Антон Шумилов
Лучший день
– Знаешь, заговорщики хотели одного – убить меня, но, когда пришла пора сражаться в открытую, все вели себя по-разному, – он обернулся и сверкнул блеском хищника в глазах, – те, кто не боялись смерти, приняли её от своих рук.
Они шли, и бренчание цепей всё сильнее перекрывалось громким рычанием и стонами истязаемых, полнящими эти серые коридоры.
Они пришли, и сцена ужасного разворачивалась перед ними. Шестеро уже мёртвых с обкусанными конечностями висели на мясницких крюках, словно туши, зацепленные за нижнюю челюсть. И ещё пятеро живых, прикованных к столбам, возле которых кружился уже одурманенный исполинский лев с вымазанной в крови пастью. Он вальяжно выхаживал вокруг, мог себе позволить задрать когтями чей-то бок и пойти дальше. Глаза его блестели, огромная грива вздыбилась, а белые клыки уже жаждали снова отведать плоти. Лев игрался с ближайшими соратниками и друзьями Брута.
– Это, это неправда. Всё не так, – дрожащим голосом вдруг замельтешил Брут.
Было объявлено, что убили они двойника, якобы заговор был раскрыт заранее.
Брут продолжал совершенно растерянный:
– Я, я убил тебя, ты смотрел мне в глаза, тебя поразило это. И ты ещё сказал мне начало этой греческой пословицы, – он разозлился в этот момент, – «и ты, дитя моё».
Триумфатор безэмоционально это слушал, Брут продолжал:
– Ты имел в виду, что я тоже окажусь на твоём месте, прямо здесь, – Марк поднял руки в кандалах, демонстрируя их.
Брут притих, видя, как лев, рыча, вгрызается в ключицу Кассия Лонгина, его друга и родственника, который истошно кричал, переходя на оглушительный вопль, длящийся лишь несколько секунд. Одним голосом стало меньше. Песок обильно обагрился кровью, тело висело на одной руке, вторая, откушенная, просто прицепленная к столбу, болталась в воздухе. Смрад стоял невыносимый, пыточная благоухала вонью и терзалась множеством криков.
Триумфатор, рассуждая, продолжал:
– Я и так знал, что ты достоин этой власти, но я верил, что ты честен, что ты не перешагнёшь через себя, не обмажешься в этой грязи, – Триумфатор замолчал на несколько секунд. Брут после смерти Кассия буквально потух. – Ты уподобился этим жадным свиньям, от них ты и погибнешь. Эрлус, скормить его свиньям, – Триумфатор развернулся на месте и пошёл прочь.
И когда до Брута дошёл смысл последних слов, он разразился истерикой и кричал:
– Как ты это сделал?! Отвечай! Как?! Мы убили тебя! Мы убили, слышишь, это был ТЫ! Убили!
Брут, бренча цепями, беспомощно рвался в руках мучителей, крики его перекрывались рёвом льва и агонией обречённых.
***
Эти определяющие, для многих роковые события не изменили ничего в незавидной участи Парфян, начало похода сместилось на неделю, и вот, когда всё было готово, Триумфатор выступал на восток, на войну. Он был в приподнятом настроении. Кругом пели птицы, ветер носил ароматы цветов, весна. Он любил родную страну и Вечный город, за которые пролил столько крови. Улыбка сияла на его лице, словно золотой венец. И вдруг в эту идиллию, спокойствие и гармонию ворвался смрад тлена, крови, пота и спутников настигаемой смерти. Но это ничуть не изменило улыбки. На его лице даже не дрогнул и мускул. Напротив, он улыбался ещё слаще, «аромат» победы, как и сейчас, увы, деньги, «не пахнет». Вдоль дорог тянулись «памятники преданности». Заговорщики были жестоко наказаны, их развесили на форумах и перекрёстках, словно туши, а их близкие и семьи закончили, будучи привязаны к крестовинам. На груди или животах у каждого красовалась грубо пришитая к коже табличка, которая гласила: «Лучше один сытый волк, чем голодная свора псов» и «Предатель всегда платит».
Голубое, почти безоблачное восхитительное небо безучастно взирало на судьбу обречённых. Жаркий зной брал своё. Держаться уже не было сил, и они опадали в бессилии, сдавливая свою грудную клетку и погибая от обессиленного удушья. Обливаемые кровавым потом, съедаемые зудом, окружённые тучей мошек, прикованные увядали. Их раны от многочисленных пыток наводняли черви, копошащиеся и нещадно поглощающие плоть. Обречённые никак не могли облегчить свои муки и лишь медленно возились в надежде на облегчение, тратя драгоценные силы, исчезающие, словно прах на ветру.
Ничто не могло смутить Триумфатора – Царя Рима, однако его не оставляли мысли об их последнем с Брутом разговоре.
Он отлично помнил того человека в алой мантии, кого убили заговорщики, Цезаря, которого он видел. И отчётливо слышал слова, сказанные им, глядя в лицо Бруту:
– Et tu, Brute?
Это было неоспоримо.
Но сказанное Брутом в казематах пыточной не выходило из головы.
– И ты, дитя моё?..
Кто были эти два Цезаря, что расстались со своими жизнями, он не знал, ровно как и не осознал, что есть и республика «ту, что потерял Брут», где Цезарь, называющий себя Триумфатором, просто исчез.
Послесловие
История – интересная вещь. Люди живут, записывают, как прожили свою жизнь, что совершили, чего достигли, то, где ошиблись, и то, что хотели бы открыть о себе потомкам, что будет названо наследием.
Потомки же увидят то, что захотят увидеть, поймут, что захотят понять, а заветы будут трактованы по-новому, зачастую как удобно. Но по прошествии многих столетий важность произошедшего меркнет, актуальность много проходит и теряется. Именно после этого наступает время, когда можно попытаться найти правду.
Пользуясь исключительностью того момента, что интересующие нас события произошли в глубоком прошлом, уже удаётся оценивать их непредвзято. Наблюдать их так же безразлично, как река наблюдает жизнь и судьбу рыбы. А также иметь возможность провести беспристрастную оценку происходящего, не выбирая сторону в событиях. И конечно, главное наше преимущество – это технологии современности, позволяющие сопоставить почти все известные источники информации.
