Антон Краснов
Миссия «Демо-2020»
ГЛАВА ШЕСТАЯ
Состав миссии формируется, а также несколько слов о «Бормотографе с пылесосом»
1
Евгений Владимирович Афанасьев допил свое пиво, нелегально добытое для него верным бесом Сребреником, и стал одеваться. Непонятный вызов в Москву, в управление… черт ногу сломит, какое управление!.. К чему бы это? Впрочем, ему все объяснят. Афанасьев оделся и вышел к ожидавшему его гостю.
– Лена, – сказал он жене. – Меня тут вызывают. В общем, в Москву.
– На самолете? – спросила она.
– Да, да, – закивал курьер, сильно напоминавший жабу с бакенбардами.
– Никаких самолетов, – сказала Елена.
За прошедшие пятнадцать лет с момента знакомства с Афанасьевым хрупкая девочка Лена с большими и чуть наивными глазами, с очаровательной точеной фигуркой и грацией, сквозящей в каждом жесте и движении, превратилась в упитанную женщину, кренящуюся к сорока годам, мать семейства и грозу мужа, который к сорока четырем годам так толком и не остепенился, оставшись взбалмошным мальчишкой, этаким Тилем Уленшпигелем, чтоб его подняло да сплющило!.. Вечно молодой и, что самое печально-характерное, вечно пьяный! Впрочем, здесь Елена Николаевна со свойственной всем представительницам прекрасного пола категоричностью преувеличивала склонность мужа к распитию горячительного.
– Никаких самолетов, – повторила она. – Или ты забыл, Женя, что тебе нельзя летать самолетами, у тебя эта… аэрофобия?
– Во-первых, не аэрофобия, во-вторых, ничего подобного у меня нет, – возразил Афанасьев, – я просто не люблю летать самолетами. Потому поедем на машине. Вот так.
– Но… – начала было «жаба с бакенбардами», морща нос так, как будто он собирался чихнуть.
– Нам к которому часу в управление? – перебил Афанасьев.
– К девяти утра.
– Ну вот. А сейчас и одиннадцати ночи нет. Семь часов на дорогу до Москвы, это если со всеми остановками. Еще успеем моего старого друга навестить… – Он поспешно зажал себе рот, глянув в сторону жены, не услышала ли она его последние слова. Не услышала. Потому Евгений Владимирович продолжал заговорщицким тоном, жестом показывая курьеру, чтобы тот был начеку и не болтал попусту: – Мой друг вот такой человек!.. Если уж я собрался выбраться из дому, а со мной в последнее время это происходит нечасто, то, позвольте, я уж посещу старого приятеля.
– Но…
– Никаких «но»! Он – губернатор штата Южное Поволжье.
Эти слова окончательно отбили у курьера охоту высказываться за пределами темы, очерченной для него самой целью его визита. Он заморгал глазами и пробормотал:
– Значит, мы едем в Сторожовка-сити? К губернатору Эй. Эй. Коркин?
– За «эй, эй, Коркин» можно и по рогам получить, – меланхолично заметил Женя, вычленяя новую живописную деталь анатомии посланца. – Не A. A. Korkne, как вы тут сказали и как пишется в разного рода официозе, а Антон Анатольевич Коркин, бывший мой приятель и коллега, а теперь вот преуспевающий государственный муж. Кстати, о мужьях: хорошо бы, чтоб дома его жены не оказалось. Но, увы, – шепотом закончил Афанасьев, – это фантастика: мадам Коркина четко пасет своего супруга, сохранившего некоторые пагубные привычки молодости. Ну, пока, домашние! – крикнул он. – Счастливо оставаться. Позвоню, когда узнаю, какого черта им от меня понадобилось!
– Пока, папа! – отозвался Ваня.
– Ты уж там не усердствуй, а если в Москве зайдешь к Ковалеву, сильно не налегайте! – сурово напутствовала жена. – А то я вас с Николаем знаю. Он хоть теперь и банкир, а все равно балбес! Ну, пока. Дай поцелую. Та-а-а-ак… – Она окинула супруга критическим оком и добавила на прощание: – Передай привет Гале, жене Николая. Не забудь! Я ей звякну, проверю!
