Антон Леонтьев
Небо слишком высоко

Однако Милена была в курсе, что если вложить Делберту в голову какую-то идею, причем сделать это не напрямую, а тонко и завуалированно, то в итоге можно будет повлиять на его непредсказуемое поведение и склонить к тому решению, о котором он в данный момент еще сам и не догадывался.

Милена хотела убедить его в том, что эта француженка – не та, кто ему требуется.

Ведь она в самом деле была не та. Однако никакие скандалы, мольбы и стенания не оказали бы на Делберта воздействия, а, наверное, только бы толкнули его в объятия этой роковой дамочки.

А так Милена была уверена, что ей удалось заронить в душу Делберта зерно сомнения и дать ему понять, что эта француженка ему не пара. Ведь она не сомневалась, что совокупление в Овальном кабинете было быстротечной одноразовой интрижкой, не более.

Или именно что нет, и их связывало большее?

В этом Милена сомневалась. Мужу все же было семьдесят. Раньше, вне всякого сомнения, он был гигантом секса, но в последние годы явно сдал. Хотя Делберт был уверен в противоположном и напропалую хвастался тем, о чем люди обычно предпочитают стыдливо молчать: количеством любовниц, любимыми позами, размером собственных гениталий. Причем делал это при помощи «Твиттера», сообщая многим миллионам своих подписчиков сии интимные детали, по преимуществу – Милена знала это точно – безбожно преувеличенные.

Милену это коробило, однако она ничего не могла с этим поделать. Переделать Делберта было нельзя, и она это знала.

Как знала и то, что муж, подобно псу, обычно никогда не возвращается к одному и тому же дереву, около которого ему пришлось однажды справить нужду – именно так он как-то сам выразился о своих внебрачных связях.

Неужели он испытывает к этой француженке какие-то чувства?

* * *

Посмотрев на себя в зеркало в туалетной комнате первой леди на «борту номер один», Милена осталась недовольной прорезавшейся меж бровями новой тонкой морщинкой. И откуда она только взялась? Ведь инъекцию ботокса она делала три месяца назад… Нет, пожалуй, уже четыре… И потом эти складки на шее… С ними бороться уже сложнее… И неужели это седой волос, хотя она была у парикмахера всего два дня назад?

Милена вздохнула и поправила воротник легкого темно-вишневого пальто. Нет, все же, как ни крути, но она – самая элегантная первая леди со времен Жаклин. Она расспрашивала о ней их дворецкого Франклина, который знал ее лично, и она же убедила его повременить с уходом на пенсию, хотя старик собирался покинуть Белый дом после воцарения в нем Делберта.

– Вы должны помочь мне, – сказала она тогда дворецкому. – Я ведь могу рассчитывать на вашу поддержку?

Старый дворецкий, поклонившись, произнес:

– Конечно, мэм. Думаю, что два или три года я еще продержусь…

Стать элегантнее Жаклин сделалось навязчивой мыслью Милены. Политика навевала на нее скуку и совершенно ее не интересовала. Она понимала, что многие взгляды ее мужа-президента эксцентричны, смехотворны и откровенно вредны, но таков был темперамент Делберта, и попытка обуздать его непременно закончилась бы плачевно.

Прежней жизни, размеренной, стабильной, состоятельной, она лишилась навсегда, в этом Милена уже не сомневалась. Даже если Делберт и проиграет на перевыборах и покинет Белый дом, то возврата к прежнему не будет. Их прежние друзья в Нью-Йорке или отвернулись от них, с самого начала переметнувшись на сторону Старой Ведьмы и открыто поддерживая ее кандидатуру, считая Делберта позором, посмешищем и угрозой, или, что еще хуже, открыто заискивали перед ними, лебезя и пресмыкаясь перед новой президентской четой.

Даже лечь на пластическую операцию, не привлекая внимания вездесущих репортеров, стало делом непосильным. А еще хуже было бедному Тициану, их чаду, подростку чувствительному и пугливому. Милена противилась переезду из Нью-Йорка в Вашингтон. Белый дом казался ей неким подобием кладбищенского мавзолея, а они сами в нем – потерянными призраками.

