bannerbannerbanner
Свободные ассоциации. Метод и процесс

Антон Крис
Свободные ассоциации. Метод и процесс

Глава 2
Многообразие свободных ассоциаций

Возможно, читатель уже понял, что я использую термин «свободные ассоциации» в различных значениях. Свободные ассоциации, прежде всего, представляют собой выраженние разнообразных аспектов последовательностей мыслей, чувств, желаний, ощущений и образов, которые появляются в настоящий момент или приходят из прошлого опыта. Таким образом, основными характеристиками свободных ассоциаций являются последовательная связность и свобода от организующего влияния установок, принадлежащих сознательной волевой сфере. Вместе с тем отметим, что аналогичное качество последовательной связности психической деятельности свойственно и для психической активности в обыденной жизни (Lewin, 1955, р. 274–281). Приведу небольшой пример. Однажды весной, в ту пору, когда вопрос о выборе профессии психоаналитика был все еще для меня открыт, я должен был выполнить некоторую работу в саду – подрезать ветки деревьев. Работая, я погрузился в размышления о психоанализе и о том, что именно приносит пользу в лечении, основанном на разговоре. Я не принял все эти мысли слишком близко к сердцу и, кажется, довольно быстро совершенно забыл о них. Однако примерно пятнадцать минут спустя мне в голову пришли строки из известного стихотворения «Нарциссы»:

 
Так, на кушетке отдыхая,
В раздумье или скуку погружен,
Сиянье их соцветий вспоминаю,
И одиночества проходит сон[4].
 

Для меня вдруг стало совершенно ясно, что я вновь таким вот образом вернулся к теме, недавно занимавшей мои мысли. С приятным удивлением я заметил, что между именем поэта – Вордсворт[5] – и вопросом, послужившим отправной точкой моих размышлений, существует явная связь. Вслед за этим вся последовательность событий предстала передо мной как единое целое, и я расценил это как положительный ответ на мой вопрос.

Для меня «свободные ассоциации» или просто «ассоциации» в психоанализе означают последовательность мыслей, чувств, образов и воспоминаний. В моем примере к ассоциациям относятся не только очевидные элементы содержания моих мыслей, но также и формы, в которых выразились сомнение и позитивный ответ, желание и нежелание привлечь внимание к волновавшему меня вопросу. «Свободное ассоциирование» (я использовал данное выражение вместо глагольной конструкции «свободно ассоциировать» просто потому, что оно больше соответствует моим лингвистическим предпочтениям) представляет собой внешнее выражение внутренней активности, благодаря которой выстроилась данная последовательность. «Метод свободных ассоциаций» подразумевает участие двух людей, которые пытаются использовать эту активность в аналитической ситуации. Применение этого метода в течение длительного времени в анализе запускает «процесс свободных ассоциаций».

Слово «свободные» во всех этих терминах означает отсутствие сознательного управления. Вместе с тем я использую словосочетания «свобода ассоциаций» или «свобода свободных ассоциаций», когда хочу сказать об отсутствии сдерживающих моментов со стороны бессознательного (моментов сопротивления). Например, я склонен расценивать свободу ассоциаций как важную черту клинической ситуации, но в большей степени как критерий прогресса в лечении.

С этими терминами тесно связано неявное представление об организующем влиянии на свободные ассоциации бессознательных или предсознательных детерминант, определяющих значимый смысловой аспект ассоциаций. Я полагаю, что процесс свободных ассоциаций существенно обогащает возможность осознаваемого понимания. В этом состоит один из аспектов инсайта.

Описывая разнообразие проявлений свободных ассоциаций, я остаюсь на позициях клинициста, практикующего психоанализ. Прежде всего, я обращаю внимание на изменения форм экспрессии пациента, качества или функций ассоциаций в аналитическом процессе. Эта глава посвящена главным образом форме, стилю и способам выражения свободных ассоциаций. О функциях свободных ассоциаций я скажу в следующей главе. Ниже я приведу два примера детерминации свободных ассоциаций одним-единственным фактором.

