bannerbannerbanner
Из тьмы

Антон Чиж
Из тьмы

Полная версия

• 3 •

Ресторан «Данонъ» держал репутацию не только кулинарными шедеврами. На его кухне колдовали только первоклассные мастера половника и шумовки, в давние годы французские, а теперь – исключительно отечественные. Но одними подливками да консоме публику не удивишь. А «Данонъ» умел удивлять. Робкий провинциал, попадая в ресторан, испытывал глубокий шок от увиденного, сравнимый разве только с посещением царской резиденции.

Начать с того, что потолки ресторана уходили куда-то в небеса, персидские ковры с особо мягким ворсом дарили стопам посетителей нежные объятия. Пальмы и шторы были подобраны в стиле «короля-солнца», а роспись на стенах могла поспорить с любым из дворцов капризного монарха, кончившего жизнь на плахе. Гостя встречали с таким аристократическим почтением, что дух захватывало. С улицы в ресторан могли попасть только постоянные гости, и их, с почетом не меньшим, чем принцев ведут на коронацию, провожали к столику и предлагали расположиться в удобнейших креслах. А дальше каждая мелочь, от лощеного фрака метрдотеля до белоснежных скатертей, от идеально начищенных столовых приборов до хрусталя бокалов, от благоухающих официантов до меню в златокожаном переплете, скромно, но уверенно указывала, что гость оказался в храме кулинарии. Первое впечатление от ресторана было самое сильное. Но даже привыкнув к раю избранных гурманов, гость всегда помнил, какое это великое счастье, что его, простого смертного, пускают в священную обитель и назавтра с друзьями он сможет бросить невзначай: «Ужинал вчера в «Данонъ», рябчик у них удался…»

К услугам гостей имелось множество залов. В больших устраивались банкеты и торжества, а малые служили для встреч без посторонних глаз. Для избранных держали два особых кабинета, оказаться в которых можно было прямо с улицы через неприметный вход. Среди гостей ресторана были и такие, которым незачем было показываться в общем гардеробе или залах. Знали об этих кабинетах только те, кому они предназначались.

На сегодня в одном из таких залов был назначен ужин. Господин, пришедший раньше условленного срока, уже сделал заказ и теперь в некотором нетерпении ожидал появления гостя. Маленькими глотками он дегустировал марочный коньяк. К тайной встрече он оделся настолько скромно, насколько позволял его чин. Костюм от лучшего петербургского портного сидел как вторая кожа, а сам господин, даже если бы сильно захотел, не смог бы притвориться незаметным. В его лице было нечто, что выдавало в нем старого аристократа. Высокий красивый лоб, римский нос, глаза с грустинкой, правильный подбородок и щегольские модные усы надо было спрятать под маску, чтобы они не выдали его принадлежность к графскому титулу. Однако интимность этого кабинета спасала лучше любой маски.

Не успели стрелки карманных часов показать на девять, как в кабинет вошел другой господин. Пальто он скинул на заботливые руки официанта, быстро потер ладони, показавшиеся неприятно холодными, и, выразив глубокое удовольствие от встречи, обменялся с графом крепким рукопожатием. Граф лестно отозвался о пунктуальности своего визави. Что-либо еще кроме пунктуальности, характерное или особенное, заметить в госте было затруднительно. Он обладал настолько средней, незапоминающейся и ни в чем не выдающейся внешностью, что художник запил бы с горя над его портретом, а фотограф долго чесал в затылке: того ли человека он снял. Впрочем, невзрачность может служить иногда большим преимуществом.

Господа обменялись простыми любезностями, граф пригласил за стол, уверив, что заказал скромный ужин по своему вкусу. Говорили они по-английски. Неприметный господин обращался к графу «дорогой Владимир», словно обозначая их равенство, отменяющее титулы, а «дорогой Владимир» называл его «дорогим Чарльзом».

