Антон Макаренко
Педагогические поэмы. «Флаги на башнях», «Марш 30 года», «ФД-1»
В конце жизни на А. С. Макаренко обрушился шквал критики.
12 марта 1949 года в «Учительской газете» впервые было опубликовано письмо воспитанников А. С. Макаренко, адресованное редактору «Литературной газеты» О. Войтинской и критику Ф. Левину. Письмо было написано еще в апреле 1939 года, сразу же после смерти Антона Семеновича, и подписано письмо С. А. Калабалиным, А. Тубиным, Л. Салько, В. Клюшником, Е. Ройтенбергом. Воспитанники Антона Семеновича писали: «Наш долг – долг коммунаров, наследников светлого имени Антона Семеновича Макаренко, долг советских граждан, большевиков партийных и непратийных – вернуть истине свое место. Мы требуем, чтобы гражданин Ф. Левин публично отказался от напечатанной им статьи в „Литературном критике“… Мы требуем четкой большевистской принципиальности в решении этого спора между ушедшим от нас физически, но живым в своем творчестве, в воспитанных им людях Антоном Семеновичем Макаренко и „живым“ критиком Ф. Левиным, который находится по ту сторону нашей жизни, потому что он не любит ее, не способен понять творческих возможностей советских людей. …Мы во всеуслышание заявляем, что жизнь, описанная в книге А. С. Макаренко „Флаги на башнях“ существовала, что действительно была в Харькове коммуна им. Ф. Э. Дзержинского, названная в романе „Колония Первого мая“, и что мы ее воспитанники. Там действительно был дворец, там была жизнь коллектива, стоящая неизмеримо выше простого общежития неорганизованных ребят. В романе „Флаги на башнях“ показан коллектив, выросший на основе шестнадцатилетнего педагогического опыта А. С. Макаренко, коллектив, впитавший все прекрасное, что дала колония им. Горького. Об этом Вы можете узнать, открыв „Педагогическую поэму“»[59].
Эти строки свидетельствуют о беззаветной любви воспитанников к своему учителю, заменившему им отца. Это акт, направленный на защиту последней повести А. С. Макаренко «Флаги на башнях».
Выход в свет «Флагов на башнях» отдельным изданием после смерти А. С. Макаренко вызвал горячий отклик у читателей.
В заключение отметим, что на заседании президиума ССП и актива «Литературной газеты» высокую оценку последнему художественно-педагогическому произведению А. С. Макаренко дали А. Фадеев, К. Федин, А. Караваева. Отчет о заседании был опубликован в «Литературной газете» 26 апреля 1939 года…
* * *
Основой настоящего издания повести «Флаги на башнях» послужил текст, опубликованный в 6 томе «Педагогический сочинений» А. С. Макаренко в 8-ми томах (М., Педагогика, 1983–1986). В данном издании «Флагов» курсивом выделены восстановленные по первому прижизненному изданию [60] тексты: глава «На всю жизнь!», не вошедшие в отдельное издание фрагменты, предложения, диалоги и отдельные слова. В подстрочных сносках-примечаниях отмечены отдельные варианты слов и выражений, которые соответствуют оригиналу (по журнальной публикации) или редакторской правке к книге.
В основу «Марша 30 года» и «ФД-1» также положен текст, опубликованный во 2 томе «Педагогических сочинений».
«Марш 30 года» сверен по прижизненному изданию (ГИХЛ, 1932 г.). События книги развертываются осенью 1930 года, когда коммуна вернулась из крымского похода. По живым следам А. С. Макаренко пишет книгу и отправляет в редакцию. К сожалению, авторский текст до сих пор не обнаружен. За два года «хождения по мукам» очерк был основательно отредактирован, в таком виде и вышел в свет. Педагог писал повесть, а отредактированный текст, потерявший красоту колоритного макаренковского стиля, скорее стал напоминать очерк. Очерком он и был обозначен в прижизненном издании.
