Вот уже двадцать минут Том Возняк стоял у крыльца собственного дома, не решаясь войти. Одна мысль о том, что ему придется огласить дурную весть, заставляла дрожать сильнее, чем промозглый октябрьский ветер того дня, кидавшийся на прохожих, точно бездомный пес на грани бешенства. Мужественно приняв очередной его удар, девятилетний мальчишка, которого соседи ласково называли Томми, отчаянно замахал руками, стараясь сохранить равновесие. Чудом не отбив себе пятую точку, он продолжил бессмысленное стояние, тяжело вздыхая и наблюдая сгущающиеся сумерки, до наступления которых было велено вернуться домой.
Утром Томми твердо решил: сегодня во что бы то ни стало он принесет домой пару центов, чем заставит своих родителей, польских иммигрантов Тадеуша и Беату (которых теперь звали просто Тед и Би), прыгать до потолка от радости. Уверенности парнишке придавал восхитительный сон, в котором за стрижку газона размером с футбольное поле и покраску бесконечно длинного, но при этом невысокого забора в отвратительный розовый цвет незнакомая старушка отстегнула юному работнику целый четвертак! Одного воспоминания было достаточно, чтобы горло вновь сдавила грубая, когтистая лапа напряжения, которое Том испытывал от мысли о собственных деньгах…
Закрывая глаза, он по-прежнему видел протянутую ему серебристую монетку, поблескивающую в сухой, словно покрытой тонкой и прозрачной пленкой ладони. В мире грез мальцу хватило смелости принять вознаграждение, даже несмотря на страх того, что великовозрастная мадам сослепу могла пожаловать больше, чем собиралась изначально. Переволновавшись во сне, бледный от природы Том умудрился проснуться с пылающим на щеках румянцем, который его мать тотчас приняла за первый симптом бушевавшего в те годы туберкулеза и сильно разнервничалась. Понадобилось по меньшей мере полчаса, чтобы убедить миссис Возняк в том, что все в порядке и ее сын не просто здоров, но и полон решимости заработать несколько пенни, а если даст Бог, то и целый квотер, как во сне!
К несчастью, Бог не дал. Детской мечте суждено было встретиться с суровой реальностью. Результат на сегодня – ноль центов. И это просто плохая новость, которой, черт побери, оказалось мало, и за ней последовала по-настоящему ужасная! Пару часов назад подошва левого ботинка отошла и раскрылась, как пасть голодного животного, заставив Тома угодить босой ступней прямиком в лужу, успевшую покрыться корочкой тонкого, будто лист бумаги, льда. Потрясенный случившимся, мальчишка несколько секунд простоял одной ногой в холодной воде, словно еще что-то можно было исправить… Но довольно скоро пришлось напомнить самому себе: если к новостям о порванном ботинке прибавится какая-нибудь простуда, со всеми ее расходами на лекарства и необходимостью ехать на прием к доктору, то его, паршивое отродие (Том не до конца понимал, что это значит, но когда отцу приходилось злиться, он называл его именно так), наверняка отхлещут ремнем, да так сильно, что следующие полгода ходить по-большому ему придется исключительно стоя.
К слову об обидных прозвищах, у Тома их собралось не меньше дюжины! Однажды он даже решил составить полный список, но тут же одернул себя, прежде чем в руках оказались карандаш и бумага. Мальчишка не сомневался, если этот «документ» попадет в руки одному из родителей или старшей сестре Аделаиде, парой синяков дело не обойдется… Отец вновь заставит его провести ночь в сарае, как в тот раз, когда Том попробовал затянуться сигаретой. Страх оказаться запертым в старой покосившейся коробке из прохудившихся досок, сквозь которые ночью мелькали тени и просачивались жуткие скрипы, махом отбил всякое желание использовать ценные материалы для записи бранных слов. А потому все «экспонаты» хранились в надежнейшем из мест – голове Тома. Время от времени он перебирал оскорбления в мыслях, беззвучно проговаривая их интонациями людей, безвозмездно пополнявших коллекцию. При этом не возникало и малейшей обиды. Напротив, отдельные выражения заставляли глупо посмеиваться, особенно те, что выдавала миссис Возняк, когда ее сын приносил в дом очередную «ужасную» новость о разбитом окне или штанах, испачканных свежей краской.
