Антон Грановский
Имперский крест
2
На то чтобы ознакомиться с расположением объектов «Вервольфа», хватило сорока минут. Наконец, Геше привел Егора в святая святых – личный блокгауз Адольфа Гитлера.
– Как видите, блокгауз совсем небольшой, – сказал командир, когда они оказались внутри. – Рабочий кабинет, гостиная с камином, кухня, ванная, помещение для охраны и спальня. Вот, собственно, и все. А теперь, гауптштурмфюрер, давайте пройдем к рабочему кабинету фюрера. Коридор, который туда ведет, расположен за этой дверью.
С этими словами Геше шагнул к дубовой двери, взялся за ручку и потянул дверь на себя. Он хотел еще что-то добавить, но осекся. Прямо за дверью стоял фюрер.
Командир тут же щелкнул каблуками и проговорил:
– Шеф, прошу прощения, мы собирались…
Гитлер остановил его жестом и взглянул на Егора.
– У вас новый боец, – произнес фюрер спокойным и простым голосом, совершенно непохожим на тот, которым он произносил торжественные речи перед толпами народа.
– Так точно, шеф. Это гауптштурмфюрер Георг Грофт. Ранее он служил в Абвере, но после ранения и реабилитации был направлен к нам.
Взгляд фюрера стал цепким и острым.
– Говорят, адмирал Канарис[2] умеет подбирать себе людей, – задумчиво произнес он. А затем обратился к Егору: – Откуда вы родом, гауптштурмфюрер?
Егор, изо всех сил стараясь сохранить видимость уверенности и спокойствия, ответил четким голосом:
– Я родился в Верхней Силезии. Недалеко от Оппельна.
Фюрер устало кивнул. Он не выглядел ни монстром, ни сверхчеловеком. Обычный пожилой бюргер. Первое, что бросалось в глаза, это его знаменитые усики. Егор, а вернее, его «носитель», помнил, что друзья по партии бесчисленное количество раз советовали фюреру их сбрить, но он всегда отказывался, объясняя это тем, что народ уже привык к такому образу.
Глаза у фюрера были темно-синие, а лицо – бледное, астеничное. Черный чуб, по-детски свесившийся над морщинистым лбом, выглядел немного нелепо. Фигура Гитлера также оставляла желать лучшего. Он был среднего роста, широковат в бедрах, но узковат в плечах.
– Сколько вам лет, Георг? – поинтересовался фюрер.
– Двадцать девять, мой фюрер.
Взгляд Гитлера остановился на рыцарском железном кресте, пристегнутом к кителю Егора.
– За что награда? – спросил он.
– За храбрость, проявленную при выполнении особо важного задания, – ответил Егор.
– Уверен, что вы достойны этой награды, Георг. Осваивайтесь.
Егор успел заметить, что левая рука фюрера слегка подрагивала.
Гитлер прошел мимо охранников и двинулся к лестнице, ведущей, как Егор уже знал, к спальне.
Когда фюрер скрылся из вида, Геше усмехнулся и негромко проговорил:
– Кажется, вы понравились шефу.
– Не думал, что мне когда-нибудь доведется поговорить с самим фюрером, – ответил на это Егор.
– Теперь вы будете видеться часто, – заверил его командир. – И не удивляйтесь, если он обратится к вам по имени или начнет вас расспрашивать о жизни в Верхней Силезии. Фюрер помнит имена всех своих охранников, равно как и детали их биографий. У него поразительная память. Ну, а теперь, гауптштурмфюрер, пойдем дальше, наша «экскурсия» еще не закончена.
3
Циркониевый браслет… Егор думал о нем днем и ночью. Служба в личной охране была не слишком обременительна, и в сравнении с опасной, постоянно держащей в напряжении работой, которую вел Георг Грофт, будучи специальным агентом Абвера, жизнь в ставке казалась курортом.
С коллегами по «бегляйткоммандо» он так и не сумел сойтись близко. Они относились к нему немного настороженно и, конечно же, не забывали, кто он и откуда перевелся. Бойцы личной охраны выделялись на фоне остальных солдат и офицеров экстерьером. Светловолосые, голубоглазые, высокие и широкоплечие – они выглядели на фоне прочих, как породистые доги среди сброда дворняжек.