Не менее печальной оказалась и судьба «ФД-1». Являясь прямым продолжением «Марша 30 года», в «ФД-1» события разворачиваются в 1931–1932 годы. Названия этих произведений символичны: в «Марше» коммуна изображена действительно «на марше» – важном переходе от одного этапа своего развития к другому, более сложному. В «ФД-1» заводская марка первой в стране электросверлилки, которую выпустила коммуна, олицетворяет еще один более высокий этап ее развития. К сожалению, при жизни Антона Семеновича «ФД-1» не был опубликован, а рукопись была частично уничтожена самим автором. Отточиями указаны те места книги, которые были потеряны навсегда. Впервые текст книги был опубликован в 1949 году в четвертой книге Избранных педагогических сочинениях А. С. Макаренко.
Читатель впервые по достоинству оценит восстановленные тексты педагогических поэм великого педагога-гуманиста XX века Антона Семеновича Макаренко.
С. С. НевскаяМосква, 2013 гг.
Флаги на башнях
Повесть
Часть первая
1
Человека сразу видно
Началась эта история на исходе первой пятилетки.
Весна успела покончить только с главными своими врагами: морозом и снегом.[61] От зимы остались только корочки льда, и они покорно изнывают под солнцем, прикрытые от него всяким хламом: соломенным прахом, налетами грязи и навоза. Поношенный булыжник привокзальной площади тоже греется под солнцем, а между булыжником просыхает земля, и за колесами уже подымаются волны новенькой пыли. Посреди площади – запущенный палисадник. Летом в палисаднике распускаются на кустах листья и бывает похоже на природу, сейчас же здесь просто грязно, голые ветки дрожат, как будто на земле не весна, а осень.
От площади в городок ведет мостовая. Городок – маленький, случайно попавший в географию. Многие люди о нем и совсем не знали бы, если бы им не приходилось делать пересадку на узловой станции, носящей имя города.
На площади стоит несколько ларьков, сооруженных еще в начале нэпа. В сторонке – почта, на ее дверях – желтая яркая вывеска. Возле почты скучают две провинциальные клячи, запряженные в перекосившиеся экипажи – линейки. Движение на площади небольшое – больше проходят железнодорожники с фонарями, кругами веревки, фанерными чемоданчиками. Рядок будущих пассажиров – крестьян сидит на земле у стены вокзала, греется на припеке[62].
В сторонке от них расположился в одиночестве Ваня Гальченко, мальчик лет двенадцати. Он грустит у своей подставки для чистки сапог и щурится на солнце. Подставка у него легонькая, кое-как сбитая из обрезков, видно, что Ваня мастерил ее собственноручно. И припасу у него немного. У Вани чистое, бледное лицо[63] и костюм еще исправный, но и в лице и в костюме уже зародился тот беспорядок, который потом будет отталкивать добрых людей на улице и неудержимо привлекать на сцене или на страницах книги. Этот процесс байронизации Вани только-только что начался – сейчас Ваня принадлежит еще к тем людям, которых не так давно называли просто «хорошими мальчиками».
Из-за палисадника, описывая быструю, энергичную кривую, картинно заложив руки в карманы пиджака, щеголяя дымящейся в углу рта папиросой, вышел здешний молодой человек и прямо направился к Ване. Он поддернул новенькую штанину, поместил ногу на подставке и спросил, не разжимая зубов, которыми продолжал держать папиросу:
– Желтая есть?
Ваня испугался, поднял серые глаза, ухватился за щетки, но тут же увял и растерянно-грустно ответил:
– Желтая? Нету желтой.
Молодой человек обиженно снял ногу с подставки, снова заложил руки в карманы, презрительно пожевал папиросу.
– Нету? А чего ты здесь сидишь?
Ваня развел щетками и виновато улыбнулся:
– Так черная есть…
Молодой человек гневно толкнул носком ботинка подставку и произнес скрипящим голосом:
– Только голову морочите! Черная есть! Ты имеешь право чистить?
Ваня наклонился к подставке и начал быстро складывать свое имущество, а глаза поднял на молодого человека. Он собрался было произнести слова оправдания, но в этот момент увидел за спиной молодого человека новое лицо. Это юноша[64] лет шестнадцати, худой и длинный. У него насмешливо-ехидный большой рот и веселые глаза. Костюм старенький, но все-таки костюм, только рубашки под пиджаком нет, и поэтому пиджак застегнут на все пуговицы и воротник поднят. На голове клетчатая светлая кепка.