Официанты, молчаливые, как тени, и проворные, как дрессированные серны, подливали вино в бокалы и успели сделать пять перемен блюд, пока, наконец, не подали кофе и сигары. Господа вынуждены были совершить акт вандализма по отношению к этикету и пить кофе за обеденным столом.

Разговор их до сих пор касался тем столь пустяковых и мелких, вроде здоровья родственников и самочувствия жен, что, казалось, не стоил повышенной секретности кабинета. Отодвинув кофейную чашку и поигрывая сигарой, «дорогой Чарльз» подал неуловимый знак, столько незначительный, что заметить его мог только тот, кто его ждал. «Дорогой Владимир», безусловно, ожидал нечто подобное. Недопитую чашку он аккуратно сдвинул подальше и выражением лица показал, что готов приступить к обсуждению настоящей цели их встречи.

– Дорогой Владимир, вы, как никто другой, знаете, что наши отношения настоятельно требуют изменений, – сказал «дорогой Чарльз».

– Убеждаюсь в этом при каждом удобном случае, – ответил граф. – Нынешнее положение не вызывает у меня ничего, кроме огорчения. Со своей стороны я готов приложить все возможные усилия, чтобы исправить его.

– Рад это слышать, дорогой Владимир. Не скрою, вы прекрасно осведомлены, что я, как никто другой, всегда держался и держусь курса на самые теплые и сердечные отношения.

– Это является единственной и моей целью, – согласился граф.

– В прошлом у нас бывали разные времена… К сожалению.

– К счастью, они прошли. Надо забыть плохое и помнить только хорошее.

– Совершенно с вами согласен, дорогой Владимир. Тем более наше сотрудничество, взять хотя бы недавний пример с китайскими боксерами, дало столь выгодный результат.

– Считаю необходимым придерживаться этого курса и в дальнейшем, – согласился граф, ощутив, что настал момент, ради которого и была устроена Чарльзом эта секретная встреча.

Волна взаимопонимания, на которую так мастерски настроились собеседники, дала «дорогому Чарльзу» право сказать то, ради чего он с улыбкой на губах выносил ужасные муки, а именно: давился ненавистным борщом, проклятыми стерлядками и глубоко презираемыми пожарскими котлетами, а также прочей соленой дрянью, какую не стал бы есть ни при каких других условиях. Ненавидя эту дикарскую еду, он не мог не отметить особого мастерства, с каким иезуитская пытка была преподнесена. «Дорогой Владимир» был неплохо осведомлен о вкусовых предпочтениях гостя. Быть может, этим ужином он изящно ответил «дорогому Чарльзу» за неприятные минуты, не раз приходившиеся терпеть у него в гостях.

– Благодарю вас, – последовал ответ.

– Прошу, только укажите, чем я мог быть для вас полезен.

– Полагаю, дорогой Владимир, это не является для вас секретом.

– Боюсь вас огорчить, дорогой Чарльз, но тут моя сообразительность уступает.

– Я могу говорить с вами откровенно?

Граф выразительно показал, что ради этого они здесь и собрались.

– Вы наверняка в курсе того, что неприятности, которые были у нас на юге, подходят к неизбежному концу и вскоре от них останутся лишь мемуары.

«Дорогой Владимир» только вежливо кивнул: обсуждать тут было нечего.

– Однако последствия этих неприятностей еще не до конца устранены, – продолжил «дорогой Чарльз». – Они хоть и незначительные, но их решение в столице Российской империи стало бы для меня облегчением.

– Полагаю, я смогу быть вам полезен, – ответил граф, быстро прикидывая, каким образом отвертеться от наглой, дерзкой и невыполнимой просьбы. – Для начала мне необходимо понимать, что именно стало бы для вас важным шагом в решении этой проблемы.

– Вам требуются дополнительные разъяснения? – с определенным вызовом спросил «дорогой Чарльз», незаметно перестав быть милым и дорогим.

– Разъяснения здесь излишни, разумеется. Однако вопрос может оказаться столь тонким и деликатным, особенно учитывая ваш непосредственный интерес, а усилия предстоят столь немалые, что я был бы крайне признателен, если бы вам было угодно обозначить более непосредственную цель ваших приоритетов.