«Чертов ты сукин сын!!!» – надрывно кричала мать, кусая коротко остриженные ногти и напрягая скулы, покрытые сеточкой ранних морщин.
Том виновато опускал голову в ожидании удара, но параллельно тому изо всех сил пытался сдержать улыбку. «Если я – сукин сын, выходит, моя мать и есть сука!» – украдкой думал он и временами издавал глупый смешок. В таких случаях хорошая оплеуха не заставляла себя ждать, но как рассуждал юнец после: «Оно того стоило!»
Странным образом многое из того, что могло обидеть Тома, казалось невероятно смешным. В безоговорочных лидерах значились «свинорылый рукожоп» и «косоглазый долботряс». Любая попытка вообразить одно из этих существ растягивала уголки рта, обнажая ряд мелких, неровных зубов мальчишки. Это приводило в бешенство Делу (так Аделаиду называли домашние), и она была готова поклясться на Библии, что считает своего младшего брата умственно отсталым, о чем не забывала регулярно напоминать окружающим. По сути же, Том рос довольно смышленым пареньком, чье богатое воображение не всегда являлось преимуществом…
Впрочем, в бесконечной череде «обзывательств» мелькали и такие, над значением которых приходилось поломать голову. Учитель начальных классов, мистер Уайтстоун, нередко называл Тома «несчастным отпрыском Великой депрессии». Каждый раз, услышав эту громоздкую словесную конструкцию, Возняк-младший напряженно сдвигал брови, пытаясь понять, каким образом он мог быть рожден Великой депрессией и если она такая великая, то почему он – несчастный? Попытка разузнать у отца, в чем заключается величие депрессии, о которой упоминал преподаватель, не увенчалась успехом. Поляк, так ничего и не объяснив, печально вздохнул и закурил. После, слегка взъерошив светлые тонкие волосы сына, он ушел, оставив его в облаке горького, сизого дыма и еще большем недоумении…
Последние несколько дней можно было назвать относительно удачными. Тома почти неделю не наказывали, но сегодня он точно получит «причитающееся», ибо в очередной раз ему удалось, как говорил отец, «обосраться по-крупному». «Несчастному отпрыску Великой депрессии» предстояло сообщить родителям о том, что он теперь наполовину босой. Предвидя истерику матери и старые добрые упреки отца в том, что он «вечно шастает по лужам, хоть и знает, что ботинки не растут на деревьях», Томми заготовил мощный контраргумент. Все это время он знал, откуда в доме появилась пара старомодных башмаков. И нет, их не принесли из того сверкающего магазина с большой витриной на центральной улице!
Эти туфли семье Возняк подарил сосед, мистер Гольдштейн. Его сын, имя которого Томас не знал, страдал тяжелой формой рахита. Несмотря на это, заботливый отец каждый сезон покупал обновки, в надежде увидеть, как однажды Гольдштейн-младший сможет пройтись в них хотя бы до почтового ящика. Когда же выяснилось окончательно: несчастному парадная обувь не пригодится, убитый горем папаша раздал накопившиеся пары нуждающимся соседям. Потому чисто технически мальчишка не «спускал в унитаз родительские деньги». В то же время интуиция подсказывала, что всем этим доводам будет противопоставлен отцовский ремень. За ним всегда последнее слово. Вот почему ребенку так не хотелось переступать порог собственного жилища.
– Том, это ты?! – донесся знакомый женский голос с крыльца. – Слава богу, я уже испугалась! Проходи скорее, ужин стынет! – прокричала миссис Возняк, поманив рукой и тут же скрывшись в проходе.
