Анна Зорина
Дождливые комнаты
Я заерзала на стуле – этот упрек был адресован мне. Мама заметила мое движение и мягко накрыла своей ладонью мою – мол, успокойся, это я так, в целом. Но остановиться уже не могла:
– Я таскаюсь по врачам, смотрю глупые передачи по телевизору и готовлю пироги, которые все равно приходится выбрасывать, потому что есть их некому. На Виг же их не отправишь. Единственное, что придает моей жизни смысл, – это вы, мои дети! Если вас не станет, то на следующий день я умру!
Лицо мамы скривилось, но она сумела сдержать слезы.
– Ну, блин, это циклическая ссылка какая-то, – ругнулся Арчи. – Меня воссоздали, чтобы в твоей жизни был смысл, и я продолжаю жить только затем, чтобы ты не умирала. Вы поймали меня в логическую ловушку.
Он, прищурившись, посмотрел на меня долгим взглядом и жестом изобразил, как снимает передо мною шляпу.
Мама пропустила слова Арчи мимо ушей.
– Пойду-ка я к себе, – улыбнулась мама, – покажу вам мой настоящий торт, – на слове «настоящий» она осеклась, – через коммуникатор, хорошо?
Арчи словно того и ждал. У него было несколько минут, пока мама снимет с себя датчики, выйдет из капсулы и включит обычный коммуникатор. Он повернулся ко мне и снова смерил меня подозрительным взглядом.
– Кэсси, Кэсси… ты совсем не меняешься. Всё такой же нечесаный хвостик с «петухами» и очки набекрень.
– Ах, если бы! – сыронизировала я. – Я все же старею, – и назидательно, – а ты нет.
– Ты пять лет не была дома. И «петухов» у тебя на голове всегда ровно четыре. Хотя они и расположены всегда по-разному. Хитришь ты, Кэсси…
Я отломила ложечкой кусок виртуального торта и отправила его в рот. Обои в гостиной, с блестящими целлулоидными цветами по моде того времени, внизу у плинтуса были ободраны кошкой. Кошку я не решилась воссоздавать. Арчи ее любил, начнет еще придираться…
– Ну что опять не так? – вздохнула я.
– Зачем ты нас обманываешь, Кэсси? Нет никакого секретного проекта на Виге. Я ведь нашел твое свидетельство о смерти.
По позвоночнику пробежал холодок. Ощущение было вполне реальным. А он продолжал:
– Я, конечно, ни на что не гожусь в программировании, но мой знакомый хакер вполне успешно взламывает базы государственных служб.
Я молчала. Вкус торта раскладывался во рту на отдельные составляющие: мука – формула Y235, яйцо – формула W115, сливочное масло – формула FBV236…
– Ты погибла пять лет назад. В автокатастрофе. Но ловко замела следы. Твой инфоснимок продолжает жить в сети, пишет программы, компания платит тебе зарплату, на которую ты содержишь мои и свои терабайты памяти. Только вот зачем?
Торт разлагался у меня во рту, вызывая приступ тошноты.
– Я… я просто хотела, чтобы мы были вместе. Ты, я и мама.
– Хех. Как же мы можем быть вместе, милая, если ни тебя, ни меня нет?
Я посмотрела на свою несуществующую ладонь. Я вижу, я чувствую ее, но много ли это значит? Я никогда не стану первопроходцем на Арчибальде. Я никогда больше не вдохну аромат настоящей сирени. Ведь уже пять лет, как у меня нет тела. Кто я, что я? Я – этернит. Я – фотокарточка. Всего лишь чертов инфоснимок и пара дорогих микросхем.
Я просто отпечаток памяти на ладони у Бога.
2011 г.
Мастер сфер
Она мягко мерцала, переливаясь всеми цветами радуги, и безмолвно манила: прикоснись ко мне. Силовое поле сдерживало причудливых форм протуберанцы, которые то и дело выпячивались из сферы и придавали ей сходство с маленьким солнцем.
Я перевел глаза на подсферник и прочитал: Фантазия № 1, Иоанн Петро, год F&3 %.
– Прекрасный образец для подражания, не так ли? – зазвучал прямо у меня в ухе горячий шепот.
