Анри Юз
Блуждающие токи. Затерянная на Земле
Электромагнитный отклик атомных ядер
― Каждое лето я плакала, что родилась на Земле… ― после продолжительных, но оставленных без ответа вопросов доктора Стурлссона проронила длинноволосая девушка, замерев в кресле неподвижно.
Её веки были прикрыты, а глаза целились в пустоту сквозь силуэт недовольного врача, которого порядком начала раздражать его недостаточная компетенция в данной ситуации.
Прежде чем зацепиться за ниточку, ведущую лишь к намекам на разгадки тайн сознания его пациентки, Корнелий Стурлссон окинул внимательным взглядом её фигуру.
С самого начала сеанса девушка не поменяла позы, ни разу не переложила ногу на ногу, не потеребила нервозно рукава, не поправила невпопад заправленную в джинсы и, очевидно, не принадлежащую ей большую синюю рубашку, не перекинула на спину распущенные волосы цвета шоколада. Она в упор смотрела на врача, когда он задавал ей вопросы, но так, будто он сам должен был на них ответить. Мир вокруг был безразличен ей настолько, что не заслуживал по большей части концентрации внимания девушки. Ей было всё равно, что было до того, как она пришла в этот кабинет, что происходит сейчас, и что будет, когда она захлопнет дверь с другой стороны. Корнелию она казалась одновременно и совершенно здоровой, находящейся в ясном уме, но и в то же время непостижимо больной, неспособной к осознанию реального мира. Но порой у него складывалось впечатление, будто она знает всё наперед и молчит, не считая нужным делиться этими сверхценными знаниями с глупыми окружающими. Поэтому доктор Стурлссон каждую секунду сомневался в её предположительном диагнозе.
– Почему только летом? ― Корнелий задал простой, но правильный вопрос, располагающий к дальнейшей беседе.
Пациентка ухмыльнулась одними глазами, но желание пояснить свое многозначительное высказывание взяло верх:
– Лишь летом, далеко от огней ночного Цюриха ничто не мешает мне созерцать всеобъемлющее пространство непостижимого космоса, ― девушка мечтательно, как показалось Корнелию, устремила свой взгляд в окно прочь из ограниченной коробки его кабинета, ― и, когда я смотрю на бесчисленное мерцание массивных газовых шаров среди абсолютной тьмы, я понимаю: эти звезды так недостижимо далеки, так неизведанны, непонятны, и бесконечность миллиардов миров смотрит с неба на меня, затерянную до конца незаметной человеческой жизни на этой планете, в этом теле. Я никогда не смогу достичь могущества небесных тел, раствориться в бессмертном бытии вселенной. Осознание этого заставляет содрогаться мою душу в неизмеримом страдании и отчаянии…
На мгновение Корнелий замер, тоже задумавшись о непостижимом. Мужчина подпер кулаком седую аккуратно выстриженную бороду и обреченно уставился в окно вслед за взглядом своей пациентки.
Врач вспомнил о своей работе и немедленно продолжил беседу:
– Роза, ― он обратился к девушке, сознание которой давно покинуло его тесное пристанище, ― понимаю, что всё это очень грустно, но как это объясняет то, что сделала ты?
Роза немедленно вернулась в кабинет. Она сначала так округлила глаза, будто не понимала, о чем идет речь, и выглядела крайне удивленной, но затем так подозрительно прищурилась, словно её врач ― глупец и не понимает очевидного.
– Это объясняет всё, ― заключила она, расслаблено откинувшись на спинку стула.
– Роза, если ты не будешь помогать мне, я не смогу избавить тебя от не слишком увлекательного уикенда на неопределенный срок в Кюснахт Практис1, ― Корнелий нахмурился, напомнив своей пациентке о причине встречи в его кабинете.
– Мой отец не позволит меня упрятать в психиатрическую больницу, он заплатит сколько надо и им и вам, чтобы только отвязаться от всей это ситуации. С меня уже сняли уголовную ответственность по причине невменяемости. Остались только вы.
– Твой отец платит мне, чтобы я объяснил им всем, что у тебя происходит в голове, и, если ты не будешь сотрудничать, я не смогу тебе помочь.
