Ариель Давидович Абарбанель
Манчестерский дневник

Миша Буров

Всё до боли знакомо, всё запылённо, законсервировано, как будто находишься в какой-то антикварной лавке старьёвщика на окраине большого города: пропылённые с осыпающейся штукатуркой дома, пропылённые улочки с асфальтом в широких глубоких трещинах, пропылённые деревья, через пыль которой недолгим летом проглядывает тусклый изумруд матовых листьев. Ленинский район, теперь Адмиралтийский, а в древности вообще финская деревня, губерния. Леви движется в сторону дома по Рижскому, потом отклоняется от курса, желая отклонится от шума проезжающих машин, от суеты, ища тишины, сворачивая на одну из Красноармейских улиц. Ноги плывут по асфальту, а глаза по стенам, крышам старых домов. Всё знакомо, ностальгично, печально. Симфония в камне, реквием человеческой жизни, как цветку, сумевшему пробиться сквозь толщу асфальта, но никогда не сумевшему расцвести, распуститься, ставшему серым и, в конце концов зачахнувшему.

По левую руку, по направлению к дому Леви, его глаза встречаются со знакомыми окнами. В окнах горит приглушённый свет. Окна большие, но немытые, занавески за стёклами выгоревшие, смятые. Чьи эти окна?

В голове всплывают воспоминания бурных веселей праздненств. Миша Буров! Да, там жил Миша Буров со своей женой Ириной. У них, вроде была дочь, но их обоих или от прежней связи самой Ирины, неизвестно. Ирина – еврейка по происхождению, деловая, бережливая и терпеливая. У неё густые волосы, типичный еврейский нос по представлению окружающих, чувственные пухлые губы. Симпатичная, обаятельная женщина. Представляется, что, как и в большинстве таких браков, тому, что имел Миша, он должен был быть благодарен своей жене. Она была настоящей умницей.

1981 год. Заснеженный Питер. Снега по колено и по грудь. В то время, когда на двадцать советских семей во дворе стояли одни Жигули или старенький Москвич, у Миши был микроавтобус из Японии, блестящий, с правым рулём. Миша, как ребёнок радовался своей машинке.

– Поедем в ресторан, – предложил он Леви.

Мише удавалось почти каждый вечер проводить в ресторанах, несмотря, что стоимость одного обеда там, равнялась стоимости средней месячной зарплаты. Иметь связи с иностранными гражданами вне государственных было запрещено законом, но те кто на них отваживался и имел торговые сделки, покупал-продавал, наживал неплохие барыши, мог позволить себе и каждодневный обед в ресторане и блестящий автобусик неотечественного производства.

Ресторан, куда они отправились всей кампанией, находился недалеко за городом. Его громадный зал был почти полностью наполнен праздными людьми. Было нестерпимо шумно и душно. Помнилось, что весь вечер на сцене выступали цыгане. Они пели, танцевали. Посетители же пили, ели и снова пили. Миша поднимал руку с оттопыренным локтём и отведённым в сторону мизинцем и вливал стопку за стопкой прозрачную жидкость в свои несгораемые внутренности.

– Уже поздно. Может быть, поедем обратно домой?

Миша не спорил, и около двух-трёх часов ночи они, к счастью, покинули этот загородный ресторан.

Миша невысокого роста, с тёмной густой бородой, постоянно шутит и много говорит. Милый балагур. Говорит ртом и всеми десятью пальцами. Он здорово оправдывает своё имя так как и, вправду, похож на бурого мишку.

Терпение жены Миши – ангельское. Она не только выносила нескончаемые попойки благоверного, но и его слабость к женскому полу, о котором она, конечно же, не могла не знать. Миша, используя своё обаяние, заговаривает с понравившейся женщиной на улице, осыпает её комплиментами, сулит всяческие блага. Неизбалованные мужским вниманием и галантностью российские женщины рисуют себе различные фантазии насчёт возможного развития “серьёзных отношений”, верят Мише, клюют на его посулы и идут в гости. Эти “гости” происходят у него дома, если, конечно же супруга отсутствует, но чаще в дешёвой гостинице, где можно снять номер без предъявления документов и всего лишь на “часик”. Первое импровизированное свидание проходит с нехитрой закуской и выпивкой. Видимо, из-за частой смены партнёров и постоянной алкоголизации, Миша не может удовлетвориться, как обычный мужчина, и принуждает женщину к извращению. Женщина колеблется, не хочет, немного сопротивляется, ей больно и она кричит. Миша настаивает. Леви невольно стал свидетелем таких сцен, когда заходил к Мише, как к соседу и по каким-то незначительным коммерческим вопросам. Миша или не имел стеснения или со временем от безнаказанности потерял его. Не желая быть и дальше зрителем этих неуместных сцен, Леви говорил: “Миша, мне нужно идти” и просто захлопывал за собой дверь.