Парнишка вздрогнул и резко вышел из оцепенения. Вокруг было совсем темно. Холодный осенний мрак, расползающийся шорохом опавших листьев, заполнил каждый уголок на Форест-стрит и едва не проглотил самого Тома, погрузившегося в свои не по-детски тяжелые думы. За то время, что он стоял на улице, мелкая, неприятная морось, накрапывавшая весь день, многократно усилилась и уже тянула на полноценный дождь. Это Возняк-младший тоже упустил из виду. Он вообще многое умудрялся не замечать. Пару раз его чуть не сбила машина, а буквально на прошлой неделе он почти провалился в открытый канализационный люк, в котором велись работы. За секунду до падения грузный усатый рабочий с огромной зеленой татуировкой на руке схватил Тома за ухо и отбросил в сторону, грубо залаяв на незнакомом языке.
Выпадать из реальности мальчишке приходилось довольно часто, а контролировать это он пока не умел. Все начиналось и заканчивалось само собой, порой причиняло серьезные неудобства. К слову, именно эта особенность привела к тому, что старшие ребята в школе заклеймили Томми «чудилой» и при каждом удобном случае норовили дать подзатыльник. Бывало, он расстраивался по этому поводу, но зла не помнил. Застревая в дебрях собственных мыслей, парень не спешил пятиться назад. Протискиваясь сквозь густые и нередко колючие заросли подсознания, он увлеченно наслаждался процессом до тех пор, пока кто-нибудь из реального мира не решал вернуть фантазера на Землю.
В этот раз все повторилось. Своим желаниям вопреки, Том нарушил одно из главных правил – быть дома до наступления темноты. В обычный день за это влетело бы «по первое число», но сегодня все иначе. Голос матери звучал спокойно, и не было в нем ни злости, ни раздражения. Подобное случалось редко, как правило, по большим праздникам, когда отец приносил что-то вкусное детям и копеечную безделушку в подарок жене. Томми серьезно задумался: День Колумба уже позади, но и до Рождества еще далеко, а потому вдвойне удивительно, что его зад до сих пор не полыхает огнем ударов! Перешагнув порог дома, мальчонка решил не оттягивать неизбежное, выдав все, как на духу:
– Мамочка, папочка! Простите меня, не знаю, как так вышло, но мой ботинок порвался. Я не ходил по лужам и не залезал на горки, старался не бегать быстро, я вообще не…
– Ничего, Томас. Мы купим тебе новую обувь. – строго и вместе с тем благосклонно произнес Тед.
Не поверив собственным ушам, малец удивленно замигал глазами, боясь, что все это какой-то жестокий розыгрыш… Взгляд в сторону матери опроверг страхи, та просто светилась от счастья! Плотно сжимая губы, словно боясь сболтнуть лишнего, она все же расплылась в улыбке, добавив следом:
– Отличные новости, сынок! Отец получил работу на стройке! – в глазах женщины сверкнули две счастливые искорки. «Должно быть, слезы радости», – подумал Том, испытав колоссальное облегчение.
Аделаида восторга не разделяла. Всем видом она давала понять: ей страшно не терпится начать прием пищи, а единственное, что стоит между ней и тарелкой картофельного пюре с куском курицы и горошком – это засранец-брат. Томми решил не злить сестру и разулся как можно быстрее, в очередной раз блаженно выдохнув, когда тощие белые пальцы с криво обрезанными ногтями показались из ботинка. Ему этого не припомнят… По крайней мере этим вечером!
После короткой молитвы, в которой вся семья, кроме Делы, в один голос благодарила Бога за посланные им дары (а сегодня еще и за ту работу, что удалось найти Тадеушу), началась долгожданная трапеза. Остывшая курица и плохо взбитое пюре, в котором то и дело попадались комочки, не портили общего впечатления от ужина. Наверное, потому что все это пиршество являлось абсолютным экспромтом, реакцией Би на чудесные новости, рассказанные мужем. Кроме того, вместо стакана обычной воды для каждого на столе была припасена порция апельсинового сока. Разве мог кто-то начать высказывать свое недовольство хозяйке дома?
«Совсем как в день маминого рождения…» – подумал Том, проглотив последнюю ложку пюре.
– До чего же вкусно! – громко заявил он и, схватив тарелку в обе руки, точно автомобильный руль, принялся вылизывать ее до блеска.
– Где Ваши манеры, мистер? Если Вы так голодны, просто попросите добавку, – интонацией взыскательной аристократки сделала замечание мать, но тут же поспешила улыбнуться.