– Вы хотите, чтобы я рассказала? ―девушка вновь выпрямилась и серьезно взглянула на врача, но, не дожидаясь ответа, продолжила, ― все сумасшедшие говорят, что они не сумасшедшие, поэтому в данной ситуации не буду утверждать аналогичный тезис, но всё, что я расскажу, в любом случае покажется вам бредом больного сознания, так почему бы вам просто не придумать что-нибудь самому?
Корнелий снял очки, и уже не надеясь на успех в своей работе, ответил:
– Я хочу тебе помочь, Роза.
– Вы хотите помочь не мне, а всем этим экспертам, которые жаждут нарисовать какую-нибудь красочную болезнь в моей медицинской карточке и отправить меня на принудительное лечение куда подальше… ― Роза покачала головой, нахмурилась и устремила взор к потолку, ― А мне помогут. Но не вы.
– Кто? Бог? Ангелы? ― Корнелий встрепенулся, судорожно перебирая в голове различные небесные образы.
– Ну что вы, доктор Стурлссон! ― Роза сморщила нос в укоризне, ― ну как с вами работать!
– Кто тогда? Инопланетяне? ― доктор непонимающе предположил.
– Это вы инопланетяне, ― девушка откровенно насмехалась над ним, ― а они… Даже не знаю… Они ни на что не похожи…
Роза задумчиво посмотрела вверх:
– Никогда не думала над их названием… Они как… блуждающие токи… Эти явления не слишком похожи, но звучит подходяще…
– Что ещё за блуждающие токи? ― Корнелий решил, что ему удалось найти истоки реки беседы, и развесил уши.
– Слишком много вопросов на сегодня, я устала, ― Роза раздраженно нахмурилась, вскинула руки, так стремительно поднялась с места и вышла из кабинета, что Корнелий не успел ничего возразить.
С подавленным достоинством он поправил свой бордовый жилет, угрюмо ожидая то ли просунувшегося беспокойного ромба лица матери, которая соизволит осведомиться о завершении беседы с её дочерью, то ли отца с усталыми глазами, который потрясет над Корнелием своим кошельком, умоляя взять его дочь на амбулаторное лечение. Пока доктор Стурлссон был предоставлен сам себе, он успел принять соответствующее решение по вопросу последнего.
Лидия торопливо, но бесшумно металась прямо у самой двери кабинета, силясь приподнять покрывало врачебной тайны, в то время как Роза стремительно воспрепятствовала её затее, выскользнув из кабинета и чуть не сбив мать на ходу.
– Ах, Роза! ― схватившись за сердце, Лидия испуганно отлетела в сторону, желая сымитировать припадок.
Роза недоверчиво оглядела женщину, жалостливо прислонившуюся к стене, и сказала:
– Тебе же сказали ждать в холле.
– Ох, Роза, я не могла ждать! ― Лидия продолжала выкатывать круглые глаза из запавших глазниц, она болезненно зажмурилась, а затем тревожно посмотрела в конец коридора, ― сейчас отец подойдет, и мы решим всё.
«Мы решим», ― означало у Лидии, что муж всё решит, а ей останется только ещё немного поохать. Свою приверженность решению суда Лидия усердно скрывала в глубине сознания. Не могла же она упрятать свою дочь в психиатрическую лечебницу, в самом деле! Она что, плохая мать? И взгляд её дочери, прислонившейся к противоположной стене, вовсе не был полон холодного, устрашающего пренебрежения.
В конце коридора появилось облегчение напряженному уединению Розы и Лидии. Из тьмы появилась фигура высокого мужчины, облаченного в черный костюм, элегантный дизайн которого вел свою родословную с берегов Туманного Альбиона. Зауженный покрой жилета и пиджака подчеркивали мужественный и стройный силуэт их обладателя. В свете флуоресцентных ламп его приглаженные гелем темные волосы слегка поблескивали серебром. Закругленные таинственно темные стекла авиаторов с металлической оправой скрывали скалистый рельеф лица и завершали весь строгий образ пришедшего. Мужчина снял очки только за секунду до взволнованного вскрика своей жены.
― Эдуард! ― всплеснула руками Лидия, ― ну наконец-то! Они уже закончили.
