Антон Сибиряков
Резервация 2
Они подошли к лотку с ножами. Аня увидела в тени под зонтиком развалившегося в шезлонге толстяка в распахнутой цветастой рубахе. Он смотрел на Аню из-под полей соломенной шляпы и жевал зубочистку.
Аня взяла с прилавка тяжелый охотничий нож с зазубренным лезвием, шириной с ладонь, и поглядела на толстяка сквозь темные линзы очков.
–Сколько такой стоит?
–Двести, – откликнулся толстяк, вынув зубочистку изо рта.
–Как насчет трехсот? – спросила Аня.
–Хорошая цена, – толстяк кряхтя приподнялся, опершись на подлокотники. – Но нож стоит двести.
–Сотня сверху за информацию о том, где нам найти проводника.
Толстяк помолчал, а потом встал из кресла – огромная туша со свисающим животом. Он вышел из тени и подошел к лотку – гора складок, воняющих потом. Посмотрел на Аню маленькими свиными глазками.
–И зачем двум дамам из-за стены понадобился проводник?
–Если бы нож стоил сотню, я бы рассказала тебе, – Аня покрутила нож в руках и вернула его на прилавок. – Но он стоит триста, и мне сейчас перехочется его покупать…
–Ладно, – ухмыльнулся толстяк, – не горячись. Вижу ты непростая девчонка, знаешь, чего хочешь. И мамка твоя, стоит, пялится на меня, как будто я ей должен…
Аня посмотрела на Мирру. Та буровила толстяка злобным взглядом.
–Старик живёт тут недалеко, – продолжил толстяк. – Но я бы хотел убедиться…
–Отдай ему деньги, – попросила Аня. Мирра вынула из заднего кармана смятые баксы. Отсчитала и бросила их на прилавок.
Толстяк довольно причмокнул и сгреб купюры пухлыми пальцами. Протянул Ане нож, держа за лезвие.
–Пойдете через парк. Он живет там, в бараках, не пропустите. Спросите Шпика. Там его каждая собака знает. Разумеется, если собаки там все еще остались.
–Он отведет нас? – спросила Аня.
–Шпик единственный, кто все еще занимается этим. А там уже – как попросите. Вот, – толстяк пошарил под прилавком и вытащил грубо сшитый кожаный чехол. – Подарок.
Аня взяла чехол и молча кивнула толстяку в знак благодарности. Сунула в него нож и передала Мирре.
–А теперь идем, – шепнула она. – Скорей.
Они поспешили к выходу с рынка.
–Что случилось? – Мирра оглянулась – за ними увязались несколько худых парней. Сунув руки в карманы спортивных штанов, шли за ними торопливо и нервно.
– Открывай машину и заводи мотор, – сказала Аня и развернулась на пятках, вытянув из-за пояса тяжелый револьвер. Мирра обернулась – увидела, как преследовавшие их люди, остановились.
–Господи, – она трясущимися руками достала из кармана ключи от машины.
–Ты че, блядь, сука? Обалдела? Знаешь, на кого направляешь свою волыну, дура? – послышался сзади голос и Мирра уткнулась в дверцу машины, судорожно перебирая ключи.
–Еще шаг и я тебе яйца отстрелю, понял?
Мирра открыла машину и скользнула за руль. Воткнула ключ зажигания и завела мотор.
–Кишка тонка, сучка!
–Проверить хочешь?
Мирра посмотрела на Аню – она пятилась, направив револьвер на стоявших неподалеку парней. А те не хотели проверять твердость Аниных слов, топтались на месте, скрипя зубами.
“Может уедешь без нее?” – послышался сзади голос Гая. “Оставишь ее тут, отвечать за все вранье, за всю ту боль, которую она причинила нам”
Мирра посмотрела на заднее сидение. Ее проводники были здесь, сидели на заднем сидении, с горящими глазами.
–Заткнись, – процедила она сквозь зубы.
Аня обошла машину и открыла дверь со стороны пассажирского сидения.
–Валим отсюда, – сказала она и плюхнулась в кресло. Мирра вывернула руль и ударила по газам. Фиат развернуло и он сорвался с места, взвизгнув колесами.
–Господи, – выдохнула Мирра, глядя в зеркало заднего вида. – Кто это был?
–Грабители, – Аня положила револьвер на приборную доску, и откинулась на спинку кресла. Сняла темные очки.– Ты бы поменьше светила деньгами… забыла, где мы?