– Ох уж эти бабы, – ворчал Афанасьев, садясь за руль своей старой машины «Жигули» 11-й модели, древней, как пески Сахары: 2005 года выпуска. – «Звякну, проверю». По видеотелефону с этой Галей целый день треплется, только успевай счета получать, а туда же: «передавай привет», «сильно не налегайте!»
– Николай Ковалев – это еще один ваш друг? Это, случаем, не председатель правления банка «Вега-кредит», одного из крупнейших в Российских штатах?
– Он самый. Хотя Колян и банкир, но он ничуть не зазнался, этого от него не дождешься. Вот что, курьер: все равно я уже выпил два пива, так что сильнее от меня пахнуть не будет. Забеги в угловой, возьми еще пять бутылок, а потом сочтемся, раз уж мне все карты заблокировали.
– Но ехать пьяным за рулем… – начал было невольный блюститель афанасьевской нравственности.
– Какой пьяный? Я же тебя не за водкой посылаю. Так что иди, топай, а то я скажу, что ты мне никакого уведомления не посылал, а напился пьян и упал в канализационный люк перед моим домом, видишь! – И Афанасьев, скорчив свирепую физиономию и едва удерживаясь от смеха, указал, куда гипотетически мог свалиться многострадальный посланец.
Нет надобности говорить, что после такой теплой и доходчивой отповеди бедняга немедленно потопал за пивом для Афанасьева. За свой счет…
2
Антон Анатольевич Коркин процветал.
Он процветал, если принимать во внимание внешнюю атрибутику преуспевающей жизни: престижную работу, положение в обществе, порядочное состояние в виде нескольких жирненьких банковских счетов, роскошный особняк с охраной и спутниковой сигнализацией, а также заботливую жену и любящую красавицу дочь. Если заостряться на всем вышеперечисленном, то Антон Анатольевич был одним из счастливейших людей своей эпохи. Мог ли еще пятнадцать лет назад редактор загибающейся желтой газетенки мечтать о том, что он станет главой огромной территориальной единицы, даже не области, а – по новому государственному делению – штата Южное Поволжье, в который вошли бывшие Волгоградская, Саратовская, Пензенская и Тамбовская области! Антону Анатольевичу даже не пришлось менять место жительства. В свое время он проживал в поселке городского типа Сторожовка. По американскому обычаю, столицей штата назначался какой-нибудь небольшой городок (к примеру, кто знает, что столица штата Нью-Йорк – жалкий городишко Олбани?). По тому же принципу столицей Южного Поволжья была названа как раз Сторожовка, где в то время проживал А. А. Коркин, в меру успешный и не в меру выпивающий журналист, с женой и двухлетней дочкой. Прошло пятнадцать лет. Антон Анатольевич Коркин прибавил в весе примерно вдвое (политического веса не касаемся), его жена Александра Андреевна, еще недавно просто Саша, стала суровой матроной, а дочка Маша, милая девочка, вживила себе в руку сканируюшее устройство «АнтиАлкаш», которое распознавало алкоголь в крови с точностью до одного промилле на расстоянии до километра. Вот и живи после этого в тесном семейном кругу!..
Афанасьев и бедолага курьер приехали к Корки ну в самое неподходящее время, когда Антон Анатольевич попался на распитии одного литра крепко-алкогольного коктейля, возомнил себя юным и, вытащив из завалов в громадной кладовке татуировальную машинку, принялся набивать на своей оплывшей жиром коленке надпись «А дедушка Ленин хороший был вождь!». Жена и дочь вцепились в главу семейства мертвой хваткой: одна пыталась отнять бутылку с пойлом, а вторая сужала круги вокруг татуировальной машинки, с помощью которой пьяный губернатор уродовал себе колено. Неизвестно, чем бы все это кончилось, если бы не раздался звонок и голос Афанасьева не сообщил, что к Коркину приехали по делу государственной важности. Александра Андреевна не узнала Афанасьева по голосу, да и едва ли его помнила, потому что последний раз видела его лет десять назад; через несколько минут двое гостей уже дожидались хозяина дома в огромной гостиной. Скуки ради Афанасьев взял из вазы апельсин и прицелился в картину на стене. В этот момент картина отъехала в сторону вместе со стенной панелью, на которой она крепилась, и апельсин угодил в лоб свежетатуированному губернатору Коркину, который ради приема гостей облачился в игривый пурпурный халат, отдаленно напоминающий праздничную тогу зажиточного римлянина.