Но Делберт был непреклонен, ему было плевать на то, что для мальчика было бы намного лучше остаться в Нью-Йорке, продолжить ходить в частную школу и общаться с теми немногочисленными друзьями, которые у него были.

Пришлось перебираться в другой город, точнее, переселяться из одной вселенной в другую.

Милена снова вздохнула, припудрила нос и еще раз провела щеткой по волосам. Она слышала снаружи громкий голос мужа, который по телефону отдавал распоряжения одному из своих незадачливых министров. Кажется, наступала пора покинуть «борт номер один», хотя Милена этого так не хотела.

Но нельзя же провести все время в туалетной комнате первой леди. Хотя, собственно, почему?

Милена подошла к двери и услышала в коридоре серебристый голос Златы. Сердце женщины забилось сильнее, сталкиваться со своей падчерицей она не хотела.

– Джереми, душка, надеюсь, получилось? Ты проконтролировал, чтобы самолет с Марианной сел в JFK? И чтобы они не перенаправили его по причине урагана черт знает куда…

Милена замерла, чувствуя, что в ушах у нее зашумело. Вот что Злата и ее муженек Джереми задумали: они пригласили эту француженку (звавшуюся Марианной) на празднование Рождества в семейном кругу.

Вот ведь парочка мерзких интриганов!

– Да, да, отлично, душка! Папа к ней, вообще-то, охладел, но Марианна наверняка не упустит своего шанса и попытается разбудить уснувшую страсть. Так что отлично, что папа ничего не знает. Мы презентуем ему Марианну в качестве рождественского сюрприза. И, кто знает, может, у нас появится новая мачеха! Потому как старая порядком осточертела!

Серебристый голосок Златы удалился, и Милена осторожно приоткрыла дверцу. Что же, дочка надеется на то, что папа-президент затащит в койку эту француженку. Вернее, что эта француженка своими цепкими лапками утянет туда Делберта.

Милена усмехнулась. То, что Злата считает ее саму недалекой и даже туповатой, было Милене отлично известно. Милена знала, что на свете масса людей, которые намного умней ее. Например, Злата. Однако это не значило, что падчерица имеет право вмешиваться в ее личную жизнь. И тем более подстрекать Делберта к связи с этой француженкой.

– Где ты торчала? – раздался голос мужа, который явно был в плохом настроении.

Милена, подойдя к нему, поцеловала его в щеку и сняла с воротника черного пальто невидимую пылинку.

– Извини, милый, что заставила тебя ждать. Что, эти идиоты опять что-то отчебучили?

Она знала, что супруга можно очень просто отвлечь, задав ему вопрос об идиотах, причем не имело значения, кто подразумевался под этим эпитетом: политические противники, политические соратники, демократы, республиканцы, приверженцы Старой Ведьмы, противники Старой Ведьмы, муж Старой Ведьмы (и по совместительству бывший президент), дети Старой Ведьмы, внуки Старой Ведьмы или даже сама Старая Ведьма, иностранные лидеры, менеджеры строительной империи, некогда принадлежавшей Делберту, которой теперь управляет его старший сын, журналисты, пилоты «борта номер один» или просто-напросто избиратели Делберта, недовольные провалом его начинаний и фактом грозящего ему импичмента.

Муж, тотчас заметив, что она выглядит замечательно, пустился в сложные объяснения, что именно сделали эти идиоты. Милена знала, что главное в такой ситуации – давать ему выговориться, не перечить, время от времени вставлять односложные фразы, лучше даже междометия, выражающие изумление, негодование или, на худой конец, поощрение, и ни в коем случае не высказывать свое мнение и тем более не пускаться в абсолютно ненужные и столь опасные дискуссии.