–Не говори со мной, как с девчонкой! – огрызнулась Мирра.
–Хорошо. Но и ты не забывай, где мы. Одно неверное движение и мы окажемся в полной жопе.
Мирра молча кивнула. Она не забывала ни на миг. Она помнила – где она. Помнила, насколько сильной казалась себе там, за стеной. И как все изменилось, когда они оказались в резервации.
Они обогнули парк развлечений по узкой, почти невидимой дороге, подпертой с одной стороны ржавым забором, а с другой – вереницей брошенных автомашин, превратившихся в занесенный песками хлам. Съехали вниз с холма и оказались зажатыми низкими шлакоблочными бараками, тянущимися по обе стороны за самый горизонт. Снаружи начинало понемногу мести и песчинки застучали по обшивке Фиата. Небо хмурилось, но вокруг все еще было солнечно и светло. Дома в этой части квартала казались брошенными и пустыми – выбитые окна полнились темнотой, как полыньи посреди ледяного озера. На улице не было ни души и Мирра сбавила ход, вглядываясь в окна первых этажей, в надежде увидеть свет. Но окна были безмолвны и темны. Над выбитой дверью одного из бараков виднелась табличка с трафаретной надписью “ОБЩЕЖИТИЕ №6”.
– Рабочий квартал, – пояснила Аня. – Когда Союзные республики существовали, они строили заводы. Много заводов, на которых люди за нищенскую плату стояли по двенадцать часов у станка. Они вытачивали детали, которые после шли на продажу в Европу. У самих жителей Республик не было нихуя, хотя по радио трубили об очередном превышении плана.
–Это странно, – пожала плечами Мирра.
–Да, странно, – кивнула Аня. – Зато понятно, почему люди свернули этой сраной системе башку.
–Ты не могла застать тех событий…
–Нет, – ответила Аня. – Но у таких мест, как резервация, общая память. И если ты родился здесь, ты знаешь. Помнишь это на каком-то сраном генетическом уровне…
«А может людям и не нужна свобода?» – подумалось Мирре. Сейчас, когда она смотрела на резервацию изнутри и видела всего лишь упадок и тлен, ей начинало казаться, что, возможно, тирания и диктат, придавали людской массе хоть какую-то форму, очертания чего-то узнаваемого и человеческого. А теперь, когда грани были стерты, и масса вырвалась на свободу, заливая все вокруг, эти места заполнили хаос и песок. Она хотела сказать об этом Ане, но заметила проблеск света в одном из темных окон. И ударила по тормозам.
–Там! – сказала она, указывая на снова потемневшее окно одного из общежитий. – Там кто-то есть.
–Правда? – Аня удивленно поглядела на Мирру и взяла с приборной доски тяжелый револьвер. – Проверим?
Она вышла из машины и Мирра последовала вслед за ней. Они подошли к облупившейся деревянной двери барака и Аня взялась за железную ручку. Но дверь оказалась запертой изнутри. Она дернула ее сильней и услышала, как с той стороны лязгнул навесной замок.
–Закрыто изнутри, – сказала она Мирре.
–Там точно кто-то есть, – ответила та. – Я видела свет.
–Шпик!? – крикнула Аня. – Нам нужен проводник! Мы хорошо заплатим, слышишь?!
Она снова потрясла железную ручку – бестолку. Но тот, кто прятался внутри, слышал их – смотрел из темноты. Она знала это, чувствовала на себе чей-то взгляд – липкий, как горячие руки похотливого индейца. Она научилась этому еще в детстве – чувствовать такие взгляды.
–Он там, – сказала она Мирре. – Знает, что никуда мы не денемся. Оценивает риски.
Ветер становился сильней – гнал по дороге пыль и песок. Выл в пустующих бараках, и грохотал ржавыми кусками водостоков. Буря набирала обороты и Аня подумала, что им придется переждать ее здесь, в одном из разваливающихся общежитий. Или сесть в машину и уехать прочь, обратно к постам КПП, где их, наверняка, уже ждали.
–Шпик?! – снова попыталась докричаться она. – Нам нужен проводник до кладбища поездов! Мы заплатим, слышишь?!
