Антон Деникин
Очерки русской смуты. Белое движение и борьба Добровольческой армии

Отбиваясь от наступавших большевиков с перемешанными остатками своей дивизии и ведя их лично в контратаку, доблестный полковник Дроздовский был тяжело ранен в ступню ноги… Пал сраженный пулей в висок командир Корниловского полка полковник Индейкин…

Ввиду пассивности большевиков на западном их фронте генерал Врангель, оставив против него часть сил, с четырьмя полками кубанцев^[112] свернул на Ново-Марьевку, ударил в тыл наступавшей там левой колонне противника и, отбросив его к северо-востоку, занял вновь монастырь и предместье, оставленные дроздовцами.

Наступила ночь. На севере все стихло, но на юге и западе шел еще сильный огонь…

Прорыв удался. Большевики вырвались из кольца. Образовав новый фронт по линии Дубовка (южнее) – Михайловское – Ставрополь – гора Базовая, они поспешно стали перебрасывать свои тылы в направлении Петровского…

Еще из Невинномысской я и старшие кубанские начальники снеслись телеграфно с кубанским правительством по вопросу об отсрочке открытия Краевой Рады, назначенного на 28 октября, до окончания Ставропольской операции, чтобы дать возможность кубанским начальникам, избранным членами Рады, принять участие, по крайней мере, в первых ее шагах… Это предложение вызвало возмущение в рядах Черноморской группы и обвинение командования в саботировании Рады. Кубанское правительство не сочло возможным отложить открытие Рады. Частное совещание ее 27-го постановило лишь в программу первых дней включить вопросы внутреннего распорядка, а торжественное заседание в моем присутствии назначить на 1-е ноября.

Считая весьма важным в политическом отношении мое обращение к Раде до начала ее работ, я в ночь на 1-е решил поехать на несколько часов в Екатеринодар. Во время произнесения мною в Раде речи пришла телеграмма, что бригада 1-й конной дивизии генерала Бабиева ворвалась в Ставрополь… Это известие, которым я поделился с Радой, вызвало бурную радость всех собравшихся… Той же ночью я вернулся в Пелагиаду. Оказалось, что генерал Бабиев занимал 1-го вокзал, но противник остался еще в городе, и только пополудни 2-го при поддержке Самурского и 1-го Кубанского стрелковых полков и броневиков 1-й конной дивизии удалось окончательно овладеть городом.

Ставрополь был взят. Большевики оставили в нем 21/2 тысячи непогребенных трупов и до 4 тысяч невывезенных раненых. На дверях лазаретов были надписи: «Доверяются чести Добровольческой армии…» Они могли рассчитывать на безопасность своих раненых. Мы – почти никогда. Во всяком случае, наши офицеры, попадавшие в руки большевиков, были обречены на мучения и верную смерть.

Но большевики, понесшие огромные потери, проявили все же упорство необыкновенное, 3-го я двинул войска в наступление на восток, и в тот же день большевики тоже перешли в наступление, опять оттеснив наши части, действовавшие севернее Ставрополя, и оказывая вместе с тем упорное сопротивление Казановичу у Надеждинского. Четыре дня еще шли бои возле Ставрополя, и только 7-го путем полного напряжения сил наша атака лучших и наиболее сохранившихся красных войск – Таманской группы, сосредоточенной в районе Тугулук—Дубовка—Пелагиада, увенчалась окончательным успехом: наступление остатков пехотных дивизий с запада, дивизии полковника Улагая с севера, конницы генерала Врангеля с юга от Ставрополя – войска противника были окружены, разбиты наголову и обратились в паническое бегство. Их преследовали в направлении Петровского 1-я конная и 2-я Кубанская дивизии, сведенные после своего соединения в конный корпус под начальством генерала Врангеля. Восточную группу красных, отходивших на Старо-Марьевское и Бешпагир, преследовали части Покровского и Шкуро.

А в те же памятные дни случилось и другое знаменательное событие, произведшее на Юге огромное впечатление: союзный флот вошел в Черное море, и 9 ноября первые суда его появились на рейде Новороссийска.