– Лора, – обернулся я, узнав ее скорее не по голосу, а по нестандартной манере появления. – Библиотека сфер существует не для того, чтобы искать образцы для подражания, а для того, чтобы убедиться, что твои идеи еще не были реализованы.
Произнося это, я чувствовал какой-то дискомфорт, но до меня не сразу дошла его причина.
– Ты опоздала, – наконец осознал я источник раздражения.
– Прости, Макс, я как раз сидела над идеями и замечталась. – С губ ее сорвался едва уловимый смешок, и она увлекла меня вглубь зала. – У меня есть потрясающие образы, но ты знаешь, я – визуал, и мне не хватает твоей технологичности. С тобой мы выиграем конкурс.
Мы договорились с Лорой посидеть в зале комбинированных сфер, где хранились материалы по всем призерам за последние сто лет. Надо было изучить лучшее из придуманного и сотворить что-то особенное, совершенно новое, чего еще никто и никогда не создавал. Лора предложила соревноваться в группе комбинированных сфер – самых изощренных образцов человеческой мысли. Комбинированные сферы должны включать как минимум три элемента – визуальный, чувственный и технологический, и замахнуться на такую задачу можно, только достигнув звания мастера.
С Лорой я познакомился в прошлом году на конкурсе. За минуту до начала осмотра она уничтожила свою сферу. Просто швырнула ее, завернутую в чехол, об стену, и та с мелодичным всхлипом разбилась вдребезги. Я случайно оказался рядом, чтобы промокнуть платком каплю крови на ее ладони и слезу, скатившуюся к уголку рта. Лора могла себе позволить такую выходку. Что для нее один провал? К тому времени она уже давно была мастером, и на счету ее было много выдающихся произведений.
В тот день и я стал мастером – выиграл в группе технологических сфер. Сама по себе технологическая группа не так популярна среди публики: все эти серые роботы не очень интересны с эстетической точки зрения. Но победителю технологической группы – прямая дорога к вершинам творчества, на конкурс комбинированных сфер. После награждения я нашел Лору, чтобы спросить ее, зачем она разбила свое творение.
Девушка удивленно приподняла брови, и в ее голубых глазах отразилось недоумение: неужели непонятно? И ответила просто и искренне:
– Она была недостаточно хороша.
Осмотрев мою конкурсную работу, Лора предложила выступить вместе в следующем году. Я с радостью согласился. Я тогда еще не знал, насколько она талантлива – ее разбитую сферу никто не успел увидеть, – но поступок Лоры потряс меня. Разрушив то, что сама создала, она проявила чувства, чего я давно не встречал в нашем мире, уже пару веков как остывшем от эмоций. А чувственность – истинный барометр дарований мастера. К тому же я мечтал поработать над комбинированной сферой, а это командная работа, так что мне в любом случае был нужен партнер.
– Давай начнем с победителей, а потом, если хватит сил, доберемся до призеров, – предложил я.
Лора возразила:
– Нужно смотреть всё! А вдруг мы повторимся?
– Их тут миллионы! Думаешь, не повториться возможно? – Я был настроен скептически.
Библиотека сфер – это хранилище лучших произведений искусства за многие годы. Гигантское здание в форме восьмиугольника, оформленное с главного входа гладко отшлифованным портиком и лаконичными цилиндрами колонн. Все убранство здесь подчинено идее строгой функциональности, никаких украшений и ярких цветов, чтобы не отвлекать посетителей от созерцания. Библиотека разделена на несколько секторов, каждый посвящен определенному виду сфер. Зал комбинированных сфер, как и все остальные, разделен на две части: картотека с расположенной в хронологическом порядке документацией и вереница стеклянных стеллажей, на которых представлены сами сферы, пронумерованные и снабженные ярлыками, сообщающими об их происхождении.
Перед каждым стеллажом стоит удобный диванчик или менее удобная скамья, чтобы посетители могли присесть и подолгу наслаждаться понравившимся им творением. Библиотека занимает огромную территорию и всегда полна народу – ведь это не только хранилище информации, но и музей. Зал комбинированных сфер – самый популярный, здесь находятся самые захватывающие произведения, и именно в этом зале мечтает увидеть плод своих трудов каждый мастер.