– Да я вижу, ― скептически ответил Эдуард, убирая очки в нагрудный карман и оглядывая силуэт Розы, чье лицо не выражало ничего знаменательного.
Девушка почувствовала на себе взгляд отца и одними глазами, подняв их на него из-за полуопущенных век, поздоровалась с ним. Эдуард ответил ей неторопливым морганием и, следуя выпирающим его из коридора руками жены, скрылся в кабинете доктора Стурлссона.
– Здравствуйте, господин Ротенгоф, ― заскучавший без дела Корнелий повернулся на крутящемся стуле в сторону посетителя.
– Здравствуйте, Корнелий, ― сдержанно ответил Эдуард и подошел ближе к креслу для пациентов, однако садиться не спешил.
Доктор Стурлссон величественно разложил руки на столе и втянул весь оставшийся воздух его душного кабинета, готовясь начать переговоры.
ого кабинета, готовясь начать переговоры.
– Вы понимаете, что брать такую пациентку, как Роза, на амбулаторное лечение это большая ответственность для врача? ― Корнелий с уверенной тревогой постучал пальцами по столу, ― я бы настоятельно рекомендовал поместить её в стационар и надолго.
– Я понимаю, Корнелий, ― опираясь на спинку кресла локтями, Эдуард потерял глаза на полу, ― но как это отразится на моей кампании? Мне и так дорого обошелся этот скандал… ― мужчина снова взглянул на врача, а брови в тяжелом размышлении сошлись на переносице, ― она ведь моя дочь…
– Да, конечно, Эдуард, но она представляет опасность для себя и окружающих, и… она не хочет сотрудничать! За полтора часа мне удалось вытащить из неё только отвлеченные размышления про вселенную и про какие-то блуждающие токи, ― Корнелий сделал паузу и разуверяюще заключил, ― я не думаю, что это поможет лечению.
– Я видел её в тот день, ― Эдуард с тревогой отвел взгляд в окно, ― и я не знаю, что это было… Я не знаю, кому верить… Её взгляд был такой ясный… Она говорила со мной, будто все так, как обычно… Как должно быть…
Леденящая истерика начала подступать к могучей стене сдержанности мужчины. Он запустил руки в волосы, неминуемо портя укладку, которая в легком суматошном вихре падала на бритые виски и затылок темными, едва достающими до кончиков ушей волосами.
– Да, Роза связно и спокойно рассуждает, не бьется в истерике, у неё нет панических атак, но она делает странные вещи. Да, она всецело понимала это, но ни разу не усомнилась в своем поступке. Какая у неё была цель? ―Стурлссон развел руками, риторически вопрошая господина Ротенгофа.
– А вы думаете, что в Кюнснахт Практис это непременно выяснят? ― Эдуард раздраженно обратился к Корнелию, ― да её просто накачают таблетками, и она будет слоняться, как овощ, по коридору.
– Вы зря так, господин Ротенгоф, В Кюнснахте престижная клиника, каждому пациенту предоставляются на выбор большое число шикарных резиденций с личным терапевтом. У Розы будут персональный шеф-повар, горничная, дворецкий и водитель. Она даже сможет кататься на лыжах и играть в гольф!
Такой ответ, однако, не удовлетворил Эдуарда.
– Я хочу, чтобы у моей дочери была нормальная жизнь, чтобы она была счастлива, ― продолжал он, растерянно присаживаясь на кресло, ― только вы можете помочь ей и нам всем. Я доверяю вам.
– Господин Ротенгоф, если бы мы не были хорошими знакомыми, я бы просто содрал с вас кучу денег и назначил бы ей побольше нейролептиков, но едва ли она сама страдает от своих навязчивых идей, ― Корнелий откинулся на спинку своего крутящегося стула, задумчиво перебирая ногами и покачиваясь на нём.
– Сколько вы хотите? ― услышав навевающий шепот надежды, Ротенгоф встрепенулся.
– Дело не в цене, Эдуард, она не хочет лечиться, а когда пациент сам не желает избавиться от своей болезни, любые таблетки бессильны, ― доктор Стурлссон опустил глаза в угол и развел руками.