Есть важный распространенный тип аналитических сессий, отличительной особенностью которых является некое общее для пациента и аналитика заключение, которое можно было бы обозначить так: «Теперь мы понимаем, что произошло вчера». Иногда пациент с самого начала знает, что именно его волнует в связи с неким событием прошлого дня. Однако чаще всего он ощущает только смутное беспокойство, которое концентрируется на некотором материале, появившемся на данной сессии. Только после разбора всего материла становится понятен источник этого беспокойства. Например, ассоциации пациента, молодого мужчины, содержащие сообщение о его сновидении, явно указывали на его занятия мастурбацией минувшим днем. Я пришел к выводу, что пациент, должно быть, опасался того, что он повредит свой пенис. Когда я сообщил ему о своем предположении, он вспомнил об этом страхе, и его беспокойство исчезло.

В другом примере такого рода сессий работа переходит на несколько более глубокий уровень. Пациент был вне себя от злости на жену, которая по ошибке купила билеты не на ту бейсбольную игру. Его ассоциации привели нас к воспоминаниям о времени, когда он, 10-летний мальчик, был серьезно болен и не вставал с постели.

В то время его надежды на то, что он когда-нибудь вырастет и станет настоящим мужчиной, поддерживались главным образом репортажами с бейсбольных матчей, которые он слушал по радио. В его ассоциациях обнаружились важные связи: от рассуждений о вспышке гнева он перешел к воспоминаниям о том значении, которое когда-то имел для него бейсбол; он также осознал, что ярость по отношению к жене была вызвана его ожившими воспоминаниями о том времени, когда он чувствовал себя крайне беспомощным, был подавлен страхом смерти и боязнью осложнений из-за своей болезни.

В приведенных выше примерах без труда можно заметить, что свободные ассоциации служат целям анализа. Они являются тем средством, которое помогает пациенту полностью выразить мысли и чувства (в данных примерах связанные с событием предыдущего дня). Во втором примере появление в ассоциациях воспоминания о страхах, пережитых пациентом в прошлом и существенно поколебавшим в то время и без того уже шаткую самооценку, предотвратило долговременный разрыв в течении его мыслей и чувств, направив их в новое русло.

Сессии в этих примерах можно отнести к определенной подгруппе: для них характерно наличие единственной детерминанты свободных ассоциаций. К другой подгруппе данного типа могут быть отнесены сессии, на которых пациент рассказывает о сновидении, о предстоящих важных событиях в его жизни или о перерывах в анализе.

Такой способ классификации свободных ассоциаций построен по основанию их связи с реальными событиями, которые, собственно, и определяют их развитие. К источникам таких ассоциаций могут относиться (как это видно в приведенных примерах) волнующий пациента неосознаваемый им вопрос или страх, затерявшийся в глубоких пластах памяти, или тлеющий огонек личной обиды, вновь разгоревшийся в анализе в результате переживания умеренной фрустрации. Однако свободные ассоциации могут быть детерминированы и внутренним конфликтом пациента, причем разными аспектами конфликта в разное время. В других случаях свободные ассоциации организованы вокруг опыта прошлых отношений, который появился в процессе свободных ассоциаций как перенос. Форма свободных ассоциаций может быть детерминирована и устойчивыми чертами характера пациента, что указывает порой на особенности нарушения его развития (например: Kris, 1979). Однако в большинстве случаев события аналитического сеанса испытывают влияние множества разнообразных факторов, и ход свободных ассоциаций обычно определяется некой равнодействующей их векторов.

Нередко во время сессии аналитик обнаруживает себя перед дилеммой, вызывающей у него явное напряжение: сконцентрировать свое внимание на результирующей разных детерминант ассоциаций пациента или постараться учесть их все. Решение этой дилеммы в данной конкретной ситуации на данной конкретной сессии всегда будет зависеть от характера взаимодействия двух субъективных миров, вовлеченных в совместную работу: миров пациента и аналитика.

Конечно, в двух приведенных выше примерах аналитических сессий отсутствуют явные признаки переноса, а взаимодействие между пациентом и аналитиком протекает в духе сотрудничества, тем не менее нечто подобное может происходить и в контексте интенсивных реакций переноса. Независимо от доминирующей темы переноса на том или ином этапе анализа какое-то конкретное событие может привлечь все аффективное внимание пациента, став, таким образом, главной детерминантой его ассоциаций.