–Ладно, идем, – сказала Мирра. – Пора убираться отсюда…
И в этот момент замок по ту сторону двери щелкнул и им открыли. Из темноты на них смотрело дуло двуствольного ружья – пялилось пустыми глазницами. А дальше, окутанный мраком, стоял худой бородатый старик в засаленной майке и вытертых джинсах – его костлявый палец натягивал сразу оба курка. Аня не успела нацелить на него револьвер – держала дулом к земле, и даже не надеялась выстрелить в ответ.
–Нам нужен Шпик, – спокойно произнесла Аня, не спуская со старика глаз. – Нам нужен проводник.
–Я слышал, – ответил сквозь зубы старик. – Как и вся округа, похоже.
Мирра огляделась – улица была пуста, а в бараках все так же темнели выбитые окна.
–Разве тут кто-нибудь есть? – спросила она.
Старик перевел на нее свой стеклянный взгляд.
–Не сомневайся.
–Так вы знаете, где нам найти Шпика? – спросила Аня и старческий взгляд снова вернулся к ней.
–Ну, допустим, Шпик это я. Разве стал бы проводник вязаться с такими дурехами, как вы?
–Мы заплатим…
–Жизнь тоже выкупишь? – оборвал Мирру старик. – А? Сможешь купить мне и себе еще одну жизнь, когда нас разделают, как свиней? Там, куда вы собрались – убивают людей. Режут, а потом едят. С такими, как вы, там нет ни единого шанса.
«Чертов старый хрыч, – подумала Аня, – набивает себе цену…»
Она хотела было ввязаться в его игру и развернуть Мирру обратно к авто, но Мирра больше не играла в эти игры. Она устала и хотела вернуться домой. К детям. Вместе с Гаем.
–Прошу вас, – сказала Мирра, – я умоляю вас, мой муж пропал в тех местах. Нам нужно попасть туда, нужно помочь ему вернуться к детям и… ко мне… Проводите нас туда и мы заплатим, мы не станем обузой, я обещаю. Помогите нам добраться до этого чертового кладбища поездов…
–С чего ты взяла, что твой муж еще жив? – спросил старик
–Я знаю это. Я знаю, все это не зря…
–Ну, что скажешь, Шпик? – вмешалась Аня. – Есть у тебя сердце?
–Сердце? – переспросил старик, как будто впервые услышал это слово. – У Шпика давно нет сердца. Но я поиздержался и мне нужны деньги. Вы заплатите мне сразу и если помрете в пути, мне не придется жалеть, что связался с такими дурехами.
Он, наконец, опустил ружье и поглядел на чернеющее небо.
–Зайдите, нужно переждать бурю. Она утихнет к утру, тогда и выдвинемся. Поедем на моей машине, ваша… ни к черту не годится…
–Хорошо, – кивнула Аня. – Мы только заберем кое-какие вещи…
–Валяйте.
Они вернулись к машине и Мирра открыла дверь – вытащила из-под сидения упакованные в целлофановый пакет доллары.
–Сколько там? – спросила Аня.
–Около двух тысяч. Все, что было.
–Хорошо, – Аня открыла дверцу со стороны пассажирского кресла и вытащила из бардачка коробку с патронами для револьвера. Взяла купленный на рынке нож – Мирра бросила его к лобовому стеклу и напрочь о нем позабыла. А потом мельком глянула на заднее сидение – индеец был там, с раздутой шеей и выпученными глазами. Смотрел на нее не мигая. И она захлопнула дверь. – Идем.
Мирра вытащила ключи зажигания и заперла машину.
–От этого толку не будет, – подал голос Шпик. – К нашему возвращению от машины останутся рожки да ножки. Если мы, конечно, вернемся…
Все они собирались вернуться, но никто не проронил ни слова. Мирра, вслед за Аней, вошла в убежище Шпика и он, напоследок оглядев пустынную улочку подозрительным взглядом, запер дверь изнутри на тяжелый амбарный замок.
***
–Помоги мне! – сказал Маккензи Гвоздю. Он стоял над окровавленным телом, пытаясь ухватить его за худые ноги. Рыжий, так кажется его звали остальные из банды, оказался костлявым, как рыба. И таким же скользким.
“Хотя и любил пиво,” – вспомнилось Маккензи, и он перехватился поудобней. Нужно было оттащить тело в мастерскую – на случай, если вдруг друзьям Рыжего вздумается заявиться сюда посреди ночи.
