полная версия

Антон Валерьевич Панфилов
Посредник судьбы

– Не все, – сказал я, пытаясь защититься.

– Может, и не все, но как мне теперь понять, где ложь, а где нет? Кто ты на самом деле?

Не видя смысла скрывать от него что-либо, я начал свой рассказ, как я и представлял его в своих мыслях тысячи раз:

– Я тебе говорил, что я предвижу будущее. Я тебя не обманывал. Это, действительно, мое призвание. И у тебя великое будущее. Ты в силах осуществить свои самые, на первый взгляд, невероятные мечты. Но сидя в своей больнице, ты ничего не добьешься. Тебе надо соглашаться, любой ценой. Чего бы тебе это не стоило, надо оставить свою прошлую жизнь и идти в будущее без оглядки. Я знал, что тебе предложат работу в лаборатории, как и знал, что ты откажешься. Все это время, я пытался убедить тебя, что надо хвататься за появившуюся возможность, но я не знал, как именно тебя убедить в этом, поэтому и придумал историю про девушку и упущенный шанс, пологая, что ты, глядя на мой пример, своего шанса не упустишь. Так что из всего, о чем мы говорили, ложь – это только история про девушку, – закончил я, извиняясь, опустив глаза.

– Звучит не очень убедительно, – подведя итог моей истории, сказал он. – Мы с тобой общались больше трех лет, и ты ни разу не нашел возможности, чтоб признаться мне в своей лжи. Обиднее всего то, что я узнал это от совершенно постороннего человека, которого видел в первый раз. Ты ведь знаешь, этот угол в баре – мое сакральное место. Место, в котором нет лжи и обмана. Поэтому я не хочу больше тебя тут видеть.

– Я тебя понимаю, – с печалью в голосе ответил я. – Если ты захочешь со мной поговорить, просто позвони. Я всегда буду рад тебя слышать. Мне очень жаль, что пришлось тебе врать, надеюсь, это было не напрасно.

Я протянул ему свою визитку, допил бокал, и начал вставать из-за стола.

– Знаешь, – сказал он, заставив меня приостановиться. – Ты действительно хороший предсказатель. Я, пожалуй, откажусь от переезда.

Я на мгновение замер, пытаясь найти какие-то слова, чтоб его переубедить. Но понимая, что чем больше я буду стараться, тем сильнее он будет противиться, я молча развернулся и пошел к выходу. Наставник был прав, моя дружба с ним ничего не решала. Все шло так, как и предписано судьбой, и я опять нехотя ей подыграл.

Я потерял единственного друга, с которым мог общаться. С которым мне не приходилось притворяться. С которым я мог поделиться всеми своими мыслями. Пусть мы виделись всего раз в две недели, но я всегда мог рассчитывать, на этот раз. Он всегда был рад меня видеть, всегда был рад меня выслушать. Теперь у меня оставалась только моя работа и дети, которых приводили мне их родители, ожидавшие услышать насколько талантливо их чадо. А так же появились новые вопросы о том, что же это был за человек, предлагавший химику работу в лаборатории и знавший меня.

Я ожидал длительную депрессию, и все же дети меня спасли. В них я видел смысл своей жизни. Им я помогал стать теми, кем им было суждено стать в будущем, а они мне помогали быть тем, кем я являлся в настоящем. Они дарили мне ощущения своей значимости, а порой и преподносили сюрпризы. Один из них случился примерно через полгода, после моей последней встречи с химиком.

33

Мне позвонила взволнованная женщина. Рассказала, что с ее сыном что-то не так, но что именно никто из врачей не понимает, из телефонного разговора не понял и я. Ее голос мне показался очень знакомым, но я так и не вспомнил, где его раньше слышал. Мы договорились, что она приведет его ко мне на следующий день.

В назначенное время никто не пришел. Я расстроился, все-таки слова о том, что никто не может разобраться, сильно повышают интерес к проблеме. Я же считал себя гуру человеческих судеб, так что не мог себе представить задачу, которая мне была бы не по силам. Как впрочем, не мог представить и того, что ожидало меня в ближайшие полчаса. Звонок в дверь раздался с опозданием в двадцать минут.

