Аполлон Майков
Природы мир и мир людей. Избранное
«Нет, не для подвигов духовных…»
Нет, не для подвигов духовных,
Не для спасения души
Я б бросил мир людей греховных
И поселился бы в глуши, —
Но чтоб не видеть безрассудства
И ослепления людей,
Путем холодного распутства
Бегущих к гибели своей.
Нет, с правдой полно лицемерить!
Пора решиться возгласить:
В грядущем – не во что нам верить
И в жизни нечего любить!
Одно безмолвие природы,
Поля и лес мне могут дать,
Чего напрасно ждут народы, —
Спокойной мысли благодать.
1853 или 1854
Пейзаж
Люблю дорожкою лесною
Не зная сам куда брести;
Двойной глубокой колеею
Идешь – и нет конца пути…
Кругом пестреет лес зеленый;
Уже румянит осень клены,
А ельник зелен и тенист;
Осинник желтый бьет тревогу;
Осыпался с березы лист
И, как ковер, устлал дорогу…
Идешь, как будто по водам, —
Нога шумит… а ухо внемлет
Малейший шорох в чаще, там,
Где пышный папоротник дремлет,
А красных мухоморов ряд,
Что карлы сказочные, спят…
Уж солнца луч ложится косо…
Вдали проглянула река…
На тряской мельнице колеса
Уже шумят издалека…
Вот на дорогу выезжает
Тяжелый воз – то промелькнет
На солнце вдруг, то в тень уйдет…
И криком кляче помогает
Старик, а на возу – дитя,
И деда страхом тешит внучка;
А хвост пушистый опустя,
Вкруг с лаем суетится жучка,
И звонко в сумраке лесном
Веселый лай идет кругом.
Осень
Два раза снег уж выпадал,
Держался день и таял снова…
Не узнаю леска родного —
Как светел он, как редок стал.
Чернеют палки гнезд вороньих
На дереве; кой-где дрожит
Один листок, и лес молчит…
А утопал он в благовоньях,
И лепетал, и зеленел,
В грозу шумел, под солнцем зрел.
И все мне здесь твердит уныло:
И ты пройдешь огонь земной,
И захиреешь ты душой
Еще, быть может, до могилы.
Нет, – тайный голос мне звучит, —
Нет, что-нибудь да устоит
Во мне в крушенье прежней силы,
Как эта царственная ель,
Еще блестящая досель
В своем зеленом одеянье, —
Не ум, так сердце; не оно —
Так чувство чистое одно,
Одно отрадное сознанье,
Что путь свой честно я свершил
И для чего-нибудь да жил.
1853 или 1854
«Весна! Выставляется первая рама…»
Весна! Выставляется первая рама —
И в комнату шум ворвался,
И благовест ближнего храма,
И говор народа, и стук колеса.
Мне в душу повеяло жизнью и волей:
Вон – даль голубая видна…
И хочется в поле, в широкое поле,
Где, шествуя, сыплет цветами весна!
1854
Б. Кустодиев. Весна. 1921
«Боже мой! Вчера – ненастье…»
Боже мой! Вчера – ненастье,
А сегодня – что за день!
Солнце, птицы! Блеск и счастье!
Луг росист, цветет сирень…
А еще ты в сладкой лени
Спишь, малютка!.. О, постой!
Я пойду нарву сирени
Да холодною росой
Вдруг на сонную-то брызну…
То-то сладко будет мне
Победить в ней укоризну
Свежей вестью о весне!
1855
Журавли
От грустных дум очнувшись, очи
Я подымаю от земли:
В лазури темной к полуночи
Летят станицей журавли.
От криков их на небе дальнем
Как будто благовест идет —
Привет лесам патриархальным,
Привет знакомым плесам вод!..
Здесь этих вод и лесу вволю,
На нивах сочное зерно…
Чего ж еще? ведь им на долю
Любить и мыслить не дано…
1855
А. Степанов. Журавли летят. 1891
Мечтания
Пусть пасмурный октябрь осенней дышит стужей,
Пусть сеет мелкий дождь или порою град
В окошки звякает, рябит и пенит лужи,
Пусть сосны черные, качаяся, шумят,
И даже без борьбы, покорно, незаметно,
Сдает угрюмый день, больной и бесприветный,
Природу грустную ночной холодной мгле, —
Я одиночества не знаю на земле.