Мы начали работу. Нужно было изучить документацию, строение сфер, осмотреть их, оценить их эстетику и понять идею, вкладываемую автором. Историю создания и биографии авторов мы не читали: это было хоть и полезно, но слишком утомительно. К сожалению, вживую в библиотеке были представлены лишь сферы-победители. Изделия, занявшие вторые и третьи места, отправлялись домой к авторам, и они были вольны распоряжаться ими по своему усмотрению – кто-то дарил знакомым, кто-то оставлял себе на память. Поэтому с призерами приходилось знакомиться только по бумагам и фотографиям.
Просматривая картотеку, я удивлялся фантазии мастеров – они творили подлинное многообразие цветов, звуков, образов, идей и технологий.
Казалось, всё уже придумано и ничего уникального больше создать не удастся. Одна сфера была сделана в форме ленты Мебиуса, и по ее дорожке скользили непрерывно меняющие окраску и форму геометрические фигуры. Это было завораживающе! Другая выглядела обычной стеклянной колбой, но с помощью сложной системы электромагнитного излучения она вызывала у зрителя сильные эмоциональные переживания: страх, радость, удивление.
При этом в сфере появлялись надписи, называющие эти эмоции, и отражались образы, связанные с ними. Когда я подошел к колбе поближе, в ней проявились буквы ТОСКА, как будто иллюстрируя мои чувства. Мне действительно было немного грустно, возможно, от того, что я сомневался в своих силах, но сфера увлекла меня на самую глубину печали и подсказала: причина моей тоски в другом. В колбе сгустился туман, и в клубочках влаги я почти увидел ответ. Неожиданно к моему горлу подступил горячий ком и из глаз потекли слезы. Мне стало трудно дышать, голова закружилась, и я бы упал, если бы чьи-то крепкие руки не подхватили меня.
– Простите! – услышал я испуганный мужской голос. Его обладатель почти силой оттащил меня от стеллажа и усадил в мягкое серебристо-серое кресло.
– Простите, – повторил мужчина, взволнованно дыша, – за то, что я так грубо с вами обошелся: схватил, потащил куда-то… но, мне кажется, эта сфера… плохо влияет на вас.
Я вытер глаза, прижал пальцы к вискам, и мне стало легче.
– Да нет, напротив, она заставила меня испытать нечто удивительное! – Я почувствовал, что эти ощущения, хоть и вызванные искусственно, по-настоящему очистили меня, придалидушевных сил. Я заулыбался и вновь, уже с безопасного расстояния, взглянул на колбу. – Какая удивительная штука! – Перевел взгляд на собеседника и увидел черные слегка раскосые глаза и курчавую бороду, прячущую нервно подрагивающие уголки губ. В руках он теребил скомканный лист бумаги.
– Простите, я не представился, – смутился я. – Макс. Спасибо, что спасли меня от падения на библиотечные ценности.
– Гоби, – сказал он и, внимательно заглянув мне в глаза, с тревогой в голосе спросил: – С вами точно все в порядке?
– Да, вполне, – ответил я.
– Тогда всего хорошего. – Чернобородый учтиво поклонился, повернулся и ушел. Что-то в его поведении показалось мне подозрительным. Слишком внезапно он появился, слишком поспешно исчез, слишком бурные эмоции отражались на его лице.
Как всегда неожиданно в поле моего зрения возникла Лора:
– Макс, я хочу тебе что-то показать, – заговорщицки зашептала она и, не дожидаясь моей реакции, схватила за руку и потащила в конец зала.
Проходя мимо электромагнитной сферы, я мысленно отметил надпись на подсфернике: Эмосфера, Ираго- бий, год N!9*. Так это его работа – пронеслось в голове.
– Вот, смотри!
Длинный тонкий стебель, стыдливо прикрытый ромбовидными отростками, вырастал из подножия стеклянного шара и заканчивался утолщением в виде изысканной чашечки из нежно-лиловых упругих листков, слегка выгнутых у краев. Чашечка была бархатистая на вид и источала нежный аромат.