– Оля, – удивленно произнес я, открыв дверь, узнав в пришедшей женщине свою однокурсницу.

Она была не одна, с ней был ребенок лет девяти – десяти.

– Здравствуй, рада тебя видеть, – ответила она, проходя в квартиру, и затягивая за руку своего ребенка. – Это наш первенец, именно из-за него я тебе и звонила.

– Какой он взрослый! – улыбнувшись, сказал я. – Сколько ж мы не виделись? Лет десять, пожалуй. А кажется, словно еще вчера я разглядывал твою руку. Что же вы стоите? Проходите сразу в кабинет. Не вижу смысла откладывать дела. Сразу со всем разберемся, а потом уже и чаю попьем.

– Это тебе кажется, а по мне, так прошла целая вечность, – ответила она, снимая верхнюю одежду в прихожей.

– Следуйте за мной, – продолжая глупо улыбаться, сказал я, направляясь в свой кабинет.

– С виду нормальный ребенок, – сказал я, когда уже сидел за своим креслом, разглядывая ребенка сидящего напротив, – вот только скромный очень, но ведь это не проблема.

– Да, в физическом развитии у него нет отклонений, и все же он ни к чему не тянется, словно, ему все безразлично. Даже компьютером его не привлечь, мультики не смотрит, во дворе с ребятами не играет. Он, словно, робот, у которого нет эмоции. Его любимое занятие – сидеть у окна и смотреть на горизонт. Хотя я толком не могу сказать, куда именно он там смотрит. Просто сидит дома и смотрит в окно, – сказала Оля, и я заметил, как заблестели ее глаза, наполняясь слезами.

– Ну, что ж, я пока не вижу в этом ничего страшного, просто, он еще не знает к чему у него предрасположенность. Сейчас мы ее выявим, и он с радостью будет развиваться в этом направлении, – теряя интерес к ребенку, сказал я.

Я, действительно, потерял интерес. Судя по телефонному разговору, это должна была быть задача со звездочкой, которая не всякому по плечу. Ее мог решить и обычный психолог, проведя тест на склонность к творчеству.

– Покажи мне свою руку, – сухо проговорил я, протягивая ему свою.

Он безропотно протянул мне свою руку, я нехотя начал ее рассматривать. Похоже, я давно не повышал свою квалификацию. Его на вид совершенно обычная рука таила в себе что-то непонятное для меня. Я впервые видел, чтоб линии не указывали на какие-либо наклонности. Никаких талантов, никаких предрасположенностей. Его линии казались такими же безразличными, как и его лицо.

– Он всегда такой был? – вновь заинтересовавшись, спросил я у его матери.

– Да, – с грустью ответила она, – Я даже не уверенна, что когда-то видела его улыбку.

– Сейчас я ничего не могу сказать, – задумчиво произнес я, после небольшой паузы. – Идите домой. Я сам вам позвоню в ближайшее время.

Я даже забыл, что собирался попить чаю со своей старой знакомой. Проводив их до двери, я заверил, что нет поводов для беспокойства, так же, как и не существует нерешаемых проблем, хотя сам я еще не знал с чего начинать. И все же я был уверен, что в интернете никакой информации об этом мне не найти. Я знал лишь одного человека, который мог бы мне помочь. Хотя его с трудом можно назвать человеком, так как он не имел телесной оболочки. И все же обращаться к нему я не спешил. Мне совершенно не хотелось просить его о помощи. Последний раз мы виделись больше трех лет назад, и то общение не принесло мне радости.

Я стал думать, чем же можно привлечь внимание ребенка, если даже судьба не нашла для него никакого подходящего занятия. Спортом он не увлекался, книгами тоже, да что там говорить, даже компьютер, от которого порой невозможно оторвать других детей, ему не интересен. К концу дня я понял, что самому мне не разобраться.

«Ну почему это случилось именно с ребенком Оли?» – я постоянно задавал себе вопрос. Ведь, на самом деле, будь это кто-то мне не знакомый, я не стал бы так переживать, сказал бы, что ничем не могу помочь. Но это ребенок моего старого друга. Я познакомил его родителей, так что я причастен к его появлению на свет. Я мог бы стать его крестным, меня тогда Костя долго уговаривал, но я отказался.