Как-то один некий приятель Леви со смешным прозвищем Енот, здоровенный добродушный верзила и такой же кутила, как Миша, на его вопрос, слышал ли он что-либо о нашем общем знакомом, рассказал:

– Знаешь. Сейчас Миша немного оклемался. До этого, вообще, на каталке ездил, а Ира его из ложки кормила.

– Что же с ним случилось?!

– Да, ты же знаешь Мишу – невозмутимо продолжал своё повествование знакомый – подснял каких-то тёлок, посидел с ними в кафе, они там выпили и плеснули ему в стакан клафелина. Слава Б-гу, что он вообще очнулся. Правда с пробитой башкой и пустыми карманами. А деньги на том момент у него, по слухам, были немалые. До сих пор его Ирина за ручку как дедушку водит и он – “там помню, там не помню”.

Леви проходит мимо этого старого серого прокопчённого дома с осыпающейся штукатуркой, из-за мутных стёкл, которых пробивается тусклый свет и, как бы слышит крик обольщённых, зазванных в “гости” девушек и женщин:

– Миша, не надо! Больно! Я не хочу! Пожалуйста, не надо!

8 Февраля 2005. Манчестер

Перед левиным носом стоял будильник с большими, светящимися, красными цифрами. Внутри самого Леви также находился будильник, позволяющий отличать день от ночи и помогающий вставать в задуманное время. Будильник непостижимый в своей простоте и мудрости.

Сквозь разорванный сон глядел Леви на будильник с красными глазами-цифрами, а он на него. И, когда превращение цифр 3,4,5 сменились шестью, Леви встал. Совершив быстро весь свой ритуал от омовения рук до зарядки тела и ледяного душа, Леви спустился вниз, в гостиную, и уже ждал хозяина дома, чтобы вместе с ним отправиться в Дом Учения для Благодарности и наложения тфилин, таких заповеданных коробочек на голову и руку с волшебными словами. Под дверью комнаты лежала записка, где не очень разборчиво, но всё же отчасти читаемо, уведомлялось, что мистер Лайтнер ушёл из дома раньше обычного и, что это утро Леви проведёт вместе с его сыном Рафаэлем, приехавшим погостить из Израиля.

Этим утром на повестке дня для участия в утренней молитве Шахарит стояла синагога белцких хасидов. Громадное здание заполненное пейсатыми и бородатыми евреями в белых гольфах. Всё прошло отлажено, быстро и динамично. После Молитвенного дома все возвратились домой и после короткого ланча каждый отправился по своим делам. Леви же была вручена записка с адресами и рекомендательное письмо, чтобы он мог уже сейчас пойти и искать себе работу и жильё, поскольку собственных иждивенцев предостаточно. Инструкции выданы и Леви не мешкая направился по первому пункту списка Лайтнера. Господин Зальцман, Halperns Shop. Но перед этим надо было обязательно посетить господина Вилкина в Агуде офисе, а по- простому в СОбезе. Улочки, улочки. Дома и домишки. Дома роскошные и обветшалые, большинство с мезузами на дверях. Вон нужный номер- Агуда офис. Дверь закрыта. Общение через интерком – “кто-куда-откуда”. Ясно. Заходите.

– У Вас нет апойтмента – встречи?! Тогда сидите и ждите!

Леви сидит и ждёт. Пейсато-кофтанный мистер Вилкин продолжает растолковывать маленькой женщине, одетой в большое не по размеру пальто, в очках с толстыми стёклами на лице, в съехавшем на бок парике, премудрости какой-то там компьютерной программы в классной комнате. Проходит больше получаса. Раздаётся звонок в дверь. Внутрь протискивается цилиндр, рыжая борода, сюртучок:

– Здрасьте, я Вам звонил

– А, да, да, проходите, пожалуйста – указывает мистер Вилкин рукой, приглашая в свой кабинет, который находится напротив классной комнаты.