Сеть, сплетенная графом, оказалась легкой паутинкой. «Дорогой Чарльз» счел, что время слов закончено, настал момент действовать, поэтому вынул из бокового кармана пиджака листы бумаги, сложенные пополам, развернул и передал графу. На них ровными машинописными рядами чернели фамилии. Граф быстро прошелся по списку взглядом, сложил по сгибу и спрятал к себе. Ничего нового для себя он не узнал. Но эти бумаги не предназначаются для чужих глаз. Даже для официантов. Насколько бы ни был надежен «Данонъ», нельзя ручаться, что официанты не доносят куда следует.

– Чем же я могу вас порадовать, дорогой друг? – спросил он.

Подобное обращение означало, что граф действительно готов оказать любезность, но за это рассчитывает на конкретный результат.

– Все, что будет вам угодно, – доброжелательно ответил «дорогой Чарльз», не ожидая, что так просто им удастся договориться. – Только бы помеха в наших отношениях была устранена как можно скорее.

– Возможно, потребуется некоторое время.

– Разумеется, я не жду результата завтра или послезавтра. Но позвольте дружеский совет: не стоит затягивать, чтобы услуга пришлась ко времени.

– Приложу все усилия, какие от меня зависят, – сказал граф.

«Дорогой Чарльз» счел, что его миссия выполнена, а дрянной кофе и мерзкие сигары не стоят того, чтобы из-за них задерживаться. Он попрощался без церемоний и покинул кабинет так же, как появился: никем не замеченный.

Граф остался в компании тяжких раздумий. Отказаться от сделанного предложения он не мог, это было бы вызовом куда худшим, чем открытый скандал, но и выполнить требование – а ничем иным этот список не был – не представлял как. Пойти прямым путем означало поднять такие силы, с которыми он связываться никогда не пожелал бы. А решить вопрос без огласки возможностей не было.

Трудные размышления подсказали идейку, в целом примитивную, но испробовать ее следовало. Явившемуся официанту он сообщил на ухо, кого желает немедленно вызвать из общего зала. Но привести его следует не сюда, а в проходной двор, путь в который лежал через потайной выход из кабинета…

• 4 •

Викентий Александрович искренно ненавидел полицию. Прилежно служа в пехотном полку, по глупой горячности он оказался замешан в скандале с поручиком, в сущности, из-за полной дряни: отозвался невежливо о его любовнице, из-за чего возникла ссора, кончившаяся рукоприкладством. Чтобы не доводить до дуэли, командир полка потребовал подать в отставку, обещая замять скандал и дать отличную характеристику. Выбора не осталось. В гражданской жизни ротмистру деваться было некуда, не идти же в приказчики или клерки. Зато отставных военных охотно брали в общую полицию. После окончания ускоренного курса Викентию Александровичу улыбнулась удача: он получил вакантное место пристава 3-го участка Нарвской части, на которое особо никто не зарился. Нарвская часть среди послуживших в полиции числилась на последних местах по счастью здесь служить. Тут располагались заводы, склады, пустоши и обитал в основном рабочий люд. Давыдову выбирать не приходилось, он был согласен на все.

 

Вскоре новоиспеченный пристав понял, почему коллеги выражали ему сочувствие, когда он называл место службы. Участок его был самым затрапезным. Лавки мелкие, люд бедный, основное занятие – разнимать домашние драки да поднимать пьяных с тротуаров. Перспектив продвижения по службе никаких. Начальство на такое захолустье и смотреть не желало. Послужив года два, пристав Давыдов понял, что от скуки и безденежья можно и общие правила принять, о которых ему частенько намекали подчиненные. Вскоре у него сами собой появились лишние деньжата, неожиданно возникла дачка в Озерках, после чего жизнь стала совсем приятной. Только порой пристава мучили угрызения совести. Офицер не мог до конца смириться с тем, что перепачкался так, что не отмыться. Резоны – дескать, все так живут, – утешали слабо. Он стал попивать втихую. Чем толще становились пачки купюр в его личном сейфе, тем больше Давыдов ненавидел полицию и считал не годы, а месяцы до отставки, когда сможет бросить все и запереться на своей дачке.