У меня не осталось выбора. Мне придётся вновь встретиться с наставникам. Пусть я не хочу, пусть мне это противно, но другого выхода я тогда не видел.

34

– Здравствуй, – приветливо встретил меня наставник. – Давно я тебя не видел.

– Здравствуйте, – сухо ответил я.

– Я так понимаю вы ко мне по серьезному делу?

– Вы бы запросто могли слово «понимаю» заменять на «знаю», – грубо ответил я, но тут же смягчился, осознавая, что я не в праве диктовать условия. – Да, по серьезному делу.

– Да случай весьма необычный, никогда такого раньше не видел, и все же на ходе истории это не отразиться, так что можно сделать вид, что ничего и не нет, – спокойно ответил он словами, которые я уже когда-то слышал.

– Как это, ничего нет? – возмутился я. – Есть ребенок, которому судьба ничего не дала. Это ошибка судьбы, и я хочу ее сейчас исправить!

– Как это судьба ничего не дала? – с наигранным удивлением отреагировал он. – Давайте ка быстрее взглянем в его досье. Я его как раз подготовил… Хммм… да интересно… – продолжал он, листая папку. – Действительно, никаких интересов у него не прописано.

– Я же вам говорил, – чувствую свою победу, гордо заявил я. – Судьба ошиблась, и сейчас нам надо исправить ее ошибку.

– Если это единственное досье на него, и больше ничего нет, то тогда вы правы, Судьба действительно ошиблась, – с неестественной мимикой, говорил он, словно плохой актер. – Хотя… погодите-ка, эта судьба уже корректировалась. Не узнаете эту папку, такая она была до корректировки.

При этих словах он достал папку из ящика стола и протянул ее мне.

– На вид обычная папка, они все одинаковые, – сказал я, взяв папку, и не спеша открыл.

Я сразу понял, догадался, почувствовал, можно говорить как угодно, сути от этого не меняется, – это была та самая папка, которую я взял из голубого сектора. Но как такое могло произойти? Там было миллионы папок. Как я мог взять именно ту, которая принадлежала сыну моих знакомых.

«Библиотекарь» – пронеслось в моей голове, он все знал. Он нарочно дал мне эту папку. А я ее взял. Кто из нас виновен больше? На ком мне вымещать злость, которая сейчас бурлила в моих жилах. Я. Виновен только я. Я мог не согласиться, мог послушаться своего наставника и взять папку из красного сектора, в конце концов, у меня было шесть лет, что бы рассказать об этом наставнику и возможно мы бы нашли решение. Но я ничего этого не сделал, я лишь трусливо ждал, надеясь, что все обойдется.

– И что сейчас мы можем сделать? – виновато спросил я, опустив голову и стараясь не смотреть в глаза наставнику.

– Ничего, – уже без ехидства, с искренней грустью, сказал мой наставник. – Ты ведь и сам знаешь, что мы только один раз корректируем судьбу. Второй раз мы вмешаться не сможем.

– А если мы все же попробуем? – не унимался я. – Возьмем и допишем, просто, ручкой интерес к футболу или к рисованию, или… да хоть к цветам? Любой интерес, неважно какой, лишь бы он был. Чтоб у него хотя бы была малейшая возможность заниматься любимым делом, и был повод для улыбки.

– Я уже ответил на твой вопрос, поверь моему опыту, все же он гораздо больше твоего, – с грустью ответил он.

– Но если вы не можете, дайте мне попробовать. Вы же всегда говорили, что я особенный. У вас есть ручка? – взволнованно говорил я.

– Я и сейчас считаю, что ты особенный, но и ты не в силах изменить его судьбу находясь тут. И все же можешь пробовать сколько хочешь. Ручка на краю стола.

Пока он это говорил, я заметил, как на краю стола действительно материализовалась ручка. Я жадно ее схватил, взял досье и написал в нем: «Интересы: музыка» – это первое что пришло мне на ум.

– Не все так просто, – печально ответил он, и я увидел, как написанное мной, просто, растворилось в бумаге.