– Запрограммированная биомасса! – проникновенно произнесла Лора. Она коснулась рукой стекла сферы, и чашечка, словно живая, потянулась навстречу движению.
– «Цветок», – медленно прочитал я надпись, кивком головы соглашаясь с красотой творения.
Это была отличная идея – взять биотехнологию, изобрести что-нибудь саморазвивающееся и вложить его в причудливую форму, которую придумает Лора.
Любуясь цветком, Лора задумчиво произнесла:
– Разве можно создать что-то прекраснее?
Внезапно за нашими спинами возникла внушительная фигура. Сильный голос с выражением продекламировал:
– Наш мир – единое целое. Раздробить его на кусочки и заново сложить из них мозаику бытия можно бесконечным числом способов. В этом и есть смысл жизни для мастера сфер. Сложить мозаику и наслаждаться ею.
Это был Хранитель зала комбинированных сфер, он же – глава Совета, из года в год решавшего, чье творение станет лучшим. Медлительность движений и уверенное спокойствие на лице выдавали в нем человека, который знает, о чем говорит, а коротко стриженый ежик седых волос добавлял облику твердости.
– Здравствуйте, Хранитель, – почтительно поздоровались мы.
– Я вижу, вы работаете над комбинированной сферой, – вежливо поклонился тот в ответ на наше приветствие, – но где же третий?
– Третий? – недоуменно переспросил я.
– В группе комбинированных сфер выступают только триады, – пояснил Хранитель. – Это правило существует уже несколько лет и позволяет нам получать впечатляющие результаты. Если у вас нет кандидатуры, мы можем помочь вам найти хорошего мастера.
Лора открыла рот, чтобы что-то сказать, но я опередил ее:
– У нас есть кандидатура. Мастер Ирагобий.
Мне показалось, что при звуке этого имени воздух внезапно стал разреженным. Хранитель вздрогнул, лицо его словно окаменело. Лора вопросительно вскинула брови и непонимающим взглядом сверлила то меня, то старца. Пауза затянулась, а я пытался по внешнему виду Хранителя определить, что у него на уме. Жаль, у меня нет сферы, читающей мысли. Кстати, это идея, надо запомнить на следующий год. Наконец Хранитель уклончиво ответил:
– Я рекомендую вам поискать другого участника. – И, кивком головы дав понять, что разговор окончен, направился в сторону своего кабинета.
– Кто этот Ирагобий? – спросила Лора.
– Пойдем, я покажу тебе его работу.
* * *
Прошло несколько дней, прежде чем я снова встретил Гоби. Я времени даром не терял и изучал все более старые архивы библиотеки. Помимо сфер, меня интересовало прошлое Гоби, но, проштудировав его биографию, прикрепленную к Эмосфере, я ничего не нашел. Биография была блеклая и очень поверхностная, впрочем, как и у всех других мастеров: родился, учился, первый конкурс, первая победа, а потом еще конкурс и еще конкурс. Вот и всё, что составляет нашу жизнь. Единственное, что бросилось в глаза: Эмосфера была последней в веренице его побед. После этого Гоби ни разу не фигурировал как участник. Будто исчез.
Лора не помогала мне рыться в архивах. Свою идею для конкурса она уже сформулировала, а проводить время в библиотеке в поисках дубликатов или дополнительных знаний казалось ей лишней тратой времени. Информация о Гоби ее не интересовала. Хотя она тоже была очарована работами таинственного мастера, ее смутила реакция Хранителя на его кандидатуру.
– Хранитель не может быть не прав. С твоим мастером что-то неладно, может, он тоже свои поделки любит погромить, – шутливо подмигивала она мне.
Однако Лора не была против того, чтобы взять Гоби в триаду. Хранитель не сказал жесткого «нет», значит, мы вольны поступить по-своему. Эмосфера и другие сферы Гоби, которые я нашел в библиотеке, выдавали в нем гениального изобретателя, и я решил заполучить его в триаду во что бы то ни стало. Я начал искать Гоби, спрашивал о нем других хранителей и мастеров, но никто ничего о нем не знал. Или делал вид, что не знал.