Сражение под Ставрополем имело громадное значение для Добровольческой армии Пройдет еще 21/2 месяца в непрестанных боях, Северо-Кавказская большевистская армия, развертываясь и пополняясь, вновь будет насчитывать 60–70 тысяч бойцов, но уже никогда не оправится от нанесенного ей поражения.

Основные части Добровольческой армии во второй раз,^[113] казалось, гибли. 2-ю, 3-ю дивизию, некоторые пластунские батальоны пришлось вывести на длительный отдых для формирования и пополнения, 1-я оставалась еще на Ставропольском фронте. В добровольческих полках, проведших через свои ряды по многу тысяч людей, оставалось налицо 100–150 штыков. Несколько лучше было положение кубанских конных дивизий, в которые безостановочно с занятием каждой новой станицы приливала живая волна.

Люди гибли, но оставались традиции, оставалась идея борьбы и непреклонная воля к ее продолжению. Старые, обожженные, обрубленные, но не поваленные стволы обрастали новыми ветвями, покрывались молодой листвой и снова стояли крепко в грозу и в бурю.

События на Дону осенью 1918 года: положение на фронте, взаимоотношения с Добровольческой армией, проект Доно-Кавказского союза, Донской Круг

Продолжалась борьба с большевиками и на Дону.

В начале августа против 54 тысяч донцов^[114] Советская власть имела вначале 40, потом 661/2 тысяч штыков и сабель. Донская армия достигла почти рубежей Войска на севере, западе и юге; только на востоке в Сальских степях большевики владели еще небольшой частью донской территории. Но административные рубежи области не имели никакого стратегического значения и не были обороноспособны. Необходимо было поэтому продвинуться к рубежам стратегическим, заняв важнейшие узлы дорог. Между тем казаки не желали продвигаться дальше границ своей области – «нам чужого не надо», рассчитывая, что большевики удовлетворятся такой их «лояльностью». Заблуждение, невзирая на неоднократные кровавые уроки, прочно владевшее казачеством и поддерживаемое большевистской пропагандой: «долой войну, мы вас не тронем..» Пришлось в стратегию вмешаться Кругу,^[115] который в особом указе от 18 августа повелел Донскому войску «для наилучшего обеспечения наших границ… выдвинуться за пределы области, заняв города Царицын, Камышин, Балашов, Новохоперск и Калач в районах Саратовской и Воронежской губерний».

Но под влиянием настроений фронта уже через месяц поколебалась и твердость Круга, найдя отражение в закрытом заседании 18 сентября.

Одно из окружных совещаний внесло заявление: «Казаки на фронте ждут мира или поддержки. Всякое замедление поведет к гибели казачества, а потому совещание задает вопрос: 1) на какую и когда поддержку можно рассчитывать и 2) возможно ли добиться путем переговоров прекращения Гражданской войны…»

Атаман ответил, что дипломатические переговоры с Советской властью ведутся через дружественную Украину и обещано содействие германского командования… Что помогут добровольцы после освобождения Кубани… Что «ни о какой гибели речи быть не может, казачество накануне победы…». Но, «считаясь с усталостью казаков на фронте…», на севере приказано прекратить наступление… Войска отойдут за укрепленную линию («с проволочными заграждениями») Богучар—Калач—Кантемировка, которую займет («русская») Южная армия… Так же будет устроено на северо-востоке… Словом, «мы переходим к обороне, и она будет вестись главным образом артиллерией, пулеметами и ружейными батареями. Войска перейдут почти к караульной службе…»^[116]

Такими иллюзиями, стоявшими в полном противоречии со стратегией, психологией и практикой Гражданской войны и передающими всю инициативу в руки противника, приходилось донским генералам успокаивать нервы представителей на Круге и воинов на фронте. В этом отношении положение мое было неизмеримо легче, чем атамана: Добровольческая армия, по крайней мере, основные ее части, шли беспрекословно туда, куда я ее вел.