– Этот, – показывает котелок на меня, – пришёл “before” меня.

Before не before, а апойтмент есть апойтмент и надо ждать.

– Этот джентельмен – то есть Леви – подождёт,– бросает мистер Вилкин в его сторону и они оба удаляются в глубоком кабинете.

Так сидит Леви между двумя приоткрытыми дверями, из одной из которых выглядывает озадаченная мордочка в нахлобученном парике, таращаяся на экран компьютера, растерянно хлопая глазками. Из щели другой двери непрестанно шуршит заговорщицкий голос Рыжей бороды. Но вот Борода выпустил весь свой шорох и шелест и пригнувшись выскользнул из вагончика, солидно именуемого “офисом”.

Мистер Вилкин позвал Леви к себе в кабинет. На столе стояли несколько раскрытых ноутбуков марки IBM. В один из них занёс мистер Вилкин данные Леви для предстоящих курсов английского языка. Потом взял трубку, стал куда-то звонить:

– Ну вот. Есть Вам работёнка. У господина Зальцмана. Очень хороший человек. Его супермаркет на Ланкастер стрит. Сейчас он находится на послеполуденной молитве Минха, а после, в полтретьего, он ждёт Вас.

– Удачи – протянул мистер Вилкин свою руку в сторону Леви, и заспешил к своей обескураженной компьютерной ученице.

– Ну вот, – размышлял, выходя из вагончика-офиса Леви, – просидел полтора часа, чтобы быть направленным к тому же самому Зальцману. Похоже, что на весь Манчестер он единственный кто имеет вакансии и хоть какую-нибудь работу.

Вот он нужный магазинчик с нужной вывеской. Магазинчик, как магазинчик, не Пассаж, конечно, не супер опрятный, но и не совсем хлев. Бакалея и гастрономия, парфюмерия и галантерея мультикультурно и дружно были перемешаны на всех полках. Между полками озабоченно и напряжённо сновали парики и кипы, стремясь поскорее наполнить свои корзины и мешки покупками-поклажей. Когда в назначенное для “апойтмента” время, ни через десять ни через пятнадцать минут, мистер, соответствующий описанию мистера Зальцмана, не появился, Леви обратился с вопросом к проходившей мимо женщине:

– Извините, Вы не знаете, господин Зальцман на своём месте?

– Минуточку, – ответила женщина, прекратила раскладывать товары по полкам и закарабкалась по крутой лестнице куда-то наверх.

После этого за Леви пришли и он тоже должен был карабкаться по этой лестнице и долго ждать в отдельной маленькой комнатке этого приёма “всей его жизни”, пока наконец в проёме двери не соизволил материализоваться сам Зальцман, который отвёл его к себе в кабинет и усадил в потрёпанное кресло:

– Вы хотите у меня работать? Кто Вы и откуда? – начал свой допрос с пристрастием господин Зальцман.

Леви достал сопроводительное письмо от господина Михи Лайтнера.

– Очень хорошее письмо. Очень. Можно я копию сделаю?

Леви согласно кивнул:

– Делайте.

После моего одобрения у господина Зальцмана началось оживление. Он встал и стал ходить туда-сюда, а когда закончил, вернулся с бумажкой обратно. Взял мобильный телефон и принялся куда-то напряжённо звонить, а потом передал трубку Леви:

– Это моя жена. Она из Бельгии. Поговорите с ней.

Легко догадаться, что господину работодателю хотелось одновременно проверить мою правдивость и знание нидерландского языка.

– О! Как я давно не говорила по-голландски, – защебетал в трубке голос женщины по имени Роза, – Откуда Вы и, как долго собираетесь у нас проработать?

– Знаете, госпожа Роза, моя задача подучить английский язык до приличного уровня, а чтобы покрывать расходы на жильё и питание, я готов заниматься каким-нибудь, пусть даже простым, неквалифицированным занятием. Если моя кандидатура вам подойдёт, сколько готовы вы будете мне платить?

В трубке на слово "платить", что-то сразу булькнуло, голос Розы пожелал Леви всего наилучшего и попросил передать телефон её мужу.