– Вы это специально делаете! – враждебно заявил я. – Не мешайте мне, и вы увидите, как вы заблуждались все это время.

Я еще раз прописал в досье интересы, надпись снова растворилась в бумаге.

– Это не я вам мешаю. Это законы судьбы. Выведя один раз душу на новый путь, мы уже не имеем право менять ее направление. Даже если этот путь ведет в никуда. Вы живете по законам физики, а мы по законам судьбы, – спокойно произнес он. – Я могу выйти, и ты сам убедишься, что я тут не при чем.

Я был в отчаянии. Я виноват. Только я. И я не могу это исправить. Отец меня всю свою жизнь убеждал, что плох не тот человек, который совершает ошибки, а тот, который, осознав свою ошибку, не пытается ее исправить. И вот сейчас я был плохим, очень плохим. И тут меня посетила мысль, которая дала мне надежду.

– Вы ведь сами рассказывали, что есть наставники и опытнее вас, что вы не первый – сказал я, вновь обретя надежду. – Как мне к ним попасть?

– Ты сам знаешь, тут только одна дверь, – после некоторых раздумий сказал он. – Она приведет тебя туда, куда ты пожелаешь. Главное чтоб твое желание было искренним.

Искреннее чем сейчас я никогда не был, я уверенно направился к той единственной двери и, открыв ее, шагнул вперед.

35

Я очутился в каком-то темном лесу. Мне стало жутковато. Не похоже было, что тут я могу кого-то встретить. Сквозь, нависшие надомной, густые кроны деревьев, едва заметно проступал тусклый свет луны. Я растерялся, не зная, что же делать дальше. Я рассчитывал попасть в другой кабинет, с другим наставником, а никак не в дремучий лес. Решив вернуться обратно, я обернулся к двери, через которую только что сюда попал, но там ничего не было. Меня окружал темный лес.

«Тут все как в осознанном сне» – вспомнил я слова наставника. Я постарался успокоиться. Не сразу у меня это получилось, и все же спустя некоторое время я почувствовал себя увереннее. Я закрыл глаза и представил освещенную тропинку. К моему удивлению, открыв глаза, я увидел именно такую тропинку, как себе и представлял. Направившись по ней, примерно через десять минут я вышел на поляну, в центре которой горел костер, а возле него сидел человек, что-то запекая над огнем, словно пришел на барбекю.

– Добрый вечер, – неуверенно сказал я.

– Здравствуй, здравствуй, присаживайся рядом, хоть погреешься немного, – ответил человек, не оборачиваясь.

Рядом с ним я заметил пенек, такой же, как и тот, на котором он сидел. Я осторожно подошел к костру и присел на этот пенек. Действительно у костра было гораздо теплее.

– Мне кажется, я заблудился, – неуверенно сказал я. – Вы не подскажете, как отсюда выйти?

– Это все зависит от того, куда ты направляешься. Если на север то тебе туда, – сказал он и показал рукой направление. – А если на юг, то в обратную сторону.

Он был в капюшоне, и я никак не мог его разглядеть, хотя голос казался мне знакомым.

– А, может, ты пришел туда, куда хотел, и тебе не надо никуда идти? – добродушно спросил он, поворачиваясь ко мне и протягивая сардельку, которую только что жарил на огне.

Увидев его лицо, я замер. Не зная, что сказать, я медленно взял сардельку, которую он протянул.

– Вкусная, – еле дыша, сказал я, откусив кусочек.

– Возможно, я сам этот вкус придумал, – ответил он.

– На Земле они имеют такой же вкус, – сказал я, пытаясь держать себя в руках, и сохранять спокойствие.

– Я сейчас про Землю и говорю. Многое на Земле придумал я, но вы почему-то ассоциируете меня со смертью, – вновь повернувшись к костру, продолжил он.

– А вы бы хотели с чем ассоциироваться? – набираясь уверенности, спросил я.

– Ну… допустим, с наукой, – размышляя, ответил он.

– У меня вы ассоциируетесь с библиотекой, – совсем осмелев, сказал я. – И с обманом.

– И в чем же я тебя обманул? – спокойно спросил он.