– Она тоже говорила со мной про вселенную и все это, ― Эдуард нахмурился, вспоминая, ― вы знаете, в её рассуждениях есть смысл, но все эти потоки энергии из глубин космоса, которые шлют ей неподдающиеся образному мышлению сигналы во сне… Это какой-то вздор…
– Сны? Вы сказали сны? ― Корнелий чуть ли не подскочил на месте, услышав что-то относящееся к теме сновидений.
– Порой поутру она сама не своя вскакивает, мечется по комнате в поисках бумаги и ручки, но потом не может понять, что за нескладные словосочетания оставила в своих записках. Она раскладывает их на столе и подолгу смотрит на них, пытаясь установить логическую связь.
Корнелий как можно ближе подкатился на стуле к Эдуарду, с упоением внимая его рассказу. Не мог же он прохлопать ушами примечательный материал для своей научной работы о влиянии психических заболеваний на сновидения.
– Корнелий, я не знаю всего, ― Эдуард покачал головой, ― она всегда была странной, но мы с Лидией не думали, что все может так далеко зайти…
После некоторых задумчивых гримас и хмыканья Корнелий почесал седовласый покров своего подбородка и воодушевленно изрек:
– Хорошо, я займусь ею, но возьму с вас расписку, что ы отказались от помещения в клинику и согласны только на амбулаторное лечение. Вы сами, господин Ротенгоф, несете ответственность за её действия, ― доктор Стурлссон довольно потер руки, заглянув в свою записную книжку, осведомляясь о своем расписании.
– О, Корнелий, я так благодарен вам, ― Эдуард с надеждой ухватился за краешек стола.
– Я хоть и сейчас не бедствую, но от повышения жалования не откажусь, ― легким намеком доктор Стурлссон мечтательно нарисовал на потолке свое новое пригородное имение со спутниковым телевидением.
– Разумеется, ― уверенно кивнул Ротенгоф, ― за время её лечения вы получите 500 тысяч франков сверху на личный счет.
– Семьсот пятьдесят, ― прогнусавил Корнелий, поглядывая на Эдуарда поверх очков, прикидывая в уме стоимость порядочного участка, неподалеку от озера.
– Хорошо, восемьсот, по рукам, ― довольно заключил Эдуард.
– Приятно иметь с вами дело, господин Ротенгоф, ― Корнелий расплылся в довольной улыбке и полез в преисподнюю своего стола.
Он извлек оттуда какие-то тоненькие листочки и начал аккуратно выводить буквы приговаривая: «Лечащий врач-психиатр ― Корнелий Стурлссон, пациент ― Роза Ротенгоф, пол ― женский, возраст ― двадцать лет, рекомендуемые обследования ― МРТ головного мозга, скрининг на наркотические вещества, биохимический анализ крови…»
Стурлссон закончил и серьезно посмотрел на Эдуарда, ― пугать, конечно, вас не хочется, но иногда причиной психических расстройств могут быть серьезные соматические заболевания, поэтому назначаю Розе пройти магнитно-резонансную томографию, чтобы исключить органические повреждения, кардиограмму, а также клинический, биохимический анализ крови и анализ на гормоны, все параметры будут указаны в направлении.
Эдуард тревожно и понимающе кивал головой в ответ.
– С результатами анализов прийти ко мне, когда мы исключим все физические причины её состояния, я назначу дальнейшее лечение. И поговорите с вашей дочерью, если она сама не захочет выздороветь, я не смогу ей помочь, вы поняли меня, господин Ротенгоф?
Эдуард снова кивнул, взял у Корнелия листок с затейливой подписью и печатью, налепленной поверх всего настроченного искусства необычно аккуратного врачебного почерка, и поднялся с кресла.
– Хорошо, ― Корнелий проводил его движущуюся к двери фигуру, ― договор об оказании медицинских услуг возьмите в регистратуре.
Пальцы Розы проворно проскользнули под футболку между лопаток и так быстро расправились с металлическими крючочками бюстгальтера, что данный предмет гардероба уже стремительно летел в сторону Эдуарда, в смущении еле поспевающего его ловить. Мужчине удалось поймать его за бретельку и в растерянности спрятать в недра своего пиджака.