– Ага, ага. Му-му, му-му,– беседовал со своей супргугой мистер Зальцман, согласно покачивая головой, прикрытой крышечкой-кипой.

Потом он закончил содержательную тёплую беседу, задумчиво посмотрел на Леви и вновь отвёл слегка помутневший от впечатлений взгляд:

– Вы знаете, у нас сейчас “митинг-совещание”, мы, вот, все посоветуемся и Вам позвоним и сообщим о своём решении. У нас есть Ваш номер.

– Что же, советуйтесь, – подумал Леви, а на прощанье сказал:

– Хорошего дня. Ацлоха, Удачи!

С несколько отяжелённым сердцем Леви вышел на улицу, полностью наполнил лёгкие освежающим влажным воздухом и с силой выдохнул его вместе с воздухом этого замечательного магазинчика, его товаров, его владельцев и посетителей. Выдохнул и добродетельный воздух господина Зальцмана, которым посчастливилось вместе с ним дышать.

Скажем: ОК, как здесь говорят и, как стали говорить теперь все и везде. Теперь и этот пунктик из дедушкиного листочка можно вычеркнуть. Занятия в этом районе были окончены и Леви пошёл в сторону своей Вольво, чтобы ещё раз отправится в центр города и внимательнее с ним познакомиться. Надо заметить, в самом районе Салфорд автомарка Вольво пользовалась небывалой популярностью – только на одной “Метёлочной тропинке” вдоль поребрика их стояло шесть или семь штук. Может быть, таким образом их набожные владельцы пытались выразить протест разбитому гитлеровскому Рейху, а теперь и шрёйдеровскому правительству, немецкой экономике, автопрому с их Мерседесеми, БМВ. Может ближайший дилер Вольво был чей-то родственник, а, может, Вольво сама по себе хорошая, добротная машина. Несмотря на обилие шведских авто, за углом парковался немецкий люксовый болид – Порше Каррера 4Х4. Чтобы скрасить его явное арийское происхождение, еврейский владелец раскошелился и… Приобрёл необычные регистрационные знаки с надписью “Машиах” – Спаситель. Кто знает, может веками ожидаемый мессия-машиах и вправду должен прийти из варварской Германии.

Леви проехал мимо невиданно высокой стены местной тюрьмы, завернул на улочку между пивоваренным заводом и мойкой для машин, остановился.

– Вот и славненько. Отсюда центр уже недалеко и стоянка без поборов и надзирателей. Леви закрыл на ключ дверь своего верного автомобильчика и зашагал по направлению центра.

Второй день знакомства с городом-монстром состоялся в более светлое время суток, нежели в прошлый раз. Это прогулка вновь увлекла Леви- и он всё шёл и шёл опять по широким улицам и через зелёные скверы, украшенные памятниками неизвестных знаменитостей, шёл, получая свою обильную порцию этого города, живущих и живших здесь людей, этих каменных зданий, этих задумчивых, молчаливых, уже немолодых деревьев.

Получив эту дневную долю и насытившись, Леви повернул обратно к своей машине. В листочке-списке, данном женой хозяина дома, одним из оставшихся пунктов было указано, что надо заехать ещё к одному еврею по имени Яэль, работнику или владельцу булочной, который интересовался его автомобилем.

Леви притормозил перед булочной, видя, что припарковаться совсем негде. Ему навстречу шли два негритёнка, одетые в муниципальную форму.

– Hallo, – позвал Леви их через приоткрытую форточку автомобиля – можно я здесь свою машину на пару минут припаркую?

– Делай, делай! – одобрительно закивали оба африканских хлопца, и проследовали дальше.

Леви вошёл в булочную.

– Здравствуйте! Меня послала госпожа Лайтнер. Она сказала, что кто-то здесь хотел, возможно, купить мою машину.

Как часто происходит в подобных историях, рыжий пейсатый толстячок, вылупил на меня и без того не в меру вылупленные глаза:

– Ой, я госпожи такой не знаю, машина мне не нужна, – неразборчиво месил он слова в своём рыхлом рте, как, вероятно, замешивает машина тесто для шаббатных хал и мягких булочек. Видя, что его мямленье не производит на Леви впечатления и он не уходит, толстячок как бы пробудился:

– А! Как же, как же! Конечно же! Машина! Пойдёмте скорее на неё посмотрим, – толстячок опрометью забежал куда-то и зачем-то в боковую подсобку, быстро вернулся и стоял уже рядом с Леви разглядывая его немытый вагон- Вольво В70.

