Антон Грановский
Чёрный король
– Что желаете покушать на обед? – осведомился тот.
«Верно, – подумал Пильсбери, – я заказал «закуску». Это не совсем еда. И, должно быть, порции у этой «закуски» совершенно мизерные. Теперь надо заказать «еду»!»
– Ах, обед… – сказал он вслух. – Давайте на ваш вкус. Но только одно блюдо, – мягко добавил Пильсбери, не привыкший есть много.
Официант на мгновение задумался, затем улыбнулся и сказал:
– Котлеты из пулярды с трюфелями. А к ним чего-нибудь легкого – вроде разварных груш с рисом.
– Хорошо, – поспешно кивнул Пильсбери. – Несите котлеты и груши.
Официант исчез так же стремительно, как и появился. Дожидаясь заказа, Гарри разглядывал публику. «Народ как народ, – думал он. – Разве только на улице смешно выглядят – так то из-за одежды. По такой погоде в легком сюртучишке не пощеголяешь. Нужно непременно в шкуры закутаться. А как иначе!»
Рядом что-то стукнуло. Пильсбери краем глаза увидел, что с соседнего столика, за которым сидели три женщины, упала медная пудреница. Будучи чрезвычайно ловким молодым человеком, Гарри в мгновение ока поднял пудреницу с пола и протянул ее самой старшей из женщин – по-видимому, матери или тетке двух розовощеких, миловидных девиц.
– Мерси, – сказала пожилая леди и передала пудреницу одной из девушек, брюнетке с завитыми локонами, в руках у которой была маленькая книга.
– No problems! – ответил ей Гарри, по оплошности переходя на английский.
Завитая брюнетка взмахнула длинными ресницами и удивленно спросила:
– А ю инглишмен?
– Ноу. Позвольте представиться – Гарри Н. Пильсбери.
Гарри приподнялся со стула и вежливо поклонился.
– Так вы говорите по-русски! – обрадовалась девушка.
– Вы заметили? – Пильсбери улыбнулся. – О да, говорю. И у меня недурно получается, правда?
– Совсем недурно, – сказала пожилая леди.
Девушка с книгой в руках смутилась и покосилась на мать.
– Мадам, прошу прощения, если я перешел черту, – сказал Пильсбери со всем возможным тактом. – Я не очень хорошо знаком с русскими обычаями.
– Ничего, батюшка, ничего. – Пожилая леди позволила себе улыбнуться. – Так, значит, вы из Англии?
– Нет. Я из Америки. Но мне неловко сидеть к вам спиной. Если позволите – я пересяду за ваш столик.
– Будьте любезны, батюшка. Всегда рада поговорить с приличным человеком.
Пильсбери подал знак официанту, чтобы тот подал обед на соседний стол и пересел. Усаживаясь, он не отводил взгляда от брюнетки. Впрочем, и вторая девушка – светловолосая, с пухлыми щечками, также привлекла его внимание. «А не дурна, – подумал он. – Очень недурна!»
Пожилая леди перехватила его взгляд. Усмехнулась.
– Это мои дочери, – сказала она. – Эта вот – белобрысая – Варя, а эта – красная, как рак, – Маша.
– Очень рад! – поклонился Пильсбери, привставая.
– Что это вы, батюшка, все скачете, – усмехнулась пожилая леди. – Или у вас в Америке так принято?
– Так принято, – ответил Пильсбери.
Разглядывая девушек из-под полуопущенных ресниц, Гарри машинально достал из кармана свой портсигар с сигаретами, но тут же спохватился и вежливо спросил, обращаясь ко всем трем женщинам сразу:
– Пардон. Вы разрешите?
– Курите, курите, – разрешила пожилая леди. – Мой муж тоже курит. Дымит, как пароход. А уж как сердешный кашляет по утрам… Вы-то, я чай, здоровы?
– Весьма.
– И как вам у нас, в России? – поинтересовалась пожилая леди.
– Я только сегодня приехал, – ответил Пильсбери. – И еще не успел толком все осмотреть. Но первое впечатление у меня приличное.
– Эк вы странно выражаетесь – «впечатление приличное», – улыбнулась пожилая леди. – Откуда ж наш язык знаете, батюшка?
– По словарям выучил, – ответил Пильсбери и слегка приосанился.
– Вот как! Долгонько, должно быть, учили.
– Не очень. Три месяца.
