Анне Якобс
Непокорная фрау Мельцер
– О нет! – взволнованно воскликнула Китти. Ей было трудно удержать язык за зубами, пока Юлиус подавал основное блюдо. Шупфнудель[1] с квашеной капустой – любимая еда всех детей. Пауль тоже с большим удовольствием смотрел на свою тарелку, заметив, что госпожа Брунненмайер была мастером по части квашеной капусты.
– Позвольте добавить, господин Мельцер, – заметил Юлиус, резко втянув носом воздух, что было его привычкой, – я сам нашинковал эту капусту. Фрау Брунненмайер затем положила ее в горшки…
– Мы ценим это, Юлиус, – улыбнулась Мари.
– Большое спасибо, фрау Мельцер!
Юлиус особенно полюбил Мари, возможно, потому что она всегда успешно улаживала вспыхивающие споры между прислугой. Алисия была только рада уступить ей решение этих вопросов, она находила, что заниматься ими утомительно.
В прошлом ее дорогая Элеонора Шмальцлер, бывшая экономка, обеспечивала слаженное сотрудничество между слугами, но госпожа Шмальцлер вышла на заслуженный отдых и теперь жила в своем доме в Померании. Между Алисией и ее бывшей экономкой велась регулярная переписка, но она мало рассказывала об этом семье.
– Я сейчас лопну. – Додо запихнула в рот последний шупфнудель.
– А я уже лопнула, – перебила ее Хенни. – Но это неважно. Мама, можно мне еще немного шупфнуделей?
Китти была против. Хенни сначала должна была доесть квашеную капусту, оставшуюся на ее тарелке.
– Но я ее не люблю. Мне нравятся только шупфнудели.
Китти покачала головой и вздохнула, удивляясь, откуда у ребенка эта склонность капризничать. Она действительно была очень строга с Хенни.
– Конечно, – мягко подтвердила Мари. – По крайней мере… часто.
– Боже мой, Мари! Я не плохая мать и позволяю ей достаточно много. Особенно вечером, когда она не может уснуть, я просто позволяю ей побеситься, пока она не устанет. Или сладости, здесь я тоже не против. Но когда дело касается еды, тут я очень строга с ней.
– Это правда, – подтвердила Алисия. – Но это одна-единственная сфера, где ты ведешь себя как разумная мать, Китти.
– Мама, – вмешался Пауль, быстро взяв Китти за руку, когда та собиралась возразить. – Давайте больше не будем спорить на эту тему. Особенно не сегодня. Пожалуйста!
– Не сегодня? – изумилась Китти. – А почему именно не сегодня, Пауль? Неужели сегодня какой-то особенный день? Я что-то пропустила? У вас с Мари, может быть, годовщина свадьбы? Ах нет, она в мае.
– Это начало новой бизнес-эры, мои дорогие! – торжественно произнес Пауль, улыбаясь Мари. Мари было неприятно, что Пауль хочет объявить об их совместном предприятии вот так, на глазах у всей семьи, но она понимала, что он делает это ради нее, поэтому улыбнулась ему в ответ. – Мы собираемся открыть ателье моды, мои дорогие. – Пауль весело посмотрел на изумленные лица.
– Нет! – вскричала Китти. – У Мари будет ателье. Я сейчас сойду с ума от волнения. Ах, Мари, моя дорогая Мари, ты давно это заслужила. Ты будешь создавать чудесные изделия из ткани, и все модницы в Аугсбурге будут носить твои модели…
Она вскочила со стула и обняла Мари. О, это была Китти! Такая импульсивная, такая безудержная в своей радости, никогда не стесняющаяся в выражениях. Все, что она думала и чувствовала, просто вырывалось из нее. Мари терпела ее объятия, улыбалась ее восторгу и была очень тронута, когда Китти даже прослезилась от радости.
– О, я хочу оформить все стены в твоем ателье, Мари. Оно будет выглядеть как Древний Рим. Или ты предпочитаешь греческих юношей? На Олимпийских играх, знаешь, они состязались совсем без всяких одеяний…
– Не думаю, что это было бы уместно, Китти, – нахмурившись, заметил Пауль. – В остальном, я думаю, твоя идея очень хорошая, сестренка. Мы должны украсить хотя бы часть стен, как ты думаешь, Мари?