С молодым унтерштурмфюрером Рохусом Мишем после пары совместных посиделок за бутылкой вина и шнапса Егору почти удалось подружиться. Этот рослый, жизнерадостный парень смотрел на него восторженно, как смотрит младший неопытный брат на старшего, прошедшего огонь и воду.
Особенно не клеились у Егора отношения со «стариками» – сорокалетними офицерами, которые были рядом с Гитлером еще до его прихода к власти. Обращаясь к Егору вне службы, они часто называли его «дружище», однако глаза их при этом были словно бы покрыты корочками льда. Егор считал, что все это из-за его бывшей «специализации». Будучи агентом Абвера, он убивал людей и делал это спокойно и профессионально, и, видимо, «старикам», которые знали, почем фунт лиха, в его присутствии было немного не по себе.
Более-менее нормальные отношения наладились с еще одним коллегой – штурмбаннфюрером Карлом Вайхелем, стоявшим на полпути между «стариками» и «молодежью». Вайхель был один из немногих профессиональных военных в «бегляйткоммандо». В его поведении и манере разговаривать сквозили утонченная элегантность и проницательность. У него всегда находилось время, чтобы помочь Егору, дать совет относительно работы, подсказать, как держать себя на людях или в тесном кругу в присутствии фюрера. Он и в дальнейшем очень много помогал новичку.
Первую Мировую он прошел унтер-офицером. Он сражался на поле боя рядом с Гитлером. За бутылкой шнапса, приняв на грудь три стаканчика, Вайхель со смехом рассказал Егору, как однажды, лет десять тому назад, командир Геше мочился вместе с фюрером на какого-то араба.
Егор вынужден был поддержать смех, хотя лично ему эта омерзительная сцена не казалась смешной ни со своих собственных позиций, ни с позиций Георга Грофта, который хладнокровно убивал людей, но никогда не позволял себе унижать их.
Вообще же, чем ближе Егор узнавал белокурых бойцов личной охраны Гитлера, тем симпатичнее ему делался агент Абвера Георг Грофт, способный задушить голыми руками беспомощного старика и не испытать при этом никаких мук совести. Это пугало и удивляло Волчка, и порою он был близок к тому, чтобы заподозрить у себя признаки «стокгольмского синдрома», только вывернутые наизнанку, поскольку «заложником» в данной ситуации был Грофт, а он, Егор Волков, безусловным и бесспорным «захватчиком».
Между тем прошло уже четыре дня, а Егор до сих пор не сделал ничего, что приблизило бы его к решению главной задачи. Он так и не напал на след циркониевого браслета.
Волчок осмотрел запястья всех солдат и офицеров, которые служили в ставке, он задал десятки осторожных наводящих вопросов, но ни на шаг не приблизился к своей цели.
Однажды, когда после очередного дежурства Егор сидел в шезлонге, подставив лицо весеннему солнцу, он стал свидетелем неприятной сцены. Гитлер просматривал почту, стоя под деревом, неподалеку от своего бункера. В нескольких метрах от него застыл по стойке смирно ординарец фюрера Фриц Даргес. Вытянувшись в струнку, он терпеливо ждал, что скажет ему шеф. Тут вокруг фюрера стала виться большая муха, мешавшая ему читать. Гитлер нахмурился и попытался отогнать муху, размахивая пачкой писем. Но муха не желала улетать. Наблюдая за манипуляциями фюрера, ординарец не смог удержаться от улыбки, и Гитлер это заметил.
– Если вы не можете держать эту тварь на расстоянии от меня, то мне не нужен такой ординарец! – сухо проговорил он.
Фюрер не сказал прямо, что Даргес уволен, но тот все понял, и по лицу его разлилась бледность. Через несколько часов он был отправлен на фронт.
Прошло еще несколько дней. По долгу службы Егор теперь часто пересекался с фюрером. Тот кивал ему, проходя мимо, а изредка покровительственно похлопывал по плечу.
Волчок успел узнать фюрера с неожиданных сторон. Гитлер, например, любил кино и предпочитал американские ленты. Однажды Егор застал фюрера за просмотром фильма «Унесенные ветром». Волчок как раз стоял возле гостиной на дежурстве в день, когда картину показывали. После финальных титров Гитлер встал со своего места с удовлетворенным видом и сказал, обращаясь к кому-то из окружения:
– Надеюсь, и мы когда-нибудь научимся снимать такие же прекрасные фильмы.