– Вы утверждали, что всю жизнь провели в библиотеке, – спокойно заявил я, чувствуя полный контроль над ситуацией.

– Что-то не припомню, чтоб я такое утверждал, – спокойно ответил он, пошатнув мою уверенность. – Я говорил, что я нахожусь в архиве с момента его создания, а ты ведь уже знаешь, что архив был создан за пять минут до того, как ты в него попал?

– Кто же вы? – растерянно спросил я.

– Там где ты живешь, многие называют меня Сатана, Дьявол, Люцифер, считают, что я создатель ада. Но я никакого отношения к аду не имею. Я бы даже сказал, что ад – это исключительно земное понятие. Я лишь создаю для душ испытания, проходя которые, они набираются зрелости.

– Я понял, вы работаете от лица разрушения, – сказал я, осознав, что попал действительно туда, куда собирался попасть.

– Я работаю от того, что показывает результат. Ты напоминаешь мне своего, как вы его называете, наставника, он тоже был полон амбиций, полон идей, я поверил ему, дал ему шанс воплотить его идеи в жизнь. И что в итоге? У меня прибавилось работы в восемь раз, возможно, в ближайшем будущем прибавится еще. Я начинаю скучать по тем временам, когда на Земле жило меньше миллиарда человек.

– То есть это вы сделали его наставником? – удивленно спросил я, перебив его рассуждения.

– Да, он помогал мне когда-то так же, как помогаешь ты ему сейчас.

– Но я не понимаю, в чем тогда между вами разница? – оживленно задавал я вопросы, совершенно позабыв о том, зачем пришел.

– Объясню тебе на очень примитивном примере. И я, и он воспринимаем себя как родители душ, как учителя. Но обучать можно по-разному, как и растить своих детей. Вот как, например, объяснить ребенку, что огонь нельзя трогать?

– Дать ему потрогать огонь, но под собственным контролем, чтоб он и обжегся, и в то же время не сгорел, – поразмыслив, ответил я.

– Вот и я так же считаю, вот только, когда у тебя миллионы детей, за всеми не уследишь, и многие сгорают. И вот в самый разгар моих сомнений в том, что, вероятно, есть более гуманный способ воспитания, появился твой наставник, убеждающий меня в том, что люди могут понять, что огонь обжигает, не прикасаясь к нему, надо лишь придумать способ, передачи информации от поколения к поколению. Вот так мы и придумали письменность. А потом придумали, как разделять души на несколько частей, чтоб они получали сразу несколько жизненных опытов.

– И все же вы постоянно ему мешаете. Для чего? – вновь проявил я свой интерес.

– Потому что не все души способны учиться на чужом опыте, многим надо самим все пережить, и только после этого, они способны к анализу. Если б я дал полную власть твоему наставнику, сейчас бы на земле жило больше двадцати миллиардов человек. Ни он ни я не способны справиться с таким количеством. Всему бы человечеству пришел конец. Пришлось бы начинать все заново. – с грустью закончил он, свое повествование.

– А я? Вы же знали, что лежит в голубом секторе. Зачем вы мне дали тогда эту папку? – спросил я, вспомнив о причине своего появления тут.

– Так было нужно. Ты должен был через это пройти. Ты как раз из тех, кто не понимает, что огонь это горячо пока не сгорит полностью, – сказал он, продолжая смотреть в костер.

– Но почему именно эту папку, это же судьба ребенка моих друзей?

– А ты бы вернулся, если бы это была судьба незнакомого тебе человека?

Я молчал. Он был прав. Если бы это был кто-то другой, я бы проигнорировал и просто признал, что не могу помочь.

– И как мне теперь помочь этому ребенку, которого я обрек на бессмысленное существование? – спросил я, после недолгих раздумий.

– Так же как ты помог его матери. Ты же смог изменить ее судьбу без нашей помощи. Вот и тут, мы тебе помочь не сможем, но ты сам в силах все поменять.

– Ага, по-вашему все просто. Я сам ошибся – сам исправил. В этом и заключается весь ваш смысл, – зло проговорил я. – Какая вообще, от вас польза, если вы не можете ничего посоветовать?