– Синьор, уступите очередь, я согласен на черную…
Молодой человек не обратил внимания на появление нового лица и продолжал с надоедливой внимательностью:
– Тоже чистильщик! А документ у тебя есть?
Ваня опустил щетки и уже не может оторваться от гневного взгляда молодого человека. Раньше Ваня где-то слышал, какое значение имеет документ в жизни человека, но никогда серьезно не готовился к такому неприятному вопросу. Он смотрит вверх широко открытыми глазами, и в глазах сами собой появляются слезы.
– Ну? – грубо спросил молодой человек.
– Документ? – шепотом переспросил Ваня.
В этот печальный момент на Ваниной подставке опять появилась нога. На ней очень древний ботинок светло-грязного цвета, давно не пробовавший гуталина. Вследствие довольно невежливого толчка молодой человек отшатнулся в сторону, но толчок сопровождался очень вежливыми словами:
– Синьор, посудите, никакой документ не может заменить желтой мази.
Молодой человек не заметил ни толчка, ни вежливого обращения. Он швырнул папиросу на мостовую и, порываясь ближе к Ване, оскалил зубы:
– Пусть документ покажет!
Обладатель светло-грязного ботинка гневно обернулся к нему и закричал на всю площадь:
– Милорд! Не раздражайте меня! Может быть, вы не знаете, что я – Игорь Черногорский?
Наверное, молодой человек действительно не знал об этом. Он быстро попятился в сторону и уже издали с некоторым страхом посмотрел на Игоря Черногорского. Тот улыбнулся ему очаровательно:
– До свиданья… До свиданья, я вам говорю! Почему вы не отвечаете, черт возьми?
Вопрос был поставлен ребром. Поэтому молодой человек охотно прошептал «до свиданья» и быстро зашагал прочь. Возле палисадника он задержался, что-то пробурчал, но Игорь Черногорский в этот момент интересовался только чисткой своих ботинок. Его нога снова поместилась на подставке. Ваня весело прищурил один глаз, спросил:
– Черной?
– Будьте добры. Не возражаю. Черная даже приятнее.
Ваня одной из щеток начал набирать мазь. В его глазах уже нет слез, только на щеке, просыхая на апрельском солнце, слабо блестит влажный след. Героическое столкновение Игоря Черногорского с молодым человеком нравится Ване, но, прищурив глаз, он спрашивает:
– Только… Десять копеек. А у вас есть десять копеек?
Игорь Черногорский растянул свои ехидные губы:
– Товарищ, вы всем задаете такой глупый вопрос?
Ваня рассмеялся громко и покраснел:
– Глупый? А у вас есть десять копеек?
Игорь Черногорский ответил спокойно:
– Десяти копеек нет.
Ваня с тревогой приостановил работу:
– А… сколько у тебя есть?
– Денег у меня нет… Понимаешь, нет?
– Понимаю. Только как же без денег? Без денег нельзя.
Рот у Игоря удлинился до ушей, и в глазах изобразился любознательный вопрос:
– Почему нельзя? Можно.
– Без денег?
– Ну, конечно, без денег. Ты попробуй. Очень хорошо получится.
Ваня взвизгнул радостно, потом прикусил нижнюю губу. В его глазах загорелось настоящее задорное вдохновение.
– Почистить без денег?
– Да. Ты попробуй. Интересно, как получится без денег.
– А что ж? Возьму и попробую…
– Я по глазам вижу, какой ты человек.
– Сейчас попробую. Хорошо получится.
Ваня бросает на клиента быстрый иронический взгляд. Потом он энергично принимается за работу.
– Ты беспризорный? – спросил Игорь.
– Нет, я еще не был беспризорным.
– Так будешь. А в школу ходишь?
– Понимаешь, не хочется.
– Почему?
– Не хочется, страшно не хочется. Другим хочется, а мне нет.
– Вот как?
– Я хочу учиться. Я уже учился. А потом они уехали.
– Кто? Родители?