– Можете капот открыть?

– Конечно же, можем.

Леви открыл капот. Дизельный двигатель мирно и мерно цокал своим механизмом. Пекарь Яэль стоял и смотрел на дребезжащий стальной агрегат. Что надеялся он там увидеть, этот еврейский булочник?! Замешивающееся тесто, халы на шаббес или, может, торт со взбитыми сливками? Закрывающаяся крышка капота оглушительно хлопнула и впечатлившийся Яэль заглянул внутрь салона:

– О, электрические стеклоподъёмники! – воскликнул поражённый он, – а третье сиденье у Вас есть?

– Нет, третьего сиденья у меня нет,– господин Яэль,– терпеливо отвечал Леви,– но его монтаж предусмотрен и, если Вам хочется, Вы можете его приобрести и установить.

Рыжий протянул свою тёпло-влажную липковатую ладонь, Леви пожал её, вызвав автоматическую улыбку рыжего, который торжественно и чувственно произнёс:

– Я очень, очень заинтересован в этом автомобиле. Обязательно, сегодня же позвоню Вам.

Он так никогда и не позвонил, и больше Леви ничего об этом рыжем пекаре не слышал.

Леви вернулся в дом своего ночлега, пришёл хозяин Миха и они вдвоём, как уже завелось, сели в большой вагон Вольво 940, заехав за угол, припарковались, и пошли в Дом Учения – Бейт Мидраш. После возвращения с молитвы, был неизменный оранжево-коричневый супчик с мизерными подушечками из теста и жаренное мясо. После трапезы, Леви поднялся к себе, помылся, почитал учебник английского языка и крепко заснул. Незаметно всё тело погрузилось в состояние “Stand by”, а часть души подключилась к каким-то никому неведомым уровням Небес. Для подзарядки. Sleep sweet.

Валера Люстик

Ноги неспешно бредут по изборозждённому глубокими старческими морщинами асфальту, впитывая его пыль и неизбывную грусть. Улица Курляндская. Институт Авиаприборостроения, из социалистического прошлого стоит слегка возвышаясь над закопчёнными домами с коммунальными квартирами, в которых живут по много семей, стараясь с миром делить одну уборную, одну кухню, иногда одну плиту – по конфорке на семью. Не доходя до школы 271, где Леви когда-то и сколько-то учился, он решает завернуть на Дерптский переулок, чтобы пройдя через него попасть на проспект, теперь называемый Рижским. В конце проспекта виднеются ершистые воды Фонтанки: рядом Финский залив и его приливы и отливы с Северным ветром влияют на настроение реки. Бывает, что осенью это настроение таково, что воды выходят из берегов и идут гулять по набережной, разливаясь всё дальше и дальше по прилегающим улицам и площадям. На повороте ноги поворачивают налево, на Рижский проспект. Когда-то посредине него лежали трамвайные рельсы, те рельсы, на которых оставил свою пятилетнюю руку мальчик по имени Юра. По рельсам ходил трамвай, мерно постукивая и позвякивая уже с пяти утра. Пришла новая власть и руководитель города приказала убрать рельсы, перепродав их на переработку, как старый металл, а альтернативой передвижения стали “маршрутные такси”, а их владельцем какой-то её родственник или приятель.

Леви движется по правой стороне проспекта, видимо, по привычке оставшейся со школы, со школы номер 278, в которой он учился и из неё ребёнком возвращался домой. Идя по этой стороне заглядывает он на окна второго этажа розового невысокого дома, по другую сторону улицы. Та другая её часть имеет чётные номера, тридцатые числа. Когда-то из целого ряда этих окон, почти целого этажа теплился уютный гостеприимный свет. В этой квартире жила дружная семья Люстиков – мать, отец, сын и младшая дочь. Валера Люстик был 1963 года рождения и старше Леви, но, тем не менее, им удалось как-то познакомиться и поддерживать приятельские отношения. Леви охотно заходил к Валере в гости. Ему никогда не отказывали в приёме, но и относились безразлично, ведь пользы от него никакой не было. У Валеры всегда был полный дом различных людей, гостей разнообразных и интересных. Он с ними заключал какие-то свои сделки, а они ещё и друг с другом. Квартира эта была полна деловой жизнью. Сестра у Валеры – симпатичная милая девушка с полными влажными губками. Леви сказал Валере, что ему очень нравится его сестра.