Гвоздь сидел в чертовом кресле-качалке и раскачивался взад-вперед, кусая грязные ногти. Он отрешённо посмотрел на Маккензи и устало поднялся на ноги. Бросил взгляд на размозжённую голову Рыжего.
–У него остались сестренка и безногая мать-инвалид, – сказал Гвоздь. – Рыжий им помогал, как мог.
-Мне жаль, – ответил Маккензи. – А теперь возьми его за руки, и давай уже оттащим труп в мастерскую.
–Ладно, – вздохнул Гвоздь. Он наклонился и схватил Рыжего за бледные запястья. -Господи… Блядь… такой холодный…
–Давай, не раскисай, – подбодрил Маккензи и они поволокли Рыжего к двери, оставляя кровавую полосу на дощатом полу. В свете раскачивающейся керосинки кровь эта казалась черной. А за стенами бушевала стихия – выла и ломилась в двери, как обезумевшая тварь. И, казалось, не было ничего вокруг, кроме этого домика и этой тусклой керосинки под потолком.
Они затащили труп в темноту мастерской и бросили подальше от входа. Маккензи осмотрел кровавый след на полу:
–Нужно смыть кровь.
–Хочешь встретить этих отморозков прямо здесь? – спросил запыхавшийся Гвоздь.
– Не хочу, но они могут заявиться в любой момент. И если они не увидят всего этого говна на полу, ты сможешь им сказать, что Рыжий просто ушел.
–Думаешь, они поверят, что Рыжий поперся куда-то в такую бурю?
Маккензи пожал плечами:
–В любом случае, это даст нам несколько минут форы. Проживешь чуть дольше.
Гвоздь зло посмотрел на Маккензи и фыркнул, так ничего и не сказав. Вытащил из-под стола пластиковое ведро с тряпкой и пошел к канистре с водой. А потом молча опустился на колени и принялся оттирать кровавый след. Вода пенилась и становилась розовой, как будто на пол пролили шипучее вино. А Гвоздь все тёр и тёр эту кровь, зло раздувая ноздри, и дреды с его головы болтались во все стороны. Вся его беззаботная жизнь катилась к чертям, и он это прекрасно понимал. Не будет больше халявного пива и электричества по часам. Не будет, вообще, ничего и может быть его вовсе пристрелят и свалят к трупам в собственной мастерской, вместе с Рыжим и тушей этого борова-полицейского. Он думал об этом, остервенело оттирая кровь, жалея о том, что пустил этого легавого к себе на порог.
Гвоздю не удалось связаться с Чистыми и это не сулило ничего хорошего. Час назад, в самый разгар бури, Гвоздь достал свой древний радиоприёмник, перемотанный синей изолентой, настроил его на нужную частоту и около часа пытался связаться хоть с кем-то. Но буря за окном рвала все каналы связи и вместо слов в рации гудел белый шум. Гвоздь, как будто молился, стоя на коленях – говорил и говорил что-то в безмолвную пустоту. А бог молчал – быть может просто не хотел отвечать, а может его никогда и не существовало за этой шумящей пеленой. Был просто шум, ширма, за которой не скрывалось даже жалкого фокусника с его шарлатанскими трюками. И все надежды, все слова и просьбы, просто растворялись в этой пустоте, становясь ничем, частью этой шумящей пустоты.
–Нам нужно уходить, – отлипнув от вымокшей от крови тряпки, признал Гвоздь. – Это ничего не даст.
Маккензи сидел на раскладушке и растирал больные колени, а за окнами бушевал песчаный ураган. Даже если им удастся уйти – в такой буре они собьются с пути и заплутают среди развалин, истратив силы на бессмысленный побег. А если останутся – то сдохнут на фонарном столбе. Это была ловушка, капкан, из которого невозможно было выбраться, не оторвав себе лапу.
–То, что тебе не ответили, не значит, что тебя не услышали, – наконец, ответил Маккензи.
–Ты прям херов философ, – фыркнул Гвоздь. – Даже если и так, не уверен, что Чистым нужна вся эта заваруха. Кто я? Сраный кольщик, которого вдруг понадобилось срочно спасать? Брось, это хуевая затея.
–Почему-то же они возили тебе пиво за твой вклад по уборке мусора. Может, считают тебя не таким уж и бесполезным, а? К тому же ты сказал им про меня, думаю, их это заинтересует.
–Коп из-за стены? – удивленно спросил Гвоздь. – С чего бы?