– Нет, не родители, а… так. Они поженились. Раньше были родители, а потом…
Ване не хочется рассказывать. Он еще не научился кокетничать и с пользой реализовывать в жизни собственные несчастья. Он внимательно заглядывает на потрепанные задники ботинок Игоря.
– Коробку эту сам делал?
– А что? Плохо?
– Замечательная коробка. А где ты живешь?
– Нигде. В город хочу ехать… Так денег нет… сорок копеек есть.
Ваня Гальченко рассказывает все это спокойно. У него ясный, звонкий голос, очень часто, в самых выразительных местах, повышающийся до писка.
Работа кончена. Ваня поднял глаза с гордостью и юмором:
– Хорошо получилось?
Игорь потрепал Ваню по русой взлохмаченной голове:
– А ты пацан веселый. Спасибо. Человека, понимаешь, сразу видно.
– Разве я человек? Мне только двенадцать лет.
– Поедем вместе в город? – наклонился к Ване Игорь.
– Так денег нет… Сорок копеек.
– Чудак. Разве я тебе говорю: купим что-нибудь? Я говорю: поедем.
– А деньги?
– Так ведь ездят не на деньгах, а на поезде. Так?
– Так, – кивнул Ваня, размышляя.
– Значит, нам нужны не деньги, а поезд.
– А билет?
– Билет – это формальность. Ты посиди здесь, я сейчас приду.
Игорь Черногорский достал из кармана пиджака какую-то бумажку, внимательно ее рассмотрел, потом подставил бумажку под лучи солнца и сказал весело:
– Все правильно.
Он показал на здание почты:
– В том маленьком симпатичном домике есть, кажется, лишние деньги. Ты меня подожди.
Он проверил пуговицы пиджака, поправил кепку и направился не спеша к почте. Ваня проводил его внимательным, чуть-чуть удивленным взглядом.
2
Три пирожка с мясом
В кустах станционного палисадника стоит шаткая скамья. Вокруг скамьи бумажки, окурки, семечки. Сюда пришли откуда-то все тот же здешний молодой человек и Ванда Стадницкая. Может быть, они пришли из города, может быть, с поезда, а скорее всего они вышли вот из-за этих самых тощих кустов палисадника. У Ванды калоши на босу ногу, старая юбчонка в клетку и черный жакет, кое-где полинявший и показывающий желтую крашенину. Ванда очень хорошенькая девушка, но заметно, что в ее жизни были уже тяжелые неудачи. Белокурые ее волосы, видно, давно не причесывались и не мылись; собственно говоря, их нельзя уже назвать белокурыми.
Ванда тяжело опустилась на скамью и сказала сонным, угрюмым голосом:
– Иди к черту! Надоел!
Молодой человек дрогнул коленом, поправил воротник, кашлянул:
– Дело ваше. Если надоел, могу уйти.
Он направился к выходу из палисадника. Ванда провожала его медленным, скучным взглядом.
– Ну, дай же что-нибудь! Что ж ты… – крикнула она, когда он должен был скрыться.
Молодой человек остановился. Он хотел как будто оглянуться, но не оглянулся, достал из кармана кошелек, долго в нем искал, облизнул губы, влажно улыбнулся, пожал плечами:
– Есть только двадцать копеек и два пятака.
Он протянул ей деньги, но Ванда не сделала усилия, чтобы взять их. Он положил три монеты на скамейку около Ванды и ушел все с той же влажной улыбкой.
Ванда сонным и тупым взглядом проводила его и сказала негромко про себя:
– Какой… гад!
Держась рукой за спинку скамьи, склонив голову на руку, Ванда не то мечтательным, не то безнадежным взглядом глядела на далекие белые облака. Потом, удобней улегшись щекой на теплое сукно рукава, она, не мигая, засмотрелась на переплеты голых кустов палисадника. В таком положении сидела она очень долго, пока рядом с ней не уселся Гришка Рыжиков. Это угрюмый, некрасивый парень. На щеке – заживающая болячка. Фуражки нет, но рыжие волосы причесаны. Новые суконные брюки и заношенная, полуистлевшая рубаха. Вытянув ноги в тапочках и как бы любуясь ими, он спросил:
– Нет пошамать? [65]
Не меняя позы, Ванда сказала медленно:
– Отстань.