– Здрасьте, Антон Анатольевич, – сказал Афанасьев.
Коркин потирал лоб и мутно смотрел на метателя апельсинов. Потом он сел в кресло напротив и сказал:
– Это самое… слушаю. Вы… это… кто такие?
– Тепленький совсем, – констатировал Афанасьев, – Все понятно. Я – Афанасьев Евгений Владимирович. Помнишь меня? Да в прошлом месяце только на рыбалку ездили, а ты уже последние мозги пропил, губернатор. Кстати, говорят, что у президента Нэви Буша не мозги, а сменный мыслящий гель, который заправляют ему в череп в соответствии со сроками эксплуатации. Может, тебе тоже такую штуку организовать? У нас в Лос-Энгельсе башковитые ребята сидят, мигом сбацают халтурку, а Лос-Энгельс – это в твоей епархии, то есть штате.
– А-а, Женя, – протянул губернатор, – понятно. Выпьешь? Пока жена думает, что у меня тут важная встреча, она сюда не сунется, так что можно совершенно безопасно.
– Тебя тоже пасут на предмет горячительных напитков? – вздохнул Женя. – Э-эх, тяжкая наша мужская доля!
Будь здесь президент Нэви Буш, которого помянули всуе совсем недавно, он, вне всякого сомнения, присоединился бы к мнению Евгения. к Губернатор налил в три бокала. Бедный курьер, глядя на манипуляции сиятельной особы и встопорщив и без того пышные бакенбарды, побледнел, вспотел, но непослушными губами все-таки выдавил, что он не пьет.
– Абстинент, что ли? – спросил Коркин с мимолетной ноткой презрения. – Эге?
– Нет, я… я – просто не пью. По соображениям…
– Значит, здоровье бережешь, – констатировал Антон Анатольевич, – ну что же, это самое… это отлично. Здоровье – оно такая штука. Вроде и есть, а хоп! – и вот. Н-да, братец. Вот за это и выпьем. Здоровье!! Это самое… Тебя как зовут?
– Кле… кле… п-па…
– Клепа? Хорошее имя.
– Кле…п-па… Климентий П-пакин, – наконец выговорил перепуганный курьер. Но уже было поздно.
– Пей, Клепа, да дело разумей, – отечески напутствовал его Коркин и, чокнувшись с Афанасьевым, опрокинул содержимое бокала в рот. – Это самое… хорррошо па-ашла!!
Новоиспеченный Клепа не посмел противиться воле губернатора и тоже выпил. Лошадиная доза могучего коктейля явно не соответствовала тщедушному телосложению курьера: его сразу склеило, скрючило, он поперхнулся, и губернатору лично пришлось постучать ему по спине, а потом подать на закуску апельсин. Кстати, тот самый, которым угостил его по башке Афанасьев.
– Ну, еще по одной? – раздухарился Антон Анатольевич.
– Погоди ты! – осадил его Афанасьев, – Прежде послушай, что я у тебя спросить хотел, за чем, собственно, и приехал. Нет, конечно, я тебя повидать приехал, старого друга, – тут же исправился он, заметив, как по широкому лицу Коркина скользнула массивная, как весь его облик, сумрачная тень, – но и один вопрос уточнить. Тут, в общем, такое, Антон Анатольевич: меня в Москву вызывают, и не куда-нибудь вызывают, а… – Он назвал длиннющее наименование инстанции полностью,
не поленившись произнести несколько мудреных нездешних слов. – Я думаю, что это может быть насчет Лос-Энгельса, как ты полагаешь? Ведь ты губернатор, должен быть в курсе, а?
Антон Анатольевич еще больше помрачнел. Его добродушное лицо, круглое, похожее на аккуратно пропеченный блин, побагровело (словно блин подрумянился). Он посмотрел на развеселившегося Клепу и проговорил:
– Значит, информацию тянешь?
– Ну, ты, Анатольич, запел, как в старые добрые времена, когда еще был редактором злополучной «Вспышки». «Информация, вытягивают»! Весь репертуар сохранил.