Забившись на диван, сижу; воспоминанья
Встают передо мной; слагаются из них
В волшебном очерке чудесные созданья
И люди движутся, и глубже каждый миг
Я вижу души их, достоинства их мерю
И так уж наконец в присутствие их верю,
Что даже, кажется, их видит черный кот.
Который, поместясь на стол, под образами,
Подымет морду вдруг и желтыми глазами
По темной комнате, мурлыча, поведет…
1855
Рыбная ловля
Посвящается С. Т. Аксакову, Н. А. Майкову, А. Н. Островскому, И. А. Гончарову, С. С. Дудышкину, А. И. Халанскому и всем понимающим дело
Себя я помнить стал в деревне под Москвою.
Бывало, ввечеру поудить карасей
Отец пойдет на пруд, а двое нас, детей,
Сидим на берегу под елкою густою,
Добычу из ведра руками достаем
И шепотом о ней друг с другом речь ведем…
С летами за отцом по ручейкам пустынным
Мы стали странствовать… Теперь то время мне
Является всегда каким-то утром длинным,
Особым уголком в безвестной стороне,
Где вечная заря над головой струится,
Где в поле по росе мой след еще хранится…
В столицу приведен насильно точно я;
Как будто, всем чужой, сижу на чуждом пире,
И, кажется, опять я дома в Божьем мире,
Когда лишь заберусь на бережок ручья,
Закину удочки, сижу в траве высокой…
Полдневный пышет жар – с зарей я поднялся, —
Откинешься на луг и смотришь в небеса,
И слушаешь стрекоз, покуда сон глубокой
Под теплый пар земли глаза мне не сомкнет…
О, чудный сон! душа Бог знает где далеко,
А ты во сне живешь, как все вокруг живет…
Но близкие мои – увы! – все горожане…
И странствовать в лесу, поднявшися с зарей,
Иль в лодке осенью сидеть в сыром тумане,
Иль мокнуть на дожде, иль печься в летний зной —
Им дико кажется, и всякий раз я знаю,
Что, если с вечера я лесы разверну
И новые крючки навязывать начну,
Я тем до глубины души их огорчаю;
И лица важные нередко страсть мою
Корят насмешками: «Грешно, мол, для поэта
Позабывать Парнас и огорчать семью».
Я с горя пробовал послушать их совета —
Напрасно!.. Вот вчера, чтоб только сон прогнать,
Пошел на озеро; смотрю – какая гладь!
Лесистых берегов обрывы и изгибы,
Как зеркалом, водой повторены. Везде
Полоски светлые от плещущейся рыбы
Иль ласточек, крылом коснувшихся к воде…
Смотрю – усач солдат сложа шинель на травку,
Сам до колен в воде и удит на булавку.
«Что, служба?» – крикнул я. «Пришли побаловать
Маленько», – говорит. «Нет, клев-то как, служивый?» —
«А клев-то? Да такой тут вышел стих счастливый,
Что в час-от на уху успели натаскать».
Ну, кто бы устоять тут мог от искушенья?
Закину, думаю, я разик – и назад!
Есть место ж у меня заветное: там скат
От самых камышей и мелкие каменья.
Тихонько удочки забравши, впопыхах
Бегу я к пристани. Вослед мне крикнул кто-то.
Но быстро оттолкнул челнок я свой от плота
И, гору обогнув, зарылся в камышах.
Злодеи рыбаки уж тут давно: вон с челном
Запрятался в тростник, тот шарит в глубине…
Есть что-то страстное в вниманье их безмолвном,
Есть напряжение в сей людной тишине:
Лишь свистнет в воздухе леса волосяная
Да вздох послышится – упорно все молчат
И зорко издали друг за другом следят.
Меж тем живет вокруг равнина водяная,
Стрекозы синие колеблют поплавки,
И тощие кругом шныряют пауки,
И кружится, сребрясь, снетков веселых стая
Иль брызнет в стороны, от щуки исчезая.
Но вот один рыбак вскочил, и, трепеща,
Все смотрят на него в каком-то страхе чутком:
Он, в обе руки взяв, на удилище гнутком
Выводит на воду упорного леща.
И черно-золотой красавец повернулся
И вдруг взмахнул хвостом – испуганный, рванулся.
«Отдай, отдай!» – кричат, и снова в глубину
Идет чудовище, и ходит, вся в струну
Натянута, леса… Дрожь вчуже пробирает!..
А тут мой поплавок мгновенно исчезает,
Тащу – леса в воде описывает круг.