– На въезде в песчаный квартал на нашу группу напали, перестреляли всех, кроме меня. Я думаю, Чистые об этом знают и захотят разобраться… если, конечно, сами не к этому не причастны. Что-то происходит в мире, какие-то невидимые для наших глаз процессы. Все это сулит обернуться какой-то грандиозной херней, поэтому – да, коп из-за стены их заинтересует.
–Ты знаешь не больше меня, – подытожил Гвоздь.
–Да, – кивнул Маккензи, растирая колени. – Но Чистые об этом не догадываются.
–Знаешь, я понимаю, чем занимаются Чистые в этих своих допросных подвалах, – чуть помолчав, сказал Гвоздь. Он поднялся с колен и открыл холодильник. Вытащил пиво и поглядел на Маккензи. – Будешь?
–Хрен с тобой, давай.
Гвоздь достал пару бутылок и проковылял к раскладушке, на которой, завалившись, будто раненый медведь, сидел Маккензи. Они открыли пиво и выпили по глотку.
«Боже, – подумал Маккензи, почувствовав на языке хмельную горечь, – то, что надо сейчас. То, чего так не хватало все эти годы»
–Я знаю, кто такие Чистые, – продолжил Гвоздь. – Они же все выросли на этой крови, они семена, которые заложила партия Советов. Чем эти люди отличаются от тех, из ГБ? Они их наследники, во всем. Какая у них может быть альтернатива, если они выкормыши кровавого режима? Многие называют эти подвалы расстрельными, и я охотно в это верю. Туда уводят группами – по наводке, по доносу, или еще как – пытают, а потом ставят к стенке и пускают пулю в затылок.
–К чему ты клонишь?
–Ты говоришь, что Чистые не догадываются. Не знают, что ты случайный легавый, приехавший в резервацию за двумя беглянками. А это хуже всего, когда Чистые не знают. Потому что они начнут спрашивать. А потом поведут тебя в тот подвал.
–Они не посмеют, – неуверенно возразил Маккензи. – Те, кто отправил меня сюда, сказали, что была договорённость.
Гвоздь допил пиво и швырнул бутылку в угол, к остальным.
–Ты сам-то в это веришь?
–Верить во что-то сейчас, было бы огромной глупостью. Но выбора у меня нет.
–У тебя есть дети? – вдруг спросил Гвоздь.
–Нет. Только жена.
–Угу-угу. И ты весь такой упертый, не так ли?
Маккензи пожал плечами:
–Наверное. Так говорят…
–Наверное, – усмехнулся Гвоздь. – Вот тебе совет, коп. Возвращайся-ка ты домой, к жене. Резервация тебя пережуёт и выплюнет. Куда тебе одному тягаться с ней? Как только буря утихнет, вали нахрен из этого ада, благо, тебе есть куда. Что ты такого натворил в своей легавой жизни, что возишься теперь в этом дерьме?
У Маккензи чертовски ныли колени и все, что ему сейчас хотелось, это выть. Но вместо этого он осушил бутылку пива и поглядел на Гвоздя раскрасневшимися глазами.
–Поймал Хопвельского Мясника. В своей сраной легавой жизни я сделал только это. Гнал его до самого песчаного квартала… а потом, когда поймал, сломал ему хребет.
–Хопвельский мясник, ну, конечно, – кивнул Гвоздь. – Какой-то больной хрен родом из Резервации, которого пропустила ваша хвалёная система безопасности. Мигрант, услышавший эти заветные слова “Мы впускаем тебя в свой дом и хотим бла-бла…”. Многие головы полетели тогда?
–Да, систему хорошо проредили, – кивнул Маккензи. – Но система не бывает идеальной, в ней всегда найдутся лазейки.
–И ты решил, что сделал для общества все, что мог…
–Я так думал, да. До сегодняшних событий.
–Вот как. Думаешь, тут тоже твоя война? Твой долг?
Маккензи на секунду закрыл глаза и перед ним полыхнуло лицо его жены. Она смотрела на него сурово и осуждающе. И он открыл глаза. Что он думал на самом деле? Была ли это его война, в этих раскаленных песках, так далеко от дома? Или делом всей его жизни была та женщина, которую он так часто оставлял одну, в спешке собираясь на работу и пропадая там сутками?