В другой раз один из сотрудников СД, молодой оберштурмфюрер с лицом херувима и плечами борца, обратился к фюреру с просьбой отправить его на фронт.
– Мой фюрер, я хочу отправиться на передовую, – произнес он звенящим от волнения голосом.
– На передовую? – мрачновато переспросил Гитлер.
– Да. На передовую. Хочу сражаться, показать, что тоже на что-то способен, что могу противостоять врагу, вместо того чтобы сидеть сложа руки в ставке.
Гитлер досадливо поморщился:
– По-твоему, охранять своего фюрера – это значит, сидеть сложа руки?
– Я не то хотел сказать, шеф, – смутился оберштурмфюрер. – Я хочу драться с нашими врагами. Хочу убить как можно больше русских и тем самым приблизить нашу окончательную победу.
Гитлер вздохнул:
– Драться… Что ж… Скажу тебе как на духу, я бы не хотел лишиться такого хорошего солдата. Но запретить тебе я не вправе. Немцы – свободные люди, и каждый из них волен сам брать ответственность за свою жизнь и судьбу. Завтра утром ты отправишься в боевую часть.
Оберштурмфюрер щелкнул каблуками и с воодушевлением проговорил:
– Вы не пожалеете о своем решении, шеф.
Гитлер вздохнул, повернулся и неторопливо зашагал в свой кабинет. Проходя мимо Егора, он покосился на него и с некоторым раздражением вопросил:
– И что прикажете делать? Не могу же я сказать солдату «нет», когда он жаждет пролить кровь за родину.
Когда Гитлер скрылся за углом, лейтенант расслабился, взглянул на Егора и с восторгом воскликнул:
– Господин гауптштурмфюрер, я буду драться с красными на передовой!
– Вам повезло, старина. Я бы тоже последовал вашему примеру, но ранение в ногу еще дает о себе знать.
– Ничего страшного, – покровительственно заявил офицер СД. – В «бегляйткоммандо» нужны люди, подобные вам. Сильные, храбрые, знающие, почем фунт лиха. – Оберштурмфюрер насмешливо посмотрел Егору в глаза и добавил: – Быть верным псом фюрера – почетное право.
«Скорее уж волком, рвущим фюреру глотку», – подумал Егор, приветливо улыбнувшись «вояке».
4
На седьмой день пребывания Егора на территории ставки в блокгауз к Гитлеру приехал рейхсмаршал Герман Геринг. Егор как раз дежурил у кабинета фюрера.
Геринг, которого все называли преемником фюрера, оказался грузным мужчиной с военной выправкой, решительным лицом и светлыми глазами, в которых читались ум, отвага и хитрость. Егор был наслышан о былых подвигах рейхсмаршала.
Во время Первой мировой войны Геринг был летчиком-истребителем и сбил двадцать два самолета противника, за что был награжден Железным крестом и высшей военной наградой Пруссии – орденом «Pour le Mьrite». И даже дальнейшие неприглядные факты биографии Геринга, включавшие в себя скандальные любовные связи, погромы, кутежи и патологическую любовь к роскоши, не затмили былой славы рейхсмаршала и не помешали ему стать народным любимцем.
Стремительно шагая к кабинету Гитлера, рейхсмаршал на ходу сбросил шинель, дорожную сумку и фуражку, всучил их подоспевшему Егору и тут же направился дальше.
Как только Геринг скрылся в кабинете фюрера, Егор отнес его вещи в гардероб. В кармане шинели рейхсмаршала лежало что-то тяжелое. Положив вещи на столик перед вешалкой, Егор заметил слегка торчащую из кармана рукоятку пистолета. Он вытянул пистолет – это был огромный револьвер марки «кольт» с шестизарядным барабаном. Егор тихонько присвистнул. Внушительное оружие. Не то что его нынешний «вальтер-ПП», выглядевший на фоне огромного револьвера детской игрушкой.