Уже зияет пасть зубастая – и вдруг
Взвилась моя леса, свистя над головою…
Обгрызла!.. Господи!.. Но, зная норов щук,
Другую удочку за тою же травою
Тихонько завожу и жду едва дыша…
Клюет… Напрягся я и, со всего размаха,
Исполненный надежд, волнуяся от страха,
Выкидываю вверх – чуть видного ерша…
О, тварь негодная!.. От злости чуть не плачу,
Кляну себя, людей и мир за неудачу
И как на угольях, закинув вновь, сижу,
И только комары, облипшие мне щеки,
Обуздывают гнев на промах мой жестокий.
Чтобы вздохнуть, кругом я взоры обвожу.
Как ярки горы там при солнце заходящем!
Как здесь, вблизи меня, с своим шатром сквозящим.
Краснеют темных сосн сторукие стволы
И отражаются внизу в заливе черном,
Где белый пар уже бежит к подножьям горным.
С той стороны село. Среди сребристой мглы
Окошки светятся, как огненные точки;
Купанье там идет, чуть слышен визг живой,
Чуть-чуть белеются по берегу сорочки,
Меж тем как слышится из глубины лесной
Кукушка поздняя да дятел молодой —
Картины бедные полунощного края!
Где б я ни умирал, вас вспомню, умирая:
От сердца пылкого все злое прочь гоня,
Не вы ль, миря с людьми, учили жить меня!..
Но вот уж смерклося. Свежеет. Вкруг ни звука.
На небе и водах погас пурпурный блеск.
Чу… тянут якоря! Раздался весел плеск…
Нет, видно, не возьмет теперь ни лещ, ни щука!
Вот если бы чем свет забраться в тростники,
Когда лишь по заре заметишь поплавки,
И то почти к воде припавши… Тут охота!..
Что ж медлить? Завтра же… Меж тем все челноки,
Толкаясь, пристают у низенького плота,
И громкий переклик несется на водах
О всех событьях дня, о порванных лесах,
И брань и похвальба, исполненные страсти.
На плечи, разгрузясь, мы взваливаем снасти,
И плещет ходкий плот, качаясь под ногой.
Идем. Под мокрою одеждой уж прохладно;
Зато как дышится у лодок над водой,
Где пахнет рыбою и свежестью отрадной,
Меж тем как из лесу чуть слышным ветерком,
Смолой напитанным, потянет вдруг теплом!..
О милые мои! Ужель вам непонятно,
Вам странно, отчего в тот вечер благодатный
С любовию в душе в ваш круг вбегаю я
И, весело садясь за ужин деревенской,
С улыбкой слушаю нападки на меня —
Невинную грозу запальчивости женской?
Бывало, с милою свиданье улучив
И уж обдумавши к свиданью повод новый,
Такой же приходил я к вам… Но что вы? что вы?
Что значит этот клик и смеха дружный взрыв?
Нет, полно! вижу я, не сговорить мне с вами!
Истома сладкая ко сну меня зовет.
Прощайте! Добрый сон!.. Уже двенадцать бьет…
Иду я спать… И вот опять перед глазами
Все катится вода огнистыми струями
И ходят поплавки. На миг лишь задремал —
И кажется, клюет!.. Тут полно, сон пропал;
Пылает голова, и сердце бьется с болью.
Чуть показался свет, на цыпочках, как вор,
Я крадусь из дому и лезу чрез забор,
Взяв хлеба про запас с кристальной крупной солью,
Но на небе серо, и мелкий дождь идет,
И к стуже в воздухе заметен поворот;
Чуть видны берегов ближайшие извивы;
Не шелохнется лес, ни птица не вспорхнет, —
Но чувствую уже, что будет лов счастливый.
И точно. Дождь потом зашлепал все сильней,
Вскипело озеро от белых пузырей,
И я промок насквозь, окостенели руки;
Но окунь – видно, стал бодрее с холодком —
Со дна и по верху гнался за червяком,
И ловко выхватил я прямо в челн две щуки,
Тут ветер потянул – и золотым лучом
Деревню облило. Э, солнце как высоко!
Уж дома самовар, пожалуй, недалеко…
Домой! И в комнату, пронизанный дождем,
С пылающим лицом, с душой и мыслью ясной,
Две щуки на снурке, вхожу я с торжеством
И криком все меня встречают: «Ах, несчастный!..»
Непосвященные! Напрасен с ними спор!