Пожилая леди недоверчиво прищурилась.
– Это как же такое возможно? Оговорились вы, батюшка. Верно, хотели сказать три года?
– Нет, именно три месяца! – возразил Пильсбери, с удовольствием отмечая, что блеск в глазах девушек растет пропорционально их заинтересованности. – Дело в том, что у меня необычная память. Мне достаточно один раз взглянуть на страницу, чтобы полностью запомнить все, что на ней написано.
Пожилая леди сухо улыбнулась.
– Экий вы народ, петербуржцы! Нешто думаете, что раз мы из Тулы, то нас и обмануть ничего не стоит?
Ресницы брюнетки дрогнули, она вроде бы обиделась. Хотя непонятно, на кого – то ли на мамашу, обижающую недоверием иностранца, то ли на самого иностранца, который, как выяснилось, вовсе никакой не иностранец, а местный, питерский, насмешник, решивший поиздеваться над провинциалами.
– Но я говорю правду! – сказал Пильсбери. – Мадемуазель Мэри, разрешите взглянуть на вашу книгу?
Брюнетка испуганно посмотрела на мать. Та кивнула. Тогда девушка неуверенно улыбнулась и протянула книгу американцу.
– Пожалуйста, – тихо сказала она.
Пильсбери взял книгу, затем посмотрел на девушку и мягко произнес:
– Будьте добры – загадайте страницу.
– Девятнадцатая, – ответила девушка и покраснела.
Пильсбери открыл книгу на девятнадцатой странице, едва скользнул взглядом по строчкам, закрыл книгу и вернул ее девушке. Затем процитировал – голосом тихим, бархатистым, почти слащавым:
Ты светлая звезда таинственного мира,
Когда я возношусь из тесноты земной,
Где ждет меня тобой настроенная лира,
Где ждут меня мечты, согретые тобой.
Ты облако мое, которым день мой мрачен,
Когда задумчиво я мыслю о тебе,
Иль исчисляю путь, который нам назначен,
И где твоя судьба чужда моей судьбе.
Ты тихий сумрак мой, которым грудь свежеет,
Когда на западе заботливого дня
Мой отдыхает ум и сердце вечереет,
И духи смертные нисходят на меня.
– Так вы знаете эти стихи? – взволнованно проговорила Маша.
– Только что прочел, – с улыбкой ответил Пильсбери, глядя на девушку лучистыми глазами.
– Не может быть, – усомнилась мамаша. – А ну-ка – другую.
Она вынула книгу из рук второй дочери («А я и не заметил, что у нее тоже книжка!» – подумал, удивляясь своей рассеянности, американец) и протянула ее Пильсбери. Тот взял книгу и глянул на обложку. «Гадание на кавалера по цветам луговым и садовым» – гласило название.
– Назначайте страницу, – мягко попросил Пильсбери.
– Двадцать пятая, – тихо пробормотала блондинка.
Пильсбери нашел нужную страницу, едва на нее посмотрел и тут же закрыл книгу.
– Нуте-с? – поинтересовалась мамаша. – Что там написано?
– Какую строку сверху? – уточнил Пильсбери.
Пожилая леди глянула на страницу, облизнула губы и объявила:
– Давайте со второго абзаца и четыре строки.
– «Этот цветок в руке кавалера означает смятение и ложный посыл. Отвечать такому кавалеру нужно учтиво, но сдержанно. Ежели стебель цветка надломлен, то это может значить только одно…» – процитировал Пильсбери, пристально, но мягко глядя в глаза блондинке, которая не знала, куда девать глаза от смущения.
– В точности так! – удивленно произнесла мамаша. – Да вы чудотворец, батюшка! А как насчет следующего абзаца?
Пильсбери слегка прищурил на блондинку Варю глаза – девушка зарделась и отвела взгляд.
– Увы, следующий абзац я не запомнил, – сказал американец.
Девушка благодарно посмотрела на Пильсбери.
– Это же надо! – воскликнула пожилая леди. – Маша, ты слышала? Варя, ты слышала? Вот так мистер американец. Это что же, в Америке все такие?
– О, нет! – Пильсбери засмеялся. – Такой, как я, существует в единственном экземпляре. Я своего рода уникум!
– Притом очень скромный уникум, – заметила Маша, стрельнул в американца быстрым, насмешливым взглядом, но тут же, по своему обыкновению, покраснела.