Среди прочих тягот пристава особо раздражало, что по долгу службы он лично обязан был выезжать на каждое серьезное преступление и «прикладывать все усилия для скорейшего раскрытия сего, весьма желательно по горчим следам». Лучше бы этим сыскная полиция занималась, а его оставили в покое. А горячих следов пристав никогда не видел.

Вот и сегодня все как обычно. Валяется мертвое тело в переулке, а вокруг него топчутся городовые, чиновник участка Василий Автономович Макаров пытается протокол вести под керосиновую лампу, спасибо ему. А к чему вся эта возня? Зачем? Ну, зарезали бесполезного негодяя, так и всем лучше. Не искать же убийцу, в самом деле. Нет его, простыл «горячий след», убийца небось сидит уже дома в тепле, водку с чаем попивает. А пристав должен мерзнуть под ветром, исполняя никому не нужную работу. Давыдов решил дождаться вызванного криминалиста и потихоньку исчезнуть. Пусть Макаров за него отдувается. Когда пристав увидел, кого привезла полицейская пролетка, он понял, что вечер будет долгим. К несчастью, дежурным криминалистом оказался сам Лебедев. Про этого господина и его выходки пристав был наслышан. Надо же, такое невезение!

Лениво отдав честь криминалисту, который не удостоил пристава и кивком, спрыгнув с подножки, Давыдов заметил другого гостя. А уж это было совсем ни к чему. Да и с какой стати?! В конце концов, он тут хозяин участка. Тем более господин этот, широко известный в полиции, чуть ли не звезда, вызвал у пристава брезгливую неприязнь. Надо же, сделал человек себе карьеру на том, что сует нос в чужие дела. Как это мерзко, однако. Разговоры про его невероятный талант – пустая реклама, не более. Пристав счел, что отдавать честь этому субъекту не обязан.

– Сыскную не вызывал, сами справимся, – буркнул он.

В ответ Ванзаров учтиво поклонился. Отношение пристава читалось на его лице, окружавшая темнота ничего не могла скрыть.

– Считайте, что меня здесь нет, – ответил Ванзаров. – Я за компанию с господином Лебедевым. Подожду его и нос в ваше расследование, господин пристав, совать не посмею.

Он послушно держался около пролетки, даже не делая попыток осмотреть место преступления. Сладкими речами Давыдов не дал себя обмануть: вот пусть и не суется. Знает он этих прытких типов, дай им только волю – беды не оберешься. Отвлекшись на неприятного гостя, пристав совсем забыл, что Лебедев хозяйничает без всякого присмотра. И это было ошибкой.

Аполлон Григорьевич уже руководил людьми пристава, отогнав городовых, чтобы не натоптали. Одному приказал стоять не шелохнувшись, держа лампу, на Василия Автономовича Макарова рявкнул, чтоб не лез с бумажками. Сам же подстелил клеенку и опустился коленями на ледяную землю. Он навис над лежащим телом, изогнувшись дугой, и что-то тщательно рассматривал. Это очень не понравилось приставу. Но поделать уже ничего было нельзя. Перед грозным криминалистом он немного робел. Давыдов только подумал: не к добру этот проныра возится с телом, – как Лебедев тут же обернулся и крикнул Ванзарову, не желает ли тот взглянуть.

– Аполлон Григорьевич, у меня нет права вмешиваться! – прокричал Ванзаров.

– А мы у пристава разрешение спросим. – Лебедев уставился на Давыдова. – Как, пристав, дозволите своей властью моему коллеге взглянуть на жертву преступления?

Когда к стенке приперли, что тут поделать. Пристав хмуро кивнул: делайте что хотите.