– «Вспышку» я сам закрыл за чрезмерную желтизну, а насчет информации… Что это ты при Клепе распространяешься, он же только посыльный, наверняка не в курсе темы, не того он калибра, чтобы ему доверять государственную тайну?!
– Ну, Анатольич, началось. Знаем мы твои тайны! Их сначала во всех газетах тщательно протреплют, а только потом начинают секрет из них делать, когда даже последняя свинья знает, что к чему.
– Ну вот и обращайся к последней свинье.
Из своей прошлой (журналистской жизни) Антон Анатольевич, помимо безудержной склонности к горячительным напиткам и разгульной жизни, вынес еще и крайнюю обидчивость. Он вполне мог обидеться на то, что ему сказали, будто небо – голубое, а слон – самое крупное наземное животное. Афанасьев это знал, потому плеснул курьеру Клепе еще, практически заставил выпить, а когда тот окончательно сомлел, обратился к губернатору:
– Ну, я же вижу, что ты в курсе! Давай, давай, говори, чего от меня хотят?
– А у тебя совесть нечиста, что боишься явиться в Москву неподготовленным, так? – ухмыльнулся Коркин. – Ну… ладно… это самое. Скажу. Начисли-ка еще по бокальчику, Женя. Подтягивают тебя, верно, вот зачем. На прошлой неделе мне звонил сам Глэбб. Заместитель директора госбезопасности всего Конгломерата. Глэбб!! – Антон Анатольевич поднял указательный палец, как бы давая Афанасьеву возможность прочувствовать всю значимость этого события и весомость громкого имени, только что названного им. – Не секрет, что около двух месяцев назад он тут был. Ты, конечно, в курсе, так?
– Да.
– В общем, дело касается малаховского проекта, а тебя, по всей видимости, тормошат как человека, который лично знал Малахова. Вот так.
– Все?
– Все.
Евгений Владимирович минуту смотрел на лукавое лицо Коркина, а потом прищурил левый глаз и произнес:
– Тэк-с! А ну-ка, еще по одной! Пока жена не видит, это самое, – передразнил он губернатора. – Упп!! Хорошие у тебя напитки, – выдохнул Афанасьев. – А теперь колись, Анатольич, после третьей: что тебе еще известно?
– Ну… это самое…
– Да давай, давай, я же вижу, что тебе самому невтерпеж рассказать, просто ломаешься, как красна девица!
– Ну, это самое… слышал я, что готовится какая-то операция, и набирают состав для нее… для ее… осу-ществле-ния, – выговорил Коркин. – Руководить будет вроде как Синька, наша, лос-энгельская, а курировать – лично Глэбб.
– Синька? А это еще кто такая?
– А помнишь толстую бабу, которая похожа на помесь бульдозера с кенгуру? Имя у нее такое длинное, дурацкое, и сама она…
– М-м-м… – принялся припоминать Женя.
– Ну, ты помнишь! Она на тебя в суд хотела подавать за то, что ты ей рассказал анекдот. Анекдот нормальный, лично я до сих пор не понял, чего она, дура, так взъерепенилась. Выдержка из протокола: «Были задержаны старший сержант Петренко – за изнасилование гражданки Сидоровой, и гражданка Сидорова – за неподчинение сотруднику милиции при исполнении…» Она же из себя такую законницу строила, вот ты ей и подсунул парадокс из абсурдной российской действительности… уф-ф-ф!! – закончил губернатор свою длинную фразу, отнявшую у него массу калорий.
Афанасьев привстал в кресле.
– Что? Вот эта… КОТОРАЯ?.. Да ты что, Антон Анатольич, в своем уме ли?
– За что купил, за то и продаю. А не выпить ли нам еще по одной? А то, я смотрю, ты не вынес поклепа…
– Кл-лепа – это я, – прерывая губернатора, пробулькал курьер, обдирая подбородком колени, и свалился под столик.
Это напомнило Афанасьеву о том, что пора уходить. Он подхватил в стельку пьяного Клепу и поволок его к дверям. Губернатор проводил их насмешливым взглядом, а потом добавил вдогонку.
– Да. Чуть не забыл. Там что-то с клонированием связано. Смотри, Женька, чтобы все обошлось одной Сильвией. А то ка-а-ак наштампуют…
– Спасибо на добром слове, Антон Анатольевич, – проворчал Афанасьев, пытаясь вписать бедного и ни в чем не виноватого Климентия Пакина в формат двери.