К столу подошел толстый пожилой осанистый господин с отечным лицом и пушистыми усами.
– А, пришел наконец! – поприветствовала его пожилая леди. – А я уж думала, куда ты пропал? Вот, Олег Иваныч, познакомься – это мистер из Америки! А это – мой муж, Олег Иванович Крамской!
Пильсбери встал и пожал руку отечному усачу.
– Очень рад, – сказал тот равнодушным голосом и снова повернулся к жене: – Дорогая, нам пора ехать. Петрушевы, поди, уже заждались. А я обещал.
– Да-да, идем. – Мамаша и ее дочери поднялись из-за стола. – Жаль, что мало поговорили, батюшка, – с улыбкой сказала пожилая леди американцу. – Ну, бог даст, еще свидимся.
– Гудбай! – проворковала брюнетка.
– Прощайте! – прощебетала блондинка.
После чего вся четверка повернулась и величественно покинула зал.
Снова оставшись в одиночестве, Пильсбери вздохнул и пробормотал:
– Russian girls… Ты светлая звезда таинственного мира… Very beautiful…
Подошел официант с закусками и принялся выставлять на стол большие тарелки с икрой, хрящами и красиво нарезанными ломтиками рыбы. Управившись с тарелками, он поставил на стол большую, широкую бутылку с водкой.
– Это все мне? – изумленно спросил Пильсбери, глядя на водку и закуски.
– Именно так-с, – поклонился официант. – Когда покончите с закусками – дайте знак, и я принесу горячее!
Официант набросил на руку полотенце, повернулся и удалился – быстрый, вежливый, предупредительный.
Через час Гарри «отвалился» от стола, чувствуя, что вот-вот лопнет от съеденных блюд. Водки он не выпил и половины, хотя уже чувствовал себя пьяным.
«Такие обеды не для моей комплекции, – подумал он, морщась от тяжести в животе. – Надо бы пройтись пешком, встряхнуться».
Американец расплатился с официантом и собрался подняться из-за стола, когда к нему подскочил другой лакей с маленьким серебряным подносиком на растопыренной ладони.
– Господин Пильсбери? – осведомился он у американца.
– Да, это я, – ответил Пильсбери несколько удивленно.
– Приказано передать вам лично в руки, – сказал лакей и протянул американцу поднос, на котором лежал белый конверт.
– От кого? – поинтересовался Пильсбери.
– Не могу знать, – ответил лакей.
Поскольку лакей назвал имя американца, сомнений в том, что этот конверт адресован именно ему, у Пильсбери не было. Поэтому он недрогнувшей рукой взял конверт с подноса, раскрыл его и достал маленький листок бумаги. На всякий случай поднес его к носу – не надушен ли? Листок был не надушен.
Пильсбери немного поскучнел, но тем не менее внимательно прочел послание.
Один король болезнь нашел.
Второй король с ума сошел.
Сгубила третьего дуэль.
Четвертый позабыл про хмель.
В гробах лежат три короля.
Да будет пухом им земля!
Подписи не было. Прочтя послание, Пильсбери быстро посмотрел по сторонам, надеясь поймать на себе взгляд анонимного шутника, который, по всем раскладам, должен был сидеть где-нибудь рядом и наблюдать за реакцией Пильсбери.
Однако никто из посетителей ресторана не смотрел на нашего американца. Пильсбери пожал плечами, поднял взгляд на лакея и спросил:
– Как выглядел человек, который вручил вам это письмо?
– Так ведь… обычно, – ответил лакей. – Шуба, шапка. Лица я, признаться, не разглядел.
– Гм… Хорошо. Полагаю, он тебе заплатил?
– Так точно.
– Чего же ты ждешь?
Из этой реплики лакей понял, что несмотря на идиллическую внешность, молодой человек неплохо знаком с реальностью, по крайней мере с финансово-торговой ее стороной, а потому повернулся и резво удалился.
Американец еще некоторое время сидел за столом, перечитывая записку и размышляя. Потом пожал плечами, спрятал записку в карман сюртука, поднялся из-за стола и покинул зал ресторана с самым безмятежным лицом, напевая при этом песенку:
Хочу быть богатым, с вельможами знаться.
На озере Комо построить палаццо.
С толпой балеринок кутить до рассвета.
Но как же, друзья, мне устроить все это?