– Ты знаешь, – с небольшим снобизмом и взрослой обстоятельностью, затянул Валера, – у нашей семьи на неё свои планы. Мы хотим выдать её замуж за богатого еврея из Венгрии.

Ну, что ж, из Венгрии, так из Венгрии. Леви не мог ничего предложить этой симпатичной девушке – ни богатства, ни положения. Конечно же Валера прав.

Так случилось, что с 1983 года Леви не видел больше Валеры долгих шесть лет, а когда появился вновь в Ленинграде, то не заходил к нему, поскольку поведать особо чего ему не было. Но время шло, Леви понемногу вставал на ноги, стал неплохо зарабатывать. Во время прогулки по проспекту, свернул в знакомую парадную, поднялся на второй этаж, нажал кнопку звонка.

– Кто там? – незнакомый голос за дверью. Леви представился.

Дверь отворилась, и открывший дверь сразу скрылся в комнатах. Леви вошёл. Множество модно разодетых парней важно беседуют, переговариваются. Среди них ещё больше пополневший Валера, в полосатой рубашке, румяный с короткой мягкой бородой на лице.

– О, Леви! Привет! Как дела?

– Слава Б-гу! Всё хорошо. Как у тебя?

– Тоже отлично, дружище. Ты здесь присаживайся, если хочешь, а я должен о делах с ребятами поговорить.

Валера отошёл в сторону и говорил, говорил, говорил. А Леви сидел. Но сидел он недолго, поскольку понял, что гнать его никто не будет, но и развлекать тоже нет, поскольку он здесь никому не нужен и, справедливо, не интересен.

– Спасибо за гостеприимство. Ну, я пойду, – направился Леви к дверям.

– А, ну будь здоров,– полубезразлично прозвучал ответ, – заходи как-нибудь ещё.

“Заходи” прозвучало как формальное приглашение и Леви, действительно, зашёл. Не сразу, не на следующей неделе, может, через полгода, а может и через год. Дверь открывали не так быстро, как в прошлый раз, всё расспрашивали кто да откуда. Когда впустили внутрь, лично проводили в гостиную, где сидело несколько человек и среди них понурый Валера. Румянец пропал со щёк, на лицо легла глубокая печаль и безнадёжность.

– А, это ты, Леви. Привет.

– Привет, Валера. Как дела?

– Ты знаешь, скверно.

Валера не стал ничего таить и скрывать, а совершенно простодушным упавшим тоном рассказал:

– В один из вечеров позвонили во входную дверь. Вошли два мужика в масках, вооружённые пистолетами, приказали всем лечь на пол и после этого забрали из стола деньги и, не попрощавшись, ушли. Серьёзные ребята. Хорошо, что все живы остались, – уныло добавил он.

– Сколько денег у тебя забрали, Валера? – спросил я, что бы не молчать и хоть что-то спросить.

– Больше ста тысяч рублей. Деньги эти не мои. Это деньги тех людей, которые заходили ко мне в гости и оставляли их на хранение. Беда в том, что эти люди зная об этой моей беде, тем не менее требуют их с меня и требуют очень жёстко.

Сто тысяч! Какая невероятно колоссальная сумма, ужаснулся про себя Леви. Сто тысяч, когда средняя зарплата по стране составляет лишь сто рублей в месяц! И все эти люди, зачем они оставляли свои деньги у Валеры? Чтобы потом кто-то из них мог сделать “наводку”, привести своих приятелей и потом ограбить его, чтобы затем требовать всё обратно. Вот такие деловые отношения и такие деловые партнёры, не приведи Г-дь.

Моросит холодный дождик. Леви вспоминает, как он также шёл по этому тротуару и также моросил холодный дождик, но он специально распахнул свою куртку, чтобы все видели его час назад в первый раз повязанный красный галстук. Холодно и гордо. Концы галстука трепещут от радости, играя с ветром. Вот одноэтажное здание больницы имени Луи Пастера. Семилетнему Леви здесь спасли жизнь, когда у него обнаружили гнойный аппендицит. Он тогда очень не хотел, чтобы его усыпляли, устроил на операционном столе драку и всё кричал – “фашисты, фашисты”.