Рыжиков ничего не сказал, но, видимо, и не обиделся. Так они сидели и молчали еще несколько минут, до тех пор, пока у Рыжикова не устали ноги. Он резко повернулся на скамейке. Один двугривенный и два пятака свалились на землю. Не спеша Рыжиков поднял их и разложил на ладони.
– Твои?[66]
Ванда не ответила, только лицо обратила к далеким облакам. Рыжиков несколько раз подбросил деньги на руке. Сказал задумчиво:
– Три пирожка с мясом.
Продолжая подбрасывать монеты на ладони, он побрел к вокзалу. Ванда не заметила его ухода, она, вероятно, мечтала.
3
Добрая бабушка
Игорь Черногорский вошел в помещение почты и огляделся. Комната была маленькая, перегороженная деревянной решеткой. В решетке два окна. У одного – длинная очередь, у другого, где надпись:
«Заказная корреспонденция.
Прием и выдача денежных переводов», —
ожидают всего трое посетителей.
Игорь стал позади сгорбленной, пухлой старушонки и пригляделся к «барышне» за окном. Но это вовсе и не барышня, – сухая и бледная женщина, и лет ей не меньше сорока. Игорь ощупал в кармане свою бумажку и подумал, что барышня, к сожалению, мало симпатична. Соображения о бумажке и «барышне» так его заняли, что он не заметил, как его предшественница в очереди молниеносно закончила свое дело и исчезла.
– Вам что?
Несимпатичная женщина за окном строго смотрела на Игоря.
– Здесь должен быть перевод… до востребования… Игорю Чернявину…
Она забегала сухими пальцами по краям целого отряда переводов, сложенных в ящике. Выхватила один из них, поднесла к глазам:
– Это – вы?
– Это – я.
– Это вы – Чернявин?
У Игоря в груди пробежал легкий, приятный холодок:
– Собственно говоря, это я.
Женщина посмотрела на Игоря сердито:
– Как вы странно говорите – «собственно говоря!» Вы Чернявин или нет?
– Ну, конечно, я. Какие же могут быть сомнения?
– Покажите ваш документ.
Игорь отвернулся и полез в карман. Мельком взглянул на двери. Двери открыты настежь, за ними свежее небо и прекрасный жизненный простор. Игорь протянул женщине документ. Она прочитала все от первого до последнего слова, глянула на обратную сторону, глянула на Игоря:
– Здесь написано, что вы командируетесь в областной отдел связи. А почему вы у нас получаете деньги?
– А я… так сказать, проездом…
– «Так сказать»… Сколько же вам лет?
– Восемнадцать…
– Да не выдумывайте!
Игорь улыбнулся смущенно:
– Что же я могу поделать, если я такой… моложавый…
– Я спрошу у заведующего…
Она направилась к узенькой двери в углу. За спиной Игоря о чем-то зашептались в очереди. Открытая дверь потянула его к себе неудержимо, он прошептал:
– Ох ты, черт!
Оглянулся: в очереди – больше женщины… пожилой рабочий довольно сонного вида. Игорь поставил локоть на полку и принял рассеянно-скучающий вид.
– Чернявин? Вы где живете?
Не снимая с полки локтя, Игорь неохотно повернул лицо. Заведующий небрит и тоже несимпатичен.
– Что?
– Вы где проживаете? В каком городе?
– В Старосельске.
– А почему сюда адресованы деньги?
– Это не ваше дело, – произнес Игорь со скукой.
– Как это не мое дело?
– Абсолютно не ваше.
– Я в таком случае денег не выдам.
Заведующий произнес эти слова решительным голосом, но бумажка дрожит у него в руке, а глаза неуверенно присматриваются к Игорю. Тоже – физиономист!
Игорь Чернявин высокомерно улыбнулся:
– В таком случае позвольте мне жалобную книгу.
Заведующий всеми пальцами потер небритую щеку:
– Жалобную? А что вы будете записывать?
– Я запишу, что вместо денег вы предлагаете мне глупые вопросы…
– Молодой человек! – закричал заведующий.