Ах, как же, друзья, мне устроить все это?..
3
Полчаса спустя к дверям гостиницы «Эсквайр», расположенной в небольшом желтеньком особняке, подкатили сани. На присыпанную снегом мостовую сошел грузный бородатый мужчина лет пятидесяти пяти.
Одет мужчина был прилично, но, пожалуй, не совсем опрятно. Его пальто было далеко не новым и плохо вычищенным. Странная по форме шляпа совсем не соответствовала пальто, более того – она не соответствовала всему облику бородатого господина. Однако на безымянном пальце правой руки господина сверкало кольцо с бриллиантом, ясно говорившее если не о состоятельности его обладателя, то, по крайней мере, об отсутствии нужды и о наличии «свободных средств».
Судя по всему, бородатый господин довольно наплевательски относился к своей внешности. Походка у него была немного неуклюжая и косолапая – с таким же изяществом по мостовой мог выхаживать медведь, обряженный в человеческое платье. Взгляд рассеянный, словно бы затуманенный какой-то постоянной мыслью, точившей его разум.
Однако, когда бородатый господин обращал на что-нибудь взор, туман рассеивался и взгляд его становился умным и проницательным, как у врача, учителя или писателя, – иными словами, как у человека, всему изведавшего цену и понявшего, что цена эта не так уж велика.
В гостинице бородатый господин представился Вильгельмом Стейницем, а на вопрос портье – не немец ли он, ответил, что «нет, не немец, а скорее австриец». Номер он взял не роскошный, но и не бедный. Номер, в котором было все необходимое для жизни – кровать, диван, комод, стол со стулом, камин и две картины, писанные маслом и изображающие сцены из псовой охоты.
В номере Стейниц осмотрелся и пробормотал в бороду:
– Вполне удобно.
Затем дал лакею, занесшему чемодан, на чай, бросил шляпу на комод и прошел к окну.
Окна номера выходили на улицу. Некоторое время Стейниц стоял и считал проезжающие мимо сани, пытаясь найти в частоте их появления закономерность. Он еще шевелил губами, когда дверь у него за спиной скрипнула и нежный женский голос произнес:
– Могу я войти?
Стейниц обернулся и с удивлением посмотрел на девушку.
– Вы кто? – спросил он.
– Я? Горничная. Принесла вам горячую воду для умывания и бритья.
– Ах, да. Я совсем забыл, что в гостиницах существуют горничные. Как вас зовут, моя милая?
– Дуня.
– Дуня, – повторил Стейниц с улыбкой. – Красивое имя. Оно русское?
– Конечно.
– Дуня, я собираюсь пообедать. Но я впервые в вашем городе и ничего здесь не знаю. Если вы посоветуете мне хороший ресторан, я дам вам монету.
– Приезжие господа хвалят «Доминик», – сказала девушка. – Это на Невском, недалеко отсюда.
– «Доминик»? Полагаю, кучеры осведомлены о том, где он расположен, и довезут меня туда? Спасибо, моя милая. Вот вам монета.
Стейниц протянул девушке монету – пытаясь ее взять, горничная выпустила из рук кувшин с горячей водой, и часть воды выплеснулась постояльцу на брюки.
– Бог ты мой! – вскрикнула горничная. – Я вас намочила! Простите великодушно!
Стейниц проследил за ее взглядом, оглядел пятно на панталонах и сказал:
– Действительно – намочили. Это моя вина. Вот вам еще монетка.
Горничная покраснела, но возражать не стала и монету взяла.
– Значит, «Доминик», – сказал Стейниц и взял с комода шляпу.
Горничная удивленно на него посмотрела.
– Как? Вы не будете переодеваться? – пролепетала она.
– Зачем?
– Но ваши панталоны облиты водой!
– Правда? – Стейниц опустил взгляд на панталоны. – Ах, да. Но ничего страшного. Я читал, что иностранцев любят в России. Особенно щедрых. Я иностранец, и я щедр. Следовательно, меня не выгонят из ресторана, даже несмотря на мокрые панталоны.
В «Доминике» Стейницу понравилось. Здесь было суетно и шумно, а он любил суету и шум, воспринимая их как необходимый фон для работы мысли. Помимо обеденных столов тут стояли столы, за которыми мужчины играли в шахматы, в карты и в домино. (Большая табличка извещала, что прокат шахмат стоит 30 копеек в час.)