Пробила полночь. Ровно через девять часов Афанасьев должен был явиться в московское ведомство, чтобы подтвердить или опровергнуть сведения, с барского плеча брошенные Коркиным, веселым поволжским губернатором.
3
Кабинет, куда все-таки вошел Афанасьев ровно в девять часов утра по Москве, был огромен и абсолютно пуст, как первоначально показалось ему. Впрочем, уже через несколько секунд он убедился, что это не так. И неудивительно, потому что стены, пол, потолок помещения были абсолютно белыми, прочий интерьер был подобран соответственно, так что белые кресла, столы, стулья, откидные несущие панели на стенах просто сливались со стенами, становясь почти совершенно незаметными. Пол легко фосфоресцировал: наверно, и это сыграло свою роль. В помещении не было ни одного окна и ни одного явного источника освещения, однако пространство зала было пронизано мягким, приятным для глаза светом. Стены отливали матовым, потолок казался волнистым и вызывал смутные ассоциации с морем. Странное, странное место… Афанасьев не успел оглядеться, как за его спиной возник и укрупнился неясный звук. Гость Москвы обернулся: за ним стоял невысокий лысый мужчина неопределенного возраста, в светло-серых брюках и довольно мятой серой рубашке. У него были живые зеленые глаза и большой рот уголками книзу, что придавало лицу почти несерьезное выражение. «Жванецкий какой-то, – подумал Афанасьев. – Гм…»
– Очень, очень рад вас видеть, Евгений Владимирович, – без предисловий начал тот. – Моя фамилия Добродеев. Мы с вами знакомы, вы, по всей видимости, просто немного запамятовали, но это пройдет. Сейчас подойдут еще люди, и тогда я расскажу вам, для чего все мы здесь сегодня собрались. Прямо как по песне, а? – подмигнул он.
В груди Афанасьева смутно заворчало, расшевелилось раздражение. Ну не легла душа к этому подвижному толстячку с хитрыми зелеными глазами!.. Вместе с раздражением расшевелился и старина Сребреник. В последние пять лет он сильно убавил в активности, проявлялся только в самых крайних случаях или же когда ему самому было невмоготу. Бес проворчал:
«Ага, родственничек! Хм… ухх! Женька, посмотри на этого типа, а? Это тоже инфернал! Я-то своих чую! Ну и рожа!.. Э-эх!»
На монолог ворчливого беса наложились слова прельстительного Астарота Вельзевуловича:
– Ага, вот и остальные! Сударыня, милостивый государь! Прошу вас, присаживайтесь. Вот сюда, сюда! Если желаете, могу предложить прохладительных напитков. – Астарот Вельзевулович .громко щелкнул пальцами, и из пола, словно реактивный гриб, вырос белый столик, уставленный напитками. – Располагайтесь. То, что я скажу вам, очень, очень лю-бо-пыт-но. Да-с– Лицо Добродеева сморщилось, как будто слово «любопытно», распробованное им на вкус, кислило не хуже спелого лимона.
Афанасьев окинул взглядом сидящих напротив людей. Людей ли?.. Этот миляга Добродеев тоже имеет антропоморфный формат, если выражаться по-научному.