– Это все металлические предметы, что у вас были? ― поинтересовалась женщина, на медицинском халате которой значилась табличка «доктор Линдхнет», проводя Розу к пугающему клаустрофобов аппарату.
Девушка кивнула.
– Хорошо, возьмите, ― доктор Линдхнет скрутила две беруши в трубочки и протянула их Розе. Та засунула их в уши и, с осторожностью оглядевшись, заняла соответствующую позицию на выдвигающемся ложе томографа, как ей объясняла женщина. Эдуард неуверенно мялся рядом, с интересом и тревогой наблюдая за действиями врача, которая пристегивала его дочь ремнями и надевала ей на голову подозрительный щит с отверстиями для фиксации.
– Я могу постоять тут во время процедуры? ― наконец спросил он.
– Если на вас нет металлических предметов, – Линдхнет покосилась на мужчину.
– Хорошо, тогда я выложу их в коридоре, – Эдуард поспешно удалился, и, быстро избавившись от всего металлического и, с некоторым сомнением стянув с себя ремень, вернулся обратно.
Тем временем Линдхнет уже воткнула Розе в вену катетер, чтобы вводить контрастное вещество, в другую руку дала сигнальную грушу, чтобы в случае необходимости позвать врачей.
– Процедура будет длиться сорок минут, и наденьте наушники, ― сказала врач господину Ротенгофу и, нажав на кнопку, отправила обездвиженное тело Розы в зловещий светящийся туннель. Эдуард нервно сжал челюсти, он был единственным в этой комнате, кто боялся замкнутых пространств. И хотя туда отправляли вовсе не его, мужчина нервничал сильнее самой пациентки.
Неужели у Розы, его юной прекрасной девочки, может быть опухоль мозга? Всеми своими пропитанными золотом костями он ощущал полную беспомощность перед лицом болезни. Ничто не спасёт от смерти. Деньги лишь способны продлить человеку тягостное созерцание неминуемо исчезающего из восприятия мира, но не спасти его навсегда. Эдуард, как и все богачи со своими несметными накоплениями, думал о смерти. Сколько бы он ни имел сейчас, сколько бы он ни заработал, какого величия ни достиг, однажды он потеряет всё. Но больнее всего ему было терять его Розу. Эдуард был готов отдать все деньги мира, чтобы не потерять её никогда. Но хрупкая жизнь и уязвимое сознание дочери вот-вот посыплются песчинками сквозь его ладони в отсутствующее продолжение жизни.
Эдуард подтянул сползающие без ремня штаны и положил трясущуюся ладонь чуть выше колена Розы, которое было границей её погружения в узкое пространство томографа. Эдуарду, не слишком щедрому на проявления своих чувств тактильным образом, это показалось в данной ситуации уместным. Девушка вздрогнула от тепла его руки, и аккуратно, чтобы не задеть катетер, положила свою холодную ладонь сверху. В это мгновение аппарат заработал и напугал обоих жуткими звуками. Роза вздрогнула и сжала руку отца.
Ритмичные гудяще-стучащие стоны томографа нагнетали глубинный ужас. Иногда они затихали, но только лишь чтобы смениться на ещё более зловещий монотонный грохот, который окутывал собой не только лежащую в недрах аппарата пациентку, но и весь кабинет. Представляющие собой звуковое сопровождение процедуры сигналы тревоги, скрип двери, тиканье часов и музицирование шамана на варгане поочередно сменяли друг друга. Роза, видимо, привыкла к этому звуковому неистовству и разжала руку Эдуарда, на коже которой остались вмятины от ногтей. Но мужчина не пошевелился, словно его рука была регистратором психологического состояния посетителя тоннеля, и он боялся нарушить связь с ним.
Вскоре адская трескотня прекратилась и в кабинет молча вошла Линдхнет. Эдуард облегченно вздохнул, подумав, что экзекуция его дочери окончена, но не тут то было. Не вынимая Розу из томографа, врач ввела ей в вену через трубку катетера контрастное вещество.
– Как ты себя чувствуешь, Роза? ― спросила она, заглядывая в туннель.
Роза что-то тихо, но утвердительно промычала. Линдхнет хотела поинтересоваться состоянием рядом стоящей бледной тени в костюме, но по застывшему напряжению лица мужчины она безмолвно выяснила ответ и удалилась из кабинета, снова оставив Эдуарда и его дочь наедине с магнитными полями и душераздирающим грохотом.