Искусства нашего непризнанную музу
И грек не приобщил к парнасскому союзу!
Нет, муза чистая, витай между озер!
И пусть бегут твои балованные сестры
На шумных поприщах гражданственности пестрой
За лавром, и хвалой, и памятью веков:
Ты, ночью звездною, на мельничной плотине,
В сем царстве свай, колес, и плесени, и мхов,
Таинственностью дух питай в святой пустыне!
Заслыша, что к тебе в тот час взываю я,
Заманивай меня по берегу ручья,
В высокой о́соке протоптанной тропинкой,
В дремучий темный лес; играй, резвись со мной;
Облей в пути лицо росистою рябинкой;
Учи переходить по жердочке живой
Ручей и, усадив за ольхой серебристой
Над ямой, где лопух разросся круглолистый,
Где рыбе в затиши прохлада есть и тень,
Показывай мне, как родится новый день;
И в миг, когда спадет с природы тьмы завеса
И солнце вспыхнет вдруг на пурпуре зари,
Со всеми криками и шорохами леса
Сама в моей душе ты с Богом говори!
Да просветлен тобой, дыша, как часть природы,
Исполнюсь мощью я и счастьем той свободы,
В которой праотец народов, дни катя
К сребристой старости, был весел, как дитя!
1855
Н. Майков. Портрет В. А. Солоницына. 1839
Болото
Я целый час болотом занялся.
Там белоус торчит, как щетка жесткий;
Там точно пруд зеленый разлился;
Лягушка, взгромоздясь, как на подмостки,
На старый пень, торчащий из воды,
На солнце нежится и дремлет… Белым
Пушком одеты тощие цветы;
Над ними мошки вьются роем целым;
Лишь незабудок сочных бирюза
Кругом глядит умильно мне в глаза,
Да оживляют бедный мир болотный
Порханье белой бабочки залетной
И хлопоты стрекозок голубых
Вокруг тростинок тощих и сухих.
Ах! прелесть есть и в этом запустенье!..
А были дни мое воображенье
Пленял лишь вид подобных тучам гор,
Небес глубоких праздничный простор,
Монастыри да белых вилл ограда
Под зеленью плюща и винограда…
Или луны торжественный восход
Между колонн руины молчаливой,
Над серебром с горы падущих вод…
Мне в чудные гармоний переливы
Слагался рев катящихся зыбей;
В какой-то мир вводил он безграничный,
Где я робел душою непривычной
И радостно присутствие людей
Вдруг ощущал сквозь этот гул упорный
По погремушкам вьючных лошадей,
Тропинкою спускающихся горной…
И вот – теперь такою же мечтой
Душа полна, как и в былые годы,
И так же здесь заманчиво со мной
Беседует таинственность природы.
1856
И. Левитан. Вечер над болотом. 1882
Под дождем
Помнишь: мы не ждали ни дождя, ни грома,
Вдруг застал нас ливень далеко от дома;
Мы спешили скрыться под мохнатой елью…
Не было конца тут страху и веселью!
Дождик лил сквозь солнце, и под елью мшистой
Мы стояли точно в клетке золотистой;
По земле вокруг нас точно жемчуг прыгал;
Капли дождевые, скатываясь с игол,
Падали, блистая, на твою головку
Или с плеч катились прямо под снуровку…
Помнишь, как все тише смех наш становился?..
Вдруг над нами прямо гром перекатился —
Ты ко мне прижалась, в страхе очи жмуря…
Благодатный дождик! Золотая буря!
1856
Звуки ночи
О ночь безлунная!.. Стою я, как влюбленный,
Стою и слушаю, тобой обвороженный…
Какая музыка под ризою твоей!
Кругом – стеклянный звон лиющихся ключей;
Там – листик задрожал под каплею алмазной;
Там – пташки полевой свисток однообразный;
Стрекозы, как часы, стучат между кустов;
По речке, в камышах, от топких островов,
С разливов хоры жаб несутся, как глухие
Органа дальнего аккорды басовые,
И царствует над всей гармонией ночной,
По ветру то звончей, то в тихом замиранье,
Далекой мельницы глухое клокотанье…
А звезды… Нет, и там, по тверди голубой,
В их металлическом сиянье и движенье
Мне чувствуется гул их вечного теченья.
1856
Утро предание о виллисах
Близко, близко солнце!
