Ари Ясан
Матриарх
Ари Ясан
МАТРИАРХ
Метатрагедия
Посвящается Роману Виктюку
и актерам его бессмертного Театра
ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА
ЛЕОНИДИЯ, мать Диомида – Людмила Погорелова/Анна Терехова/Екатерина Карпушина
КЛЕОМЕНА, царица, матриарх – Екатерина Карпушина/Виктория Савельева/ Людмила Погорелова/Дмитрий Бозин
ДИОМИД, уличный танцор – Дмитрий Бозин/Станислав Мотырев/Иван Никульча
МИРОНА, первая служанка – Мария Матто/Анна Подсвирова/Анна Нахапетова/Владислава Крюкова
АНИКИЯ, вторая служанка – Анна Нахапетова/Владислава Крюкова/Мария Матто/Анна Подсвирова
ПАНДОР, танцор из Финикии – Павел Новиков/Никита Башков/Константин Авдеев
ИПАТИЙ, придворный певец – Иван Иванович/Вячеслав Стародубцев
НЕМЕЗИД, придворный поэт – Игорь Неведров/Михаил Половенко
АГАПИТ, придворный шут – Алексей Галкин /Алдар Когаев
ОЛКИОН, тень отца Клеомены – Олег Исаев/Александр Песков/Павел Новиков
ИЛЛАРИОН, глашатай – Константин Авдеев/ Дмитрий Малашенко
ДРАГОНИТ, палач – Константин Авдеев/ Прохор Третьяков
Придворные, женихи царицы, стражники, люди из народа, акушерки, слуги
ДЕЙСТВИЕ НУЛЕВОЕ
Площадь возле царского дворца, день. Толпа теснится вокруг открытого пространства в центре площади. Вперед выходит Илларион.
ИЛЛАРИОН. Весна пришла в селенья наши и листья жимолость дала. Обычаю древнейшему согласно Царица пожелала выбрать мужа нового себе. Пусть избранные, те, кто может быть достоин высокой чести мужем ее стать по выбору Светлейшего Совета, здесь в ряд все встанут и колена преклонят пред ней.
Илларион отступает. Вперед выходят богато одетые мужчины и все они встают в ряд, преклоняя одно колено. Среди них один в длинном плаще. Это уличный танцор Диомид. Он тоже преклоняет колено.
Выходит Царица Клеомена, на ней золотая корона и пышный наряд. Она идет вдоль ряда коленопреклоненных мужчин, те не поднимают на нее взгляда.
Но когда Клеомена равняется с Диомидом, тот встает перед ней, сбрасывает свой плащ и смотрит ей бесстрашно в глаза. Под плащом он почти полностью обнажен, на нем только набедренная повязка, ноги его тоже босые.
КЛЕОМЕНА. Что за дерзкий червь явился предо мною? Ужели ты не знаешь, что потому я матриарх, что могу убить любого своим взглядом?
ДИОМИД. Да, знаю. Но взгляда твоего я не боюсь. Ведь я любви твоей пришел сюда искать. А где любовь, там страх неведом. Любовь сильнее ведь, чем все ужасы земли.
КЛЕОМЕНА. Как смеешь ты предстать нагим передо мною? Где твои одежды? Расшитые каменьями, и серебром, и златом, в каких и надлежит на сватовство к Царице приходить?
ДИОМИД. Одежд на мне богатых ты не увидишь. В обносках жалких я танцую под открытым небом, и ноги голые мои черны от грязи. А тела своего я не стыжусь, ведь есть оно прекрасное творение прекраснейшего мира, что создал некогда прекрасный Бог.
КЛЕОМЕНА. Если ты сейчас не хочешь мертвым стать, немедленно колена преклони!
ДИОМИД. Пусть лучше мертвым стану, чем унижусь пред тобою. Ведь я пришел искать любви твоей, но унижения любовь не терпит. Знамение было мне, царица, что нам с тобой начертано в любви соединиться.
КЛЕОМЕНА. Не верю глупым я приметам, дерзкий червь! Прощайся с жизнью. Тебя я слушала лишь потому, что любопытно было мне, что за бес в тебя вселился. Но теперь…
Вперед выбегает Леонидия, мать Диомида, она бросается Клеомене в ноги.