Приведу в некотором смысле исключительный пример, в котором сочетаются интенсивность реакций переноса и влияние актуального события. Молодой человек на втором году анализа стал проявлять все более нарастающие раздражительность и тревогу. Он все время перебивал сам себя. Даже легкий признак уменьшения внутреннего напряжения и намек на свободу самовыражения моментально вызывал у него исполненный враждебности вопрос к аналитику, или же он начинал демонстрировать свое недовольство анализом. Несколько лет спустя мы достигли некоторых успехов в проработке его страхов, появлявшихся на разных этапах его развития и связанных с его отношениями с обоими родителями, особенно с отцом. Однако на том этапе анализа, с которого я начал свой пример, мне были неизвестны корни его реакций переноса. То немногое, что удавалось мне сказать, казалось, не приносило ему облегчения. Складывалось впечатление, что он просто не справляется с работой в анализе, или, по крайней мере, с работой с данным аналитиком.

 

Однажды он позвонил мне между сессиями и сказал, что его любимый дядя неожиданно скончался. После этого наши отношения, как прежде, стали благожелательны, дружелюбны и проникнуты духом сотрудничества, тогда как пугающий и враждебный перенос, казалось, на какое-то время исчез. Ассоциации разворачивались вокруг связанных с утратой оплакивания и воспоминаний. Любовь к умершему дяде теперь была адресована мне. Моя персона и образ дяди оказались соединены в ассоциациях пациента. Дядя и я были представлены в его ассоциациях как помогающие, поддерживающие фигуры, что контрастировало с родительскими фигурами, отношения с которыми для пациента были фрустрирующими. Негативный перенос, впрочем, вскоре вернулся, но больше уже никогда не угрожал разрушить анализ, хотя порой достигал такой интенсивности, с которой мне не приходилось сталкивался ни до, ни после.

Не всегда между свободными ассоциациями и внешними событиями обязательно есть связь, как это было показано в приведенных выше примерах. Не всегда ассоциации что-то проясняют или помогают увидеть то, что раньше ускользало от внимания. Был ли такой анализ, в котором свободные ассоциации не претерпевали бы разрывов из-за желания пациента вызвать восхищение у своего аналитика, из-за жажды мести или конфронтации с аналитиком? Какой аналитик не находил подтверждения правильности своей догадки о транс-ферентной враждебности пациента в тех яростных атаках на его слова (оправдываемых стремлением к лучшему пониманию), немедленно следовавших после попытки осторожно подвести пациента к осознанию его собственной враждебности? В подобных ситуациях смысл передается не в явном содержании ассоциаций, а скорее через их форму, которая зависит от того, как пациент пользуется выразительными средствами языка.

С другой стороны, свободные ассоциации, конечно же, не ограничены одной лишь вербальной сферой (Kanzer, 1958, 1961). Свободные ассоциации могут продолжаться по-разному: в рутинных интеракциях при обсуждении вопросов расписания сеансов и гонорара; в поведении пациента в самом начале и конце сеанса; в его позе и движениях на кушетке; во внешнем виде, в манере одеваться; в том, где он оставляет пальто или кладет свою записную книжку, в интонациях, темпе ассоциаций, а также во многом другом. Кроме того, и в вербальной сфере смысл может передаваться сменой разнообразных форм экспрессии. На сессии пациент может говорить или хранить молчание, он может сосредоточить внимание на недавних событиях, происшедших вне стен кабинета аналитика, или вспоминать о недавних переживаниях, задавать вопросы или читать лекцию, может излагать свои мысли или говорить об эмоциях, и т. д. В моем представлении все это является проявлениями разнообразия свободных ассоциаций.

Мы видим, насколько широк спектр возможных способов выражения свободных ассоциаций, однако для данного конкретного пациента эта вариативность не бесконечна и находится в определенных рамках. В процессе анализа те или иные способы появляются чаще других и принимают устойчивый характер, порой они становятся своего рода «стенографическими знаками» в коммуникациях между пациентом и аналитиком. Это вовсе не означает, что ассоциации пациента не могут найти для себя новые пути и формы по мере продолжения анализа. В качестве очевидного примера упомяну пациентов, которые в начале анализа относятся к сновидениям как к чему-то очень личному и сокровенному. Хотя они и рассказывают иногда на сессиях о явном содержании своих сновидений, но они либо не могут, либо не хотят позволить аналитику приблизиться к их скрытому смыслу. Однако по мере углубления аналитической работы они включают свои сновидения в процесс свободного ассоциирования.