Понеслись навстречу
Грядки золотые
Облачков летучих,
Встрепенулись птицы,
Заструились воды;
Из ущелий черных
Вылетели тени —
Белые невесты:
Широко в полете
Веют их одежды,
Головы и тело
Дымкою покрыты,
Только обозначен
В них лучом румяным
Очерк лиц и груди.
1856
Голос в лесу
Давно какой-то девы пенье
В лесу преследует меня,
То замирая в отдаленье,
То гулко по́ лесу звеня.
И, возмущен мечтой лукавой,
Смотрю я в чащу, где средь мглы
Блестят на солнце листья, травы
И сосен красные стволы.
Идти ль за девой молодою?
Иль сохранить, в душе тая.
Тот милый образ, что мечтою
Под чудный голос создал я?..
1856
Ласточки
Мой сад с каждым днем увядает;
Помят он, поломан и пуст,
Хоть пышно еще доцветает
Настурций в нем огненный куст…
Мне грустно! Меня раздражает
И солнца осеннего блеск,
И лист, что с березы спадает,
И поздних кузнечиков треск.
Взгляну ль по привычке под крышу —
Пустое гнездо над окном:
В нем ласточек речи не слышу,
Солома обветрилась в нем…
А помню я, как хлопотали
Две ласточки, строя его!
Как прутики глиной скрепляли
И пуху таскали в него!
Как весел был труд их, как ловок!
Как любо им было, когда
Пять маленьких быстрых головок
Выглядывать стали с гнезда!
И целый-то день говоруньи,
Как дети, вели разговор…
Потом полетели летуньи!
Я мало их видел с тех пор!
И вот – их гнездо одиноко!
Они уж в иной стороне —
Далеко, далеко, далеко…
О, если бы крылья и мне!
1856
Неизвестный художник. Ласточки
Осень
Кроет уж лист золотой
Влажную землю в лесу…
Смело топчу я ногой
Вешнюю леса красу.
С холоду щеки горят;
Любо в лесу мне бежать,
Слышать, как сучья трещат,
Листья ногой загребать!
Нет мне здесь прежних утех!
Лес с себя тайну совлек:
Сорван последний орех,
Свянул последний цветок;
Мох не приподнят, не взрыт
Грудой кудрявых груздей;
Около пня не висит
Пурпур брусничных кистей;
Долго на листьях лежит
Ночи мороз, и сквозь лес
Холодно как-то глядит
Ясность прозрачных небес…
Листья шумят под ногой;
Смерть стелет жатву свою…
Только я весел душой
И, как безумный, пою!
Знаю, недаром средь мхов
Ранний подснежник я рвал;
Вплоть до осенних цветов
Каждый цветок я встречал.
Что им сказала душа,
Что ей сказали они —
Вспомню я, счастьем дыша,
В зимние ночи и дни!
Листья шумят под ногой…
Смерть стелет жатву свою!
Только я весел душой —
И, как безумный, пою!
1856
«И город вот опять! Опять сияет бал…»
И город вот опять! Опять сияет бал,
И полн жужжания, как улей, светлый зал!
Вот люди, вот та жизнь, в которой обновленья
Я почерпнуть рвался из сельской тишины…
Но, Боже! как они ничтожны и смешны!
Какой в них жалкий вид тоски и принужденья!
И слушаю я их… Душа моя скорбит!
Под общий уровень ей подогнуться трудно;
А резвая мечта опять меня манит
В пустыни Божии из сей пустыни людной…
И неба синего раздолье вижу я,
И жаворонок в нем звенит на полной воле,
А колокольчиков бесчисленных семья
По ветру зыблется в необозримом поле…
То речка чудится, осыпавшийся скат,
С которого торчит корней мохнатых ряд
От леса, наверху разросшегося дико.
Чу! шорох – я смотрю: вокруг гнилого пня,
Над муравейником, алеет земляника,
И ветки спелые манят к себе меня…
Но вижу – разобрав тростник сухой и тонкий,
К пурпурным ягодам две бледные ручонки
Тихонько тянутся… как легкий, резвый сон,
Головка детская является, роняя
Густые локоны, сребристые как лен…
Одно движение – и нимфочка лесная,
Мгновенно оробев, малиновки быстрей,
Скрывается среди качнувшихся ветвей.
1856
Летний дождь
«Золото, золото падает с неба!» —
Дети кричат и бегут за дождем…
– Полноте, дети, его мы сберем,
Только сберем золотистым зерном
В полных амбарах душистого хлеба!
