Анна Шемонаева
Приключения русской контрабандистки. Три истории с элементами абсурдного юмора и эротики
Барселона. «Бакарра». 20:00
– Полное имя?
– Воронцова Екатерина Ивановна.
– Дата и место рождения?
– Пятого мая тысяча девятьсот девяносто первого года. Москва.
– Всё верно. Держи паспорт. Проверь все данные в визе.
– Когда я вылетаю в Барселону?
– Завтра днём. Обратно – на следующее утро.
– Канал связи?
– Тот же. Удачи!
– Добро пожаловать в Каталонию, – симпатичный полицейский поставил штамп в моём липовом паспорте и, улыбнувшись, положил его на стойку.
Я вежливо попрощалась, сунула документ в задний карман шортов и спокойно направилась в зону парковки. Внезапно я остановилась: возле ближайшего выхода из терминала стояли двое крепких парней с суровыми мордами бультерьеров. Тренированным взглядом они медленно скользили по лицам прибывших. Я тут же свернула в туалет и принялась лихорадочно обдумывать ситуацию. Плохи были мои дела, если на меня вышла албанская мафия! Косовары были известны своей жестокостью. Что же делать? Я вытерла холодный пот длинным бумажным полотенцем и порылась в заплечной сумке. Ничего подходящего. В этот момент дверь открылась, и в помещение въехала тележка для уборки, которую толкала черноволосая перуанка:
– Добрый вечер, сеньора.
Когда она вынула канистру с дезинфицирующим средством и скрылась в первой кабинке, я схватила швабру и сняла синюю верёвочную насадку. Порылась в содержимом лотка и выбрала большую тряпку для пыли оптимистичного лимонного оттенка. После того, как уборщица с видом супергероя, спасшего мир от смертельных бактерий, выкатила свою колесницу, я разобрала насадку и свернула из неё длинную бороду. Тряпка превратилась в бандану, а рулон бумаги помог мне скрыть грудь и мгновенно отрастить пивной животик. Оставалось надеть тёмные очки и засунуть в нижнее бельё комок бумаги для имитации рабочего инструмента племенного быка. Тень сомнения пробежала по лицам головорезов, когда я прошла мимо них, насвистывая что-то из раннего Димы Билана, но вскоре их взгляды переместились на других приезжих.
Оказавшись на улице, я сразу же почувствовала на себе липкий приморский воздух и щедрое средиземноморское солнце, которое в начале июня уже припекало вовсю. Я села в первое такси из длинного ряда одинаковых чёрно-жёлтых автомобилей. Пока я превращалась обратно в женщину, водитель с любопытством посматривал на меня в зеркало заднего вида. Стандартный разговор начался с традиционной испанской жалобы на климат:
– Очень жарко, – общительный таксист стёр со лба несуществующий пот.
Я согласно закивала и потрясла пальцами якобы мокрую футболку с надписью «Sarmat is coming!», тем самым поддержав беседу. Мой немой ответ вызвал в извозчике догадку, в которой тот поспешил убедиться:
– Туристка?
– Да.
– Первый раз в Барселоне? – он вытянул указательный палец на случай, если я не поняла вопрос.
– Нет, – я посмотрела назад и убедилась, что албанцы не сели мне на хвост.
– Нравится? – на этот раз водила поднял брови и большой палец в ожидании моей оценки прелестей Барселоны.
– Драйв, – я потанцевала на заваленном бумагой сиденье. Меня забавлял этот разговор двух питекантропов, ещё не умевших связывать слова в сложные фразы.
– A-a-а, – мой собеседник закивал головой, решив, что я приехала потусоваться. В его голове это увязывалось с тем, что я попросила отвезти меня в центральный Готический квартал с его бурной ночной жизнью.
Недошумахер замолчал, явно придумывая как бы сказать что-нибудь посложнее, но так, чтобы я поняла. Его осенило:
– Много дури, – он изобразил, как втягивает одной ноздрёй невидимый порошок.
Я выпучила глаза и с притворным ужасом помотала головой, чтобы показать, что это меня не интересовало. Таксист опять затих. Видимо, его туристический разговорник был исчерпан. Но я ошиблась. Любознательный дяденька решил уточнить моё происхождение:
– Откуда вы?
Я была уверена, что из-за моего высокого роста, светлых волос и голубых глаз он принял меня за шведку или норвежку.
– Из России, – ответила я, по опыту зная, что последует за этим.
Шофёр обрадовался и быстро закачал головой. У него появилась возможность показать мне свою эрудицию:
– A-a-a, водка, матрёшка, балалайка…
На въезде в город он перешёл на следующий уровень:
– Перестройка, Горбачёв, Калашников…
Он строчил, как тот самый знаменитый автомат, но я понимала, что и этот набор слов скоро закончится. Самое ценное он оставил на потом:
– Я тебя люблю! – сказал он с жутким акцентом.