Мари кивнула. О боже, она плохо представляла эти помещения. Она была только в заставленном полками магазине Мюллеров на первом этаже, а комнаты на втором этаже она вообще не видела. Все случилось слишком быстро. Она уже боялась той большой задачи, которую Пауль так просто возложил на нее. Что, если ее эскизы никому не понравятся? Что, если день за днем она одна будет сидеть в своем ателье и ни один клиент не появится?
Тем временем дети тоже заговорили.
– Что такое ателье, мама? – поинтересовался Лео.
– Ты будешь зарабатываешь большие деньги, мама? – спросила Додо.
– Хочешь моей квашеной капусты, дядя Пауль? – Хенни решила воспользоваться удобным случаем.
– Ладно, маленькая шкодница. Давай!
Пока Пауль объяснял, что он уже нанял людей для уборки помещений и хотел бы навестить вместе с Мари Финкбайнера по поводу краски для стен и обоев, Хенни, довольная, жевала оставшиеся в тарелке шупфнудели. Целых пять штук. Однако она с большим трудом справилась с десертом, который состоял из небольшой порции ванильного крема с каплей вишневого варенья.
– Теперь мне плохо, – простонала она, когда бабушка подала знак, что можно вставать из-за стола.
– Ну и дела! – возмутился Лео. – Ты наедаешься до отвала, и тебе становится плохо, а другие дети даже не могут пообедать.
– Ну и что? – Хенни пожала плечами.
– Мы ведь молились, чтобы не забывать о бедных, не так ли? – поддержала Додо своего брата.
Хенни смотрела на нее широко раскрытыми глазами. Она выглядела наивной и беспомощной, но на самом деле она просто оценивала ситуацию, чтобы сохранить свое преимущество. Она рано усвоила, что близнецы всегда держатся вместе даже против нее.
– Я все время думала о бедных детях и съела за них несколько шупфнуделей.
Паулю показался этот ответ забавным, Китти тоже улыбнулась, только Алисия нахмурилась.
– Думаю, в словах Лео есть доля правды, – тихо, но убедительно заговорила Мари. – Мы могли бы значительно сократить расходы на питание. И нам не обязательно каждый день подавать десерт.
– О, Мари! – воскликнула Китти, с восторгом прижимаясь к ней. – Ты такое доброе создание! Ты, наверное, хотела бы поголодать и отдать свой десерт бедным. Боюсь только, что ни один человек не насытится им. Пойдем, моя дорогая, я покажу тебе, как представляю себе рисунки на стенах. Пауль, когда мы сможем осмотреть это место? Уже сегодня? Нет? Ну когда же?
– В ближайшие дни, Китти… Какая ты нетерпеливая, сестренка!
Мари вышла вслед за Китти в коридор, где уже ждала Эльза. В ее обязанности входило присматривать за детьми, которые после обеда должны были делать уроки. После этого у них было несколько часов на игры. Посещения одноклассников должны были быть заранее одобрены матерями.
– Я хотел бы навестить Вальтера, мама, – попросил Лео. – Он заболел и не был в школе.
Мари остановилась и посмотрела в сторону столовой, дверь которой все еще была открыта. Пауль сейчас собирался вернуться на фабрику, но пока он разговаривал с Алисией. Ей придется принимать решение самостоятельно.
– Но только ненадолго, Лео. После домашних заданий Ханна проводит тебя.
– А мне нельзя пойти одному?
Мари покачала головой. Она знала, что Пауль и Алисия не одоб-рят это решение, оба были не в восторге от дружбы Лео с Вальтером Гинзбергом. Не потому, что Гинзберги были евреями – Пауль, по крайней мере, относился к этому совершенно спокойно. Но обоих мальчиков объединяла непреодолимая страсть к музыке, и Пауль боялся – в глазах Мари это была глупая мысль – что его сын может проникнуться идеей стать музыкантом.
– Пойдем, Мари. Всего несколько минут… Я должна срочно заехать к дорогой Эртмуте по поводу моей выставки в художественном союзе. Юлиус, машина готова? Мне она скоро понадобится.