Всю осень тем не менее на Донском фронте продолжались бои, временами с большим напряжением. На севере донцы овладели городами Калачом и Павловском. В половине сентября большевики крупными силами перешли там в контрнаступление от станицы Таловой, но были разбиты генералом Гусельщиковым. Серьезные недоразумения между «главкомом» Подвойским и одним из видных красных начальников Сиверсом подорвали положение Подвойского и повели к прекращению задуманной здесь наступательной операции. В начале августа большевики повели наступление и от Царицына и оттеснили генерала Мамонтова за Дон. Но, подкрепленный крепкими частями – пластунской бригадой и конной дивизией из состава Молодой армии, в сентябре Мамонтов вновь подошел к самому Царицыну; в начале октября царицынская «тройка» (Сталин—Минин—Ворошилов) посылала в центр отчаянные телеграммы, считая положение города безнадежным… Их выручило, однако, прибытие из Ставропольского района «стальной» дивизии Жлобы. Жлоба, много раз терпевший неудачи в боях с добровольцами и не ладивший с северокавказским командованием, бросил тайно фронт и пошел к Царицыну. Реввоенсовет «за преступное, самочинное, губительное для дела революции оголение фронта» объявил Жлобу «вне закона», причем «каждый честный гражданин Советской республики обязан (был) его расстрелять без промедления…»^[117] Но роль, сыгранная Жлобой под Царицыным, очевидно, примирила с ним Советскую власть, так как имя его еще не раз потом встречалось в оперативных сводках. Под угрозой охвата своего правого фланга дивизией Жлобы донцы вновь принуждены были отойти к Дону.

В то время, как на фронте Дона шла борьба с перемежающимися приступами то высокого подъема, то ослабления воли к сопротивлению, на Южном фронте Красной армии положение было многим хуже. Целый ряд военных мятежей, отказов от исполнения боевых приказаний, крупных ссор между красными начальниками знаменуют этот период операций советских войск, не блещущий боевым вдохновением. С огромным упорством большевистское командование стягивало, однако, на Дон новые войска за счет Украинского, «внутреннего» и даже Восточного фронтов. В конце октября, ко времени падения Германии, в районе Поворино – Балашов сосредоточился сильный кулак из войск 9-й армии Егорова, побудивший донское командование ослабить напряжение в царицынском и воронежском направлениях и стягивать силы к северо-востоку области.

Поздняя осень и зима 18–19 года принесут с собою новые кровопролитные сражения, потребуют от Донского войска громадного напряжения сил и новых жертв…

Отношения между добровольческим и донским командованиями оставались по-прежнему весьма тягостными. Они проявлялись в повседневной жизни на каждом шагу и вносили нервирующий элемент в текущую работу. Точек же соприкосновения в этой, по существу общей, работе было слишком много.

Продолжалось и расхождение политическое.

В последних числах июля кубанский атаман прислал мне поступившую к нему от генерала Краснова для подписания декларацию Доно-Кавказского союза.

Текст ее гласил:

«Под тяжестью ударов судьбы, обрушившихся на нашу Родину, в видах сохранения своей независимости, благополучия и достояния и общности интересов близких по духу народов, населяющих Юго-Восток, в октябре 1917 года мы провозгласили себя „Юго-Восточным союзом“, пребывая в уверенности, что общими усилиями союз этот сумеет противостоять наступающим темным силам, поправшим все Божеские и человеческие законы.

Начавшаяся борьба с большевиками дала временный успех последним.

Ныне Господь благословляет успехом наше оружие: край наш ожил. Однако, имея в виду, что для похода в наши степи и горы готовятся новые полчища и в видах государственной необходимости, Атаманы Всевеликого войска Донского, Войска Кубанского, Войска Астраханского, Войска Терского и председатель „Союза горцев Северного Кавказа“, беря на себя всю полноту Верховной Государственной власти, настоящим провозглашают суверенным государством Доно-Кавказский союз.

Объявляя об этом, просим Вас, милостивый государь, передать Вашему правительству нижеследующее:

1. Доно-Кавказский союз состоит из самостоятельно управляемых государств: Всевеликого войска Донского, Кубанского войска, Астраханского войска и „Союза горцев Северного Кавказа и Дагестана“, соединенных в одно государство на началах федерации.

2. Каждое из государств, составляющих Доно-Кавказский союз, управляется во внутренних делах своих согласно с местными законами на началах полной автономии.

3. Законы Доно-Кавказского союза разделяются на общие для всего союза и местные, каковые каждое государство имеет свои.