Повесив шинель, сумку и фуражку на крючки, Егор бесшумно прошел к кабинету и навострил слух. Он услышал раздраженный голос Гитлера и негромкий, спокойный – Геринга. Речь шла о недавних бомбежках немецких городов. Фюрер нападал, а рейхсмаршал защищался, пытаясь прикрыть действия своих подчиненных и найти всему объективные объяснения. Гитлер нервничал и давал выход своему гневу. Он говорил громко, раздраженно:
– Почему не дошла информация? Как такое вообще возможно? Информация есть, но она не доходит! Зачем отдавать приказы, если никто о них не знает! То, что произошло, – провал, и в ответе за это я! А потери? Вдовы и сироты – им будет за что меня ненавидеть!
– Мой фюрер…
Дальше Геринг понизил голос, словно сообщал шефу секретную информацию, но Гитлер прервал его:
– Ты разочаровываешь меня, Герман! И пророк из тебя никудышный. Не ты ли говорил, что ни одна вражеская бомба не упадет на города Германии? Кто объявил об этом нации? Кто уверял в этом нашу партию? Я читал в книгах об азартных карточных играх – мне знакомо понятие блефа. Германия – не зеленое сукно ломберного стола, на котором можно играть в азартные игры.
– Мой фюрер, ваши обвинения не совсем справедливы. Я никогда…
– Вы погрязли в довольстве и роскоши, Геринг! – снова оборвал Гитлер. – Вы живете в дни войны, словно император или еврейский плутократ! Вы стреляете из лука оленей, а мою нацию расстреливают из пушек самолеты врага! Призвание вождя – это величие нации! Удел вождя – скромность! Профессия вождя – точное соотнесение обещаний с их выполнением!
– Шеф, я не…
– Не надо больше слов. Отправляйся в свою ставку, Герман, я должен все тщательно обдумать.
Геринг зашагал к двери. Егор быстро отпрянул и отошел на пару шагов.
Рейхсмаршал вышел из кабинета и неплотно притворил за собой дверь.
– Дьявол… – тихо выругался он. Потом взглянул на Егора и грубо спросил: – Куда вы уволокли мои вещи, гауптштурмфюрер?
– Они в гардеробе, господин рейхсмаршал. Прикажете принести?
– Сам пройду.
И Геринг – тяжелый, мощный, как медведь, двинулся к гардеробу. Егор последовал за ним.
Набросив шинель и надев на голову фуражку, Геринг нахмурился и вдруг разразился тихой, но весьма отборной бранью, помянув в своей «отповеди» русских, англичан и американцев и пообещав отправить их всех туда, куда ни один человек в здравом уме не отправился бы.
Егор спокойно выслушал нецензурный монолог Геринга, затем достал из кармана брюк алюминиевую фляжку и протянул ее рейхсмаршалу. Геринг на мгновение замолчал, потом взял фляжку и спросил без всякого удивления:
– Что там? Шнапс?
– Бренди, – ответил Егор.
Рейхсмаршал кивнул, свинтил крышку и хорошенько приложился к фляжке.
– Хорошее пойло, – похвалил он. Затем вернул фляжку Егору, оглядел его с головы до ног и сухо осведомился: – Фамилия?
– Гауптштурмфюрер Георг Грофт.
Геринг еще несколько секунд сверлил Волчка своими холодными, светлыми глазами, потом вдруг хмыкнул и одобрительно проговорил:
– Ты хороший парень, Грофт. И я это запомню. Поверь, я умею быть благодарным.
Геринг запахнул пальто, поправил на плече дорожную сумку и двинулся к выходу. Однако на полпути вдруг обернулся и спросил:
– В карты играешь?
– Так точно, господин рейхсмаршал.
– Приезжай ко мне в ставку. Завтра, часов в семь вечера. Я выпишу на тебя пропуск.
Геринг повернулся и вышел из блокгауза.
Егор снова подошел к кабинету. Брови его удивленно приподнялись. Из рабочего кабинета Гитлера доносилась тихая прекрасная музыка. Заглянув в щель, Егор увидел, что фюрер сидит в кресле с закрытыми глазами, полностью поглощенный мелодией и словами песни, льющейся из патефона.
Вид у Гитлера был измученный, почти несчастный. Контраст с только что закончившимся шумным спором – поразительный.
– Войдите в кабинет, гауптштурмфюрер, – сказал вдруг фюрер, не открывая глаз. – Хватит там топтаться.