Уговаривать Ванзарова не пришлось, он и так изнывал от любопытства. С проворностью, внезапной для его крупного тела, он в три прыжка оказался у Лебедева.

– Не стесняйтесь, коллега, хоть пляшите тут, – подбодрили его. – Господа городовые вытоптали так чисто, что полицейская собака следов не найдет. Молодец, пристав, в дисциплине людей держит.

Давыдов принял выпад с достоинством, то есть сделал вид, что это его совершенно не касается.

Аккуратно ступая краем подошвы на почти нетронутый снег, Ванзаров подобрался к Лебедеву и опустился рядом с ним. Спина его замерла, зато головой он вертел резко и в разные стороны, как коршун, высматривающий добычу.

– Что скажете? – спросил Лебедев.

– Мужчина, примерно тридцать лет, фабричный, шел из трактира, крепкий, физически сильный, судя по пальцам – токарь, в обиду себя не даст, завоевал авторитет среди уличной шпаны.

– Финка за голенищем?

– Следы порезов на лице. По картотеке нашей его не помню. Что странно. С такой героической биографией обязан бы проходить по учету.

– А это как объясните? – Лебедев указал на рану, что виднелась в районе груди.

Пристав хоть и держался в стороне, делая вид, что ему все равно, но сразу заметил, как незваный гость полез обыскивать карманы жертвы. Ну, этого и следовало ожидать.

– Это не ограбление и не месть за долги.

Ванзаров держал на ладони карманные часы дешевого серебра и пачку красных купюр рублей на пятьдесят – для фабричного рабочего целое состояние.

– Не могу оспорить, – согласился Лебедев. – Так что думаете про рану?

– Полагаю, это ваша область, Аполлон Григорьевич.

Ответ, столь уклончивый, указывал, что у Ванзарова пока нет внятного объяснения.

– Я же не прошу вас назвать вид оружия, которым нанесен удар, – не унимался криминалист. – Но что вы об этом думаете? Что говорит ваша лжепсихологика?

– Следует за вашей мыслью, – сдержанно ответил Ванзаров.

– А конкретно? Давайте начистоту, мой юный коллега.

Когда Лебедев к чему цеплялся, отделаться от него можно было, только дав то, что он жаждал получить. Ванзаров вынужден был признать, что ему непривычно видеть такое широкое ножевое ранение, причем расположенное не вертикально, относительно оси тела, а поперек ему. Нанести такой удар ножом крайне трудно: замах ужасно неудобный, почти слепой, отбить его проще обычного. Направление удара снизу вверх, в живот, размер лезвия настолько широкий, что требует очень сильной руки. Непонятно какого типа режущее оружие.

– Наверняка не финка или обычная здесь заточка, – закончил Ванзаров. – Предположу поварской нож…

– Нет, у раны оба края резаные.

– Если учитывать место, где совершено убийство…

– Соглашусь, коллега. На Обводном в моде простые орудия: чтобы надежно и наверняка. А здесь что-то другое…

Ванзаров резко встал и направился к приставу.

– Надо установить личность погибшего, – потребовал он, забыв, что всего лишь постороннее лицо.

Давыдов брезгливо сморщился:

– Что тут устанавливать: Петр Комаров, по кличке Комар, личность в окрестностях известная. Сколько раз в участке сидел. Долетался, получил свое…

– По каким делам его арестовывали?

Пристав усмехнулся такой наивности.

– Да какие дела! Вот еще, дело на него заводить. То драка, то пьянка, обычные художества нашего участка. Отсидится в камере до утра, протрезвеет, и гнать в шею. Не вашего масштаба делишки, господин Ванзаров.

– Где он живет?

– Тут, поблизости…

– Прошу отвечать точно, ротмистр.

– Как прикажете, господин чиновник, – раздраженно ответил пристав. – От сего переулка, где вы имели честь осмотреть его мертвое тело, через три дома, в доходном доме Матвеева снимает угол. Не женат…

– Кто обнаружил тело?