Потом Афанасьев покосился на своих соседей. Одного из них, точнее, не соседа, а соседку, он и так знал. Гроза Лос-Энгельса, цвет и гордость передовой научной мысли, дама, знающая все на свете и вместе с тем совершенно уникальная дура, как не без оснований полагал Евгений Владимирович, – все это была госпожа Сильвия фон Каучук! Читатель избавит меня от труда называть ее полное имя, поскольку оно уже неоднократно звучало выше. Сильвия фон Каучук была габаритная женщина с массивным лицом и такой фигурой, словно ее высекали из цельной глыбы гранита. Кариатиды, поддерживающие своды античных храмов и дворцов, на ее фоне показались бы стройными девчушками из юношеской сборной России по художественной гимнастике. Фрау Сильвия, как ее с ироничным почтением именовали в Лос-Энгельсе, однако же, не была горой вялых жиров и тщедушных углеводов: у нее был черный пояс по карате, она выигрывала соревнования по пауэрлифтингу и – финальным аккордом – на спор рвала одну за другой пять колод карт, вне зависимости от того, сколько их там было, тридцать шесть или пятьдесят четыре. Всему этому античному великолепию была придана лобастая голова с короткими темными волосами, торчащими во все стороны. В голове тоже было не абы что: к своим (молчу, молчу!) м-м-м… стольким-то годам Сильвия Лу-Синевна была доктором физико-математических наук, в совершенстве знала химию, получила международную премию в области хромосомного генерирования (ох!) и биполярной евгеники (мамочки!!). Она владела тринадцатью языками, прекрасно стреляла, без труда умножала в голове пятизначные цифры… Не хватит книги, чтобы живописать все достоинства и таланты этой женщины-глыбы. Дополнительную, бонусную, так сказать, глыбистость ей придавал комбинезон бесформенного покроя, в котором основной упор делался на количество и вместимость карманов. Карманы были самые разные: накладные, скрытые, на молнии, на липучках, на пуговицах. Были и такие карманы, в которых мог утонуть хоть Колизей (в небольшом уменьшении). Словом, вид у Сильвии фон Каучук был неприступный, уверенный и деловитый.
Она тоже смотрела на Афанасьева. Узнала?.. Быть может. У нее, ко всему прочему, и зрительная память абсолютная. Однако уже в следующую минуту заговоривший Добродеев заставил позабыть и о фон Каучук с ее доблестями и славой, и вообще обо всем. Начал он великолепно:
– По личному указанию Президента ВША и при содействии континентальных и общих спецслужб формируется состав группы, которая отправится в прошлое для выполнения сверхсекретной миссии…
По мере того как Астарот Вельзевулович излагал, лицо Афанасьева вытягивалось, у фрау Сильвии каменели скулы и серые глаза темнели; один Пит Буббер сидел в довольно вальяжной позе, закинув ногу на ногу, и наслаждался замешательством своих будущих подельников. Он-то все знал, конечно!
– Вот такое задание, – закончил Астарот Вельзевулович. – Возражения и замечания есть?
Евгений выпал из ступора и выговорил, тщательно отделяя одно слово от одного:
– Есть… Вы – в своем – уме?
– Это замечание не по существу, – нисколько не смутился Добродеев. – Я понимаю, что вы хотели бы напомнить нам старый советский анекдот: «Товарищчи! Американцы послали экспедицию на Луну. Мы превзойдем их. Партия и лично дорогой Леонид Ильич решили послать экспедицию на Солнце!» – «Леонид Ильич, но ведь мы сгорим!» – «Дорогой товарищч! Думаете, шо в Политбюро дураки сидят? Полетите ночью!» Вот это могло бы прийтись в кон, – улыбаясь, но с мрачно горящими глазами продолжал Астарот Вельзевулович, – но, к сожалению, уважаемый Евгений Владимирович, все гораздо серьезнее. Итак… Евгений Афанасьев, Пит Буббер, Сильвия фон Каучук!.. Готовы?
– К чему?
– К общению с первыми людьми государства! Громадный плазменный экран, занимающий едва ли не треть внушительной стены, засветился. Находящиеся в Москве увидели сидящих за длинным столом людей в одинаковых строгих костюмах, а в левом нижнем углу экрана надпись: «Whte House, Washngton».
В одном из субъектов на плазменном экране был тотчас же опознан президент Нэви Буш; по одну сторону от него сидела женщина с постным выражением лица, его супруга сенатор Кэтлин Буш. По другую сторону громоздился сам министр обороны страны, великий, ужасный генерал Бишоп. Именно он вопросил – коротко, энергичной американской скороговорочкой:
– Эти, что ли, советник Добродеефф?
– Эти, генерал, – отозвался Астарот Вельзевулович. – Здравствуйте, господин президент, приветствую, господа. Эти люди и отправятся в одну из трех секретных миссий, предписанных проектом «Демократизатор-2020». – «Интересно, кто придумал такое дурацкое название? – раскатился внутри Афанасьева голос беса Сребреника. – „Демократизатор-2020“! Полный… э-хе-хе!.. идиотизм! Впрочем, что еще можно ожидать от этого Нэви! Ты посмотри только на президента… ну и рожа!! А его жена, так у нее физия такая, как будто почтенный мистер Буш уже лет двадцать не исполнял своего супружеского долга. А хронический недо… гм… хроническое отсутствие партнера мужского пола…»
– Да заткнись ты! – проворчал Афанасьев.