Следуя за супругом по коридору, Милена внимала потоку брани, лившейся на головы – седые, темноволосые, лысые – этих идиотов. Они подошли к трапу, около которого стоял пилот. В лицо Милене ударил резкий, смешанный с дождем ветер.

Она заметила статного, коротко стриженного блондина – Грэга Догга, заместителя главы секретной службы, ответственной за охрану президента.

– Мистер президент, все в полном порядке! – доложил он, а Делберт в отеческой манере потрепал Грэга по плечу.

– Ну, за исключением этих идиотов, все в самом деле в порядке! Потому что у меня всегда все в порядке, запомните это! Недаром я – Делберт Грамп!

Милена знала: супруг не просто твердил эту фразу, а свято верил в то, что только что сказал. В своем представлении он был самым великим, удачливым и умным президентом Соединенных Штатов Америки – причем не только в прошлом и настоящем, но наверняка и на все времена в будущем.

– Так точно, сэр! – отрапортовал Догг, и Делберт пожал руку пилоту.

С другого конца вынырнула Злата, желавшая спускаться по трапу прямиком за своим отцом, но Милена, с доброй улыбкой встав у нее на пути, тихо (привычку говорить тихо она тоже переняла у Жаклин, которая никогда не повышала голос, а в случае конфликта, наоборот, его понижала: ведь прислушиваются не к тем, кто орет, а к тем, кто шепчет) проронила:

– Думаю, тебе надо позаботиться о твоих близнецах. Они ведь соскучились по мамочке, пока ты в течение всего перелета, бросив их, сидела с отцом…

И, оттеснив ее, взяла за руку неуклюже протиснувшегося сквозь напиравшую толпу свиты Тициана. Поцеловав сына в макушку, Милена рукой в черной перчатке поправила его непослушные длинные волосы и, прекрасно зная о неприязни отпрыска к журналистам, наверняка их поджидавшим (в этом он был полностью солидарен со своим отцом), произнесла по-герцословацки:

– Не бойся, нас ждет лимузин…

Злата навострила уши, стараясь понять, о чем же Милена говорит с сыном, однако по-герцословацки она не понимала, только немного по-сербски, и то толком не умея на нем говорить – ее мамаша в свое время не особенно утруждала себя тем, чтобы привить дочурке язык тех мест, откуда была сама родом.

Милена же, в противовес своей предшественнице, целенаправленно учила сына герцословацкому – она не сомневалась, что если он в Герцословакии и побывает, то только проездом, и что жить ему там точно не придется, однако хотела, чтобы ее ребенок свободно владел языком ее небольшой балканской родины.

Хотя бы для того, чтобы иметь возможность общаться с ним так, чтобы другие не понимали, о чем же они ведут беседу.

– Папа ужасно не любит, когда ты говоришь с ним на этом жутком языке этой бедной коммунистической страны! – ворчливо произнесла Злата. – Если журналисты пронюхают, то используют это против папы. Неужели это так сложно понять?

Муж уже спустился по лестнице и размашисто шагал к президентскому лимузину. Задерживаться еще больше было бы опасно – это могло бы стать причиной ненужных сплетен.

Хотя сплетен было и так предостаточно.

– Папа также ужасно не любит, когда за его спиной приглашают на семейные торжества тех, кто к семье не относится. Или ты уже начинаешь без его ведома готовить его к новой жене? Делберт, вне всяких сомнений, будет крайне этому рад! – пропела Милена и, сжав руку сына, одарила пилота мягкой улыбкой и стала элегантно спускаться по трапу.

Истошно подвывая, дул сильный порывистый ветер, предвестник надвигающегося на Флориду урагана. Длинные каштановые волосы Милены разметало по лицу, однако она была рада, что прозорливо отказалась от головного убора (хотя бы и элегантной шапочки а-ля Жаклин) – не хватало еще, чтобы тот, к вящей радости Златы, да и Лоретты тоже, сорвало резким порывом.

Они с сыном уселись в следовавший за президентским лимузин – Делберт не любил семейных выездов и считал, что жена и ребенок, а также прочие представители клана должны следовать позади него, президента, но никак не рядом и уж точно не впереди.