ЛЕОНИДИЯ. Великая царица! Прости его и пощади. Не знает, что творит, безумный сын мой! Безумцем был он с детских лет. И все всегда всем делал он наперекор. Будто дух безумства им овладел, едва из лона моего он вышел. Прошу тебя, дай нам уйти. Его я уведу в седые горы и никогда он больше взор твой не осквернит своим присутствием. Он уличный танцор ничтожный, не повредит ничем он твоему величию и славе. Он танцем вдохновил всех дам Светлейшего Совета и потому стал избранным. Но то была ошибка! Недостоин он руки твоей! Вели же прочь ему уйти!
КЛЕОМЕНА. Уйти ему я не позволю. Оскорбить царицу без возмездия никто не может. Тебя я понимаю, мать, но сына твоего простить я не могу. Из уважения к тебе я только дам ему пожить еще немного. Пусть станцует лишь один последний раз, порадовав то небо, что ему дало приют земной. (Диомиду.) Прощайся с жизнью и танцуй, коль можешь, уличный танцор!
ДИОМИД. Что ж, жизнь моя, прощай. Тебя мне женщина дала, и женщина тебя же отберет. Злой рок толкнул меня в объятия той, что не обнимет никогда. Но я не буду сожалеть. Любви искал я, ничего другого, а об исканиях любви негоже сожалеть. Смотри, царица! Я, умирая от нелюбви твоей, станцую для тебя. И в этом танце душу изолью, пусть она на камни площади падет и разобьется вся, без остатка. Тебе и взгляд разящий свой не нужно будет на меня бросать, ведь в этом грозном танце я сам умру, по воле по своей, не царской. И растворюсь пусть не в любви к тебе, зато в любви к искусству.
Танец Жизни и Смерти Диомида. Звучит музыка. (Abel Korzeniovsky «Six Hours»). Диомид вдохновенно танцует, будто разрываясь между жизнью и смертью. Никто вокруг него не в силах шелохнуться, все зачарованы его движениями.
Диомид падет на камни и замирает, словно действительно умерев. Но потом поднимает голову и гордо встает. Все молчат и ждут, что скажет Клеомена. Но и она долго молчит, пораженная танцем Диомида.
КЛЕОМЕНА. Узрела я и жизнь, и смерть в том танце, что для меня исполнил ты. Как два орла могучих они сцепились в небе высоко в извечной схватке. И победила жизнь. Тебя убить я не смогу, ведь я тогда убью божественную искру, в тебе и мне горящую как яркий луч звезды далекой. Ты спасен. И станешь моим мужем.
Клеомена удаляется.
ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ
Царские покои. Повсюду расставлены букеты живых цветов. Служанки Мирона и Аникия убирают комнату. Мирона достает из шкафа и прикладывает к себе, примеряя, красное платье.
МИРОНА. По красоте моей положено мне быть царицей. И в толк я не возьму, почему судьба меня не наделила уменьем убивать мужчин одним лишь взглядом. Во мне ведь царского не меньше Клеомены.
АНИКИЯ. Красива ты, сестра, как я, но, как и я, несчастна. Удел наш горький в том, чтоб платья царские чинить и гладить, а не носить.
МИРОНА. Нет, я не верю! И верить не хочу, что я всегда служанкой Клеомены буду и не больше.
АНИКИЯ. Тссс! Она сюда идет!
Мирона быстро убирает красное платье в шкаф. Входит Клеомена в легком белом одеянии, похожем на пеньюар.
КЛЕОМЕНА. Все готово к царской ночи?
АНИКИЯ. Да, царица!
МИРОНА. Постель мягка как пух, а простыни свежи, прохладны. Цветы повсюду, пол скрипит от чистоты. Мы постарались. Так драили его, что стерли пальцы в кровь.
КЛЕОМЕНА. Что ж, за службу вас вознагражу. Ты, Мирона, возьми мое любое платье, какое пожелаешь. А ты, Аникия, возьми меха мои, давно их хочешь ты, я знаю.
АНИКИЯ. Я шубу вашу взять могу? Тот рыжелисий мех, что ласково щекочет щеку, когда его накинув, не идешь, а плывешь как лебедь?
КЛЕОМЕНА. Да, можешь!
Аникия взвизгивает от восторга и достает из шкафа лисью шубу. Мирона с меньшим восторгом, но все же достает красное платье из шкафа, то самое, которое она уже примеряла.