Он стоял неподвижно в бесконечном забвении. Всё вокруг оставалось неизменным, кроме стучащих стенаний аппарата. Но неожиданно тело Розы начало шевелиться. Эдуард резко перевел взгляд из задумчивой пустоты стены на её черные леггинсы, и в первое мгновение ему показалось, будто не сама Роза является инициатором этих движений, но её кожа, органы, части тела медленно стали стремится по направлению туннеля, и чем ближе к нему, тем явнее прослеживалось движение.
«Этот абсурд!» ― первое, что пришло на ум мужчины, когда он увидел происходящее.
Но решив, что это иллюзия, подкинутая невпопад его нервной системой, Эдуард зажмурил глаза для прояснения зрения и ума, но в эту секунду нога Розы дернулась с такой силой, что если бы она была не пристегнута ремнями, то наверняка ударила бы моргающего Эдуарда в лицо.
– Господи, Роза, что с тобой? Что случилось? ― мужчина вздрогнул и бросился к дочери.
Но Роза не издавала ни звука. Она лишь всем телом заерзала на столе, пытаясь просунуть руки внутрь трубы. Сжав один раз сигнальную грушу, она выпустила её из руки, а другую с катетером, нещадно сгибала, словно не чувствуя иглы, которая раздирала ей вену изнутри. Кровь полилась на одежду и на пол, но Роза не успокоилась. Словно обезумевшая она затряслась всем телом, но всё же просунула руки под томограф.
Обрызганный её кровью, Эдуард в ужасе метался, пытаясь заглянуть внутрь аппарата, чтобы понять, что за чертовщина творится с его дочерью, зовя на помощь врача:
– Скорее! Скорее! Ей плохо! Выключите аппарат, выключите!
Томограф затих, и в кабинет вбежала перепуганная Линдхнет. Она оттащила Эдуарда от дочери, заглянула внутрь трубы и нажала на кнопку. Стол с Розой неспешно выкатился на свет. К тому времени, когда показалось лицо несчастной пациентки, она уже более-менее успокоилась, однако сквозь фиксирующую панель всё ещё просматривался испуганный взгляд. Девушка задыхалась, будто только что пробежала километр на время.
– Что случилось, Роза? ― врач торопливо сняла панель, давая лежащей больше кислорода.
Когда она поняла, что самое страшное позади, то принялась её успокаивать:
– Всё хорошо, Роза, процедура закончена, всё в порядке, ― а затем обратилась к Эдуарду, ― господин Ротенгоф, у неё ранее бывали приступы клаустрофобии? Панические атаки?
– Нет, никогда не замечали, ― растерянно ответил мужчина, ― она даже, можно сказать, любила всякие замкнутые темные пространства.
– Там как в космосе…― до Эдуарда и Линдхнет донесся еле слышный шепот. Они посмотрели на Розу.
Девушка спокойно лежала на выдвижном столе, уставившись в потолок, будто ничего и не произошло, не заметив, как из вены выскользнул катетер и упал на пол.
Врач охнула и бросилась скорее обрабатывать рану. Линдхнет тщательно вытерла кровь с руки девушки, оставшись в совершенном неразумении, как венозное кровотечение могло так просто остановиться. Она ещё немного потерла проспиртованной салфеткой, так и не найдя входное отверстие иглы на коже.
– Ничего не понимаю, – процедила Линдхнет сквозь зубы, скорее себе под нос, чем обращаясь к Эдуарду.
– Что с тобой произошло, Роза? ― мужчина оперся кулаками на стол и, внушительно нависая над дочерью, с серьезностью заглянул в её отстраненный взгляд.
– Больше не води меня на томографию, ― спокойно ответила она, внимательно вглядываясь в глаза отца.
– Конечно, нет, ― он утешительно кивнул, ― всё позади.
Эдуард мельком осмотрел тело дочери, чтобы успокоить подсознание, и заметил: все ногти на руках сломаны.
– Что такое? ― он указал Розе на них.
– Я пыталась выбраться, ― она вздохнула.
