– В школе я отличник: был, сейчас тоже.

– Зубрила небось?

– Неа, – помотал головой Серега, – домашку вообще не делал и не делаю. Просто на уроке как-то все схватываю. Да и что там схватывать? Фигня.

– Что, даже физику любишь?

– Буду сдавать.

– Терпеть не могу!

– Физику?

– Все. Это.

– А я терпеть не могу, когда… ладно, – рявкнул он, – извини.

– За что?

– Я раньше так не срывался. Это из-за мамы. Невозможно стерпеть и смириться только с тем, что ее нет. Все. Нет, Женя, и все. Хоть об стену головой бейся – ничего не поменяется. У нее был лишний вес и гепатит C, все вытекло в рак печени третьей степени, – перебил Сережа. – Знаешь, самое страшное – это просыпаться пять месяцев подряд и понимать, что ее нет. Я до сих пор не верю. И как тут быть «мужчиной»?! – он нервно развел руками, сжав губы от злости.

– Я недавно узнала, что это моя мама позвала вас к нам.

– Да. Папа сначала не хотел, как видишь, передумал. Ну, его в Москве ничего не держит, – работает он удаленно, друзья переживут. Я сам до последнего не хотел, но папа уже принял решение.

Оглянувшись назад, будто проверяя – есть ли там кто, он выдал:

– А может это и к лучшему: теперь жить в той квартире, – с ума сойти можно: все, понимаешь, все, каждая пылинка о ней напоминает. Я сразу же уговорил отца продать ее пианино. С ним бы вообще было невыносимо.

Тут я, не спрашивая разрешения, обняла не содержащегося от брани Сережу. Тот оттолкнул меня.

– Ты чего?

– Я бы тоже уехала.

– Да нет: я хочу вернуться, правда, я готов, но не в ту квартиру. Папа тоже вернется. Но Пока мы будем здесь. Так надо, видимо.

Плавно мы приближались к базе. Вдыхаем нескованный воздух. Приятная свежесть отключает мозг, лишь изредка напоминающая о предстоящем уходе деньков легкости.

Подходя к дому, рыжий отметил:

– Ты на Нину чем-то похожа.

Сегодня было сложное. Естественно, без похода на пляж не обошлось. Сережа и в этот раз согласился сходить со мной, на всякий случай надев плавки.

Хорошо у залива: штиль, теплый песок и вода, превратившая в парное молоко.

– Нырнем? – предложил он.

– Давай в другой раз.

Уговаривать он меня не стал. Из гостей никто не купался. Сережа пошел один.

Посматривая, как он плывет до буйков, я подумала: а может не так уж мне трудно теперь?