–Я думаю, мой долг сейчас – вернуть тех двух девушек домой. Что бы они ни натворили, я должен постараться вернуть их домой в целости и сохранности.
–Хорошо, что жена тебя не слышит сейчас, – сказал Гвоздь.
–Да, это точно. Хорошо, что она не слышит.
–Что с ногами?
Маккензи поморщился, но махнул рукой, как будто это ничего не значило:
–Подагра. К утру полегчает.
–Надеюсь, – сказал Гвоздь и достал еще пива из холодильника. Открыл и задумчиво поднес горлышко к губам. – Мне будет этого не хватать, – он глотнул из бутылки и улыбнулся. – Я прожил тут большую часть своей жизни, можешь себе представить? Бил татуировки и был счастлив. Люди уходили и приходили, но Гвоздь Лоу всегда оставался здесь – у моста, в своей мастерской. А теперь мне нужно уходить отсюда. Я думал, что умру в этом доме, если честно.
«Может, так оно и будет, – сквозь боль подумал Маккензи. – Может и я подохну в этом сарае вместе с тобой»
–Было время, когда я думал, что что-то значу, – усмехнулся Гвоздь. – Что смогу своими татухами хоть что-то изменить. Но ближе к концу начинаешь понимать, что ты просто биомусор, который ляжет в землю и о нем забудут. Ты тоже это чувствуешь?
–Мне нужно поспать, – ответил Маккензи. Конечно, с такими болями, он вряд ли уснет, но хотя бы сделает вид, что дремлет, иначе этот херов мудак не заглохнет до самого утра. Будет дрочить на собственную наркоманскую философию, пока не кончит с первыми лучами солнца. Замажет тут все своими выделениями, которые будут стекать по стенам и смердеть. Нет уж, на такое старый коп не подписывался.
–Да, конечно, – Гвоздь уселся в кресло, а Маккензи закрыл глаза. Он снова потел, но на этот раз не от жары, а от боли в суставах, которые ломило так, что, казалось, их выворачивало из плоти вместе с сухожилиями и кусками мяса. Но он терпел, стиснув зубы и сжав кулаки. Здесь, посреди пустыни, нельзя было давать слабину, резервация чувствовала это, чуяла за милю. И разевала свою вонючую пасть.
Ночь перевалила за середину, когда Маккензи, наконец, провалился в липкую, больную дремоту. Ему снилось, как он гонится за Мясником по узким, желтым улочкам, протискиваясь между кирпичных стен, обдирая кожу и втягивая пивной живот. Он тяжело дышал, то и дело придерживаясь рукой за пыльные стены, а мокрое, потное пятно расползалось у него по спине до самой задницы. Мясник был где-то там, впереди, бежал легко, как опытный марафонец, и только его спина то и дело ускользала от взгляда Маккензи за очередным поворотом. Маккензи тянулся к ней рукой, но не мог ухватиться, не мог достать. И вдруг, его согнуло пополам от боли, бросило на песок и он сблевал кровавой жижей. Со стоном он утер кровавый рот и попытался отдышаться, а Мясник засмеялся где-то там, наверху, на крыше полуразвалившегося строения. И, когда Маккензи посмотрел на него, то увидел, что Мясник держал в объятиях его жену. С улыбкой, похожей на оскал, Мясник держал у тонкой шеи Норы лезвие ножа. Маккензи в ужасе попытался закричать, выпростав руку вперёд, и в этот момент Мясник толкнул его жену с крыши. Она полетела вниз, но падала совсем недолго – шлепнулась на землю с глухим ударом.
–Господи! – Маккензи дернулся во сне и открыл глаза, уставившись на храпящего в темноте Гвоздя. За стенами брезжил рассвет, а буря, кажется, начинала утихать.
«Мы все еще здесь», – вспомнилось ему и он поднялся на больных ногах. Оперся о стол и сделал несколько шагов, прежде, чем в дверь постучали.
–Гвоздь?! Рыжий?! Хватит дрыхнуть!
Это были они – бритоголовая шайка из песчаного квартала. Стояли сейчас по ту сторону картонной двери, готовые достать ножи и резать жирную легавую плоть. А они все проспали, как два придурочных мудака.
Гвоздь в испуге открыл глаза и уставился на Маккензи, а тот еле стоял на распухших ногах, опершись рукой о захламлённый стол, и пытался вытянуть револьвер из кобуры.