– Ох, Роза, ― Эдуард собрал брови в гору страдания на лбу и отошел, давая ей возможность встать.
Линдхнет помогла ей вместе с её отцом медленно подняться.
– Роза, сейчас у тебя всё нормально? ― врач внимательно посмотрела на девушку.
Та кивнула.
– Ты знаешь, что с тобой произошло?
Роза мотнула головой, не поднимая глаз на Линдхнет.
– Ладно, посидите пока с отцом в коридоре, мы быстро проведем диагностику, может с аппаратом что-то случилось, если нужна будет помощь, незамедлительно обращайтесь, ― сказала врач и удалилась за стекло.
Линдхнет дождалась, пока последние сигналы пройдут цифровую обработку и преобразуются в изображения, и нетерпеливо открыла файлы. Она внимательно, но стремительно изучила снимки, сосредоточенно прищурив глаза под стеклами прямоугольных очков.
– Признаков костно-деструктивных изменений не выявлено, пещеристые синусы без особенностей, видимые отделы головного мозга не изменены…», ― пробубнила она себе под нос, завершая просмотр, ― так, пишем заключение… Убедительных МР-данных за наличие патологических изменений мозга не вы…
Последние несколько снимков заставили её умолкнуть и отшатнуться от экрана. С недоверием своему зрению Линдхнет сняла очки, активно поморгала и снова надела.
– Это что такое? ― она обратилась ко второму радиологу, который желал уже скорее заняться систематизацией файлов на диске.
Мужчина неторопливо поднял взгляд от клавиатуры и повернулся на стуле в сторону настороженной коллеги. Приподняв брови и широко открыв усталые глаза, он тоже уставился на экран.
– Впервые такое вижу…― произнёс он озадаченным голосом, подъезжая на стуле поближе.
– Может это какой-то сбой? ― неуверенно предположила Линдхнет.
– Это вполне могло бы оказаться сбоем, но последние фотографии со всех ракурсов? ― радиолог внимательно начал щёлкать странные изображения на экране, и затем вдруг удивлённо воскликнул, ― смотри, похоже, они взаимосвязаны друг с другом!
– Ты имеешь в виду, будто они отображают один процесс?
– Да.
– И как ты назовёшь эту мешанину? ― Линдхнет скрестила руки на груди.
– Э-э, смещение атомов? ― неуверенно предложил врач.
– Что? Да ты сам слышишь, как это бредово звучит? Это физически невозможно! ― доктор Линдхнет недовольно вскинула руки, ― ты хочешь сказать, что у пациентки нос на подбородке оказался?
– Но на фотографии именно так: нос на подбородке, а левый глаз около гипоталамуса. А на последней фотографии, органы вообще перестают различаться между собой. Однако общая форма тела практически не изменяется. Сама посмотри.
– Я не хочу смотреть на эту чушь, ― Линдхнет сердито отвернулась от экрана, ― я давно говорила пора этот аппарат отправить на диагностику.
– Так что делать с диагнозом? ― осторожно поинтересовался коллега.
– Я почем знаю! ― истерика заскрипела в голосе женщины, и она снова вскинула руки, но в этот раз неловко задела пальцами свои очки и разнервничалась от этого ещё сильнее.
Она понимала, что ее реакция далека от профессионализма врача, но с таким проблемным случаем в своей непростой и эмоционально истощающей работе Линдхнет столкнулась впервые. Объективно, у неё даже не было возможности понять, кто виноват в этой неопределённой куче органического материала на экране, и что это вообще такое.
– Ладно, Линдхнет, успокойся, давай просто удалим эти снимки, ― взглянул на неё мужчина поверх очков, ― всего-то десять штук.
– Как это удалим? Что ты такое говоришь? ― женщина поднесла к губам свой маникюр с дальнейшей целью тревожно раскромсать его зубами.
– Ну, в любом случае на всех нормальных снимках органических повреждений не выявлено, да и если внимательно всмотреться в эти сомнительные фотографии, то клетки опухолей все равно отсутствуют.
– Да как ты вообще понимаешь, что тут отсутствует?
– Успокойся и ты тоже увидишь.
– Не хочу я на это смотреть, Господи! – раздраженно ответила Линдхнет, но все же кинула осторожный взгляд на экран.