Наконец совершенно случайно, как это обычно бывает, я обнаружил Гоби в библиотеке – дремлющим на уютном диване в зале биосфер. Когда я окликнул его, он резко открыл глаза, поднялся и посмотрел на меня таким ясным взором, будто и не спал вовсе.
– Макс, приветствую! Как ваша голова? – участливо спросил он.
Мы обменялись любезностями, а потом я предложил ему участвовать в нашей триаде. Услышав это, Гоби отшатнулся и быстро проговорил:
– Простите, но я не думаю, что это хорошая идея. Я давно уже не выступаю… – Он хотел сказать что-то еще, но передумал и замолчал.
Вдоль стеллажей медленно скользили посетители, редкий шепот и приглушенный стук каблуков наполняли зал биосфер. Гоби опустил глаза и нерешительно переминался с ноги на ногу. Видно было, что он хочет уйти. Я тоже растерялся. Его резкий отказ стал нео- жиданным для меня, и я не знал, что делать дальше. Мне стало досадно, и я вспылил:
– Тогда зачем ты здесь? Приходишь посмотреть на успехи дней былых? Не осмеливаешься создать что- то новое? Боишься проиграть?
Я так долго его искал, уже представлял, как мы работаем вместе, сроднился с мыслью о нашей триаде. Я продолжал говорить колкости, но, встретившись с ним глазами, невольно осекся. Он улыбался спокойной и мудрой улыбкой человека, который знает гораздо больше меня.
– Ты проявляешь эмоции, – произнес он, как мне показалось, одобрительно и указал на диван. – Давай присядем, я расскажу тебе кое-что.
Много лет назад Гоби создал сферу, которую Совет Хранителей признал опасной. Произведение и всю документацию по нему уничтожили, а мастеру было предписано творить под контролем Совета на заданную тему и представлять по одной сфере ежегодно. Если сфера не устроит Совет по каким-то параметрам, мастер должен переделывать ее до тех пор, пока она не будет признана удовлетворительной и принята.
Поначалу Гоби решил, что он вообще перестанет работать и таким образом покончит с собой. Ведь наши тела устроены так, что жизнь в нас теплится, пока мы творим. Но однажды, когда Гоби лежал в своем маленьком прямоугольном жилище, умерщвляя себя отсутствием мыслительной деятельности, его осенило. Если он умрет, то сделает Хранителям чудесный подарок, они только этого и ждут. Поэтому лучше жить и мозолить им глаза, создавая предметы на грани чудовищного, дразнить и пугать их закостеневшие мозги. Гоби не сказал мне, что это была за сфера, которая так сильно изменила его жизнь, потому что это было условием договора. Но он уверял меня, что в ней не было ничего опасного – никаких драконов или взрывов, которые были позже. Та вещица была прекрасным и, что еще более важно, новаторским творением, и, уничтожив ее, Хранители совершили преступление.
– В тот день, когда мы познакомились, я приходил сдавать свое очередное «творение», – с неприязненным нажимом на слове «творение» говорил Гоби, – его вернули, велели доработать. И сейчас я жду вердикта по поводу доработок. Так что никакой трусости, только разочарование, – пожал плечами он.
– Неужели тебе не хочется творить? – удивился я.
– Хочется, – простодушно ответил он. – Только… по собственному желанию.
– Тогда соглашайся работать с нами. По собственному желанию! Ведь тебе не запретили участвовать в конкурсе? – продолжал настаивать я.
Рассказ Гоби убедил меня, что он – личность незаурядная, и мне еще больше захотелось заполучить его в триаду. Гоби помолчал немного, а потом грустно сказал:
– В день нашего знакомства я понял, что Хранители отчасти правы. Ты помнишь Эмосферу?
– Конечно, это твоя работа, как я понял.
– Да. – Он опять замолчал на минуту, словно собирался с мыслями, и наконец выдохнул: – В тот день… я подкрутил ее.