4. Доно-Кавказский союз имеет свой флаг, свою печать и свой гимн.

5. Во главе Доно-Кавказского союза стоит Верховный совет из Атаманов (или их заместителей) Донского, Кубанского, Терского, Астраханского и главы „Союза горцев Северного Кавказа и Дагестана“, избирающих из своей среды Председателя, который и приводит в исполнение постановления Верховного совета.

6. При Верховном совете периодически собирается не менее раза в год Сейм представителей от населения государств, входящих в Доно-Кавказский союз.

7. Сейм собирается распоряжением Верховного совета, объявленным через его Председателя, и вырабатывает общегосударственные законы, утверждаемые Верховным советом.

8. Доно-Кавказский союз имеет общую армию и флот. Командующий всеми вооруженными силами союза назначается Верховным советом.

9. Доно-Кавказский союз имеет следующих общих министров, назначаемых Верховным советом:

иностранных дел,

военного и морского,

финансов,

торговли и промышленности,

путей сообщения,

почт и телеграфа,

государственного контролера и

государственного секретаря

10. Временной резиденцией правительства Доно-Кавказского союза объявляется город Новочеркасск.

11. Доно-Кавказский союз имеет общие: монетную систему, кредитные билеты, почтовые и гербовые марки, общие тарифы; железнодорожные, таможенные и портовые, а также почтовые и телеграфные.

12. Доно-Кавказский союз, провозглашая себя самостоятельной державой, объявляет вместе с тем, что он находится в состоянии нейтралитета и, не будучи в состоянии войны с какой-либо державой мира, борется лишь с большевистскими войсками, находящимися на его территории.

13. Доно-Кавказский союз намеревается и впредь поддерживать мирное отношение со всеми державами и не допускать вторжения на свою территорию никаких войск, хотя бы для этого пришлось отстаивать интересы свои и своих граждан вооруженной силой.

14. Доно-Кавказский союз настоящим изъявляет свое намерение вступить в торговые и иные отношения с державами, которые признают его державные права.

15. Границы Доно-Кавказского союза очерчиваются на особой карте, причем в состав территории союза входят Ставропольская и Черноморская губернии, Сухумский и Закатальский округа и, по стратегическим соображениям, южная часть Воронежской губернии со станцией Лиски и городом Воронежем, а также часть Саратовской губернии с городами Камышиным и Царицыным и колония Сарепта.

16. Доно-Кавказский союз выражает уверенность, что нарождение его будет благоприятно принято всеми державами, заинтересованными в его существовании, и что они не замедлят прислать своих представителей, равно как и союз не замедлит послать свои дипломатические миссии к признавшим его державам».

Некоторые положения этого акта являлись совершенно несовместимыми с идеологией Добровольческой армии. Создание «суверенного государства» в корне противоречило идее Единой России… Создание вооруженных сил Союза, имеющих задачей «борьбу с большевистскими войсками» лишь «на его территории», лишало всякого смысла жертвы добровольцев, приносимые во имя спасения России. Генерал Алексеев, я, тысячи офицеров, поступавших сознательно в армию, не могли относиться к подобным актам только как к «политическим трюкам» или «клочкам бумаги»: практика новообразований с явным превалированием чисто областных интересов, до стремления к примирению с большевиками включительно, не вызывала в этом отношении сомнений. Добровольческой армии предстояло или стать орудием сомнительной областной политики, творимой Радой, Кругом и прежде всего изменчивым настроением казачества, или оставить территорию Союза, распростившись с надеждами на прочную политическую и военную базу, создание которой потребовало стольких усилий и жертв. Вернее – второе. Ибо первое было психологически невозможно ни для руководителей, ни для русских добровольцев.

Исходя из этих положений, я обратился с письмом к председателю донского правительства генералу Богаевскому. Привожу текст письма со сделанными на нем сбоку пометками атамана Краснова.

«Милостивый государь

Африкан Петрович.

Образование в октябре 1917 года „Юго-Восточного союза“ в действительности осталось только на бумаге.

Успехи большевиков, развал казачества на Дону и Кубани, а также возникшая борьба на Тереке не дали возможности провести в жизнь образование „Юго-Восточного союза“.