Если одна группа детерминирующих факторов, несомненно, связана с пациентом, то другая – с аналитиком. Возвращаясь к упомянутой ранее теме различий между аналитиками, можно было бы добавить, что эти различия, проявляются также в том, какие именно ассоциации (по форме и содержанию) оказываются более информативными для того или иного аналитика, что, в свою очередь, неизбежно оказывает влияние на предпочтение пациентом тех или иных форм выражения свободных ассоциаций.

Конечно, мы можем систематизировать это разнообразие свободных ассоциаций, выбрав за основание некую произвольную совокупность их детерминант. При этом временной интервал может быть любым: часть сессии или некоторая последовательность сессий, или более продолжительный период анализа, охватывающий несколько недель или месяцев. Чем больше выбранный временной интервал, тем больше разнообразие форм свободных ассоциаций. Такая систематизация будет отражать некоторые теоретические взгляды аналитика, которым он следует более или менее явно.

Я не собираюсь здесь подробно развивать идею классификации свободных ассоциаций или разрабатывать их типологию. Я хотел бы только отметить, что у аналитика порой возникает потребность в систематизации свободных ассоциаций пациента. Я пытался объяснить свое понимание терминов, а также указать на множественность аспектов и разнообразие свободных ассоциаций. В мои планы не входит обсуждение того, как именно аналитики отбирают материал из потока свободных ассоциаций и дальше работают с ним. Рассмотрение этой важной темы выходит за рамки данной работы.

Глава 3
Функции свободных ассоциаций

Психоанализ сам по себе не создает свободных ассоциаций. Параметры психоаналитической ситуации задают условия, благодаря которым обычный процесс ассоциирования претерпевает изменения в сторону большей свободы от сознательного контроля. На психоаналитическом сеансе фокус внимания пациента смещается с внешних событий на внутренний мир. На смену беззвучному внутреннему монологу приходят слова, произносимые вслух. Рамки анализа определяют также и развитие взаимоотношений между пациентом и аналитиком, которые направлены на поддержание свободных ассоциаций пациента, благодаря чему достигается решение терапевтических задач.

С такого угла зрения психоанализ может показаться невозможным предприятием любому, кто на личном опыте не убедился в неоспоримой эффективности описываемой техники. В этой главе я коснусь вопроса функций метода свободных ассоциаций, который призван обеспечивать достижение поставленных в анализе целей.

Для описания функций я привлекаю некоторые формулировки (порой имеющие между собой нечто общее), основанные на характеристиках желаемых последствий применения данного метода. Эти следствия представляют собой цели психоаналитической техники или терапевтического аспекта психоанализа, главным принципом которых является увеличение свободы ассоциаций. C этой точки зрения, свободные ассоциации предназначены для того, чтобы сделать бессознательное осознаваемым; вспомнить то, что было забыто; вновь обрести утраченный опыт; завершить процесс скорби; сделать явным содержание внутреннего конфликта; развить дискурс того, что прежде находилось в психике в свернутом, сжатом виде; облечь в слова мысли и чувства; разобраться с путаницей, а также вернуть пациенту способность ориентироваться в своем внутреннем мире и отношениях с людьми. Каждая из этих функций, как и любая другая, может послужить аналитику основанием для систематизации свободных ассоциаций.

Я считаю, что особое значение имеет некий общий для всех перечисленных функций аспект, а именно развитие непрерывности. Я имею в виду непрерывность экспрессии, мыслей, эмоций, ощущений, воспоминаний, самовосприятия, личной истории, взаимодействия с окружающей средой и т. д. Когда в первой главе я приводил описание психопатологии с точки зрения свободных ассоциаций, я подразумевал нарушение связности процессов, протекающих в этих областях. Метод свободных ассоциаций помогает обнаружить нарушение связности. Признаком этих нарушений служит ограничение или исчезновение свободы в ассоциациях пациента.