– Конечно, госпожа. Позвольте вас подвезти?
– Спасибо, Юлиус. Я сама поведу машину.
Мари последовала за Китти вверх по лестнице в ее комнату, которую та превратила в художественную студию. Китти также присоединила бывшую спальню своего отца, на что Алисия согласилась только после долгих колебаний. Но, конечно, бедная Китти не могла спать среди незаконченных картин и вдыхать ночью ядовитые запахи красок.
– Слушай, я могла бы нарисовать для тебя английский пейзаж. Или вот: Москва в снегу. Нет? Ну да. Но Париж – это то что нужно. Собор Парижской Богоматери и мосты через Сену, Эйфелева башня… О нет, это сооружение действительно слишком уродливо.
Мари некоторое время слушала плоды безудержной фантазии Китти, затем сказала, что это все замечательные идеи, но нужно помнить, что она хочет демонстрировать свои платья, поэтому фон не должен быть слишком доминирующим.
– Ты, конечно, права… Как насчет того, чтобы я нарисовала для тебя звездное небо? А на стенах пейзаж в тумане, такой загадочный в пастельных тонах.
– Давай сначала посмотрим на комнаты, Китти.
– Хорошо… Мне все равно пора идти. Ты укоротила мою синюю юбку? Да? О, Мари – ты просто сокровище. Моя золотая Мари.
Последовал поцелуй, объятия, затем Мари освободилась от любвеобильного внимания невестки и снова стояла в коридоре. Она прислушалась: Пауль все еще был в столовой, был слышен его разговор. Как замечательно, она проводит его через прихожую до входной двери и еще раз скажет, какую радость он ей доставил. Ранее он был немного разочарован тем, что она не пришла в восторг от его подарка, но не следовало уносить это впечатление с собой на работу.
Мари дружелюбно кивнула Юлиусу, когда он поспешил к служебной лестнице, чтобы вывести машину из гаража для госпожи, и когда уже собиралась открыть неплотно запертую дверь в столовую, остановилась.
– Нет, мама, я не разделяю твоих опасений, – услышала она голос Пауля. – Я полностью доверяю Мари.
– Мой дорогой Пауль. Ты знаешь, что я тоже высоко ценю Мари, но, к сожалению – и это не ее вина – она не была воспитана как молодая дама нашего социального положения.
– Я не нахожу это замечание проявлением хорошего вкуса, мама!
– Пожалуйста, Пауль. Я говорю это только потому, что беспокоюсь о твоем счастье. Когда ты был на фронте, Мари сделала многое для нас всех. Об этом не следует забывать. Но по этой самой причине я боюсь, что модное ателье потянет ее в неправильном направлении. Мари амбициозна, талантлива и… Пожалуйста, не забывай, кем была ее мать.
– Хватит! Извини, мама, я выслушал твои опасения, я их не разделяю и не хочу дальше это обсуждать. Кроме того, мне нужно на фабрику.
Мари услышала его шаги и сделала то, за что ей было очень стыдно, но что было лучшим решением в тот момент. Она тихо открыла дверь кабинета и скрылась за ней. Ни Пауль, ни Алисия не должны были знать, что она подслушала их разговор.
3
– За здравие, за здравие поднимем три раза!
Этот праздничный хор звучал довольно неоднородно, особенно выделялись бас Густава и девичье сопрано Эльзы, но Фанни Брунненмаер была тронута. В конце концов, пение ее друзей шло от сердца.
– Спасибо, спасибо…
– Пусть у нее будут дети, пусть у нее будут дети, – продолжал невозмутимо петь Густав, пока его не заткнула локтем Августа. Он с усмешкой огляделся вокруг, довольный тем, что по крайней мере рассмешил Эльзу и Юлиуса.
– Я лучше оставлю детей вам двоим, Густав! – сказала Фанни, повариха, глядя на Августу, которая опять была в положении. Но четвертый ребенок, как они решили, будет последним. Учитывая, что уже и так тяжело было накормить три голодных рта.
– Да ладно, я только вешаю брюки на кровать, а моя Августа уже беременна.
– Кому это интересно? – Эльза покраснела.