–Напились, что ли вчера? – предположил кто-то и в дверь с силой пнули ногой. – Гвоздь!? Алё, блядь!
Гвоздь хотел было встать с кресла, но Маккензи помотал головой и приставил дуло пистолета к губам. Он кивнул на размазанную кровь на полу. На что они рассчитывали, попавшись в этот капкан? Сейчас эти молодчики начнут выламывать двери и Маккензи придется стрелять. Палить из глока так, как сможет, держась за стол скользкой ладонью, почти наугад, сквозь заливающий глаза лихорадочный пот. Скольких он успеет убить, прежде чем его свалят на пол удары ножей? Он надеялся, что многих.
–Не нравится мне это, – сказал голос за дверью и Маккензи узнал того лысого амбала, который обещал ему тёпленькое место на фонарном столбе. – Посмотри, че там в окне.
Маккензи бросил взгляд на заколоченное фанерой окно. Одного хорошего удара хватило бы, чтобы выбить все, что было там наколочено. Утерев пот, Маккензи направил дуло в сторону окна. Мгновение стояла мёртвая тишина, а потом по фанере ударили так, что она с хрустом проломилась, впустив в дом солнечный свет. От второго удара треснувшая фанера сломалась надвое и один кусок отлетел прямиком к ногам Маккензи. В образовавшийся проем протиснулась лысая голова и Маккензи выстрелил в нее дважды – первая пуля просвистела мимо, а вторая угодила точно в скулу, с хрустом разворотив ее и превратив лицо в кровавое месиво. Кто-то закричал там ,за дверью, и Маккензи выстрелил на крик, надеясь зацепить еще кого-то .
–Сука! – закричал Амбал. Слышно было, как вся бритоголовая шайка бросилась прочь от дома, к своей машине.
Маккензи устало опустился на пол и перевел дух.
–Блядь, ну только не сейчас, – прошипел он сквозь зубы. Но подагра только улыбнулась в ответ. Именно сейчас, как бы говорила она. Самое время нам с тобой заняться сексом, старый ты мудила.
–Гвоздь?! – послышался визг Амбала. – Тебе пиздец, если ты еще живой, сукин ты сын! Лучше бы тебе там быть дохлым!
А Гвоздь все сидел в своем кресле – испуганный, парализованный – и смотрел то на Маккензи, то на входную дверь, то на кровавую голову, свисавшую из окна. Маккензи на миг показалось, что хозяин этой халупы спятил. Но это было не так. Гвоздь Лоу лихорадочно соображал, как спасти свою шкуру. Наверное, он даже представлял, как выбегает из дома с поднятыми руками и головорезы его прощают. Вот только смелости у этого Гвоздя хватило на то, чтобы поджав хвост сползти с кресла и забиться под стол, поближе к пустым бутылкам из-под пива.
–У них есть огнестрел? – тяжело дыша, спросил Маккензи.
–Н-н-е видел, – заикаясь, пролепетал из-под стола Гвоздь.
Со сторону улицы послышался свист и в следующий миг о стену дома разбилось что-то стеклянное, а потом затрещал, зашипел огонь, расползаясь по выплеснувшейся из бутылки жидкости.
–Черт! – Маккензи, шатаясь, поднялся с колен. Он увидел языки пламени, облизывающие дверные щели и подошел к выломанному окну. Вытолкнул мертвого бритоголового наружу и осторожно выглянул на улицу – увидел потрепанный Кадиллак, и прятавшихся за ним людей.
–Пиздец тебе! – закричал амбал из-за машины, – сгоришь нахуй вместе с этим ебаным лега…
Маккензи выстрелил по Кадиллаку – с хлопком выбил боковое стекло и в ответ, через минуту, в них полетел очередной коктейль Молотова. Маккензи успел отпрянуть от окна и через секунду в него, с хлопком, ворвалось гудящее пламя. Маккензи отскочил в сторону и свалился на пол, в лужу застывшей крови, а пистолет вылетел из его рук и потерялся где-то в дыму.
–Это пиздец, – послышались причитания Гвоздя. – Это конец, нам конец, мы просто сгорим тут, боже…
В дом, через щели, темными клубами повалил дым. А дверь начала прогорать до черноты…
–На пол, ложись на пол… кхе, блядь… – кашляя, просипел Маккензи и пополз к канистре с водой. Он попытался подняться, уцепившись за ее край и в итоге повалил канистру набок. На пол хлынула теплая вода и Маккензи смочил в ней какое-то тряпье, валявшееся на полу. Бросил Гвоздю.