– Добавку… – завороженно произнес Том, протянув матери чистую тарелку.
Наблюдая за тем, как Беата кладет ему новую порцию картошки и (о, чудо!) еще одно куриное бедрышко, Том едва не подпрыгнул на месте от восторга! Неужели это начало новой жизни? Неужели это и есть та самая американская мечта, за которой Возняк-старший приплыл в Штаты из Польши 30 лет назад, без документов и знания английского? Похоже на то…
Довольно часто малышу Томми приходилось становиться невольным слушателем главной истории их семейства. И пускай ее детали каждый раз менялись, общий смысл он помнил довольно четко. Отцу, выросшему в глухой польской деревушке, с самого рождения пришлось несладко. В возрасте пятнадцати лет он покинул отчий дом, под крышей которого становилось теснее год от года. Пара лет скитаний почти свела его в могилу, ведь каждая копейка стоила несчастному (с его же слов) галлона крови, пота и слез. Так могло продолжаться бесконечно долго, если бы в дело не вмешался случай!
Один русский, с которым Тед случайно познакомился в пивной, «обрисовал ему интересную перспективку» – как говорил папа. А как всегда добавляла мама: «Сделал предложение, от которого просто невозмо-о-ожно отказаться!» Обещание работы и хорошей жизни в Лондоне буквально опьянили отца (но, скорее всего, это сделала пара бокалов пива), и на следующий же день он засобирался в путь, прихватив молодую возлюбленную (маму) в новую, райскую жизнь. На этом моменте Беата каждый раз показательно закатывала глаза и трагическим голосом сообщала:
– Ах, если бы мы только знали, что нас ждет впереди! Ведь плыли мы не в столицу Великобритании, а в Нью-Лондон, штат Коннектикут! – Секундная пауза, в ходе которой слушатель должен был запричитать да заохать. – Нынче там чисто и прилично, а тогда же нам предстала грязная жопа морского дьявола, простите мой французский! – Тут каждому приходилось заливаться безудержным смехом, ведь уловить нечто подобное из уст миссис Возняк было непросто. Кроткая и довольно застенчивая, она редко принимала участие в беседах и практически никогда не выражалась в присутствии гостей.
– Да-да, если бы я только знал, в каких условиях придется выживать, клянусь богом, развернул бы наш корабль у самых берегов благословенных, мать его, Штатов! – дополнял отец, который никогда не делился этой историей по трезвости.
Нью-Лондон, как с самого рождения знал Томми, – город негостеприимный. И чтобы зажить в нем припеваючи, нужно быть либо евреем, либо немцем.
«Полякам там не рады! – словно мантру, повторял Тадеуш одну и ту же фразу. – Именно поэтому мы и осели тут, в Уотерфорде[1], а в Нью-Лондон мотаемся, только чтобы хорошенько пропердеться!»
Возняк-младший не воспринимал слова родителя всерьез, но на всякий случай решил: когда ему исполнится пятнадцать, он тоже отправится искать свое место под солнцем! Куда угодно, кроме Нью-Лондона, конечно же… Но до этого еще нужно дожить, а потому юнец охотно соглашался со всем, что говорили взрослые, и даже смеялся над пошлыми шутками (Тед умудрялся вворачивать их в любую беседу). «Ничего, Томми, скоро у тебя начнется твоя собственная жизнь!» – шептала мать, наблюдая, как ее подвыпивший супруг в очередной раз перегибает палку. Это обещание неизменно будоражило душу мальчика. Пугало и одновременно обнадеживало.
Пару часов спустя, лежа в кровати, давно не позволявшей выпрямить ног, Том довольно улыбался, ощущая приятную, согревающую наполненность желудка. Сегодня маме не пришлось рассказывать про то, что чревоугодие – это грех, а обжираются только свиньи и их сородичи из правительства. Сегодня ВСЕ было иначе! Из последних сил стараясь держать глаза открытыми, паренек боялся отпустить прекрасный вечер, в котором он, будто в доброй сказке, чувствовал себя счастливым и любимым! И даже ветер, истошно воющий за окном и ударяющий в стекла тонкими ветками деревьев (в лунном свете они похожи на скрюченные пальцы мертвецов), не наводил ужаса. Вновь сравнив непогоду с уличным псом, скулящим от голода и одиночества, парень сдался в сонный плен. Так для семьи Возняк закончилось 29 октября 1938 года.