Фанни Брунненмайер не обратила внимания на болтовню и подала знак Ханне налить кофе. Длинный кухонный стол в этот вечер был празднично украшен разноцветными астрами и оранжевыми ноготками. Ханна постаралась, и стол госпожи Брунненмайер даже был украшен венком из дубовых листьев. Юбилярше сегодня исполнилось шестьдесят лет, и этот солидный возраст был совершенно не заметен. Только волосы, собранные в тугой узел, за последние годы поседели, но лицо оставалось таким же румяным, полным и гладким, как всегда.
На столе были расставлены тарелки с бутербродами, а позже должен быть подан настоящий торт со сливками и засахаренными вишнями, фирменное блюдо Брунненмайер. Все эти деликатесы были предоставлены хозяевами, чтобы Фанни Брунненмайер могла достойно отметить свой особенный день. Утром наверху в красной гостиной уже было небольшое угощение, на которое были приглашены все слуги. Там госпожа Алисия Мельцер произнесла речь в честь Фанни Брунненмайер, поблагодарив ее за 34 года верной службы, и назвала ее «восхитительным мастером» своего дела. По этому случаю повариха надела свое черное праздничное платье и нацепила брошь, которую получила в подарок от хозяев дома десять лет назад. Она чувствовала себя очень неуютно в этом непривычном наряде, да еще со всеми почестями и подарками, и была рада, когда вернулась на кухню в своем повседневном платье и кухонном фартуке. Нет, господские комнаты были не для нее, там она всегда боялась, что может опрокинуть вазу или – что было бы еще хуже – споткнуться о ковер и упасть на пол. Но здесь, внизу, в подсобных помещениях, она была как дома, здесь она безраздельно господствовала над кладовой, погребом и кухней и собиралась делать это еще долгие годы.
– Угощайтесь, мои дорогие. Пока есть запасы! – с усмешкой предложила она и взяла один из аппетитных бутербродов с ливерной колбасой, которые Ханна и Эльза украсили нарезанными солеными огурчиками.
Никому не нужно было повторять дважды. В течение следующих нескольких минут на кухне кроме шипения чайника на плите было слышно только тихое чавканье, когда кто-то из присутствующих делал маленькие глотки горячего кофе.
– Эта померанская ливерная колбаса – поэма, – пробормотал Юлиус, вытирая рот салфеткой, прежде чем взять второй бутерброд.
– Копченая колбаса тоже неплоха, – вздохнула Ханна. – Как нам повезло, что фрау фон Хагеман всегда снабжает нас посылками с продуктами.
Эльза задумчиво кивнула. Она жевала только левой стороной, потому что у нее уже несколько дней болел зуб справа. Однако пока что она не хотела идти к стоматологу, потому что чертовски боялась вырывать зуб и надеялась, что боль когда-нибудь пройдет сама собой.
– Интересно, счастлива ли она там, в Померании, среди коров и свиней, – с сомнением сказала Эльза. – В конце концов, Элизабет фон Хагеман урожденная Мельцер и выросла здесь, в Аугсбурге.
– Почему Лиза не должна быть счастлива? – Ханна пожала плечами. – У нее есть все что нужно.
– Конечно, – со злостью бросила Августа. – Муж и любовник. Возможно, именно с ним она и будет коротать время…
Под сердитым взглядом поварихи Августа опустила голову и взяла последний бутерброд с ливерной колбасой. Юлиус, любивший рассказывать пикантные истории, подмигнул Ханне, которая, однако, сделала вид, что ничего не заметила. Юлиус уже несколько раз пытался смутить ее двусмысленными замечаниями, но она благоразумно не реагировала.
– А как дела в садоводстве, Густав? – перевела тему Брунненмайер. – Много работы?
Два года назад Густав Блиферт начал свое собственное дело, заведя небольшое садоводческое хозяйство. Вовремя, до того, как инфляция полностью поглотила сбережения Августы, супруги купили луг недалеко от виллы Мельцеров, построили сарай и поставили парники. Пауль Мельцер разрешил молодой семье и дальше жить в садовом домике, так как доходов на съемную квартиру им пока не хватало. Весной Густаву удалось неплохо заработать на продаже свежих овощей, потому что и сейчас большая часть населения Аугсбурга жила за счет продукции собственных огородов. Даже в городе люди использовали каждый клочок земли, чтобы вырастить морковь, сельдерей или несколько кочанов капусты.