Гримаса непонимания отразилась на моем лице, но через несколько минут рассказ Гоби развеял мое недоумение. В тот день Гоби бродил по библиотеке и скучал в ожидании решения Хранителей. Проходя мимо Эмосферы, вещи, которой он когда-то гордился, Гоби подумал: а что, если поиграть с силой излучения, увеличить ее? Он знал, что к экспонатам, даже если они созданы тобой, прикасаться не положено, но искра изобретательского азарта разгорелась и заставила его переступить черту. Он разблокировал сферу, произвел несколько манипуляций, тестируя излучение на себе, и результаты так впечатлили его, что он решил их записать. Гоби отлучился лишь на несколько минут, чтобы найти бумагу и карандаш для записи, и в этот злосчастный момент появился я.
Запоздалый страх слегка зашевелился в затылке: если бы Гоби пришло в голову поставить излучатель на максимум, неизвестно, чем бы закончилось мое созерцание. Вот почему он так испугался тогда! И все же я готов был рискнуть.
– Ты ведь сделал это не специально… – полувопросительно произнес я.
И мы стали триадой.
Ежедневно мы собирались в одной из наших похожих друг на друга квартир: пустые белые стены, стеллаж с зачехленными сферами – участниками предыдущих конкурсов и черновиками, скромный прямоугольник кровати и стеклянный, почти невидимый стол. Ничто не должно отвлекать от творческого процесса. Мы садились за стол и начинали творить. Мы брали целое и разбирали его по кусочкам. Дробили материю, делили на мельчайшие частицы, перекраивали и лепили вновь. Разрезали пространство, выделяли молекулы, цвета, волны, радиочастоты, сгустки энергии и зародыши жизни. Мы соединяли несоединимое, разлучали инь и янь, мирили огонь и воду, экспериментировали и изобретали. По крупицам мы строили новое.
Поначалу всё шло хорошо. Мы перепортили множество материала, но вскоре нащупали кое-что интересное. Я успешно освоил биотехнологию, и нам удалось вырастить «живую сферу». На основе биоматериала, предложенного Лорой, мы разработали вещество, которое могло принимать любую заданную форму. Управление формой осуществлялось силой мысли, сфера могла увеличиваться в размере и сокращаться. Было забавно наблюдать, как поблескивающий серебристый цветок превращался в Лору, потом у нее вытягивался нос, расширялись бока, и постепенно под наш хохот она трансформировалась в огромного слона. За короткое время мы увеличили скорость преобразования, и комический эффект пропал. Но это была всего лишь база, которую нужно было развивать и наращивать, чтобы получить шедевр. Гоби придал биомассе способность отражать форму объекта, расположенного перед ней, и получилось биозеркало. Это было ново и необычно, но не исключительно: для победы нужно было что-то еще.
Постепенно мы застопорились. Лора пыталась играть с материалом, заменить биомассу на ртуть или каучук. Я предложил изменить технологию, взяться за волновое излучение или нейронные сети. А Гоби, казалось, истощился. Его идеи были вялы, мышление замедлилось, и даже когда мы творили по наитию, взявшись за руки и объединив силы интеллектов, его вклад был слаб. Мы надеялись на интуицию, озарение и перебирали всё подряд, но прогресса не было.
В один прекрасный день мне пришла в голову мысль, что Гоби просто не желает делиться секретами мастерства. Я чувствовал – он знает, как можно доработать сферу. Но на мой прямой вопрос он раздраженно фыркнул и с особым нажимом на каждое слово ответил:
– Не в этом дело. Просто ничего в голову не приходит.
И я понял, что он боится. Каждый раз, когда голова начинала работать, мозг разгонялся и приоткрывались двери таинственного, Гоби тормозил себя в страхе создать что-то, что уже один раз поставило его на грань добра и зла. А может быть, за годы изощренного творчества назло воле Совета он просто разучился творить прекрасное, и его талант способен произвести только очередное чудовище.
И я, и Лора не раз спрашивали Гоби, что за сферу он создал тогда, много лет назад. Что такого он мог натворить, чтобы Хранители посягнули на самое святое – на свободу творчества? Но Гоби лишь разводил руками и повторял, что связан договором молчания. В последние дни он только и делал, что извинялся. Процесс застыл на месте.