Перечисленные здесь функции свободных ассоциаций упомянуты в предыдущей главе в примере двух сессий, в которых доминировала тема события минувшего дня, вызвавшего серьезное беспокойство у пациента. Во втором примере из-за ошибки жены пациента при покупке билетов на бейсбольный матч ожили его бессознательные воспоминания о страхах и нарциссической ране, связанные с болезнью в детстве. Осознание пациентом своих страхов и возникновение воспоминаний произошло на сессии следующего дня благодаря словам и чувствам, появившимся в ходе свободных ассоциаций. Через свободные ассоциации к пациенту вернулось утраченное ранее переживание: он помнил о факте своей болезни в детстве, но чувства, вызванные этой ситуацией, были забыты. Это не только помогло лучше понять его реакцию на ситуацию минувшего дня, но также позволило ему больше узнать о своем внутреннем мире и об отношениях с женой.

Наверное, стоит обратить внимание на то, что в этом случае внутренний конфликт пациента не стал более понятным. На данном этапе анализа нам все еще было мало известно о мотивах вытеснения пациентом страхов и переживаний, связанных с его нарциссической раной. У нас была верная догадка, что вспышка ярости по отношению к жене была одним из проявлений его прежних чувств гнева в отношении матери. Мы также думали, что эта ярость была связана и с другими, более ранними нарциссическими ранами пациента, а не только с эпизодом его болезни в возрасте 10 лет, когда он случайно услышал слова матери, пересказывавшей кому-то слова доктора, выразившего опасения, что у мальчика могут быть осложнения после болезни или он может даже умереть. Однако построение догадок – неважно, до какой степени верных, – принадлежащих пациенту или аналитику, и процесс свободного ассоциирования весьма различаются. Приходится признать, что это вновь обретенное переживание, составляющее наряду с прочим основание его амбивалентного отношения к жене – конфликта между чувствами любви и обидой, – осталось не проясненным. Пример молодого человека, который боялся, что он может повредить свой пенис, демонстрирует нам нечто совершенно иное. Этот молодой мужчина, чей бездетный брак завершился, к его огорчению, разводом, был весьма сексуально активным как с женщинами, так и в мастурбации. Он очень переживал по поводу своей, как он считал, ненасытной сексуальности, а также из-за неудач в социализации и в личных отношениях. Мастурбация всегда вызывала в нем амбивалентные чувства: она была источником удовольствия, но также и доказательством его незрелости, одиночества и недостатка самоконтроля. Где-то на задворках его Я, слишком отдаленных, чтобы попасть в сферу осознавания, затаилось убеждение в том, что в разрушении хороших отношений, которые когда-то в детстве были между ним и матерью, повинна его детская сексуальность.

Сессия, о которой мы говорили, состоялась в начале сентября, после моего возвращения из отпуска. За день до этого пациент думал о злости, которую он испытывал ко мне, он связал свои чувства с перерывом в анализе. Он начал сессию в весьма воинственном духе и затем стал размышлять об истоках своей задиристости. Он был разочарован тем, что я не помог ему разобраться в неудаче, постигшей его в отношениях с последней подругой, после чего вспомнил о другой женщине, которая удерживала их отношения в некоторых границах и уехала из города на выходные, чтобы навестить своих родителей. Затем он стал вспоминать о своей бывшей жене. Наконец, в его словах стало угадываться чувство одиночества, которое он испытывал из-за разлуки с этой женщиной. Далее он вспомнил еще одну женщину, отношения с которой положили конец отношениям с другой женщиной, о чем он впоследствии жалел. Он посетовал, что не является, как он говорил, секс-машиной, «хитом сезона»[6]. Затем он попытался успокоить себя, вспомнил, что женщины обращали на него внимание, что он был желанным для нескольких женщин. Он упомянул также о случаях, когда он отвергал женщин, заметил, что теперь он чувствует себя более уверенно, в большей безопасности, чем прежде. Однако он тут же добавил, что этому улучшению он обязан не столько аналитической работе, сколько его отношениям с одной женщиной. Его речь стала неуверенной, он начал запинаться. Он говорил о своей депрессии, а также вкратце отметил чувства, которые он постоянно испытывает. После этого он попросил о помощи: «Вы можете сказать что-нибудь?» Я спросил, что именно его интересует. Он ответил, что для него важно знать, согласен я или нет с тем, что он сказал, и добавил, что у него такое чувство, будто он на этой сессии израсходовал весь запас «топлива».