– Все довольно уныло, – тихо произнес Густав. – Только венки для усопших и гирлянды для церковных праздников…
Юлиус недовольно заметил, что в садоводческом хозяйстве нужно уметь вести бухгалтерию, чем заслужил сердитый взгляд со стороны Густава. Конечно, все знали, что Густав не был конторским работником. И даже Августа, которая раньше работала горничной на вилле Мельцеров, так и не научилась точно и без ошибок записывать расходы и доходы.
Однако именно Августа заботилась о том, чтобы в доме оставались деньги, потому что три раза в неделю по полдня работала на вилле. Ей было нелегко, теперь приходилось выполнять всю оставшуюся работу, в том числе и ту, которая не входила в обязанности горничной, например заготавливать дрова для печи или мыть полы. Поскольку ребенок, скорее всего, родится в декабре, она уже подсчитала, что к Рождеству ее заработок будет скудным.
– Это просто беда, – ворчала она. – Сегодня хлеб стоит 30 000 марок, завтра 100 000, а сколько он будет стоить на следующей неделе, одному небу известно. Кто будет сейчас покупать цветы? И потом, нам нужны стекла для новых парников. Лучше всего была бы настоящая, большая теплица. Но где ее взять? В наше время нельзя ничего накопить. То, что заработаешь сегодня, завтра уже ничего не будет стоить.
Фанни Брунненмайер с пониманием кивнула и пододвинула Густаву тарелку с бутербродами. Бедняга был голоден. Августа, по крайней мере, могла подкрепиться на вилле, иногда ей позволяли взять кувшин молока, или повариха давала ей банку с консервированными продуктами. Для Лизель и двух мальчиков. Но Густав сдерживал аппетит. Он отдавал все детям и сам оставался голодным.
Августа видела благие намерения Брунненмайер, но ей не нравилось, что ее мужа кормят как голодающего. Всего несколько лет назад Августа громогласно заявляла, что время горничных и камердинеров прошло, скоро не будет больше домашней прислуги, поэтому Густав теперь уволится и откроет свое дело. К сожалению, за прошедшее время стало очевидно, что быть наемным работником на вилле Мельцеров все еще выгодно. Здесь у тебя был стабильный доход и ты жил без мучительных забот о будущем.
– Некоторые потеряли все. – Августа пыталась забыть о своих переживаниях, размышляя о чужом горе. – В Аугсбурге закрываются один магазин за другим. На MAN тоже увольняют рабочих, военным просто не нужны больше пушки. А что касается фондов, даже самых благочестивых, их деньги в банках просто растаяли… Разве вы не слышали, что приют тоже разорился?
Нет, эту новость они не знали, и она произвела сильное впечатление.
– Приют «Семи Мучениц»? – с тревогой в голосе спросила Фанни Брунненмайер. – Им придется закрыться? Куда же денутся эти бедные сироты?
Августа налила себе остатки из кофейника и добавила в стакан хорошую порцию сливок.
– Все не так уж плохо, Брунненмайер. Монахини Святой Анны продолжат управлять приютом. Благочестивые сестры делают это во славу божью. Но Йордан скоро окажется на улице, потому что денег на ее зарплату больше нет.
Много лет назад Мария Йордан работала горничной на вилле, но потом вынуждена была уйти с этой должности и благодаря удачному стечению обстоятельств взяла на себя руководство сиротским приютом «Семи Мучениц». Теперь с этим, вероятно, будет покончено. Фанни Брунненмайер не была подругой Йордан, в бывшей горничной ее особенно раздражали эти карточные гадания и фальшивый спектакль с якобы виденными сновидениями. Тем не менее она испытывала к ней жалость. Мария Йордан не была человеком, которому что-то легко доставалось в жизни, что отчасти объяснялось ее собственным непростым характером, а также различными несчастьями, в которых она не была виновата. Но она была бойцом, выкрутится и на этот раз.