Чтобы развеять уныние, я пошел прогуляться. Тихая широкая улица, окруженная четко очерченными зданиями, заканчивалась плоским бесцветным горизонтом. Идеальные пропорции геометрического ландшафта, обычно навевающие покой и умиротворение, на этот раз раздражали. Ступая по гладкой каменной дорожке, правильным рисунком изгибающейся то вправо, то влево, я думал о нашем мире. Когда-то он состоял из миллиона вещей и веществ, в нем было много красок, и в каждой краске – миллион оттенков; в нем было много звуков, и в каждом звуке – миллион тембров. Это рождало миллионы эмоций, и глубина их переживания была так велика, что убивала людей. Мир был несовершенен и несчастен, но он развивался и постепенно становился более цельным, более сбалансированным. Крайности устранялись, лишнее отмирало за ненадобностью, и наконец люди достигли блага и полного душевного равновесия. Они освободились от страстей, от физических нужд и теперь могли сосредоточиться на самом ценном – творчестве. Так говорили учебники истории. Но какой мир мы получили в результате? Однообразный, скучный, выхолощенный.
Я присел на скамейку и сказал вслух:
– Какое убожество вокруг…
По легкому колыханию воздуха я понял, что рядом со мной кто-то присел. Я повернул голову и увидел Хранителя. Складки одежды жесткими фалдами обвивали его колени.
– Добрый день, Макс, – ровным голосом произнес он. Я поздоровался.
– Есть ли у тебя вопросы по поводу подготовки к конкурсу? – с вежливой улыбкой спросил Хранитель.
Вопрос всплыл сам собой.
– Хранитель, почему, создавая самые удивительные вещи, мы не пользуемся ими?
– Мы создаем их не для пользы, а для тренировки мозга и созерцания. Наши организмы совершенны и нетребовательны, мы не нуждаемся ни в каких вспомогательных инструментах, а созерцание доставляет наивысшее удовольствие и побуждает творить вновь.
– Но, согласитесь, было бы приятно созерцать цветы не только в библиотеке, но и здесь, на улице.
– Копировать произведения искусства значит обесценивать их, – невозмутимо парировал Хранитель. – Кроме того, строгость и минимализм внешнего окружения должны подстегивать фантазию мастера.
Хранитель выдержал паузу, вероятно, ожидая еще вопросов, но, не получив их, внезапно спросил сам:
– Как продвигается ваше сотрудничество с Гоби?
Его бесстрастное лицо не выдавало никаких эмоций, хотя, вполне возможно, их и не было.
– Вы неслучайно здесь, правда? – невесело усмехнулся я.
– Я еще раз хочу предостеречь вас. У Гоби непростой период в творчестве, и не хотелось бы, чтобы это повлияло на вашу карьеру. Вы талантливы. А его пик, возможно, прошел.
– И что же он такое сделал? – невинно поинтересовался я.
Еще одна долгая пауза, и я получил ответ:
– Из-за его сферы погибло много живых существ. – В поджатых губах Хранителя с трудом угадывалась скорбь. Думаю, наигранная.
* * *
И вот настал день нашего краха. Лора, повесив голову, мерила шагами прямоугольную комнату. Я валялся на кровати и периодически декламировал глупые верлибры, возникавшие в моем напряженном мозгу. Гоби сидел перед сферой – задумчивый взгляд в никуда, взъерошенная борода – и рукой катал по столу бисер, который мы ввели в конструкцию «для красоты».
– Ничего у нас не получится, ребята, – внезапно сказал он. – Простите.
Никто не удивился – я не вскочил с кровати, Лора не перестала шагать. Все чувствовали, что триада разбита, и, возможно, каждый из нас уже продумывал пути отступления. Хотя о каком отступлении может идти речь, ведь мы не на войне. Гоби собрал бисерины в ладони, подбросил их вверх и ушел. В лучах полуденного солнца бусинки засверкали, как звезды, и плавно закружились вокруг сферы, окутав ее мерцающей вуалью. Лора остановилась, восхищенная, а я смотрел на нее сквозь хоровод бусинок и гадал, простит она Гоби или нет.