Добродеев бросил на него свирепый взгляд, потому что эти слова, адресованные Сребренику, прозвучали как раз в тот момент, когда заговорил президент Буш-третий. К счастью, Евгения Владимировича не расслышали.
Глава государства закончил мусолить свое обращение. Собственно, оно было такой туфтой, что никто особенно и не слушал. Слово взял грозный генерал Бишоп:
– Эти люди соответствуют требованиям? Я хотел сказать, они прошли тестирование и… все такое?
– Эти люди соответствуют самым высоким требованиям, – помпезно объявил Добродеев. – Распределение обязанностей следующее: Сильвия фон Каучук, как наиболее компетентная и подкованная в технической части, – глава миссии…
– Вот это правильно, – объявила с экрана леди Кэтлин. – Женское руководство всегда благотворно действует даже на таких маргинальных субъектов, как мужчины.
Сидящий за тем же столом крайним справа вице-директор Глэбб заткнул уши, а Добродеев, полуулыбнувшись одной стороной своего большого саркастического рта, продолжал:
– В руках фон Каучук сосредоточены рычаги миссии; однако без Евгения Афанасьева, моей креатуры, миссия была бы неполна. Мистер Афанасьев– опытный специалист, обладающий великолепной способностью вживаться в любое общество, как будто он находился в нем изначально. Кроме того, он прекрасно знает нужную нам эпоху и, вне всякого сомнения, принесет неоценимую пользу в налаживании контактов с теми людьми… («С чего это он взял? – недоуменно подумал Евгений. – Так утверждает, как будто он меня раньше знал! Да я сам за собой такого не числю, что он тут наговорил!») Далее, – молвил советник. – Пит Буббер! Человек, который умеет делать решительно все, начиная с каши из топора и заканчивая ковром-самолетом…
– Как, простите? – пробасил Бишоп.
– Секретная разработка, ковер, в который вшиты гравитонные нити. Разработан лично Буббером. Летает, – без тени улыбки, но внутренне сотрясаясь от хохота, сообщил советник по теоретической и аналитической магии. – И вообще, человек, у которого руки растут из нужного места, будет очень кстати в Петровскую эпоху, когда ценили именно личные качества, в том числе и знание ремесел.
– Как? Буббер? Пит Буббер? – взвизгнула мадам Кэтлин. – Этот… растлитель тетушки Клэр? Да как же вы додумались до такого – назначить в священную миссию уголовного преступника? Это, видно, ваших рук дело, мистер Глэбб!!! Без вас тут не…
– Хватит! – рявкнул президент, который при большом скоплении народа не боялся вступать в прямой спор со своей грозной женой. – У нас мало времени, а каждая секунда связи поглощает уйму денег наших налогоплательщиков.
Однако миссис Буш не унималась.
– Я не думала, что моя идея будет так осквернена участием в ней господина Буббера, – решительно объявила она. – Я думаю, что его стоит немедленно убрать из состава группы.
На тонких губах вице-директора Глэбба прозмеилась коварная улыбка. На глазах всех он вынул и протянул советнику по политкорректности Жоэлю Карамбе, сидевшему рядом с женой президента, какую-то бумагу. Карамба глянул. Его узенькие брови сошлись на переносице, на узеньком же лбу вспухли кожные складки. До Афанасьева ясно долетело что-то вроде напряженного сопения, с которым советник Карамба постигал изложенное в глэббовском документе. Наконец он оторвался от бумаги и прошептал что-то на ухо миссис Буш. Та встрепенулась и глянула в бумагу. Президент Нэви Буш спросил недовольно:
– Новые свидетельства? Ну, разобрались, что ли?
– Господин президент, тут… Словом, миссис Буш больше не возражает против кандидатуры мистера Буббера.
«Интересно, что он ей такое предъявил? – всколыхнулся неугомонный бес Сребреник. – Эй, Владимиррыч!.. Что он ей предъявил, как ты думаешь, а? Видать, какую-то сильную грамоту! Даже эту дурищу проняло. Ухх!»
Афанасьев мотнул головой. Тут заговорил Глэбб.