– Возможно, скоро у нас будет приятный визит, – усмехнулась Эльза, которой Йордан никогда не нравилась. – А еще мы сможем заглянуть в наше будущее, у нее наверняка будут с собой карты…
Юлиус презрительно рассмеялся. Он не очень-то верил в эти фокусы-покусы, как он их называл. По его мнению, это был всего лишь ловкий способ обмануть доверчивых глупцов и выманить у них деньги.
– Она теперь говорит правду, – тихо возразила Ханна. – В кои-то веки точно. Но вопрос в том, стоит ли вообще знать ее, правду. Не лучше ли не знать…
– Правду? – Юлиус со снисходительным выражением лица повернулся к ней. – Ты же не думаешь, что эта мошенница имеет хоть малейшее представление о том, каким будет наше будущее? Она просто говорит людям то, что они хотят услышать, и забирает свои деньги.
Ханна покачала головой, но ничего не ответила. Повариха прекрасно знала, что у нее на душе. В свое время Йордан предсказала Ханне черноволосого молодого возлюбленного, а также то, что с ним случится горе. Оба предсказания сбылись, но что это доказывало?
– Йордан говорит чистую правду! – воскликнула Августа и рассмеялась. – Все здесь это знают. Не так ли, Эльза?
Эльза в гневе прикусила больной коренной зуб и поморщилась.
– Ты счастлива только тогда, когда можешь говорить гадости о других людях, верно? – огрызнулась она на Августу.
Все сидящие за столом знали, что Йордан уже трижды предсказывала Эльзе большую любовь. Однако до сих пор ни один подходящий принц не появился, и шансы на это не слишком увеличились из-за злополучной войны. Молодые и здоровые мужчины были редкостью в стране.
– Большая любовь! – Юлиус презрительно поднял брови. – Что это вообще такое? Сначала они готовы умереть друг за друга, а потом не могут жить вместе.
– Господи, господин Кронбергер! – воскликнула Августа и насмешливо улыбнулась. – Вы прекрасно это сказали.
– Барон фон Шницлер, мой бывший хозяин, выражался подобным образом. – Юлиус изо всех сил стараясь не выдать своего раздражения. – Кстати, дорогая Августа, разрешаю вам обращаться ко мне по имени.
– Посмотрите на это, – начал было Густав с оттенком ревности. Домашний слуга уже завоевал репутацию назойливого, хотя и не очень удачливого бабника.
– Конечно, это не относится к вам, господин Блиферт. Вы ведь больше не работаете на вилле!
Густав покраснел, потому что Юлиус задел еще одно больное место. Конечно, он жалел, что так легкомысленно бросил работу. Его дедушка, умерший год назад, предупреждал внука.
«Всю мою жизнь, Густав, Мельцеры всегда заботились о нас, – говорил старик. – Не надейся и оставайся тем, кто ты есть». Но он послушал Августу, и теперь у него были проблемы.
– Я только своих друзей называю по имени, – сердито процедил он сквозь зубы. – И вы к ним не относитесь, господин фон Кронбергер!
– Хватит! – крикнула Фанни Брунненмайер и стукнула кулаком по кухонному столу. – Сегодня мой день рождения – никаких ссор. Иначе я буду есть свой торт в одиночестве!
Ханна тоже заметила, что это стыдно, особенно в день чествования госпожи Брунненмайер, и не должно быть ссорящихся людей. При этом она смотрела не на Густава, а только на Юлиуса.
– Ты права, Ханна. – У Эльзы показались слезы на глазах. Она держалась за правую щеку, потому что боль никак не утихала. – Если бы наша добрая госпожа Шмальцлер все еще была с нами, она бы не допустила, чтобы среди работников вообще возникли такие разговоры.
Густав что-то невнятно пробурчал себе под нос, но потом быстро успокоился, потому что Августа нежно погладила его по спине.
Юлиус задрал нос и несколько раз фыркнул. Он говорил, что не имел в виду ничего плохого, просто некоторые люди слишком чувствительны.
– Если вас послушать, эта госпожа Шмальцлер, должно быть, обладала чудодейственной силой, а? – Юлиус взял ироничный тон, потому что его раздражало постоянное упоминание легендарной экономки.
– Госпожа Шмальцлер знала, как найти ключ к каждому из нас, – объяснила Фанни Брунненмайер с присущей ей решительностью. – Она была уважаемым человеком. Но в хорошем смысле, понимаете?
