– Что же вы не приходите вовремя чай пить? – строго спросила m-me Шумихина.
– Виноват, мне… мне пора ехать, – забормотал он, не поднимая глаз. – Maman, уж восемь часов!
– Поезжай сам, мой милый, – сказала томно maman, – я остаюсь ночевать у Лили. Прощай, мой друг… Дай я тебя перекрещу…
Она перекрестила сына и сказала по-французски, обращаясь к Нюте:
– Он немного похож на Лермонтова… Не правда ли?
Кое-как простившись и не взглянув ни на чье лицо, Володя вышел из столовой. Через десять минут он уж шагал по дороге к станции и был рад этому. Теперь уж ему не было ни страшно, ни стыдно, дышалось легко и свободно.
В полуверсте от станции он сел на камень у дороги и стал глядеть на солнце, которое больше чем наполовину спряталось за насыпь. На станции уж кое-где зажглись огни, замелькал один мутный зеленый огонек, но поезда еще не было видно. Володе приятно было сидеть, не двигаться и прислушиваться к тому, как мало-помалу наступал вечер. Сумрак беседки, шаги, запах купальни, смех и талия – всё это с поразительною ясностью предстало в его воображении и всё это уж не было так страшно и значительно, как раньше…
«Пустяки… Она не отдернула руку и смеялась, когда я держал ее за талию, – думал он, – значит, ей это нравилось. Если б ей это было противно, то она рассердилась бы…»
И теперь Володе стало досадно, что там, в беседке, у него было недостаточно смелости. Ему стало жаль, что он так глупо уезжает, и уж он был уверен, что если бы тот случай повторился, то он был бы смелее и проще смотрел бы на вещи.
А случаю повториться нетрудно. У Шумихиных после ужина долго гуляют. Если Володя пойдет гулять с Нютой по темному саду, то – вот и случай!
«Вернусь, – думал он, – а уеду завтра с утренним поездом… Скажу, что опоздал к поезду».
И он вернулся… M-me Шумихина, maman, Нюта и одна из племянниц сидели на террасе и играли в винт. Когда Володя солгал им, что опоздал к поезду, они обеспокоились, как бы он завтра не опоздал к экзамену, и посоветовали ему встать пораньше. Все время, пока они играли в карты, он сидел в стороне, жадно оглядывал Нюту и ждал… В его голове уж готов был план: он подойдет в потемках к Нюте, возьмет ее за руку, потом обнимет; говорить ничего не нужно, так как обоим всё будет понятно без разговоров.
Но после ужина дамы не пошли гулять в сад и продолжали играть в карты. Играли они до часа ночи и потом разошлись спать.
«Как это всё глупо! – досадовал Володя, ложась в постель. – Но ничего, погожу завтрашнего дня… Завтра опять в беседке. Ничего…»
Он не старался уснуть, а сидел в постели, обняв руками колена, и думал. Мысль об экзамене была ему противна. Он уж решил, что его исключат и что в этом исключении нет ничего ужасного. Напротив, всё очень хорошо, даже очень. Завтра он будет свободен, как птица, наденет партикулярное платье, будет курить явно, ездить сюда и ухаживать за Нютой, когда угодно; и уж он будет не гимназистом, а «молодым человеком». А остальное, что называется карьерой и будущим, так ясно: Володя поступит в вольноопределяющиеся, в телеграфисты, наконец, в аптеку, где дослужится до провизора… мало ли должностей? Прошел час-другой, а он всё сидел и думал…
В третьем часу, когда уж светало, дверь осторожно скрипнула и в комнату вошла maman.
– Ты не спишь? – спросила она, зевая. – Спи, спи, я на минутку… Я только капли возьму…
– Зачем вам?
– У бедной Лили опять спазмы. Спи, дитя мое, у тебя завтра экзамен…
Она достала из шкапчика флакон с чем-то, подошла к окну, прочла сигнатурку и вышла.
– Марья Леонтьевна, это не те капли! – услышал через минуту Володя женский голос. – Это ландыш, а Лили просит морфин. Ваш сын спит? Попросите его, чтобы он отыскал…
Это был голос Нюты. Володя похолодел. Он быстро надел брюки, накинул на плечи шинель и пошел к двери.
– Понимаете? Морфин! – объясняла шёпотом Нюта. – Там должно быть написано по-латыни. Разбудите Володю, он найдет…
Maman открыла дверь, и Володя увидел Нюту. Она была в той же самой блузе, в какой ходила купаться. Волосы ее были не причесаны, разбросаны по плечам, лицо заспанное, смуглое от сумерек…
– Вот Володя не спит… – сказала она. – Володя, поищите, голубчик, в шкапе морфин! Наказание с этой Лили… Вечно у нее что-нибудь.
Maman что-то пробормотала, зевнула и ушла.