В течение нескольких минут она молча всматривалась в затейливые передвижения органов внутри тела Розы, а затем сказала:
– Я так не могу. Господин Ротенгоф влиятельный человек, и он не потерпит обмана работников здравоохранения.
– А что ты предлагаешь сказать ему? ― мужчина презрительно прищурил один глаз и раскорячил руки локтями вверх, шлёпнув ладонями по столу, ― господин Ротенгоф, у нас тут, понимаете, конфуз учинился с аппаратом, и полбашки вашей дочери в пюре на фотографиях превратились, но вы не переживайте, опухолей не обнаружено. Да на всю больницу в суд подадут!
Линдхнет вздрогнула от его голоса и поправила коллегу:
– Всего несколько фотографий испорчено. Девяносто пять процентов снимков мы сможем предоставить.
– Да кто вообще на эти фотографии смотрит, если ничего не обнаружено!
– А если её врач посмотрит?
– То он увидит, что её мозг как у нормального психически здорового человека.
Линдхнет не могла отрицать, что мозг Розы совершенно не имел претензий на какие-то отклонения. Она вздохнула и удалила десять фотографий из папки для пациентов, тихо сказав врачу:
– Ладно, я перекину снимки на диск, а ты пиши заключение и побыстрее, а то мы и так тут долго возимся.
Подхватив диск и заключение, Линдхнет неуверенно вышла из кабинета с понурым лицом. Эдуард, почуяв неладное, занервничал и вскочил со стула.
– Все в порядке, ― выдохнула женщина, не поднимая глаз на него.
Мужчина зажмурился и с облегчением закрыл лицо руками, в то время как выражение лица Розы совершенно не изменилось, и она осталась сидеть в том же положении.
– Это чудесно! ― спокойным голосом произнес Эдуард, а в его взгляде промелькнуло что-то счастливое.
– Вот заключение врача и снимки, ― доктор Линдхнет нехотя протянула ему файл с бумагами и диском, а затем, делая шаг в сторону своего кабинета, сказала, ― До свидания, не болейте.
– До свидания, доктор Линдхнет, спасибо вам, ― оглянулся на врача Ротенгоф.
Сквозь дверную щель она притянула сомкнутые губы к носу в виде улыбки, и, кивая головой, скрылась.
Корнелий уверено вытащил из стола свою очаровательную записную книгу, обтянутую настоящей кожей с множеством закладок расположенных в ему одному ведомом стройном порядке. Он неторопливо открыл её на одной из закладок, где значилось: «Р. Ротенгоф». Доктор Стурлссон взялся за чёрную ручку с тонким стержнем и с упоением принялся вычерчивать от руки прямоугольники. Когда прямоугольников было нарисовано, по его мнению, предостаточно, Корнелий наконец отвлёкся от столь занимательного дела и обратился к смотрящей на него со скрытым недоумением пациентке:
– Употребляете ли вы наркотические вещества?
Роза закатила глаза и мотнула головой.
«Неужели ты думаешь, все так просто, Корнелий?» ― выражал её один скептически прищуренный глаз.
Корнелий не питал особых надежд насчёт этого варианта, однако записал в первый квадратик «наркотические вещества» и перечеркнул, разумеется, аккуратно.
Пока он выводил ровный до сердитости крест, Роза сказала:
– Зачем вы это спрашиваете у меня? У вас на столе все мои анализы, сами можете посмотреть.
– Ты права, но для меня важно знать, как считает сам пациент.
– Я считаю, что я не принимаю наркотические вещества, ― Роза наигранно покачала головой из стороны в сторону, разъясняя очевидные вещи копошащемуся в листках Корнелию.
Тот, не поднимая глаза из бумажной кучи, нахмурившись произнес:
– Недельный скрининг на наркотические вещества показывает отрицательный результат, клинический биохимический анализ крови отклонений не выявляет, инфекционных заболеваний не обнаружено, ― Стурлссон продолжал вдумчиво скользит глазами из-под приспущенных очков по бумагам, а затем с сомнением прищурившись, пробубнил скорее себе, чем пациентке, ― никогда я не видел такого соотношения веществ, словно высчитанное на калькуляторе!