Юлиус потянулся за чашкой кофе и поднес ее ко рту, затем заметил, что она пуста, и поставил обратно на стол.
– Конечно… – сказал он с показным дружелюбием. – Великая пожилая дама. Я понимаю. Пусть она наслаждается заслуженной пенсией еще долгие годы.
– Мы все желаем ей этого, – добавила Ханна. – Госпожа постоянно получает от нее письма. Я думаю, что госпожа Шмальцлер часто думает о нас. На днях госпожа положила в конверт фотографии внуков.
Августа, которая никогда не была близкой подругой экономки, заметила, что, в конце концов, госпожа Шмальцлер ушла по собственному желанию. И если теперь тоскует по вилле, то в этом виновата только она сама.
– И раз уж мы заговорили об этом, то на днях вы тоже получили письмо, госпожа Брунненмайер. Из Берлина. И если я не ошибаюсь, в нем были фотографии.
Повариха прекрасно понимала, к чему клонит Августа. Однако ей не хотелось показывать фотографии Гумберта на кухне, потому что Юлиус, в частности, ничего бы не понял. Гумберт выступал в берлинском кабаре в образе женщины. И, кажется, с большим успехом.
Фанни Брунненмайер знала отличный способ избежать эту неприятную тему.
– Ханна, принеси большой нож и лопатку для торта. Эльза! Чистые тарелки. И вилки для торта. Сегодня мы будем есть, как самые изысканные люди. Юлиус, поставьте на стол горшок с водой, чтобы я могла окунуть нож, когда буду резать торт.
При виде этого чуда из белого пышного крема, украшенного шоколадными лепестками и надписью «Юбиляру» настроение сразу изменилось. Все обиды и раздражения были забыты. Юлиус достал зажигалку – подарок своего бывшего хозяина – и зажег шесть красных восковых свечей, которые Ханна воткнула в торт. По одной на каждое десятилетие жизни.
– Шедевр, дорогая госпожа Брунненмайер!
– Вы превзошли себя, Брунненмайер!
– Даже жалко его есть!
Фанни Брунненмайер с удовлетворением смотрела на свое творение, которое торжественно сияло в свете горящих свечей.
– Вы должна их задуть! – воскликнула Ханна. – На одном дыхании!
Все наклонились, чтобы посмотреть, как Фанни Брунненмайер выполняет это важное действие. Повариха дула с таким рвением, словно ей нужно было погасить не шесть, а целых 60 свечей, и все дружно аплодировали. Затем она достала нож и приступила к делу.
– Ханна-детка, передай тарелки!
– Это бисквит, – прошептала Августа. – И консервированные вишни. С вишневой водкой. Чувствуешь, Густав? И прослойка с вареньем…
Наступила благоговейная тишина. Ханна принесла дополнительный кофейник, который держали теплым на плите. Каждый сидел перед своим куском торта и наслаждался сладким лакомством. Такой торт обычно подавали только господам, да и то лишь на больших приемах или в праздники. Если кому-то из слуг везло, ему мог достаться маленький кусочек, который оставался на тарелке, или можно было тайком облизать лопатку для торта на кухне.
– Я уже пьяная от вишневой водки, – хихикала Ханна.
– Как мило, – заметил Юлиус с насмешливой ухмылкой.
Эльза не получила всего удовольствия от торта, потому что ее больной зуб не переносил сладкого. Тем не менее она не стала возражать, когда именинница положила каждому по второму куску. На тарелке с тортом остались только шесть полусгоревших свечей – Эльза позже их протрет и положит обратно в коробку. Кто знает, может быть, на газовом заводе снова объявят забастовку и придется сидеть в темноте.
– Уже десять. – Августа соскребла остатки торта из своей тарелки. – Нам пора идти: Лизель вполне справляется с мальчиками, но я не хочу оставлять ее одну надолго.
Густав допил чашку и встал, чтобы взять свою куртку и плащ Августы. Стало холодно. Снаружи, в парке, ветер гнал мелкую морось и разносил первые осенние листья по дорожкам.
– Подождите, – попросила их повариха, – я собрала кое-что для вас. Корзину можешь принести обратно завтра утром, Августа.