– Монин, ты нашел? – крикнул пристав, обернувшись к городовым.

– Так точно, вашбродь, – ответил хриплый басок.

– Младший городовой Монин, делая обход, обнаружил сие бесполезное тело, – закончил пристав. – Чем еще могу служить вам?

Чиновник Макаров попробовал было подсунуть Лебедеву протокол, но был кратко и емко отправлен к служебным инструкциям. Тело должно быть доставлено в мертвецкую участка, произведено вскрытие, после чего будет установлена причина смерти. Все это было сообщено несчастному Макарову столь громко и решительно, что на пристава окончательно напала тоска. Теперь настал черед криминалиста. Лебедев спросил, когда на Петьку Комара была составлена антропометрическая карточка. Он хочет быстро найти ее в картотеке и ознакомиться с его художествами.

Лицо пристава приняло самое строгое выражение. С ужасом он понял, что сейчас последует.

– Зачем оформлять карточку? Только время зря терять, – как мог уверенно заявил он. – Мелкая уличная шпана, что с нее взять.

Лебедев уставился на Давыдова глазами кровожадного хищника.

– Ротмистр, это как понимать? – спросил он тихим голосом, от которого у пристава забегали мурашки по спине. – Вы имеете наглость, если не сказать – глупость, игнорировать инструкцию Департамента полиции: на каждого задержанного, подчеркиваю – каждого, составлять карточку и отправлять к нам в архив. Вам что, погоны носить надоело?..

Происходящее не вызывало интереса. Из пристава будут рвать перья и куски живого мяса, зрелище малоприятное. Ванзаров отошел в сторону, чтобы осмотреться. Вокруг, быть может, городовые успели не все уничтожить.

Тело Комара лежало ногами к Обводному каналу, головой в проулок. Упал он в неглубокий сугроб. Дома тут стояли в некотором отдалении от проезжей части, отгороженные хилыми деревцами и пучками голых кустов. Место было темное, ближайший фонарь торчал за поворотом. Ванзаров одолжил у городового керосиновую лампу, чтобы хоть немного посветить под ноги. Слабое пятно света выхватывало темные лужицы подтаявшего снега. Следы в такой каше если и были, то сейчас их обнаружить уже невозможно. Обойдя проулок, Ванзаров в этом с сожалением убедился. На всякий случай он посветил подальше за сугроб, на котором лежал Комар…

Под громом и молниями лебедевских обвинений пристав совершенно сник. Криминалист уже обещал, что лично проследит, чтобы Давыдову сняли голову за служебное небрежение. Но его запал иссякал. Ванзаров подошел, когда ротмистру описывали его ближайшее будущее на помойке.

– Обождите, Аполлон Григорьевич, – попросил Ванзаров. – У пристава будет еще шанс исправиться.

– Что-то нашли? – не без любопытства спросил Лебедев.

– Пристав, у меня для вас сюрприз. Боюсь, малоприятный. Зато сможете проявить себя во всей красе.

Давыдов вымученно улыбнулся, чтобы выразить благодарность господину из сыска.

– Ну-ка, где сюрприз? – опередил его Лебедев.

– Загляните за тот сугроб…

– Это который? – Пристав старался оттянуть хоть на миг то, что ему предстояло неизбежно увидеть.

– На котором труп Комара лежит, – пояснил Ванзаров. – Не забудьте керосиновую лампу.

– Так ведь там кругом всё осмотрели, как требует служебная инструкция…

– А вы не по инструкции, сами извольте заглянуть.

– Может, помочь, а, пристав? – Лебедев нетерпеливо поигрывал крепкими пальцами.

Проверять на себе правдивость истории о выброшенном в реку приставе Давыдову совершенно не хотелось. Крикнув городовому, он отправился узнавать, что же такое важное любезно раскопал и подсунул ему под нос господин из сыска…

1  2  3  4  5  6  7  8  9  10  11  12  13  14  15  16  17  18  19  20  21 
Рейтинг@Mail.ru