Егор послушно вошел в кабинет, напустив на себя самый смиренный вид, на какой только был способен. Гитлер открыл глаза, посмотрел на него и спросил:
– Вы знаете, кто это поет?
– Нет, мой фюрер, – ответил Егор.
– Это Йозеф Шмидт. Великий оперный тенор.
– «Маленький человек с большим голосом». Да, мой фюрер, я слышал о нем.
Фюрер сидел в расслабленной позе, расстегнув китель. Егор не к месту заметил, что у Гитлера наметилось брюшко и что на плечах его кителя серебрится перхоть.
– Шмидт бежал из Германии, когда мы пришли к власти, – снова заговорил Гитлер. – И умер в пересыльном лагере. Насыщенная биография, не правда ли? Биография поэта, а не певца.
Гитлер, ощутив на себе взгляд Волчка, повернул голову и пристально посмотрел ему в глаза. Егор почувствовал, как взмокла его спина под рубашкой. Нет, все же этот человек был не таким, как все. Глаза его, внезапно посветлевшие, холодные, властные, проникали Егору в душу, и не просто в душу, а в самые тайные и непроницаемые ее глубины.
– У вас есть невеста? – спросил он вдруг, без всякого перехода.
– Да, мой фюрер, – ответил Егор, припомнив, что Георга Грота действительно ждет в Берлине девушка, которой он месяц назад сделал предложение.
– Замечательно. – Гитлер усмехнулся. – И что вы собираетесь ей подарить?
– Подарить?
– Ну да. Девушкам ведь делают подарки.
– Да, мой фюрер. Я… я хочу подарить ей браслет.
– Браслет? – Фюрер прищурился. – Золотой, я полагаю? Может быть, даже с бриллиантами?
– Так точно.
Уголки губ Гитлера приподнялись:
– Это хороший подарок, Георг. Но не все то золото, что блестит. Вы что-нибудь знаете про алхимиков?
Егор был сбит с толку. Он снова не к месту отметил, что у Гитлера на указательном пальце черный ноготь.
– Бог щедро одарил нас дарами, но мы не всегда знаем, как их использовать. – Фюрер сдержанно усмехнулся. – Мы даже не всегда их видим, хотя они лежат у нас под самым носом. Свойства металлов до сих пор не раскрыты. Бывает, что простой медный браслет способен принести своему владельцу больше благ, чем все золото мира.
Гитлер поднялся со стула, повернулся к Егору спиной и неторопливо прошел к камину. Рука Егора сама потянулась к «вальтеру», и ему пришлось сделать над собой усилие, чтобы не рвануть пистолет из кобуры и не разрядить обойму в затылок величайшему злодею человечества.
Гитлер между тем взял бронзовую кочергу и поворошил ею в камине, поправляя тлеющие поленья. Некоторое время от стоял перед камином молча, а когда обернулся, посмотрел на Волчка так, будто забыл о его присутствии или не сразу вспомнил, кто перед ним стоит. Потом кивнул и пробормотал:
– Ах да, браслет… Хороший подарок. Женщины, как сороки, любят все блестящее. В том числе и браслеты. Когда вам понадобится отпуск, чтобы повидаться с невестой, скажите прямо мне. А уж я как-нибудь договорюсь со стариной Геше. А теперь ступайте.
5
Егор отлично помнил слова профессора Терехова: «Браслет сам тебя найдет». Квантовый навигатор, изобретенный профессором, начинал работать на полную мощность только в момент перемещения Егора во времени, используя его сознание, как надежную антенну. Навигатор вычислял точку наибольшего пространственного и временного сближения Егора с искомым предметом и, словно умелый стрелок, отправлял его сознание в точку, немного предшествующую встрече, чтобы исключить «перелет» и дать Егору время подготовиться. Так было в предыдущие два раза, когда Машина времени забросила Волчка сперва в Средневековье, а затем в недалекое будущее.
Исходя из этих соображений, Егор предположил, что фюрер неспроста завел речь о невесте и подарке. Последние три дня в блокгаузе Гитлера гостила его подруга – довольно хорошенькая блондинка по имени Ева Браун.
Она была в бункере не в первый раз, и охранники фюрера были ей хорошо знакомы. Все, кроме новичка Георга Грофта. С ним она виделась всего пару раз, и они вежливо кивали друг другу в знак приветствия.