До конкурса оставалось всего несколько дней, а у нас не было триады и, соответственно, не было продукта. Мы могли выступить с биозеркалом или с этой милой планетарной системой бусинок, но только втроем. С уходом Гоби эти вещицы так и останутся черновиками.
– Он кинул нас, – беззлобно произнес я.
– Все равно с ним было интересно, – с мечтательной и немного грустной улыбкой на лице отозвалась Лора.
Тем не менее я не собирался отказываться от участия. Я так хотел создать комбинированную сферу, я потратил на нее столько сил! К тому же я уже многого достиг, и отступать было бы глупо. По правилам конкурса, в случае творческого несогласия каждый из членов триады мог представить свою вариацию изделия. В зачет триаде идет средняя оценка по представленным сферам. Мы с Лорой договорились – за оставшиеся дни сработать что-нибудь оригинальное мозговым штурмом. Осталось только уговорить Гоби представить свою собственную работу – чтобы условия конкурса были соблюдены.
И, хотя шансов у такого подхода было гораздо меньше, – все же три головы лучше, чем две, да и жюри не любит такие ситуации, – для меня было важно участвовать, пусть даже и проиграть.
Я застал Гоби дома. Он долго не открывал, и я уже собирался уйти, но наконец дверь скрипнула, и в узком проеме показалось лицо мастера. Он выглядел слегка взволнованным, глаза его блестели, на лбу выступили капельки пота. Так выглядит мастер в творческом экстазе.
– Успел спрятать тайные знания? – язвительно поинтересовался я.
– Нет никаких секретов, кроме секретов Хранителей, – ровным тоном ответил Гоби и жестом пригласил войти.
Я посчитал сферы на его стеллаже. Их количество не изменилось с предыдущего раза, когда я здесь был. На первый взгляд никаких всплесков активности. Полный творческий кризис. Но что-то неуловимое в поведении Гоби поддерживало мои подозрения. Он явно чувствовал себя лучше, чем тогда, когда вместе с нами работал над комбинированной сферой. Тогда его лицо постоянно выражало напряженное усилие, теперь оно светилось спокойной радостью.
Мы перекинулись несколькими малозначащими фразами. О нашем разрыве не говорили. Мне было неловко упрекать его, ведь я почти силой затащил его в триаду. А ему, наверное, тоже было неловко, потому что новая серия извинений выглядела бы нелепо. На мое предложение – сделать альтернативную сферу – Гоби почти сразу ответил согласием. Он помедлил несколько секунд, словно перебирая в голове свои многочисленные фантазии, а потом кивнул. Конечно, это самое малое, что он мог сделать для триады после того, как развалил ее.
– Но, пожалуйста, не жди ничего сверхъестественного, – сложив ладони умоляющим жестом, сказал он мне на прощание.
* * *
День конкурса – лишь испытание выдержки. Настоящая кульминация творческого порыва происходит за день до этого. Мастер лихорадочно дорабатывает произведение, пытается сделать еще несколько шажков вперед с помощью интуиции, мозгового штурма или медитации, перебирает черновики, пытается уснуть, чтобы получить идею во сне, мчится в библиотеку сфер в надежде наткнуться на эврику там. А иногда он просто весь день молча созерцает свое детище, думая о смысле своего существования и существования своего творения.
Для чего мы творим? Неужели только для того, чтобы жить, из-за физиологической потребности? Сферы, которые мы создаем из ничего, заполняют пустоту нашего мира; они радуют наши органы чувств, вступают в соревнование, тешат самолюбие победителей, но в целом они абсолютно бесполезны. Кроме того, с каждым годом произведения мастеров становятся все более похожими друг на друга. Да и откуда брать идеи? Избавившись от страстей, мы стали такими цельными, монолитными: почти одинаковые лица – без морщин, без тени эмоций, невыразительные вежливые глаза, однообразный строй мыслей, благочестивое поведение, точнее, отсутствие всякого поведения. Мне бы хотелось создать что-то важное и необходимое людям, что-то, ради чего стоило бы жить. Но тусклый мир, окружающий меня, усыпляет во мне творца. Уснет творец, усну и я. Уснут и все остальные. Навсегда. Вот что хотела сказать мне Эмосфера.