На фоне этой веселой суеты мысль старого Вильгельма работала четче, и случайности как бы сами собой, почти без усилий с его стороны, складывались в закономерности, придающие реальности смысл и облегчающие существование.
Пожилого бородатого иностранца приняли в «Доминике» уважительно, усадили за лучший стол, как какого-нибудь родовитого дворянина или богатого купца.
Ознакомившись с меню, Стейниц заказал тройную уху, блины с черной икрой и полярную щуку в луковом соусе. Из напитков он выбрал водку, а в качестве легкой закуски к водке – соленые архангельские рыжики. Старый Вильгельм остался доволен.
У кушаний оказался не только великолепный вид, но и отменный вкус. Время от времени вилка застывала возле рта Стейница, а взгляд его туманился. Это продолжалось несколько секунд, затем австриец легонько качал головой, словно выходя из какого-то сомнамбулического забытья, и продолжал трапезу.
Полярная щука привела Стейница в полный восторг. А что касается водки – то за ухой и блинами австриец прикончил аж четверть штофа. Водку Стейниц пил маленькими глотками, причмокивая губами и отирая густые усы. Он нашел, что водка имеет «специфичный» вкус.
Наконец все было съедено и выпито. Стейниц жестом подозвал официанта и затребовал счет. Сумма оказалась не так уж и велика; впрочем, старый Вильгельм никогда не жалел о потраченных деньгах и никогда не пересчитывал за ресторанными лакеями.
Бородатый австриец полез в карман за кошельком, и тут по лицу его пробежала легкая тень. Дело в том, что Стейниц был рабом привычек, находя в их постоянстве зеркальное отражение незыблемости законов бытия, а потому всегда носил деньги в одном и том же кармане. Но сейчас их там не было.
Официант, заметив растерянность на лице бородатого иностранца, слегка забеспокоился. Но тот вдруг вынул руку из кармана и затребовал еще водки и закуски.
На этот раз из перечисленных лакеем закусок Стейница более всего заинтересовала балтийская килька, засоленная в пряностях. Ему еще не приходилось пробовать ничего подобного.
Пока официант ходил за водкой и килькой, старый Вильгельм сидел за столом, уперев локоть в столешницу и положив бородатую щеку на кулак. Он смотрел на дюжего буфетчика, а также на громадного детину, дремлющего на стуле у входа.
– Эти ребята – настоящие громилы, господин Стейниц, – сказал сам себе старый Вильгельм. – Думаю, без потерь вам покинуть ресторан не удастся.
– Я не исключаю такого исхода. Но я не боюсь никаких громил.
– В схватке вам могут повредить голову, господин Стейниц, а с поврежденной головой вы можете проиграть турнир. Следовательно – схватки вам лучше всего избежать.
– Этот довод кажется мне вполне убедительным, господин Стейниц. Тем более что драка не входила в мои планы. Я пришел сюда всего-навсего пообедать.
Обсудив таким образом сам с собой сложившееся положение вещей, Стейниц стал обдумывать дальнейший план действий.
Подошедший официант поставил перед старым Вильгельмом графин с водкой и чашу с маленькими, серебристыми рыбками, украшенными зеленью и вымоченным в уксусе луком.
– Изволите еще чего-нибудь? – осведомился он, все еще с некоторой тревогой поглядывая на иностранца.
– Только одного: чтобы ты ушел, – невозмутимо ответил ему Стейниц.
Официант склонил голову в поклоне и удалился. Прежде чем что-то предпринять, старый Вильгельм выпил рюмку водки и закусил ее пряной рыбкой. Понравилось. Он еще раз повторил эту процедуру, после чего внимательно посмотрел по сторонам и увидел, что за соседним столом трое играют в карты. Игра была старому Вильгельму не знакома. Однако, понаблюдав пять минут, он вполне уяснил себе ее правила.
– Господа, – обратился он к игрокам, повернувшись вполоборота, – судя по всему, в эту игру можно играть и вчетвером, верно?
– Верно, – ответил за всех один, с самой дерзкой и веселой физиономией. – Хотите присоединиться?
– Только если вы не против.
– Что вы, мы завсегда рады новому игроку! – ответил весельчак и подмигнул друзьям. «Обдерем иностранца как липку» – ясно говорил его взгляд. – Но я должен вас предупредить: мы не играем на честное слово. Чтобы включиться в игру, вы должны сделать ставку.