Но закричал и Игорь:
– Глупые вопросы! Почему сюда выслали деньги? Это не ваше дело, почему! Может быть, они высланы на мои похороны. А может быть, на мою свадьбу! Я должен вам объяснять почему? Давайте или деньги, или жалобную книгу!
В очереди засмеялись. Игорь оглянулся: очередь была на его стороне. Одна из женщин сказала с горечью:
– Вот они всегда такие. Чего куражиться над бедным мальчиком. Родители, может, выслали.
Заведующий стоял, думал над бумажкой.
– Отпускай там скорей, чего нас держишь? – закричали в очереди.
– Хорошо, – произнес заведующий с угрозой, – я деньги выдам. Но я запрошу Старосельск.
– Будьте добры, синьор, запросите.
– Выдайте им, – распорядился заведующий.
И вот Игорь Чернявин стоит на крыльце. В одной руке у него деньги, в другой – старосельский документ. Игорь вытянул губы[67] и прошептал:
– Родители, может, прислали…
На душе у Игоря радостно. Над площадью бродят праздничные облака, станционный палисадник дышит полной грудью и собирается нарядиться в зелень. У стены вокзала сидят крестьяне и с удовольствием ждут поезда. Подальше над своей подставкой сидит Ваня Гальченко и смотрит в сторону Игоря. Игорь отделил белую кредитку и положил в наружный карман пиджака. Остальные деньги аккуратно задвинул подальше, – есть такой карман у самого голого тела. Он направился к Ване:
– Приветствую тебя, труженик!
Ваня поднял к Игорю улыбающееся лицо. Игорь достал из наружного кармана белый кредитный билет, встряхнул им в воздухе, торжественно сказал:
– Вот тебе, мальчик, за то, что помог мне в тяжелую минуту.
Ваня испуганно вскочил[68] с большого серого камня, на котором сидел. Его глаза[69] удивленно заострились. Он осторожно взял бумажку.
– Ого! Это десять рублей. Ой, ой, ой!
Игорь, улыбаясь, наблюдал: на деньги Ваня сначала смотрел серьезно, потом серьезно-недоверчиво, потом поднял на Игоря лукаво-понимающие глаза:
– А теперь какая минута?
– Теперь такая минута, что ты можешь купить себе гуталина – желтого, красного, зеленого и оранжевого.
Ваня радостно взвизгнул:
– А для чего зеленого?
– Ну, представь себе такой случай: подходит к тебе крокодил.
Ваня пришел в восторг:
– Крокодил? И говорит: пожалуйста, у вас есть зеленая?
– Ну да. А ты отвечаешь: «А как же…»
– А почему так: то не было денег, а то сколько денег!
Ваня смотрел на Игоря серьезно, но в его внимательных серых глазах плясали настороженные веселые точечки.
Игорь ответил несколько в нос:
– Чудак. Всегда так бывает: нет денег, а потом есть. И у тебя так: сначала не было, а теперь – десять рублей.
– А где ты взял? Получку получил, да?
– Нет, это бабушка узнала, что я в тяжелом положении, и прислала мне сто рублей.
– Сто рублей?
Игорь громко смеется. Смеется и Ваня. Но чрезвычайно дельный вопрос приходит ему в голову:
– У бабушки не может быть ста рублей. Бабушка ведь не работает. Это, наверное, дедушка?
– Пускай дедушка. Только знаешь что? Давай о родственниках после поговорим. А сейчас купим шамовки и подумаем, как нам добраться до города Лондона.
Ваня не стал расспрашивать и удивляться. Он деловым движением, напрягая губы, сложил десятку и спрятал в карман. Потом расставил ноги в коротких штанишках и в исправных ботинках, пошевелил пальцами и бросил на свое производство взгляд сверху. Быстро присел, сложил в ящик щетки и коробки, прихлопнул крышку, взялся за ремень.
И вот ящик постукивает у Ваниного бока. Идя рядом с Игорем, Ваня спрашивает лукаво:
– А если я не хочу в… Лондон. А хочу… в Сен-Франциско?
– В Сан-Франциско? С удовольствием, – ответил Игорь, – хороший город.