– Если бы ты слушал, ты бы услышал, – спокойно проговорил он. – Тут ты ничего не решишь, но там ты способен на все. Это лишь зависит от того, способен ли ты отдать все, чтоб исправить свою ошибку.

Я молчал, в его словах было что-то способное мне помочь. Вот только что? Я это чувствовал, но никак не понимал, что же это. Мы молчали какое-то время. Я молчал, потому что не мог найти подходящие слова для ответа. Он же давал мне время, чтоб я эти слова нашел.

– А можно еще вопрос? – неожиданно спросил я.

– Хоть десять вопросов, – дружелюбно ответил он.

– Если переселение душ, так очевидно, почему же многие религии это отвергают?

– Когда-то было время, когда все знали про реинкарнацию, но не все понимали ее суть, и тогда наступила эпоха массовых самоубийств. Молодые люди убивали себя, рассчитывая, что в следующей жизни родятся в богатой семье, и им не придется трудиться, чтоб заработать на хлеб, не понимая, что, не закончив одну жизнь, они не смогут переродиться в другой. Так они и жили. Все повторялось по кругу. И вот, чтоб разорвать этот круг, я придумал религию, в которой только одна жизнь и нет права на ошибку.

– И вас нисколько не смущает, что в этой религии вас называют сатаной? – усмехнувшись, спросил я.

– А какая разница, кем тебя считает человек, если он делает все так, как ты хочешь? – задал он мне ответный вопрос, содержащий больше информации, чем я собирался услышать.

– И все-таки вы настоящий дьявол, – улыбнувшись, сказал я.

Мне вдруг стало ясно, что мне необходимо было сделать. Надо было только вернуться к своему наставнику.

– А как отсюда выбраться, – спросил я.

– Через дверь, как и везде, – спокойно ответил он.

– А где она? – недоумевающе спросил я.

– Так вот же, прямо перед тобой.

Я пристально посмотрел вперед, но ничего не увидел. Ну не мог же он мне так откровенно врать, подумал я. Встал и обошел костер вокруг. И действительно увидел еле видную дверь, в самом краю поляны, которую раньше из-за света костра, невозможно было увидеть.

– До свидания, – сказал я, направляясь к двери.

– Удачи, – услышал я голос, доносившийся из-за спины.

Я открыл дверь, я уверенно шагнул за нее, представляя кабинет моего наставника.

– Открывайте свой компьютер, – уверенно сказал я, оказавшись в кабинете наставника.

Он, не споря со мной, взмахнул рукой над столом, и появился голубой экран. Я сказал, кто именно и какой день меня интересует. Он помахал руками, и я отчетливо увидел картинку, как на уроке биологии, его одноклассники, стараясь пошутить над ним, прячут его портфель под стол учительнице.

– Спасибо, полагаю мне этого достаточно, – спокойно сказал я и направился к двери.

36

Проснувшись утром, я сразу позвонил Оле, сказав, что мне необходимо встретиться с ее сыном. Мы договорились, что я смогу встретиться с ним сегодня, но уже после школы. Я согласился, понимая, что выбора у меня нет.

– Привет, – весело сказал я, встретив его на автобусной остановке возле школы

– Здравствуйте, – безразлично ответил он.

– Я так понимаю, тебе ничего не интересно? – продолжил я.

Он молчал, ожидая своего автобуса.

– А ты бы хотел предвидеть будущее? – спросил я.

Он на мгновение недоверчиво посмотрел на меня, но сразу снова отвернулся, смотря в даль, в ожидании нужного автобуса.

– Думаешь, я вру? – все так же весело продолжал я. – Завтра твои одноклассники спрячут от тебя портфель под стол учителя биологии.

Он еще раз недоверчиво взглянул на меня.

– Вижу, ты мне совершенно не веришь. Тогда завтра после уроков еще раз спроси себя, кто из нас сумасшедший?

Сказав это, я пошел вдоль тротуара, стараясь не оглядываться. Я рассчитывал, что его заинтересует то, что я ему сказал, когда он увидит, что так все и случиться. Но если я сейчас повернусь, вся миссия будет провалена. Он точно должен осознавать, что это он инициатор, а не я. Но если я повернусь, то даже ему будет понятно, что я в первую очередь хочу, чтоб он позвонил. С такими мыслями я и уходил от остановки, стараясь не обернуться. И я не обернулся.