– И я ее сделаю, – сказал Стейниц. Он снял с пальца кольцо и протянул весельчаку. – Полагаю, для начала этого хватит.
Весельчак осмотрел кольцо и сказал:
– Более чем! Ваше кольцо можно разбить на три-пять ставок! Вы согласны?
– Вполне, – кивнул старый Вильгельм и пересел за столик к игрокам.
Весельчак достал из кармана новую колоду карт и сорвал с нее упаковку.
– Начнем, пожалуй? – осведомился он у Стейница.
– Давайте, – ответил тот.
Весельчак принялся сдавать карты. Игра была незамысловатая, более того – она поддавалась счету. Через три хода Стейниц уже знал, какие карты на руках у каждого из игроков, более того – он вычислил три выигрышные комбинации. Одну из них австриец с успехом разыграл.
– Вам везет, – сказал весельчак, глядя на Стейница холодными глазами. – Еще партию?
– Извольте, – невозмутимо ответил Стейниц.
Весельчак достал новую колоду. Карты были розданы, игра началась. Не прошло и десяти минут, как старый Вильгельм снова выиграл.
– Пожалуй, на этом я закончу, – бесстрастно произнес Стейниц, сгреб в пригоршню деньги и подозвал официанта, чтобы расплатиться.
– Вы не можете просто уйти! – сказал один из игроков, когда Стейниц расплатился. – Вы должны дать нам шанс отыграться!
– Если вы помните, в первый раз я вас обыграл, – спокойно сказал Стейниц. – Затем мы сыграли второй раз, это был для вас прекрасный шанс вернуть свои деньги обратно. Но, к счастью для меня, вы не смогли его использовать. Если мы продолжим игру, мы рискуем пойти по кругу. Это в лучшем случае. В худшем – вы, господа, рискуете уйти отсюда без штанов, поскольку, как вы, вероятно, успели заметить, я отличный игрок. Следовательно – нам лучше не продолжать. Засим позвольте откланяться.
Все это было произнесено таким ледяным и таким невозмутимым тоном, что трое игроков не нашлись, что возразить.
Воспользовавшись их растерянностью, Стейниц встал из-за стола и покинул ресторан, пребывая в прекрасном расположении духа.
Прошло еще не меньше минуты, прежде чем игроки обрели дар речи. Наконец один из них с трудом произнес:
– Кто это такой, черт возьми?
Второй сдвинул брови и сказал:
– Кем бы он ни был, мы еще можем его догнать!
– На меня словно затмение нашло, когда он заговорил, – сообщил третий.
– На меня тоже, – подтвердил второй. – Вот что я думаю, господа: этот иностранец – колдун!
– Скорей уж фокусник, приверженец месмеризма, – возразил третий. – Их сейчас много развелось.
– Если это так, то мы еще дешево отделались!
Эта мысль показалась игрокам обоснованной, и их воинственный пыл окончательно угас. Связываться с колдуном никому не хотелось. Да и проигрыш был не так велик, чтобы лезть из-за него в драку.
Однако вернемся к старому Вильгельму. Покинув ресторан и желая немного подышать свежим воздухом, он неторопливо зашагал по мостовой, постукивая тростью по серым, обледенелым булыжникам. На прохожих он не смотрел, однако крик разносчика газет привлек его внимание.
– Эй, мальчик! – позвал он. – Поди сюда!
– Свежие новости с английской биржи! Убийство семьи золотопромышленника! Приезд в столицу лучших…
– Если ты будешь так громко кричать, то рано или поздно лопнешь, – сообщил Стейниц мальчику и протянул ему блестящую монету.
Мальчишка всучил иностранцу газету, спрятал монетку в карман и заспешил дальше, оглашая улицу звонкими криками.
Взяв трость под мышку, старый Вильгельм развернул газету и на первой полосе увидел свое собственное изображение. Снимок был нечеткий, к тому же стоял австриец в окружении еще четырех человек. И тем не менее себя он опознал сразу – по осанке и бороде. Заголовок гласил:
ЧЕТВЕРО ВЕЛИКИХ СЪЕЗЖАЮТСЯ В СТОЛИЦУ, ЧТОБЫ ПОМЕРИТЬСЯ СИЛАМИ!