Впрочем, Милена и не настаивала на том, чтобы ехать в головном президентском лимузине. Ей были отлично известны повадки Делберта – в конце концов, она была замужем за этим человеком уже больше пятнадцати лет!

И иногда, и в последнее время все чаще, задумывалась о том, стоит ли игра свеч. И правильно ли она в свое время сделала, приняв его предложение стать его женой.

Милена искоса взглянула на сидевшего рядом с ней сына. Конечно, правильно. Потому что иначе бы у нее не было этого чуда – ее ребенка. А ради Тициана она была готова буквально на все.

Нет, даже и не буквально.

* * *

За окнами лимузина мелькали искаженные надвигающимся ураганом «Хиллари» пейзажи. Вообще-то на аэродроме Орландо их должен был забрать вертолет и доставить в поместье Делберта, но по причине отвратительной погоды секретная служба остановила свой выбор на лимузинах.

Милена снова взглянула на сына и, чувствия прилив нежности, взяла его за руку. Подросток, оторвав голову от комиксов, взглянул на нее и произнес:

– Ну, мама…

Впрочем, руку он не убрал, а Милена тихо вздохнула. Ведь, кажется, недавно она была беременной, потом в престижной частной нью-йоркской клинике при помощи кесарева сечения произвела на свет Тициана – и вот ему чуть больше двух месяцев назад исполнилось пятнадцать! Как же быстротечно время, а ведь кажется, она только вчера вышла замуж за Делберта…

Милена усмехнулась, припомнив пикантный факт, что на их свадьбе присутствовала Старая Ведьма, тогда заседавшая в Сенате от Нью-Йорка, и ее муженек, бывший президент. И, что удивительнее всего, Делберт и Старая Ведьма в то время приятельствовали. И еще пару лет назад дочурка Старой Ведьмы вместе со своим муженьком, сокурсником Джереми по Йелю, была в гостях у Златы.

Но теперь их пути разошлись – окончательно и бесповоротно. Милена снова ощутила гнев в отношении Старой Ведьмы. И как она только могла проиграть выборы и лишить ее, Милену, ее спокойной, тихой жизни супруги эксцентричного миллиардера?!

Нет, она сама уж точно не желала быть первой леди США и, узнав о желании супруга баллотироваться в президенты, сочла это очередной блажью. Она была уверена в том, что Делберт или откажется от этой затеи, или республиканцы просто не выдвинут его на этот пост. Ну, или, при самом неблагоприятном для нее раскладе, он с треском проиграет выборы.

Делберт не отказался от затеи, сумел, несмотря на все чинимые препятствия, добиться номинации со стороны сопротивлявшихся республиканцев, а затем выиграл выборы, посрамив уже видавшую себя властительницей Белого дома Старую Ведьму.

– Мама, – произнес ее сын Тициан по-герцословацки, снимая наушники, – а можно мы с тобой снова переедем в Нью-Йорк?

Милена вздохнула, она знала, что сыну претит жизнь в Белом доме, что ему хочется вернуться в прежнюю школу и возобновить отношения с друзьями.

– Подобные решения принимает папа, – ответила она и потрепала сына по голове. Все же, несмотря на то что он внешне похож на Делберта, на молодого Делберта, который был привлекательным мужчиной, а не на Делберта нынешнего, являвшегося карикатурной, причем не только в политическом плане фигурой, Тициан характером отличался от мужа, а также от двух своих старших единокровных братьев, сыновей Делберта от этой несносной югославки.

Если бы было иначе, Милена наверняка отказалась бы от сына. Женщина усмехнулась – нет, своего ребенка она бы не бросила ни при каком раскладе, однако она бы с трудом вынесла, если бы он темпераментом пошел в Делберта.

Странно, но ведь она когда-то любила Делберта… Впрочем, не надо врать самой себе – его она никогда не любила, однако ей были приятны ухаживания американского миллиардера, тогда еще вполне статного симпатичного мужчины средних лет.