Вот “Бароновский” дом, напротив которого стояли два пивных ларька и длинная очередь из мужиков, которые сдували пену с кружек, разбавляли пиво водкой, а потом матерились, мочились, дрались, валялись. Ларьков этих давно нет, но запах смеси пива и мочи, кажется, поселился здесь навечно.

Сколько же он не видел с того трагического момента Валеру? Не видел он его больше никогда. Только пара телефонных разговоров была у него с ним. Зачем? Наверное, низачем. Ностальгия, когда люди пытаются заглянуть и возвратиться в своё прошлое.

– Как твои дела, Валера? Ты живёшь всё там же?– задаю я вопросы на другом конце провода из нидерландской земли.

– Разве ты не знаешь? Я теперь живу в Ужгороде и пытаюсь зарабатывать, как таможенный брокер.

– Почему?

– Да потому! Потому, что мою квартиру заставили продать!

– Такая хорошая квартира, в удачном месте. Да ты, вроде, не нуждался.

– Почему, почему! – раздражается Валера. Воспоминания для него, видимо, очень болезненны и мучительны. – Отвезли меня в лес, подвесили вниз головой, как Буратино, и заставили документы подписать. Квартиры у меня теперь нет, живу в Ужгороде.

Морось сыплет с неба, прибивая к земле, кажется вечную, неумолимую питерскую пыль. Дышится свежее, легче. Окна бывшей квартиры Люстиковдавно остались позади, а его немного наивное полное лицо всё ещё маячит передо мной. Есть у человека созвездия и предначертание или нет?

1981 год. Гостиница «Советская». Счастливый Валера Люстик – обладатель двух тёплых курток с капюшонами, которые он только что приобрёл у финских туристов. В стране, где только две фабрики пошива одежды, фабрика имени Володарского и “Большевичка”, можно продать эти трофеи с большой прибылью. К Валере подходит разбитной парень по прозвищу Овца и берёт у Валеры эти два мешка под каким-то предлогом. Деньги он ему не даёт, а с угрозами отсылает прочь. Валера не может ничего поделать и уходит ограбленный с непроходимым разочарованием и горечью, которые, оказалось, должен будет нести всю свою жизнь.

Помимо лица Валеры всплывает ещё одно лицо, не такое румяное и наивное, как у Люстика – лицо некоего Вити Чингина, которой также любил сиживать и беспричинно засиживаться у Валеры, здорового парня-чемпиона по борьбе. Наш мир такой маленький и планета такая маленькая. Встретил Леви его, на удивление, в Амстердаме. У Вити жена была еврейкой, а её братья жили в Нидерландах. Вид на жительство всем им предоставили очень быстро и без каких-либо ограничений на основании того, что их брата Борю Фастовского похитили в Ленинграде и требовали за него выкуп. Тогда его отпустили и написали об этой истории в газетах. С этими газетами Боря приехал в Голландию, притянув к своим перипетиям антисемитские мотивы. Он и все за ним приехавшие родственники и приятели, также воспользовались этими газетами и этими мотивами, зажили безбедно и припеваючи. Позже Леви узнал, что случилась чудовищная трагедия: из одной из амстердамских башен, где находился офис Бориса, его похитили. Похитители требовали выкуп в миллион гульденов, но по каким-то причинам выкупа им не дали и Борис навсегда пропал. Узнать о его судьбе не помогла его матери ни полиция, ни экстрасенсы, ни деньги. Виктор Чингин со своей супругой отсидели небольшой срок в следственном изоляторе по подозрению в соучастии в похищении, но за недоказанностью были отпущены на свободу. Через какое-то время, по слухам, они развелись, но ещё долго судились друг с другом из-за общих или чужих денег.

Дождик усиливается и Леви прибавил шагу. Независимо в какую сторону Рижского проспекта, в сторону Торгового порта или Лермонтовского проспекта, проходя мимо тридцатых номеров, он каждый раз бросает взгляд на зажжённый свет в окнах второго этажа и видит мирную и дружную семью Люстиков: маму, папу, Валеру и его симпатичную сестру-брюнетку со вьющимися волосами и полными, чувственными, влажными губами.