– Мистер Добродеефф, – официально произнес он, – помнится, вы упоминали о ЧЕТЫРЕХ членах миссии, а я пока что вижу только трех. А четвертый?
– Да, конечно. А вот, собственно, и он. Попрошу внимания.
Одна из белоснежных панелей, составляющих потолок, отъехала в сторону, и в зал медленно опустился прозрачный цилиндр двух метров в поперечнике и около четырех метров в высоту. Внутри него находился человек в сером костюме, носатый, лобастый, со смешно торчащими ушами и в дымчатых очках, скрывающих глаза.
– Он нас не видит и не слышит, в то время как мы можем получать полную визуальную информацию о нем, – важно объявил Добродеев. – Честно говоря, отбор на четвертую вакансию был завершен только сейчас, так что я не буду представлять вам четвертого участника секретной операции. Он еще сам ни о чем не подозревает, в том числе и о том, куда он, собственно, попал. Впрочем, он скоро разберется. Ему не составит особых усилий. Все-таки он – экстрасенс. То есть индивидуум именно с теми качествами, какие я наметил для участника под номером четыре.
Афанасьев прищурился. Ему показалось, что он где-то уже видел ушастого типа в дымчатых очках. Тот крутился в своей колбе, как хомячок, посаженный в трехлитровую банку. Со стороны выглядело довольно забавно. Генерал Бишоп фыркнул в кулак, а нахал Пит Буббер развалил длинный рот в привольной усмешке.
– А сейчас Сильвия фон Каучук продемонстрирует уважаемой комиссии саму систему DFGG-МТ2020, которую русские ученые в Лос-Энгельсе создали по мере проработки проекта с поэтическим названием «Опрокинутое небо». Уважаемая Сильвия фон Каучук сама принимала деятельное участие в создании системы… Собственно, один взгляд расскажет лучше всяких слов. Уважаемая государственная комиссия, уважаемый господин президент! Перед вами – МАШИНА ВРЕМЕНИ.
На этот раз полезло не из потолка, а из пола.
Государственный советник Добродеев, видно, вообще любил театральные эффекты deus ex machina. Именно так. Машина времени оказалась похожей на уменьшенную копию цистерны из-под бензина или тому подобной жидкости. Афанасьев предполагал, что прибор, о котором человечество мечтало веками, будет выглядеть солиднее. Сам он видел только чертежи из проекта «Опрокинутое небо».
– А что это у нее сбоку? – подозрительно спросил генерал Бишоп.
– Это мое усовершенствование, господин генерал, – громогласно доложила фрау фон Каучук. – К системе крепится устройство для клонирования, которое я присоединила к машине времени для большего удобства обращения с оборудованием в будущем! – гордо доложила она. – То есть… в прошлом. Там, куда мы отправимся, на рубеже семнадцатого и восемнадцатого веков.
– Прекрасно! – гаркнул министр обороны ВЩА. – Очень хорошо! Вот такие инициативные люди нам нужны!
«Машина времени, к которой присоединен прибор для клонирования!.. – фыркнул Сребреник, с лихостью заправского дрозда стучась в подбородок Афанасьева. – Более смехотворная аппаратура упомянута только в книжке детского писателя Носова про Незнайку. Там, помнится, изобретатель Шурупчик сконструировал для писателя Смекайло бормотограф с пылесосом! Очень оригинальная конструкция, любезная фрау фон Каучук!»
– Бор мото граф с пылесосом, – пробормотал Афанасьев и тут же поймал на себе взгляд Добродеева. Хитрые колючие искорки вспыхнули в желтоватых глазах советника президента ВША, и снова Евгения посетило обманчивое, неуловимое чувство, что когда-то давно он уже был знаком с этим индивидуумом. Сходное чувство посетило его, когда он разглядывал того лопоухого человека в колбе, но при взгляде на Добродеева оно укрупнялось, становилось яснее и целостнее. «Что, я когда-то был знаком с этим лукавым Астаротом Вельзевуловичем? – подумал Афанасьев. – Вон как он уверенно меня аттестовал. И ведь не перед кем-нибудь, а перед самыми могущественными людьми на планете. Достаточно взглянуть на дубовую рожу мистера Навуходоносора Буша, чтобы понять, насколько все серьезно».