– И почему все решает папа? – произнес сын и, вздохнув, нацепил наушники и углубился в свои комиксы.

Действительно, почему? В последние годы Милена все чаще и чаще ловила себя на мысли, что жизнь с Делбертом становится невыносимой. Менялась и она сама – в конце концов, минувшей весной ей исполнилось уже сорок семь. Да и Делберт, всегда обладавший импульсивным темпераментом, с годами делался все невыносимей.

Просто невыносимым.

И она все чаще и чаще задумывалась о разводе. Ее утешала мысль о том, что у нее имелись кое-какие собственные накопления – ведь некогда она была моделью пусть и не первого разряда, но, во всяком случае, второго. Что позволило ей заработать и отложить на «черный день» приличную сумму.

Хотя сейчас она в год на туфли тратила больше, чем лежало у нее на банковском счету, о существовании которого Делберт, кажется, не имел представления.

Но ведь имелась еще и банковская ячейка с драгоценностями, подаренными Делбертом, и это ее утешало. Десять миллионов – это было уже что-то. Ведь, согласно брачному договору, в случае развода она не получит ничего.

Ровным счетом ничего.

Однако там ничего не было сказано о том, что она обязана вернуть презенты мужа. Милена даже осторожно навела справки у адвоката, и тот ей подтвердил, что драгоценности, по всей видимости, являются ее полновластной собственностью. Однако Милена предпочла хранить их вне их роскошного пентхауса – для того, чтобы Делберт не смог их у нее забрать.

И ведь все это было еще до того, как мужа избрали президентом. После его переезда в Белый дом все стало намного сложнее. Ему требовалась жена, пусть и иностранка, пусть и родом из некогда коммунистической Герцословакии, пусть и говорившая по-английски с явным акцентом.

Однако если она пожелает от него уйти, Делберт ее просто уничтожит. Раньше бы, быть может, отпустил с миром, взяв себе в жены новую молодую модель или актрису. Но теперь, с учетом рекордно низких рейтингов популярности Делберта, ему не был нужен еще один скандал, на этот раз в собственном семействе. Тем более меньше чем за два года до перевыборов и за год до начала новой президентской кампании.

И если этого не миновать, то Делберт сделает все, чтобы отомстить ей за развод и связанные с этим хамские комментарии оппозиционно настроенной прессы. И не только оставит ее без гроша, но и лишит сына.

А этого Милена допустить никак не могла. Поэтому ни о каком разводе не могло быть и речи. Поэтому Милена страстно желала, чтобы муж проиграл перевыборы через два года. И тогда, быть может, она сможет получить свободу…

А что, если он и их снова выиграет?

Ведь и в прошлый раз все были уверены, что Старая Ведьма играючи обойдет Делберта и просто разгромит его на выборах в пух и прах. А в итоге она сама оказалась посрамленной. И, несмотря на то что сейчас большая часть американцев высказывала свое недовольство политикой Делберта, имелись люди, причем весьма многочисленные, для которых Делберт был кумиром.

И Милена знала: обладая необыкновенным даром красноречия и черной харизмой, супруг умел убеждать людей. Поэтому она исходила из того, что он, подобно птице Феникс, возродится из пепла, как и в случае со Старой Ведьмой, устроит грандиозную перевыборную кампанию, изваляет всех противников в грязи – и выйдет из президентской гонки победителем.

И это будет означать, что ей грозят новые четыре года в Белом доме.

А вот если бы Делберт вдруг умер…

* * *

Лимузин тряхнуло на повороте, и Милена искоса взглянула на сына. Делберт исходит из того, что Тициан рано или поздно также станет президентом. Когда супруг выдавал подобное, она благоразумно молчала, понимая, что спорить с Делбертом – себе дороже.

Однако она была готова приложить все усилия, чтобы подобное никогда не случилось. И не потому, что Тициан был бы плохим президентом – в конце концов, его отец был президентом отвратительным, во всяком случае, если верить всем этим оппозиционным опросам общественного мнения и комментариям либеральных журналистов.