На следующий день ожидаемого мной звонка так и не последовало. Хоть я и расстроился, но все же успокоил себя тем, что ребенку нужно больше времени, чем взрослому, чтоб осмыслить ситуацию. И я оказался прав. Оля позвонила через два дня, и сказала, что ее сын, хочет увидеться со мной. Я ответил, что сам к ним приеду.

– Вы, правда, знаете будущее, – с интересом в глазах, спросил меня Олин сын при встрече.

– Не все, конечно, но кое-что могу предсказать, – улыбнувшись, ответил я. – Могу и тебя кое-чему научить, если конечно, тебе это интересно.

– А если не интересно, то не научите?

– А если ты не хочешь плавать, то кто-то сможет тебя этому научить? – спросил я в ответ.

– Нет, наверно, если я не хочу, то и не стану учиться, – рассудительно заявил мой юный собеседник.

– Ну, вот так же и с будущим, если ты не хочешь, то я и не смогу тебя научить.

– Я, хочу, – неуверенно сказал он.

– Тогда тебе придется прочитать много книжек. Ты готов стараться, или ты только хотеть умеешь? – спросил я, стараясь вызвать в нем эмоции.

– Да, я готов, – уверенно ответил он.

– Ну тогда хорошо, увидимся завтра, а ты пока прочитай эту книгу, – сказал я ему, протянув листочек с названием книги.

Так и началась моя жизнь в роли учителя. Я рассказывал ему все, что знаю о хиромантии, он же впитывал, словно, его мозг был совершенно пустой. Мне нравились эти уроки, к тому же я замечал, что он начал улыбаться. После нескольких месяцев занятий он даже начал пытаться шутить. У меня начали появляться головные боли, но я списывал это на простую усталость. Я уже рассказал ему все, что знал про линии на руке, и мы перешли на медитации. И вот после очередного занятия, возвращаясь доимой, я почувствовал сильную слабость, в глазах у меня потемнело, и я упал на асфальт.

Я увидел все со стороны, как я стою на другой стороне дороги, смотрю по сторонам, в ожидании, что кто-то вызовет скорую помощь. Но, не дождавшись, достаю телефон, набираю скорую и, объясняя адрес, бегу к упавшем на асфальт человеку.

37

Очнулся я уже в больнице. Рядом со мной сидела мама, она мне и рассказала, что моя опухоль, вновь проявилась и стала развиваться. Она меня просила, дать согласие на операцию. Был небольшой шанс на то, что она может помочь.

Я взглянул на свои руки. На них снова появились все линии, которых так мне не хватало для понимания своей судьбы. Жить мне оставалось не много. И в операции я не видел ни какого смысла. Плачь матери меня так и не убедил.

Ближе к вечеру ко мне пришел мой наставник, с кудрявым светлым парнем, которого я сразу вспомнил.

Моя мама с ним поздоровалась, назвав его по имени. Наставник представил его, как своего приемного сына. Меня это смутило, как же так получается, что его не знал только я. Он приходил ко мне домой, был на похоронах моего отца, помогал моей матери после его смерти, еще и был приемным сыном моего наставника. А я о нем совершенно ничего не знал. И все же его имя показалось мне очень знакомым. Это имя автора статей о талантливых детях, которыми я так увлекался, но так и не смог попасть ни на одну конференцию с его участием.

Я все же нашел в себе силы спросить его, кто же он такой. Он молча посмотрел на наставника и ничего не ответил.

– Я позабочусь о твоей матери, – скромно сказал он.

Я промолчал. Это было совершенно не то, что я собирался от него услышать. Единственное, что меня утешало, это то, что я знал, что скоро умру. И тогда мне все станет понятно. Я уже предвкушал, как я стою возле своего наставника и задаю все свои вопросы, на которые он подробно отвечает, понимая, что я на Землю больше не вернусь.

Когда они уходили, я попросил маму включить телевизор. Я хотел, чтоб хоть что-то отвлекло меня от ненужных мыслей, все-таки уходить отсюда нужно с чистой головой думал я.