–Давай, дыши через это! – крикнул он и сам прижал мокрую тряпку к лицу. – Господи…
Внутри уже было мутно от дыма и становилось трудно дышать. Нужно было выбираться из горящей лачуги и Маккензи пополз к окну. Где-то рядом он слышал стоны Гвоздя, но уже ничего не мог поделать – дымная, тяжелая завеса заполнила дом своими ядовитыми клубами, и от нее у Маккензи заслезились глаза. Он пополз наугад, обдирая локти, дыша через мокрую, вонючую тряпку. Внизу все еще можно было дышать, но прослойка чистого воздуха истончалась с каждой секундой, а огонь уже прорывался внутрь – облизывал стены и ветхий потолок, который мог в любой момент обвалиться и похоронить их с Гвоздем в этой чертовой развалине.
–Гвоздь? – из последних сил просипел Маккензи, глотая горький воздух. – Гвоздь, где ты?!
И в это время снаружи раздались хлопки. Одиночные – один, второй, третий – а потом сразу несколько очередей. Горящая дверь вылетела от удара – сорвалась с петель, как огненный шар. И в дом ворвались люди в военной одежде с натянутыми на лица защитными респираторами. Они схватили теряющего сознание Маккензи под руки и потащили к выходу. А он все звал Гвоздя, из последних сил. Угасающим взором смотрел, как чернеет изнутри дом, превращаясь в дымную бездну. Его вытащили наружу и бросили на раскаленный песок, и через несколько минут лачуга Гвоздя сложилась, как карточный домик, взметнув вверх тучи огненных брызг.
–Господи, – прохрипел Маккензи. Он поднялся на четвереньки и его стошнило чем-то черным. – Господи, Боже…
Он свалился на песок и увидел людей в форме хаки, в тугих, высоких берцах, зашнурованных под самое колено. Один из людей посмотрел на него и протянул флягу с водой. Маккензи заметил нашивку на плече у военного – это были Чистые. Все таки они услышали их ночной эфир.
–Идти можешь? – спросил человек в респираторе.
–Да, – кивнул Маккензи. Он приподнялся и выпил воды из фляги. Налил в ладони и умыл лицо.
–Давай, нужно идти, – сказал человек и помог Маккензи подняться. Рядом стояло несколько военных джипов с открытым верхом. Маккензи никогда раньше не видел таких машин – вычурных, грубых – даже в пропагандистском кино советские солдаты всегда ездили на привычных мерседесах. Будь у красных такие автомобили в кино, они бы выглядели настоящими посланниками ада.
Маккензи перевел взгляд на Кадиллак бритоголовых и увидел их самих, лежавших рядом, в лужах крови и дерьма, с прострелянными, изуродованными лицами.
–Твою мать… – он отвернулся и посмотрел на полыхающий дом.
–Гвоздя больше нет, – будто бы услышав мысли Маккензи, ответил ведущий его под руку человек в военной форме. – Не успели вытащить.
–Блять, он же был там, совсем рядом…
–Потерялся в дыму.
“Ты виноват в этом” – сказал, едущий рядом в инвалидном кресле, Мясник, появившийся из ниоткуда, как дерьмо на подошве башмака.
Но припираться с ним не было ни смысла, ни желания.
–Куда вы меня ведёте? – спросил Пол Маккензи у солдата, идущего рядом.
–Скоро вы все узнаете, лейтенант. Совсем скоро.
6 Эпизод.
У Шпика был грузовой джип с кузовом – стоял в загоне напротив, в здании бывшей станции техобслуживания. Зеленая краска на бортах машины выцвела, а кое-где и вовсе сползла, превратившись в ржавые разводы. В пыльном лобовике зияло несколько дырок от пуль – стреляли очередью, и, кажется, попали – на стекле остались кровавые разводы. Машина, повидавшая резервацию такой, какая она была – без романтики и прикрас.
«У каждого выстрела своя история», – так говорил Гай, когда приходилось отчитываться за выстрелы на службе. И сейчас Мирре захотелось узнать, кто был за рулем и чья это кровь засохла на лобовике. Ей захотелось узнать историю этих выстрелов. Но она не осмелилась задать этих вопросов.