Утро следующего дня не предвещало беды. Малыш проснулся раньше обычного, цепляясь за ускользающие образы необычайно приятного сна. С каждой секундой греза становилась менее четкой, детали сновидения растворялись, точно капля густых чернил, попавшая в стакан с водой. Сначала казалось, что цепкие щупальца-воспоминания захватят пространство, расползаясь во все стороны и окрашивая реальность в оттенки сна, но чем больше проходило времени, тем менее четкими выглядели привидевшиеся картины. Действительность всеми силами отстаивала свою территорию, лучами рассветного солнца выжигая остатки блаженной неги из глаз.
К счастью, сама суть приснившегося никуда не исчезла. Ее удалось оставить на память, подобно красочной открытке с поздравлениями от родни из Кракова. Возможно, потому что она практически полностью копировала заветную мечту мальчишки, а может быть по причине иной: в жизни Тома было не так много радостей, и каждую (даже самую пустяковую) он бережно хранил в сердце. Лениво перевернувшись набок, малец вновь закрыл глаза с надеждой увидеть продолжение, но нет… Короткий метр его сна запустился по новой. На просторном экране воображения вспыхнул знакомый сюжет:
Возняк-младший бежит по улице, залитой солнцем. В одной руке – мороженое, сладкими, разноцветными каплями стекающее по ребру ладони прямиком в хлопчатобумажную пещеру рукава, в другой – картонная вертушка, лениво крутящаяся от легких порывов теплого ветра. Где-то за спиной важно и неторопливо шагает отец. Знакомая улица, но вокруг – никого, лишь тысячи ослепительных бликов, подобных тем, что плещутся на поверхности водной глади в погожий день. Точно в калейдоскопе, они вращаются, кружатся и меняются местами, исполняя причудливый танец… Не секрет, куда ведет этот путь! В тот самый магазин с обувью, проходя который мать ускоряет шаг, дабы не травить душу. Но даже спешно пролетая мимо этой лавки, мальчишка всегда успевает рассмотреть пару симпатичных ботинок, издалека напоминающих то, в чем легенда бейсбола (и, по совместительству, любимый игрок Тома), Джозеф Ди Маджо, выходит на поле.
– Па, ты купишь мне ту обувь, как у Джо из «Нью-Йорк Янкиз»? – робко спрашивает Возняк-младший, наблюдая высокую, статную фигуру отца, смотрящую прямо перед собой с легкой, едва заметной улыбкой. – Пожалуйста-препожалуйста! Я буду хорошо учиться и каждую субботу постригать газон! Я…
– Конечно, сынок! Именно за этим я и взял тебя на прогулку… – умиротворенно произносит Тадеуш, одобрительно хлопая сына по спине, где, точно пробивающиеся крылья, торчат две острые лопатки.
Задыхаясь от радости, мальчишка старается поймать взгляд родителя, желая удостовериться в правдивости его намерений. Но Тед, обернувшийся в этом сне настоящим исполином, непостижимо велик. Словно знаменитый небоскреб Эмпайр-стейт-билдинг, макушкой он упирается в самые облака, отчего лицо кажется размытым и нечетким. Оставив всякие попытки встретиться взорами, Том уносится вперед. Уже не скрывая волнения, пробивающегося сквозь рубашку неровным, частым дыханием, он бежит навстречу солнцу, периодически оглядываясь, не желая терять Тадеуша из виду.
Тревога ослабевает, стоит увидеть долговязую тень, ступающую следом и одобрительно взмахивающую рукой, словно в приветствии… Еще пара сотен ярдов, и двери заветного салона можно будет уверенно толкнуть на правах покупателя. Капая на асфальт тающей сладостью, ребенок представляет, как впервые заявится в школу, преисполненный гордостью. Кто-нибудь, возможно, Салли Хокинг, девочка, которая ему всегда нравилась, обязательно заметит, что именно в такой обуви на поле выходит играть и побеждать восхитительный Джо Ди Маджо, кумир мальчишек всех возрастов!