Егору показалось, что Ева, являясь подругой великого вождя, прекрасно осознает всю двусмысленность и неопределенность своего статуса. Это было заметно по поведению девушки. По ее обыкновению скромно и как-то по-звериному покорно опускать глаза в присутствии высокопоставленных гостей Гитлера. В легком румянце, появляющемся на ее щеках, когда офицеры при ее внезапном появлении замолкали, из чего она, будучи девушкой мнительной, конечно же, делала вывод, что офицеры обсуждали ее отношения с фюрером.
Проницательность и наблюдательность, присущие бывшему агенту разведки Георгу Грофту, сослужили Егору добрую службу. Он с первого же взгляда понял, что Еве очень одиноко в ставке. Жизнерадостная натура девушки сочеталась с природной застенчивостью, граничащей с закомплексованностью. Она считала себя недалекой и даже глуповатой и сильно робела в присутствии «великих мужчин», окружавших фюрера.
И вместе с тем девушка жаждала общения и готова была открыть душу любому, кто сгодится на роль ее друга. На роль того, кто не будет рассматривать ее оценивающим взглядом, а примет и будет уважать ее такой, какая она есть.
Между тем офицеры из «бегляйткоммандо», интуитивно чувствуя комплексы девушки, вели себя с ней запросто и даже бесцеремонно. Случалось, что стопки писем, телеграмм и деловых бумаг заносили прямо в комнату Евы Браун: так Гитлеру было проще добраться до почты, поскольку спальня его напрямую сообщалась с ее комнатой.
На следующее утро после разговора с Гитлером, зная, что сам фюрер отправился на прогулку в сопровождении трех белокурых охранников, Егор прихватил из пункта связи парочку не очень срочных телеграмм, поднялся по ступенькам, ведущим в апартаменты фюрера и его подруги, на секунду остановился перед дверью в спальню Евы Браун, пригладил ладонью волосы, а затем взялся за ручку и открыл дверь.
Ева Браун была еще в постели, практически нагая, в одной коротенькой ночной рубашке. Егор замер у порога, изобразив смущение.
– Прошу прощения, фройляйн Гитлер, – пробормотал он растерянным голосом, намеренно называя ее именем великого фюрера и прикрыв глаза ладонью. – Должно быть, я слишком тихо постучал. Я буду благодарен, если вы не расскажете об этом фюреру.
Волчок повернулся и сделал вид, что хочет уйти, но Ева вдруг окликнула его:
– Постойте, гауптштурмфюрер!
Егор замер, не оборачиваясь.
– Вам совершенно не о чем волноваться, – мягко проговорила она. – Ничего страшного не случилось. Скажите, гауптштурмфюрер, у вас есть сигарета?
– Конечно, фройляйн Гитлер.
Он достал из кармана пачку трофейного «Кэмэла» и положил ее на столик возле двери.
– Можете подать мне их? – спросила у Волчка за спиной Ева. – И не бойтесь обернуться.
Егор обернулся и взглянул на нее. Она сидела на кровати, выпрямившись и чуть прикрыв грудь легким покрывалом. Егор взял сигареты и приблизился к ней.
Вынув сигарету из пачки и вставив ее в пухлые словно у ребенка губы, девушка потянулась было за зажигалкой, но Егор ее опередил. Чиркнув спичкой, он поднес ее к сигарете, глядя на свежее, несмотря на недавнее пробуждение, лицо с живыми, обаятельными чертами.
Ева выпустила облачко дыма, посмотрела сквозь него на Волчка и вдруг улыбнулась:
– Вы новичок, правда?
– Правда, – ответил Егор и тоже улыбнулся.
– Вы уже успели с кем-нибудь подружиться?
Он покачал головой:
– Нет. Я все еще чувствую себя здесь немного чужим.
– Мне это знакомо, – сказала Ева.
Она повернулась к тумбочке, чтобы стряхнуть с сигареты пепел в фарфоровую пепельницу, и как бы невзначай выпростала из-под покрывала стройную правую ногу, обнаженную до самого бедра. Нога была великолепная, не хуже, чем у супермоделей с обложек «Harper’s Bazaar» и «Vogue».
Ева снова выпрямилась, посмотрела Егору в глаза и весело спросила:
– У вас все еще испуганный вид. Неужели я такая страшная?