Стейниц насмешливо крякнул и пригладил бороду ладонью. И чего только не напишут господа газетчики, чтобы привлечь внимание обывателя. Впрочем, в данном случае они не соврали ни в одном слове.
Старый Вильгельм встряхнул газету, чтобы сложить ее, и вдруг увидел, что из газеты что-то выпало на мостовую. Несколько секунд Стейниц смотрел на белый прямоугольник, размышляя, стоит ли он того, чтобы ради него наклоняться? Решил, что стоит. Белый прямоугольник оказался конвертом. Надпись на конверте гласила:
Г-ну Стейницу
Австриец повертел конверт в руках, надеясь обнаружить еще что-нибудь, но не обнаружил. На всякий случай Стейниц внимательно посмотрел по сторонам, затем пожал плечами и, не без оснований полагая, что письмо адресовано ему, вскрыл конверт недрогнувшей рукой. В конверте находился листок бумаги, и вот что на нем было написано:
Один король болезнь нашел.
Второй король с ума сошел.
Сгубила третьего дуэль.
Четвертый позабыл про хмель.
В гробах лежат три короля.
Да будет пухом им земля!
– Ну, и что вы об этом думаете, господин Стейниц?
– Я думаю, что на поле не может существовать четырех королей одновременно, следовательно – это полная чушь.
– Но не касается ли дело политики, господин Стейниц? Политика допускает встречу сколь угодно большого количества королей – и все это в пределах одного поля. Что вы об этом думаете, господин Стейниц?
– Я думаю, что ко мне это не имеет никакого отношения, – ответил своему внутреннему голосу невозмутимый австриец.
– Как знать, господин Стейниц, как знать. Признаться, вы мне сильно напоминаете одного из этих четырех королей. Сказать, какого?
– Не стоит.
– Отчего же?
– Оттого, что все это чушь, – твердо сказал себе старый Вильгельм, сунул листок с конвертом в карман, в котором обычно находилась всякая чепуха, взял в руку трость и так же неторопливо, как и прежде, зашагал к гостинице.
4
– Эмануил… Лас-кер… Я правильно записал?
Молодой усач с гордым, заносчивым лицом кивнул:
– Да, это мое имя.
– Откуда изволили приехать?
– Из Германии.
– Ах, Германия, – вздохнул портье, подобострастно глядя на гордого немца. – Думаю, вам будет трудно привыкнуть к нашей русской расхлябанности. Впрочем, вы, вероятно, уже и раньше бывали в России?
– Нет. Я здесь впервые.
– Но вы отлично знаете русский язык. У вас почти нет акцента.
– Через три дня его не будет совсем! – самонадеянно объявил молодой усач.
– Что ж, добро пожаловать в наш отель, господин Ласкер! Вас проводят в ваш номер.
– Надеюсь, он выходит окнами на восток?
Портье вежливо склонил голову.
– Номер в точности такой, как вы изволили описать. Если вам что-то не понравится, мы предоставим вам другой.
Ласкер высокомерно кивнул, подождал, пока лакей возьмет его дорожный саквояж, и двинулся по коридору. Он был одет в короткое, уже послужившее пальто и модную шляпу. Под пальто у него была короткая визитка пепельного цвета и серые панталоны.
Когда немец подошел к лестнице, по ступенькам как раз сходил – или, вернее сказать, торопливо сбегал – невысокий господин с аккуратно зачесанными набок светлыми волосами и маленькой бородкой. Шуба его была расстегнута и открывала прекрасный твидовый костюм и великолепный галстук, заколотый бриллиантовой булавкой. Пробегая мимо Ласкера, он грубо задел его плечом и побежал было дальше, но Ласкер со скоростью молнии ухватил наглеца за руку.
– Не слишком ли вы спешите?! – холодно осведомился Ласкер.
– Это вы мне? – спросил мужчина, останавливаясь и удивленно глядя на бледные пальцы усача, сжимающие ему запястье.
– Вам! Сбегая по лестницам так быстро, вы рискуете сломать себе шею!
– Шею? – изумленно повторил мужчина.
– Именно так, – кивнул Ласкер. – И кстати, я готов принять от вас извинения, но лишь в том случае, если их форма покажется мне удовлетворительной!
– Извинения?
– Вы и дальше будете за мной повторять, господин попугай?
Лицо мужчины налилось кровью. Белесые брови грозно сошлись на переносице.
– Милостивый государь, – прорычал он, – вы забываетесь!