Просто Милена считала, что это не то поприще, к которому Тициан стремится и на котором бы мог реализовать свой огромный потенциал. Потому как быть властителем Белого дома – что может быть скучнее и неинтереснее?!

Однако муж в последнее время все чаще и чаще, даже во время различного рода официальных мероприятий и своих многочисленных интервью вдруг ни с того ни с сего принимался рассуждать о том, какой способный мальчик его младший сын и что он наверняка пойдет по стопам своего гениального отца и также станет президентом.

Милена в который раз поймала себя на мысли: а что, если бы Делберт умер…

В самом деле, что? Его бы похоронили с президентскими почестями, его бы место занял вице-президент, это ничтожество с благородными сединами, а она сама и Тициан вдруг оказались бы свободны.

Милена стала мечтательно раздумывать о том, что бы она предприняла вместе с сыном, если бы муж вдруг скончался. Они бы отправились в кругосветное путешествие, только они вдвоем – мать и сын. Они бы посетили все те места, в которых ей удалось побывать раньше, в прежней жизни, и в которых Тициан никогда не был – и посещение которых для Делберта было, разумеется, просто-напросто идиотично.

Они бы снова переехали в Нью-Йорк и смогли наслаждаться нормальной, пусть и крайне привилегированной жизнью. И о ней как о вдове президента рано или поздно (причем скорее рано, чем поздно) забыли, оставив в покое и ее саму, и подрастающего сына. Кто знает, быть может, она бы даже нашла человека, за которого вышла бы замуж – или, по крайней мере, который бы занял место Делберта в ее постели. Той самой постели, в которой Делберт в последние годы бывал все реже и реже.

Если вообще бывал.

Милена отметила, что они подъезжают. Ее глазам открылась панорама колоссального, похожего на вычурный французский замок поместья. Она не любила это помпезное строение со множеством комнат, золоченой мебелью, мраморными полами и фресками на потолках. Отчего-то все это напоминало ей шикарный бордель, но доводить это до сведения Делберта она не намеревалась: в конце концов, поместье было обставлено исключительно с учетом его желаний.

Милена вдруг поймала себя на мысли, что выбирает себе наряд для похорон Делберта. И у нее имелся образец для подражания – Жаклин, которой тоже пришлось участвовать в погребении мужа-президента.

Только все дело в том, что Делберт умирать явно не намеревался. Хоть ему и было семьдесят, и он вел явно не самый здоровый образ жизни, здоровье у него было отменное, и он с лихвой мог протянуть еще лет двадцать, если не все тридцать. Его отец умер в возрасте девяноста трех, а дед вообще дотянул до ста одного. И Делберт в своей обычной хвастливой манере заявлял, что он станет тем самым представителем семейства Грампов, который проживет дольше всех.

Это значило, что он намеревался прожить еще по крайней мере тридцать два года. Милена с ужасом осознала, что если это намерение мужа осуществится, то ей самой будет на момент его кончины… Почти восемьдесят!

Нет, тогда начинать новую жизнь будет решительно поздно. Конечно, человек предполагает, а бог располагает, однако Милена, как и Делберт, была уверена в том, что супруг-президент протянет еще немало лет.

Но ведь существуют еще и несчастные случаи, например, на поле для гольфа, играть в который обожал супруг.

Наконец, американских президентов время от времени убивали… Милена поразмыслила и пришла к выводу, что последним, кто пал жертвой убийцы или, не исключено, даже нескольких убийц (официальной версии мало кто верил), был супруг Жаклин, президент Кеннеди.

Потом на президентов время от времени устраивали покушения, самое серьезное из которых произошло с президентом Рейганом, раненным сумасшедшим поклонником Джуди Фостер. Но это тоже было в самом начале восьмидесятых.

И с тех пор никаких покушений на президентов не было да и быть не могло – Милена знала, что секретная служба отлично справлялась со своими обязанностями.