Теплые воспоминания, от которых на лице паренька расцвела добрая, широкая улыбка, частично обнажившая верхний ряд зубов, вновь были вынуждены прерваться. На этот раз от громкого, резкого стука в дверь.
– Подъем! Пора завтракать, мы не можем опоздать на воскресную службу! – строго прозвучал голос матери.
Спешно покинув кровать, юный мечтатель ринулся в ванную. Чистка зубов, перекус, воскресная служба… обувной магазин! Или, быть может, родители сумеют поменять местами пункты назначения?! Вполне возможно, если он достаточно быстро умоется и прикончит свой тост с арахисовым маслом или джемом. Окрыленный задумкой, Том вломился в уборную, едва не столкнувшись лоб в лоб со старшей сестрой. Та, недовольно фыркнув, отскочила в сторону, а после, громко хлопнув дверью, ушла в свою комнату.
Возняк-младший, решив схитрить и выиграть немного времени, чистил зубы на полминуты меньше обычного. Вряд ли кто-то смог бы его за этим подловить, а 30 секунд уже в кармане! Самодовольно улыбаясь, еще через пару мгновений мальчишка прыгнул за стол. Там он обнаружил хлебный тост с черничным джемом, разрезанный пополам, без корочки. Умяв нехитрый завтрак в два счета, торопыга осушил кружку с уже холодным чаем и, слегка поперхнувшись, выпалил:
– Мам! А мы сможем зайти в обувной магазин перед службой?
– Обувной? Не знала, что мы получили наследство от доброго дядюшки Рокфеллера! Его уже год, как нет, думала и не ждать добрых вестей… – издевательским тоном произнесла Беата, не обернувшись на сына.
– Но… но ведь вчера ты обещала… – оборвав себя на полуслове, Томми растеряно задержал взгляд на деревянной поверхности стола, испачканной хлебными крошками и парой капель почти черного варенья.
– Да. И я всегда выполняю свои обещания. Мы подыщем тебе что-нибудь, как только отец получит первую зарплату. До тех пор походишь в том, что осталось от Делы, – холодно отрезала мать, продолжая мытье посуды.
– Но… но… но ведь ее обувь для девчонок! Я не могу это надеть, ребята в школе будут надо мной смеяться! – заикаясь, лепетал малыш, предвидя грядущую катастрофу.
– Ну прости, что мы с отцом еще не завели курочку, несущую золотые яйца! Велика беда! Станет кто задирать – дай ему по уху, будет знать! – злобно огрызнулась миссис Возняк, со всей силы бросив ложку в раковину, отчего одна из тарелок звонко раскололась пополам. – Вот видишь, что ты наделал!
– Тот, кто хочет все и сразу – в итоге остается ни с чем, пора бы уже запомнить… А на своих чертовых ногах ты будешь носить то, что мы тебе скажем носить! Или можешь смело ходить босиком! – внезапно появившийся отец ударил кулаком старенький дверной проем, заставив известку посыпаться.
Тяжело дыша, Том вскочил из-за стола и попятился к черному ходу, взглядом сдерживая родительский гнев. Крошечное детское сердечко работало с удвоенной силой, перекачивая кровь и неустанно сжимаясь от нахлынувших чувств.
– Обманщики, ненавижу вас! – срывающимся голосом прокричал он у самой двери и босиком бросился прочь на улицу.
Не ожидая от себя подобной дерзости, Возняк-младший бежал все быстрее, задыхаясь и придерживая рукой покалывающий бок. Временами казалось, что силуэт отца, на который он с улыбкой оглядывался во сне, вот-вот его настигнет и хлесткой пощечиной выбьет накопившуюся спесь. Страх придавал ускорения, но никто не пытался догнать беглеца, отчего становилось лишь больнее. В этот раз он чувствовал себя не только обманутым, но и совершенно ненужным.