Он улыбнулся в ответ – самой очаровательной, мягкой и обезоруживающей из своих улыбок (а их в загашнике у опытного разведчика Георга Грофта было великое множество).
– Вы прекрасны, фройляйн! – выдохнул он. И тут же покраснел, словно устыдился развязности своих слов.
Ева засмеялась, щечки ее тоже слегка порозовели:
– А вы ловелас, капитан! Но вы кажетесь мне простым и симпатичным парнем. Слушайте, вы сможете достать мне выпивку?
– Выпивку?
Она кивнула:
– Да. Я знаю, что вы, офицеры, в свободное время прикладываетесь к рюмочке. Как, впрочем, и все другие мужчины. А мне Адольф запрещает пить.
– Это очень мудро с его стороны, – мягко заметил Егор.
– Безусловно. Но иногда… иногда без выпивки совершенно невозможно расслабиться. А я так часто чувствую себя напряженной.
Последняя фраза Евы прозвучала неожиданно искренне и не без некоторой горечи. Егор кивнул в знак понимания и уточнил:
– Какие напитки предпочитает фройляйн?
Глаза девушки загорелись.
– Сможете принести шампанское? – негромко, словно боясь чужих ушей, спросила она.
Глядя на ее лицо, Егор окончательно удостоверился в своем подозрении, которое возникло у него, едва он переступил комнату: Ева Браун была пьяна.
Опьянение ее было едва заметным. Скорее всего, девушка выпила не больше пары бокалов вина (видимо, допила остатки из бутылки, которую тщательно прятала от фюрера).
Егор улыбнулся и сказал:
– Я готов попробовать.
Он собрался было выйти, но девушка быстро проговорила:
– Постойте… Лучше коньяк или бренди. Вы сумеете достать?
Егор снова повернулся к Еве и сказал:
– За бренди никуда идти не понадобится. У меня есть при себе фляжка.
Бровки девушки удивленно приподнялись:
– А разве Адольф не запрещает?
– Запрещает. И поэтому я буду вам очень благодарен, если вы меня не выдадите.
Она снова улыбнулась, на этот раз широко и лучисто – как лучшему другу:
– Вы для меня просто находка, капитан!
– Рад вам услужить.
Егор достал из кармана фляжку, открыл ее и протянул девушке. Она приняла фляжку, и при этом ее теплые пальцы легонько коснулись его руки.
– За вашу доброту! – сказала девушка, приветливо глядя на Егора, отсалютовала ему фляжкой и сделала небольшой глоток. Поморщилась и сообщила: – Крепкое. Даже горло дерет.
А потом приложилась снова и сделала два довольно больших глотка. На глазах Евы выступили слезы, но она не закашлялась, а опустила фляжку и спокойно вытерла влажные губы тыльной стороной ладони.
– Как вас зовут? – сипло спросила она Егора.
– Георг, – ответил он.
– Георг, вам, наверно, часто говорили, что вы красавец?
Егор чуть склонил голову набок и не без игривого лукавства промолвил:
– Вы и правда так думаете?
– Что вы красавец? – Ева засмеялась. – Да, я правда так думаю. Будь я свободна, я могла бы в вас влюбиться. Но моя связь с Адольфом не помешает нам с вами стать друзьями, верно?
– Верно, – кивнул Егор.
Улыбка вдруг сползла с губ девушки. Она вздохнула и проговорила с невыразимой горечью:
– Мне здесь так одиноко… Адольф не любит, когда я пью спиртное или курю. Иногда, втайне от него, я выкуриваю сигарету, но после этого мне приходится чистить зубы и тщательно полоскать рот, чтобы запах меня не выдал. Волчок в этом очень строг.
– Волчок? – приподнял брови Егор.
Ева кивнула:
– Да. Изредка я его так называю. Это напоминает мне о нашей первой встрече. Хотите расскажу, как это было? – предложила вдруг она.
– Только если вы сочтете это возможным, – сказал Егор, глядя девушке прямо в глаза.
Она улыбнулась, подтянула ноги и шлепнула ладошкой по краю кровати:
– Присядьте.
Егор сел. Теперь они оказались совсем рядом. Настолько, что могли уловить дыхание друг друга, а Егору, с его по-звериному обостренными чувствами, даже казалось, что он явственно ощущает тепло ее тела.