Но ведь никогда не знаешь, где тебя поджидает смерть. И не исключено, что в этот самый момент, когда президентский кортеж въезжал на территорию флоридского поместья Делберта, которое он провозгласил «Зимним Белым домом», некто замышлял убийство хозяина этого самого «Зимнего Белого дома».

Милена практически силой заставила себя не думать о подобных глупостях. Уж если кто-то и намеревается убить Делберта, то явно не здесь, в «Зимнем Белом доме», который охранялся не хуже, а, кажется, даже лучше настоящего Белого дома. Так что если этому и суждено было произойти, то не здесь и не сейчас – потому как даже убийцы президентов с большим почтением относятся к надвигающимся ураганам.

* * *

Лимузин затормозил перед величественной мраморной лестницей, и один из сотрудников секретной службы, выждав, когда Делберта сопроводят в холл, распахнул дверцу.

Милена шагнула наружу и подняла голову, несмотря на то что Вашингтон они покинули около полудня, поместье тонуло в стремительно сгущавшемся сумраке. И дело было даже не в том, что был конец декабря и один из самых коротких дней в году. Надвигавшийся ураган накрыл весь штат Флорида колпаком, и Милена вдруг ощутила страх.

А что, если ураган будет такой силы, что он повредит их поместье? Нет, глупости, замок Делберта снесет разве что ядерный удар, а, несмотря на напряженные и крайне нервические отношения с коварными русскими, такой вариант полностью исключался.

– Мэм, прошу вас, не задерживайтесь, проходите в дом! – вежливо, но безапелляционно произнес агент секретной службы. Милена взяла за руку сына и направилась в гигантский холл поместья.

Войдя в холл, она увидела, что супруг просматривает папку с документами, которую держал перед ним один из помощников. Около него стояла облаченная во все темное постная особа непонятного возраста – это была Хантер Рогофф, управляющая «Грамп-холлом». У этой женщины всегда было одно и то же выражение лица – абсолютно индифферентное. Милена всегда считала, что от Хантер веет могилой, однако работу свою та выполняла безукоризненно.

– Парню шестнадцатый год пошел, а ты все еще водишь его за ручку, как ребеночка! Запомни, я не допущу никакого обабливания! Потому что он – Грамп, а все Грампы – мужики. Мне не нужны все эти либеральные сюсюканья! В пятнадцать я заработал свой первый миллион!

– Просто когда тебе было пятнадцать, умер твой дедушка и оставил тебе миллион в наследство! – пробормотал сын, однако так, чтобы отец его не услышал.

Милена качнула головой, давая Тициану знак, что спорить с Делбертом не имеет смысла – тот и так был явно на взводе.

Супруг, к счастью, не услышавший комментария сына, в раздражении оттолкнул от себя папку с документами и, не соизволив даже взглянуть на жену и сына, скинул на услужливые руки Хантер Рогофф пальто.

– Эти идиоты! Почему я окружен исключительно идиотами? Если бы все делали, что я велю, наша великая страна давно бы вернулась на прежнюю позицию мирового лидера!

Тициан явно намеревался сказать что-то полемичное, но Милена сжала его руку и снова качнула головой. Сын, выпятив нижнюю губу (вылитый отец!), промолчал.

Громко хохоча, в холл вошел стилист президента, Луи-Огюст. Он тотчас бросился к своему подопечному:

– Ах, месье президент, этот противный ветер растрепал ваши чудесные волосы! Позвольте мне, месье президент!

Милена чуть заметно (насколько позволяли инъекции ботокса) скривилась – она невооруженным глазом видела, что этот не особо талантливый субъект наглым образом копировал стиль и манеру поведения одного воистину гениального человека, единственного хорошего, ныне, правда, уже покойного друга Милены, который когда-то и помог ей начать карьеру модели.

Делберт безропотно вручил себя заботам стилиста, который, вытащив из своего чемоданчика расческу и бутылочку лака для волос, стал колдовать над прической президента.