1856
Сенокос
Пахнет сеном над лугами…
В песне душу веселя,
Бабы с граблями рядами
Ходят, сено шевеля.
Там – сухое убирают:
Мужички его кругом
На воз вилами кидают…
Воз растет, растет, как дом…
В ожиданье конь убогий,
Точно вкопанный, стоит…
Уши врозь, дугою ноги
И как будто стоя спит…
Только жучка удалая,
В рыхлом сене, как в волнах,
То взлетая, то ныряя,
Скачет, лая впопыхах.
1856
Нива
По ниве прохожу я узкою межой,
Поросшей кашкою и цепкой лебедой.
Куда ни оглянусь – повсюду рожь густая!
Иду, с трудом ее руками разбирая.
Мелькают и жужжат колосья предо мной
И колют мне лицо… Иду я наклоняясь,
Как будто бы от пчел тревожных отбиваясь,
Когда, перескочив чрез ивовый плетень,
Средь яблонь в пчельнике проходишь в ясный день.
О, Божья благодать!.. О, как прилечь отрадно
В тени высокой ржи, где сыро и прохладно!
Заботы полные, колосья надо мной
Беседу важную ведут между собой.
Им внемля, вижу я: на всем полей просторе
И жницы, и жнецы, ныряя точно в море,
Уж вяжут весело тяжелые снопы;
Вон на заре стучат проворные цепы;
В амбарах воздух полн и розана, и меда;
Везде скрипят возы; средь шумного народа
На пристанях кули валятся; вдоль реки
Гуськом, как журавли, проходят бурлаки,
Нагнувши головы, плечами напирая
И длинной бичевой по влаге ударяя…
О Боже! ты даешь для родины моей
Тепло и урожай, дары святые неба, —
Но, хлебом золотя простор ее полей,
Ей также, Господи, духовного дай хлеба!
Уже над нивою, где мысли семена
Тобой насажены, повеяла весна,
И непогодами не сгубленные зерна
Пустили свежие ростки свои проворно, —
О, дай нам солнышка! Пошли ты ведра нам,
Чтоб вызрел их побег по тучным бороздам!
Чтоб нам, хоть опершись на внуков, стариками
Прийти на тучные их нивы подышать
И, позабыв, что мы их полили слезами,
Промолвить: «Господи! какая благодать!»
1856
А. Куинджи. Степь. Нива. 1875
«Все вокруг меня, как прежде…»
Все вокруг меня, как прежде, —
Пестрота и блеск в долинах…
Лес опять тенист и зелен,
И шумит в его вершинах…
Отчего ж так сердце ноет,
И стремится, и болеет,
Неиспытанного просит
И о прожитом жалеет?
Не начать ведь жизнь сначала —
Даром сила растерялась,
Да и попусту растратишь
Ту, которая осталась…
А вокруг меня, как прежде,
Пестрота и блеск в долинах!
Лес опять тенист и зелен,
И шумит в его вершинах!..
1857
«Вот бедная чья-то могила…»
Вот бедная чья-то могила
Цветами, травой зарастает;
Под розами даже не видно,
Чье имя плита возглашает…
О, бедный! И в сердце у милой
О жизни мечты золотые
Не так же ль, как розы, закрыли
Когда-то черты дорогие?
1857
Весна
Голубенький, чистый
Подснежник-цветок!
А подле сквозистый,
Последний снежок…
Последние слезы
О горе былом
И первые грезы
О счастье ином…
1857
Облачка
В легких нитях, белой дымкой,
На лазурь сквозясь,
Облачка бегут по небу,
С ветерком резвясь.
Любо их следить очами…
Выше – вечность, Бог!
Взор без них остановиться б
Ни на чем не мог…
Страсти сердца! Сны надежды!
Вдохновенья бред!
Был бы чужд без вас и страшен
Сердцу Божий свет!
Вас развеять с неба жизни, —
И вся жизнь тогда —
Сил слепых, законов вечных
Вечная вражда.
1857
«Поле зыблется цветами…»
Поле зыблется цветами…
В небе льются света волны…
Вешних жаворонков пенья
Голубые бездны полны.
Взор мой тонет в блеске полдня…
Не видать певцов за светом…
Так надежды молодые
Тешат сердце мне приветом…
И откуда раздаются
Голоса их, я не знаю…
Но, им внемля, взоры к небу,
Улыбаясь, обращаю.
1857