– Экстренные новости!!! – прозвучал голос диктора, – Сегодня в доме номер … по … улице произошел взрыв! О пострадавших пока не известно. И все же, мы располагаем информацией, что возгорание началось в квартире принадлежащей … Где сам хозяин квартиры тоже пока не известно.

Я выключил телевизор, со злостью кинув пульт на пол. Адрес химика я узнал сразу, но еще больше меня разозлила фамилия жильца, в чьей квартире произошло возгорание. Я так надеялся, что спас хоть одну жизнь, но даже сын майора не подорвавшийся на мине в командировке, все же сумел взорваться в собственной квартире, банально не уследив за бытовыми приборами.

Я лежал на кровати с одной лишь мыслью, поскорее умереть. Если б я верил в ад, то я бы очень удивился, если б туда не попал. И все же, мне сейчас казалось, что даже в аду спокойнее, чем тут. Там я хотя бы расплачусь за то, что натворил тут. Здесь же я брал все это, не платя. Мои страшные мысли оборвал зашедший ко мне химик.

– Привет, – неуверенно сказал он.

– Привет, – удивленно ответил я.

– А я ведь работаю в этой больнице, – сказал химик. – Проверяю анализы. И крови в том числе. У нас работает один очень амбициозный лаборант. Он по крови очень многое может рассказать о человеке. Он мне и сказал, что тебе осталось несколько дней. Вот я и решил тебя навестить.

– Не очень обнадеживающая речь, – стараясь улыбаться, ответил я.

– Ты всегда говорил мне, что слова цыганки это просто фантазия, – тоже постаравшись улыбнуться, сказал он.

– Да, говорил, и всегда так буду говорить, – уверено сказал я.

– А вот рак говорит об обратном, – с грустью сказал он. – Ты третий человек в моей жизни, кому я доверился, и ты, как и остальные, умираешь от рака.

– Просто совпадение, – набравшись уверенности, сказал я.

– Ко мне сегодня снова заходил человек, предлагающий работу в лаборатории.

– Ну, так надо соглашаться, раз они готовы ради тебя даже в больницу проникнуть, – стараясь улыбнуться, сказал я.

– Он не ради меня приходил, – ответил химик, сделав небольшую паузу. – Он был тут ради тебя.

Я не мог понять его ответа, скорее даже не мог принять. Как так ради меня?

– Что ты такое говоришь? – возмущенно отреагировал я.

– Этот молодой человек, с голубыми глазами и светлыми кудрявыми волосами. Я видел, как он выходил из твоей палаты.

– Надеюсь, ты согласился, – слегка подостыв, ответил я, хотя от его ответа вопросов у меня только прибавилось.

– Я сказал, что подумаю, но скорее всего, я сменю город. Все-таки мой дом разрушен, да и тебя тоже скоро не станет.

– А я-то тут при чем? – не понимая, спросил я.

– Действительно, ты тут не при чем, – сказал он, постаравшись улыбнуться, – Ну, все, мне пора, надо еще обход сделать. Все-таки обещал главврачу.

Оставшись в одиночестве, я все размышлял, как один человек может всю жизнь преследовать другого. Ну не могут жизни двух посторонних людей постоянно пересекаться. Свет вокруг меня начал потихоньку темнеть.

«Это конец» – подумал я, но меня это не пугало. Я был уверен, что вскоре я получу ответы на свои вопросы, и наконец узнаю, почему же от меня прятали человека, который всю жизнь прожил бок о бок со мной. Все вокруг стало черным, и я провалился в эту черноту.

38

Все не так, как я себе представлял. Нет кабинета наставника. Есть только больница, по которой я расхаживаю. Я вижу таблички на кроватках новорожденных. Я всматриваюсь в дату. Мне должно быть уже пять лет. Я помню, как мама говорила, что перед смертью, вся жизнь проносится перед глазами. Но это точно не мое воспоминание. Я тут никогда не был. На одном из стульев я вижу знакомое мне лицо. Но кто же это? Его глаза. Я их видел. Но где? Я их видел в момент первой эпилепсии, ответ сам приходит мне на ум. Именно этот человек лежал на диване в моем видении.