– Пусть Бог вознаградит вас, госпожа Брунненмайер, – поблагодарил Густав, смутившись. – И за приглашение тоже спасибо!
Ему было немного трудно ходить, но только когда он долго сидел. В остальном он постоянно утверждал, что прекрасно справляется с протезом на ноге и больше не чувствовал боли от шрама. Его левая нога осталась в Вердене. Но ему все равно повезло, потому что многие товарищи оставили там свои жизни.
Эльза тоже попрощалась, сказав, что ей нужно было выспаться, чтобы завтра рано утром встать и разжечь печь в столовой.
Ханна и Юлиус еще некоторое время сидели за столом. Они болтали о маленьком Лео, которого Ханна вчера проводила к его другу Вальтеру Гинзбергу.
– Он играл там на фортепиано. – Ханна глубоко вздохнула. – Госпожа Гинзберг дает ему уроки, и – о, мальчик такой музыкальный. Как прекрасно он играет! Я никогда не слышала ничего подобного.
– А хозяин знает? – с сомнением спросил Юлиус.
Ханна пожала плечами.
– Я не скажу ему, если он не спросит.
– Лишь бы не было проблем…
Фанни Брунненмайер подперла голову рукой, так как внезапно она устала. Неудивительно. Это был долгий, утомительный день, особенно волнительно было наверху в красной гостиной выслушивать лестные речи в свой адрес.
– Я хотела сказать тебе кое-что еще…
– Разве это не может подождать до завтра, Ханна, детка? Я устала как собака. – Ханна колебалась, но когда Брунненмайер посмотрела на нее, то поняла, что, вероятно, девушка хочет сказать что-то важное. – Говори же!
Юлиус зевнул, прикрыв рот рукой.
– Ты собираешься выйти замуж? – пошутил он.
Ханна покачала головой и нерешительно уставилась на свою пустую тарелку. Затем она взяла себя в руки и глубоко вздохнула.
– Дело в том, что молодая госпожа хочет, чтобы я работала швеей в ее ателье… Открытие должно быть перед Рождеством.
В одно мгновение Брунненмайер проснулась. Ханна всегда была любимицей Марии Мельцер. Теперь она хотела сделать из нее портниху. Но Ханна вообще не умела шить. Хотя если госпожа Мельцер так решила, значит, так оно и будет.
– Ну и дела! – Юлиус покачал головой. – А кто тогда будет помогать на кухне?
Оставалась только Августа, и она скоро родит.
– Наступили новые времена, – буркнула Фанни Брунненмайер. – Здесь больше не осталось служанок, Юлиус. Господа сами будут чистить картошку.
4
Китти положила письмо в сумочку – она прочтет его позже. В конце концов, Жерар всегда писал одно и то же: у него было много работы на шелковой фабрике, его мать болеет, а отец – тяжелый человек. Сестра в ближайшие недели во второй раз станет матерью. Как он рад за нее. Обычные клятвы в любви. Он день и ночь думает о своей очаровательной «Катрин» и твердо решил сделать ей предложение в наступающем году.
Но он говорил об этом еще в прошлом году. Нет – великая страсть, которую они когда-то испытывали друг к другу, теперь сильно угасла. Китти больше не рассчитывала на Жерара Дюшана.
В целом ей нравилась та свободная жизнь, которую она вела сейчас. Никто не имел над ней никакого влияния – ни муж, ни отец, только брат Пауль время от времени пытался вмешаться. Или мама. Но Китти было все равно, она делала то что хотела. И твердо решила помочь своей невестке Мари стать более самостоятельной. По ее мнению, Мари превратилась в послушную домохозяйку с тех пор, как Пауль снова стал руководить на фабрике. Конечно, все они были рады и счастливы, что дорогой Пауль вернулся с этой ужасной войны здоровым и – если не считать глупого случая с плечом – невредимым. Но это не означало, что ее любимая невестка Мари должна была бросить все свои таланты коту под хвост. Тогда, когда Китти была в ужасном состоянии, получив известие о гибели Альфонса, и от отчаяния не хотела больше жить, именно Мари приложила все усилия, чтобы напомнить Китти о ее таланте.