В голове родился суровый план мести… Парень твердо решил проучить родителей и уйти из дома. Да! Он затаится где-нибудь в лесу или на заброшенной ферме. Грядущая зима, конечно, не лучшее время для побега, но возвращаться после того, что было сказано, мягко говоря, неразумно. Отец избивал и за меньшее… Пускай теперь вся семья рвет на себе волосы и поднимает на уши целый штат! Пускай мама помучается мыслями о повторении Вайнвилльских убийств в курятнике[2]! Пускай папа сокрушается и проклинает себя не только за этот обман, но и за годы жестоких и безосновательных порок! Дороги назад нет…
– Довольно дерьма! Их черед плакать! – натужно выкрикнул Томми, испугавшись собственного заявления, но ощутив себя совсем взрослым.
Следующие несколько часов прошли в скитаниях по округе и размышлениях над тем, куда податься. Ближайшая заброшенная ферма располагалась в пяти милях от дома, а лес в качестве нового пристанища казался худшим из вариантов… Это был погожий, сравнительно теплый воскресный денек, но ступни мальчишки основательно замерзли, а пальцы на них почти перестали двигаться. Растирая побелевшие конечности ладонями, ребенок понимал, что ему позарез нужны ботинки. Ответом на эти мысли в голове раздался истеричный голос матери, насылающий воспаление легких на непослушных и гадких детей, не желающих носить шарфы и шапки! Но что в таком случае грозит человеку в его положении? Мучительная смерть?! Неприятное, щемящее чувство прокатилось по всему телу, покрыв холодной испариной лоб и спину. Руки стали свинцовыми и неподъемно тяжелыми, а в дыхании появилось странное посвистывание. «Кажется, началось! Я заболел и медленно умираю!» – ослепительной искрой мелькнуло в голове, и малыш почувствовал, как земля уходит из-под ног…
– Эй, чудик! Ты чего там делаешь босиком? – внезапно грянуло за спиной. Возняк-младший вздрогнул, испуганно обернувшись. Перед ним стоял худощавый парень в темно-синей куртке и черных брюках. На вид ему было около восемнадцати.
– Я… я… я ничего! Не говорите никому, что видели меня тут! Мне нельзя возвращаться домой…
– Окей, но, кажется, ты выбрал не тот штат для босоногих прогулок в конце октября. Где твоя обувь? – незнакомец настороженно всматривался в лицо мальчишки. Казалось, он поймал его за каким-то постыдным занятием, вроде кражи яблок в своем саду, и теперь намеревается отвести хулигана в полицейский участок.
– Мои ботинки? Я их потерял, – солгал Том. – Пожалуйста, не выдавайте меня, я немедленно уйду… – жалобно промычал он, соединив ладони, будто в молитве.
– Ты точно чудик. Где я мог тебя видеть? Случайно не посещаешь церковь Святого Иосифа по воскресеньям?
– Да, сэр…
– Пойдем со мной. Напою чаем и придумаем что-то с твоими ногами. А после решим, куда тебя деть… – слегка поморщившись, сказал парень, головой указав направление.
Голос матери вновь прозвучал где-то глубоко внутри, как зов голодного желудка, но в разы громче: «Никогда, Томми, никогда, слышишь меня?! Никогда не заговаривай с посторонними людьми, никуда с ними не ходи и ничего у них не бери!!! Иначе гнить тебе в могиле, подобно тем несчастным ангелочкам из Калифорнии…» Поджилки затряслись от одной лишь мысли, что этот с виду дружелюбный парень и есть тот самый Вайнвилльский маньяк, открывший новый сезон охоты на маленьких мальчиков… «С другой стороны, – рассудил юный Шерлок, – на вид ему не больше двадцати, а значит, в годы, когда происходили убийства, он сам был ребенком… Да и откуда ему знать, в какую церковь я хожу по воскресеньям?..»
– Ты идешь? – довольно безразлично вопросил молодой человек, успевший отойти на приличное расстояние.
– Да, подождите меня, пожалуйста… – кивнул новоявленный бродяжка, удивившись собственному безрассудству.