– В двадцать девятом году, – снова заговорила Ева, – гадалка сказала мне: «Скоро весь мир будет говорить о тебе и твоей великой любви!»
– И она не ошиблась, – заметил Егор дружеским голосом.
– Да, – неуверенно проговорила Ева. – Наверное.
Она сделала еще один глоток из фляжки, смахнула с глаз выступившие от крепкого напитка слезы, посмотрела на Егора и сказала:
– Мы познакомились с Адольфом в начале октября двадцать девятого года. После праздничной вечеринки в фотоателье Хоффмана я задержалась – мне нужно было привести в порядок деловые бумаги. Когда я стояла на высокой стремянке, приставленной к большому шкафу для документов, к нам вошел сам Хоффман с каким-то незнакомым господином со смешными усиками. Усатый господин был одет в светлое английское пальто, а в руке держал большую фетровую шляпу. Они сели на стулья в противоположном конце комнаты и заговорили о своих делах. Но я-то заметила, что незнакомец исподволь разглядывает мои ноги. Мне стало смешно и неудобно, ведь я была в коротенькой юбочке, которую сшила себе сама. Когда я спустилась с лесенки, Хоффман тут же представил меня солидному господину. Помню, он сказал: «Это наша бравая маленькая фройляйн Ева! А это – господин Вольф!»
– Вольф[3]?
Ева кивнула:
– Да. Это был его партийный псевдоним. Адольф всегда любил волков, поэтому и взял себе такую фамилию. В тот вечер мне пришлось возвращаться домой затемно, и Адольф предложил подвезти меня в своем «Мерседесе». Но я отказалась.
– Почему? – спросил Егор.
– Мой отец был человеком очень строгих правил, и он бы пришел в ярость, если бы увидел меня в автомобиле с незнакомым мужчиной, тем более что мужчина этот был намного старше меня. После этого Адольф стал часто заезжать в наше фотоателье. И я влюбилась в него. От его взгляда меня бросало в дрожь, а его галантные манеры кружили мне голову. Он постоянно дарил мне цветы и конфеты, и при этом всегда целовал мне руку и говорил что-нибудь приятное. Особенно мне запомнился первый букет, который Ади мне подарил. Это были желтые орхидеи. Знаете, Георг, это было… великолепно. Я купалась в своей любви. Но теперь… теперь мне так одиноко, а Адольф со мной так строг, что я почти позабыла, каково это – быть нежно и страстно любимой.
Егор посмотрел девушке в глаза и тихо произнес:
– Уверен, что вокруг найдется немало желающих напомнить вам об этом.
– А как насчет вас? – словно в шутку спросила Ева, но во взгляде ее, устремленном на Егора, не было ничего шутливого или веселого. Глаза ее мерцали маслянистым светом, дыхание стало прерывистым, а губы слегка приоткрылись.
И Егор больше не сдерживался. Он резко подался вперед, обнял девушку за талию и поцеловал в губы…
Все произошло стремительно – так стремительно, что оба не успели осознать, что делают. Ева вздрагивала и стонала в его объятиях, а потом выгнулась дугой, хрипло вздохнула и так сильно прикусила губу, что на ней выступила капелька крови. И лишь когда все закончилось, она слегка оттолкнула его от себя и громко проговорила:
– Мы не должны были… Не должны…
Егор пришел, наконец, в себя. На лице его отобразилось изумление. Он совсем не собирался делать то, что сделал. Это было что-то вроде сексуального помутнения, и кто был виноват в этом «помутнении» – вервольф, дремавший у него в душе, или же Георг Грофт, чья страстная и необузданная любовь к женскому полу несколько раз едва не стоила ему жизни, – этого Егор не знал.
Однако что случилось, то случилось. Ева Браун лежала перед ним на кровати – обнаженная, раскрасневшаяся от страсти, потрясенная не меньше его. Овладев собой, она протянула руку к отброшенному покрывалу и прикрыла грудь.
Егор потянулся за пачкой «Кэмэла». Вытряхнул две сигареты, одну вставил в губы, вторую протянул Еве.
Несколько секунд оба молча пускали дым, бросая друг на друга быстрые взгляды. Первым молчание нарушил Егор.