– Неужели? Хотите поставить меня на место?
Ласкер откинул полу сюртука, и взору блондина предстала рукоять небольшого пистолета, торчащая у Ласкера из кармана.
– Так как насчет извинений? – поинтересовался Ласкер.
Человек со светлой бородкой перевел взгляд от пистолета на лицо молодого усача и по свирепо горящим глазам понял, что имеет дело с человеком, не привыкшим бросать слов на ветер.
– Что ж, – нехотя проговорил мужчина. – Примите мои извинения за то, что я был так неловок.
– Принято! – кивнул Ласкер и отпустил рукав блондина.
Тот, однако, не спешил уходить.
– Могу я узнать, с кем я имею честь?..
– Зачем это вам?
– Как знать – возможно, судьбе будет угодно свести нас еще раз. На свете много лестниц.
– Вы правы, – кивнул усач. – Мое имя Эмануил Ласкер! Если понадоблюсь, в ближайший месяц вы сможете найти меня в этом отеле. Честь имею!
Молодой усач повернулся и, задрав голову, зашагал по ступенькам наверх. Мужчина с бородкой посмотрел ему вслед, зрачки его сузились, а побелевшие губы тихо прошептали:
– Что ж, сочтемся.
У себя в номере Ласкер мельком осмотрелся и спросил лакея:
– Эй, малый!
– Чего изволите?
– Тут где-нибудь рядом есть пивная?
– Так точно, ваше благородие, есть. Пивная Наумова. Это направо и за углом.
– Почему ты меня так называешь? Я ведь не военный.
– Мне показалось, что вы офицер.
– Это из-за моих усов? – Ласкер усмехнулся. – Нет, я не военный. Я сугубо мирный человек.
– Я это заметил, – ответил лакей с хитрой усмешкой.
Ласкер внимательно на него посмотрел, и лакей стер улыбку с губ.
– По-моему, ты проворный малый, – сказал Ласкер после паузы. – Вот что, друг мой, я ничего не ел с самого утра и не прочь пообедать. В пивной Наумова подают кислую капусту?
– И капусту и охотничьи колбаски! – угодливо ответил лакей.
Ласкер поднял палец и назидательно изрек:
– Не каждый немец любит кислую капусту и колбаски – запомни это.
– Так точно, ваше благородие, запомню.
– Ступай теперь. Ах да, совсем забыл. – Ласкер вынул из кармана мелкую банкноту и протянул ее лакею. – Держи это и выпей за мое здоровье!
Денежка исчезла в пригоршне лакея.
– А за чье здоровье прикажете пить? – осведомился он.
– За здоровье чемпиона мира по шахматам Эмануила Ласкера! – ответил усач, так высоко запрокидывая голову, что от лица остались лишь подбородок и усы, торчащие в стороны.
– Бог ты мой – так вы чемпион! – с притворным восхищением пролепетал лакей, хотя наверняка слышал слово «шахматы» второй или третий раз в жизни.
– Да, это я! – гордо ответил Ласкер. – Запомни этот момент, друг мой, когда-нибудь ты расскажешь о нем внукам! А будешь зубоскалить, я позабочусь о том, чтобы твой род прервался на тебе.
– Прощения просим, – пробормотал лакей, стирая с губ улыбку и придавая лицу виноватое выражение. – И в мыслях не было зубоскалить. Это у меня лицо такое, всю жизнь от него страдаю.
– Смотри мне, – пригрозил Ласкер. – Ну, ты получил свои деньги, теперь можешь идти. Ступай, сказал!
Лакей поспешно засеменил к двери.
Когда дверь за лакеем закрылась, Ласкер подошел к зеркалу и, близоруко сощурившись, вгляделся в свое лицо, строгими и гордыми чертами которого втайне гордился. Вдоволь налюбовавшись, молодой чемпион подкрутил пальцами усы и отвернулся от зеркала.
– Пора познакомиться с этим городом поближе, – произнес он вслух и, не распаковывая вещи, направился к двери.
В пивной было шумно. Туда-сюда сновали половые в белых фартуках. Среди посетителей преобладали бородатые купцы в блестящих, смазанных дегтем сапогах, с напомаженными и расчесанными на пробор волосами. Было несколько мужчин, одетых как настоящие джентльмены, однако лукавые и хищные физиономии выдавали их с потрохами.