Опасения все еще роились в голове, но вероятность того, что парень окажется серийным убийцей (или его подельником) значительно ниже вероятности замерзнуть насмерть тут, на окраине города, в легком джемпере, штанах от пижамы и босиком… Потому Возняк младший поспешил вслед за тем, кого звали Харви Грин. Об этом довелось узнать четвертью часа позже, сидя в просторной гостиной большого дома с зелеными ставнями и раскидистой яблоней во дворе. Жадно втягивая кипяток, в котором еще не успели завариться чайные листья, Том с благодарностью смотрел на своего спасителя. Тонкие белые пальцы, плотно сжимавшие алюминиевую кружку, наконец, отогрелись, и к ним вернулась былая пластичность.
– Так что, черт побери, стряслось? – спросил Харви, резким движением отбросив назад вьющуюся челку. – Тебя из дома выгнали?
– Нет, я сам ушел. Точнее, убежал. Все из-за дурацких ботинок… – слегка помрачнев отозвался гость и опустил глаза.
– У тебя нет запасных? Коль так – можешь взять мои старые. Как раз завалялось несколько пар, мне они ни к чему! – новый знакомый доброжелательно улыбнулся левым уголком рта.
– Мне очень стыдно об этом просить, но если тебе и правда не жалко, я был бы весьма признателен… – пытаясь подражать взрослым, выдавил из себя малец.
– Заметано, парень, не стоит лишних благодарностей. Невелика услуга!
Следующие несколько минут прошли в тишине. Мальчишка думал о том, как, должно быть, здорово иметь старшего брата! Если бы только можно было обменять вечно недовольную, угрюмую Аделаиду на бескорыстного и щедрого Харви… Жизнь засияла бы новыми красками! Вместе они смогли бы ходить на рыбалку, страница за страницей изучать атлас-определитель птиц, мастерить крошечные модели самолетов из спичек и запускать воздушного змея в те дни, когда для бадминтона становилось бы слишком ветрено… Охваченный порывом несбыточных грез, Томас и сам чуть было не улетел бумажным самолетиком в бескрайний мир фантазий… Так бы и случилось, не потревожь его задорный голос:
– А знаешь что? У меня для тебя сюрприз! – парень хлопнул в ладоши, словно сам услышал что-то неожиданное. – Жди здесь, я мигом!
Малыш не успел ничего ответить, лишь кивнул покорно вслед ускользающей тени доброго самаритянина. Он и предположить не мог, о чем именно шла речь, но мучить себя догадками не стал, да и ждать пришлось совсем недолго. Насвистывая что-то веселое, но малознакомое, Грин вернулся с большой книгой, напоминающей семейный фотоальбом в ярко-оранжевой обложке. Одним движением бросив его на стол, хозяин дома плюхнулся на свое место и подпер голову рукой, точно скучающий школяр. Взглядом он указал на альбом, отдав безмолвное указание его открыть. Возняк-младший нерешительно протянул руку и коснулся предмета. Пару мгновений он не подозревал, что могло скрываться внутри, но стоило открыть первую страницу, взору предстало настоящее сокровище! Коллекция бейсбольных карточек!
– Святые угодники! – воскликнул Томми, едва не выругавшись. – Это… это просто невероятно!
Перелистывая страницу за страницей, он рассматривал каждую карточку предельно внимательно и понимал – тут собраны все звезды! Вот – Лео Дюроше, он играл за «Нью-Йорк Янкиз» еще до рождения Тома, а после успел сделать блестящую карьеру в командах «Цинциннати Редс», «Сент-Луис Кардиналс» и «Бруклин Доджерс»! Это Джимми Фокс, также известный как «Зверь». Он был культовым игроком клуба «Филадельфия Атлетикс», но совсем недавно перешел в «Бостон Ред Сокс», там ему еще предстоит отстоять звание истинного чемпиона… Ну, и куда без него! Единственный и неповторимый мистер Джо Ди Маджо! Ребенка настолько заворожила та грациозная сила, с которой его кумир отбивал мяч, что сначала он не заметил размашистую черную загогулину, перекрывшую часть изображения. Это было похоже на то, что обычно рисовали детсадовцы, впервые завладев карандашом. Пара неровных петель, связанных между собой, и круглая мордашка с улыбкой до ушей. Преданный фанат игрока настороженно вглядывался в нелепый рисунок и все не мог взять в толк, кому же пришло в голову испортить такую великолепную карточку?!