Ныне обстоятельства вновь позволяют вернуться к мысли создать прочный и сильный Союз, могущий предотвратить новые испытания.

Изменению обстановки Дон и Кубань в значительной степени обязаны Добровольческой армии, при помощи которой изгоняются большевики и уничтожается власть черни.

(Пометка Краснова: „Армия вне политики“.)

Добровольческая армия, имеющая задачей возрождение Единой Великой России, кровью своей сроднилась с Доном и Кубанью и далее, перед выполнением своей основной, исторической задачи, она поможет и Тереку освободиться от большевиков.

(Пометка Краснова: „Армия вне политики“.)

При образовании „Юго-Восточного союза“ в октябре 1917 года никто не имел никаких сепаратных стремлений, и авторы идеи Союза считали, что образование Союза необходимо лишь временно, до восстановления единой России.

Составленная же ныне правительственная декларация Доно-Кавказского союза вызывает самые серьезные возражения:

1. Прежде всего создается впечатление, что идет речь о создании постоянной федеративной державы, вполне самостоятельной, наподобие „самостийной“ Украины.

(Пометка Краснова: „Это неверно“.)

Авторы этой декларации как бы думали об узаконении расчленения России, а не об ее объединении.

2. Совершенно игнорируется Добровольческая армия, которая помогла Дону и Кубани в борьбе с большевиками.

Даже больше: пункт XIII дает право думать, что и Добровольческая армия, находящаяся на территории Союза, может быть признана враждебной.

(Пометка Краснова: „При чем тут Добровольческая армия?“)

3. Включение в состав Доно-Кавказского союза Ставропольской губернии, в которой уже введено управление распоряжением командующего Добровольческой армией, без особого представителя от губернии является недопустимым.

Эта губерния может быть включена в Союз лишь как полноправный член Союза, так как и по размерам, и по значению она является значительной, и интересы ее и Добровольческой армии должны быть вполне обеспечены особым представителем ее в Верховном совете.

4. Пункт IV устанавливает особый флаг державы, в то время, когда вряд ли допустимо иметь какой-либо другой флаг, помимо родного русского.

(Пометка Краснова: „Согласен“.)

5. Декларация не может включать в себе такие пункты, как XII, XIII и XIV, которые связывают дальнейшую политику державы, ведение каковой возлагается на Верховный совет.

6. Пункт XV особенно подчеркивает стремление к „самостийности“ и к дальнейшему расчленению России.

(Пометка Краснова: „Ничего подобного“.)

Вследствие всего изложенного, не возражая против пользы образования Доно-Кавказского союза, считаю необходимым:

1. Определенно указать, что Союз образуется временно – впредь до воссоздания России.

(Пометка Краснова: „Само собой разумеется“.)

2. Включить в состав проектируемого Верховного совета представителя Добровольческой армии и военного генерал-губернатора Ставропольской губернии.

(Пометка Краснова: „Можно“.)

3. Командующим всеми вооруженными силами Союза назначить командующего Добровольческой армией.

(Пометка Краснова: „Никогда“.)

4. Окончательная редакция декларации должна быть выработана после созыва Большого Круга на Дону и Рады на Кубани, при участии представителя Добровольческой армии, игнорировать которую недопустимо.

(Пометка Краснова: „Совершенно верно, но при чем тут Добровольческая армия?“)

Примите уверение в совершенном уважении и преданности

Деникин.»

Мои положения имели целью: вхождение в Верховный совет представителя Добровольческой армии, которым мыслилось такое авторитетное лицо, как генерал Алексеев, создать гарантии общерусского направления политики Союза; путем объединения вооруженных сил в лице командующего Добровольческой армией – направить вооруженную борьбу в русло общегосударственных задач. В ответ мы получили игнорирование участия армии, как государственно-правового фактора в создании конституции Союза и полный отказ от объединения командования. Так как кубанское правительство в свою очередь не сочувствовало проекту по другим мотивам – для него опасным и неприемлемым было принятие на себя «всей полноты верховной власти» атаманами, то и на этот раз Союз остался только одним из многих бумажных проектов.