КЛЕОМЕНА. Идите же и позовите Диомида! От нетерпения сгораю я, хочу скорей его увидеть!
МИРОНА. Неужто сердце ваше уже пленил тот уличный танцор? Одним лишь танцем?
КЛЕОМЕНА. Я не знаю! Но вся горю от жара, который ни минуты мне покоя не дает и тело все терзает. Трепещет сердце, когда я знаю, что сюда войти вот-вот он может. Его лицо перед глазами и руки сильные, те, которыми он в танце небо обнимал! И ноги его, черные от грязи, я целовать готова, после того, как видела, что ими он с землей и солнцем говорит в своем бессмертном танце! Идите же! Скорей его зовите!
Мирона и Аникия забирают царские подарки и уходят. Клеомена садится на кровать и пробует разные позы, в которых хочет встретить Диомида, но никак не выберет какую-то одну.
Входит Диомид и замирает возле двери, он в той же самой набедренной повязке. Клеомена застывает в неловкой позе, но потом царственно выпрямляет спину, протягивает руку и говорит, медленно и величественно.
КЛЕОМЕНА. Входи, танцор!
ДИОМИД. Войду, коль ты не будешь меня опять просить колена преклонить перед тобою.
КЛЕОМЕНА. Нет, о таком просить не стану. Твоя в том правда есть, что не хотел склоняться предо мною. Раз муж ты мне, а я жена, равны мы будем.
Диомид проходит в покои. Клеомена окидывает взглядом его голое тело.
КЛЕОМЕНА. Одежду царскую не принял ты?
ДИОМИД. Нет, и не приму. Одежды те лишь танцевать мешают. А я хочу готовым быть в любое время дня и ночи с землей и небом танцем говорить.
КЛЕОМЕНА. Тебя я понимаю. Я только что о том упоминала, что разговор твой с небом мне понятен был.
ДИОМИД. Я небеса молил в том танце, чтоб нам позволили друг друга обрести, царица.
КЛЕОМЕНА. И небеса тебя услышали. Теперь возьми свою награду!
ДИОМИД. Какую же?
КЛЕОМЕНА. Возьми меня, царицу! От страсти вся горю. Теперь ты мой, а я твоя. И с небом говорить мы вместе будем в танце, что на свет детей рождает. Иди же! Обними меня!
ДИОМИД. Нет, не могу.
КЛЕОМЕНА. Почему? Отказываешься от меня, хотя ценою жизни получил?
ДИОМИД. Не только нежных ласк ищу я, но справедливости.
КЛЕОМЕНА. Какой же? Для кого?
ДИОМИД. Для тех мужчин, что к смерти ты приговорила за грехи ничтожные пред женщинами. Помиловать прошу я тех, кто никогда насилия никакого над женщинами не совершал, но был приговорен лишь за слова жестокие.
Клеомена вскакивает с кровати и запахивает пеньюар.
КЛЕОМЕНА. О милости к преступникам ты просишь? Тогда и сам преступник ты!
ДИОМИД. Если взор свой к небу ты обратишь, царица, там узришь не только красоту, но справедливость тоже! Не может быть казнен мужчина за одно лишь слово, что сказал он женщине во гневе!
КЛЕОМЕНА. Всех тех, кто посмел из уст своих исторгнуть мат и женщин называть блядями, казнить я прикажу! И если нужно, тот приговор сама исполню! И каждого сама прожгу смертельным взглядом! И мне не помешаешь ты!
ДИОМИД. Тогда в постель с тобой не лягу.
КЛЕОМЕНА. Как смеешь ты условия мне ставить?
ДИОМИД. То не я, а небо ставит. То справедливость вопиет. Я не могу с тобой сгорать от страсти, покуда знаю, что палач над братьями топор заносит.
КЛЕОМЕНА. Твой брат приговорен?
ДИОМИД. Нет. Но все мужчины братья мне, а женщины все сестры. Все люди мне родня, а о родне в беде забыть не можешь ни в самый горький час, ни в самый сладкий миг утех с царицею в постели.
Клеомена подходит к Диомиду и обнимает его, прижимаясь к его груди.
КЛЕОМЕНА. Мое ты сердце тронул снова. Такой души большой, как у тебя, еще не видел мир. Как чистый свет она исходит из груди твоей, и к ней хочу прижаться.