 

Я сказал, что он, кажется, скучал и обо мне. Раздосадованный, он ответил, что я продолжаю отсутствовать, когда храню молчание. Потом он продолжил, рассказав о неприятностях на работе. Затем пришла очередь воспоминаний о неудаче с некой женщиной, которая не была достаточно привлекательной. Вскоре его мысли вернулись к женщине, с которой он поддерживал отношения в настоящее время, и он сказал о своем желании, чтобы она занялась с ним оральным сексом. После он вспомнил о сновидении, которое видел прошлой ночью. Он не был уверен, было ли это сновидение причиной его пробуждения, или он проснулся после какого-то другого. В качестве вступления он упомянул о двух проблемах, связанных с его машиной: оторвавшаяся дверная ручка и протекающая крыша.

«Я был внутри своей машины, которую я припарковал где-то в трущобах. Я попытался было проехать дальше, но это мне не удалось. Когда я вернулся к машине, то увидел выбоину на крыше, а сама машина была подожжена и обгорела, но все-таки не была уничтожена. Я позвонил своему отцу и попросил, чтобы он приехал и забрал меня отсюда».

Он сказал, что очень беспокоился из-за своей машины. Затем он связал последнее сновидение о машине с прекращением отношений с женщинами, главным образом с разводом. Он отметил, что мастурбирует теперь более свободно и чаще, и сообщил, сколько раз за день ему требуется испытывать оргазм. С подругой у него бывало по три оргазма в день. Когда же он оставался в одиночестве и мастурбировал, ему хватало двух раз, и он чувствовал себя лучше. Для хорошего самочувствия ему было необходимо испытывать по два или три оргазма в день. Далее его мысли обратились к государственному чиновнику, с которым он по долгу службы должен был встречаться и который был не так приветлив к нему, как хотелось бы. Затем последовала пауза, и он произнес: «Когда вы не отвечаете на мои обращения к вам, у меня внутри закипает злость». Я сказал, что мне не очень было понятно, в чем именно состояло его обращение. Он ответил, что он одинок. Я заметил, что в сновидении он звонит своему отцу. «Да, – сказал он, – но почему я упомянул об этом? Как это поможет в трудной ситуации, которая сложилась здесь?» «Что за трудная ситуация?» – поинтересовался я. Он не нашелся с ответом; он не знал. Я высказал предположение, связав мастурбацию и трущобы в его сновидении. Он стал критиковать фрейдистские предрассудки, распространенные у психиатров, однако спустя мгновение он признал, что чувствует себя несколько неловко в связи с этой темой. Он попытался спародировать свою бывшую подругу, изобразив, как она с наслаждением покусывала его пенис. Он поинтересовался, было ли это перверсией. Он обматывал вокруг своего пениса мягкий ершик на гибкой проволоке, предназначенный для чистки курительных трубок, и это давало ему похожие ощущения. Я спросил его, не боялся ли он поранить себя, мог ли он порезаться или оцарапать себя? Он сказал, что оцарапался. Он почувствовал облегчение и спросил с удивлением, как я догадался об этом. Я отметил, что этот страх появился в том месте рассказа о сновидении, которое начинается с фразы: «Когда я пришел, машина была повреждена, но не уничтожена». (Я также помнил о повторяющемся мотиве парности: две поломки машины, два сновидения, пациент мастурбирует дважды в день. Этот мотив, содержащийся в его ассоциациях, оказался связующей нитью между темой автомобиля и им самим. Его выражения – «the hottest thing on wheels» и «израсходовал все свое топливо» – наводили на мысль, что автомобиль в сновидении изображал его самого. Однако на тот момент я не вполне отдавал себе отчет в этих связях.) Я сказал, что ему было страшно и он, по-видимому, хотел, что бы я его успокоил, заверив, что все в порядке. Я предположил, что страх, который он испытывал, имеет, возможно, давнюю историю. Он ответил воспоминанием о сильных переживаниях при эякуляции: ему казалось, что головка его пениса вот-вот оторвется.

4For oft, when on my couch I lieIn vacant or in pensive mood,They flash upon that inward eyeWhich is the bliss of solitude,[And then my heart with pleasure fillsAnd dances with the daffodils.] (William Wordsworth. The daffodils)
5Wordsworth: word – слово; worth – цена, достоинство. – Прим. пер.
6«Тhe hottest thing on wheels» – буквально «самая горячая штучка на колесах». – Прим. пер.
1  2  3  4  5  6  7  8  9  10  11  12  13  14 
Рейтинг@Mail.ru