– К ужину соберется вся семья! – произнес Делберт, так и не посмотрев на Милену.

– Вся семья и так в сборе, – заметила она тихо, на что муж злобно ответил:

– Твоя, дорогая моя, быть может, в самом деле в сборе. Но не моя! Приедут Делберт и Уинстон. А также Эйприл с Шэрон.

Делберт был старшим, а Уинстон – младшим сыном от брака с ужасной югославкой: обоим было уже порядком за тридцать. Эйприл являлась второй дочерью Делберта от брака с Шэрон, голливудской актрисой. Шэрон, в отличие от ужасной югославки, была особой весьма сносной, относившейся к Милене как к предмету обстановки, потому что предпочитала всегда говорить только об одном: о себе, своей карьере и интригах голливудских боссов, упорно не желающих распознать ее актерский талант и сделать из нее «звезду».

– Джереми тоже подлетит, – произнесла серебряным голоском Злата, появляясь вместе с нянькой, которая несла на руках двух прелестных заспанных близнецов. – И мама приедет. Ты ведь не против, папочка?

Милена сжала кулаки. Неужели эта ужасная югославка тоже заявится сюда? И Злата, эта интриганочка, конечно же, уже все устроив, теперь испрашивала у отца разрешения, прекрасно зная, что он его даст.

А вот у нее, своей мачехи и номинальной хозяйки поместья, Злата спросить разрешения так и не удосужилась.

– Ясна тоже приедет? – произнес Делберт. – Отлично!

Злата, повернувшись к Милене, пропела:

– Ты ведь не против, милая моя?

Конечно, Милена была против, да еще как, однако она понимала, что теперь не может возразить.

– Разве мое мнение имеет значение, если Делберт сказал «да»? – ответила в тон ей Милена, и Злата скривилась.

Милена же сладко заметила:

– Твоя матушка прибудет одна или вместе со своим новым мужем? Ах, извини, как я могла запамятовать: она с ним уже развелась. Однако там ведь имелся этот манекенщик, ее любовник… Нет, постой, она его выгнала после того, как застукала в постели со своим же шофером…

Злата, хмурясь, заявила:

– Мама прибудет одна!

Делберт же, сопровождаемый Хантер Рогофф, тем временем принимал подобострастные приветствия от выстроившихся длинной шеренгой слуг – Милена же, подобный смехотворный ритуал ненавидевшая, проскользнула к спрятанному в глубине холла лифту. Наконец-то она могла принять ванну и прийти в себя!

Когда дверцы лифта закрылись, оставив ее с сыном наедине среди хрусталя, позолоты и мрамора, Тициан произнес:

– Папа явно не в настроении…

Милена, потрепав сына по голове, заметила:

– Поэтому прошу, не перечь ему и не заводи его намеренно.

Сын, столь же упрямый, как и отец, пожал плечами.

– Но ведь я не виноват, что папа постоянно искажает факты. Впрочем, он всегда их искажает. Иначе бы он не был Делбертом Грампом, пятьдесят четвертым президентом США.

Милена, быстро нажав кнопку экстренной остановки, привлекла к себе сына и перешла с английского на герцословацкий:

– Мой мальчик, запомни, что мы обязаны твоему отцу всем. Он человек своеобразный, однако не стоит его злить.

– Мама, а ты с ним счастлива? – спросил вдруг Тициан, и Милена внезапно ощутила, что к глазам подкатили горячие слезы. Нет, она не имела права расплакаться, только не сейчас, только не при сыне, только не от этого вопроса…

Сын, обняв Милену, зашептал:

– Мамочка, не плачь, прошу тебя! Я тоже его ненавижу, хотя в то же время люблю. Он ведь все же мой отец… Однако он ужасный человек. Он не ценит тебя, абсолютно не ценит! Думаешь, я не знаю, как он пристает к своим симпатичным помощницам и щиплет за задницы юных официанток. И это на приемах, когда ты стоишь в метре от него!