Когда мы остановились, я вынула хрустящую бумажку в пятьсот евро. Теперь был черёд водителя выкатить глаза. Он показал, что сейчас упадёт в обморок, потому что сдачи у него не было. Я развела руками, как бы говоря, что русские не ездят по миру с мелкими купюрами. Перевозчик, видимо, решил обслужить меня по высшему разряду, поэтому ткнул пальцем в сторону одного из баров, которые, как и такси, расположились стройными рядами по обеим сторонам улицы:
– Я за разменом.
Пока он ходил, я смотрела в окно автомобиля, как город просыпался после долгой сиесты и готовился к движухе пятничного вечера. Официанты выставляли стенды с фотографиями комбинированных блюд и накрывали столики. Скоро сюда потянутся настоящие туристы, чтобы наполнить свои голодные желудки после целого дня на пляже Барселонета. Они будут краснее, чем крабы в рыбных витринах ресторанов.
Я дошла до своего любимого кафе «Бакарра», уселась за столик, стоящий на брусчатке небольшой площади неподалёку от бульвара Ла Рамбла, и сделала заказ, не глядя в меню:
– Ботифарра, эскещада из трески и каталонский крем.
Я потягивала апельсиновый сок, размешивала соломинкой фруктовую мякоть и поглядывала на часы. Владельцы собак начали выползать на улицы со своими питомцами, которые, подняв лапу, соревновались, кто выше намочит стены домов. Струйки жёлтой жидкости стекали на узкие тротуары, по которым вскоре должны были зашагать колонны не совсем трезвых двуногих. Самые безответственные любители животных позволяли своим зверюшкам минировать территорию, наверное в отместку посетителям шумных баров. Кое-где с маленьких балконов свисали радужные флаги борцов за толерантность и права меньшинств, а также красовались транспаранты местных феминисток.
В двадцать ноль-ноль на площади появилась моя связная. Любая новогодняя ёлка блёкла рядом с Нэнси. Этим душным вечером она нарядилась в леопардовый топик с зелёным кружевом и ярко-жёлтую мини-юбку из бархата. В её торчащих ушах покачивались самые настоящие колёса от «БелАЗа», отлитые из металла, похожего на золото. В пупке жрицы любви болтался китайский бриллиант каратов на двести. Тугие завязки римских сандалий превратили её мужественные икры в копчёные колбаски. Аляпистые браслеты из пластика обвивали крепкие руки Нэнси до самых локтей, а из под фиолетовой чёлки виднелись глаза цвета кофе в окружении блёсток в форме звёздочек. С высоты своего почти двухметрового роста, Нэнси нависла над каким-то мальчиком серебряного возраста, с которым, очевидно, была знакома. Я положила пятьдесят евро на блюдечко со счётом и подошла к гетере сзади:
– Эй, красотка, сколько нынче стоит расслабиться по полной программе?
– Тебе я сделаю скидку как постоянной клиентке.
Мальчик исчез, а на моих щеках появились два приветственных отпечатка губ призывного цвета фуксии. Нэнси достала большой мобильник из маленькой розовой сумочки, инкрустированной разноцветными стекляшками. На уличную плитку шмякнулась упаковка резиновых изделий номер два со вкусом клубники. Венесуэльская лань посмотрела по сторонам томным взглядом и, прогнувшись в пояснице, нарочито медленно наклонилась как можно ниже. Подобрав свой боекомплект, она так же грациозно поднялась:
– Пойдём?
Нэнси засеменила на своих убийственных шпильках, конструкция которых требовала множества мелких и аккуратных шажков. Мы прошли мимо стен, расписанных граффити и оклеенных толстыми слоями афиш вперемешку с объявлениями о сдаче комнат.
– Как там твоя семья? – спросила я её.
– Вчера я отправила тысячу евро моему племяннику на пятнадцатилетие. Санта Евлалия, как я скучаю по Каракасу!
Перед моим носом возник экран смартфона в обрамлении поддельных кристаллов Сваровски, на котором замелькали фотографии темноволосого подростка. Мы поднялись по узкой лестнице дома, чьи стёртые ступени за десятилетия приняли на себя бесчисленное количество шагов самых разных людей. Пахло сыростью и кошками. Из открытых почтовых ящиков торчали рекламные проспекты саун для однополых посетителей и суши с доставкой на дом. Тусклый свет заканчивался этажом ниже. Нэнси подсветила дорогу фонариком из телефона, горячо браня собственников квартир, у которых не хватало денег на новую лампочку. Ночная бабочка толкнула ногой незапертую дверь и заглянула внутрь. Она убедилась, что в прихожей никого не было, и жестом пригласила меня войти. Тут и там виднелись закрытые двери. За одной из них я услышала размеренный скрип мебели и чьи-то стоны. За другой звучала чувственная мелодия бачаты и весело смеялась какая-то женщина:
– Ай, папуля!
Мы прошли до самого конца тёмного коридора. Гейша открыла дверь ключом, который висел у неё на шее вместе с колье из изумрудов южно-азиатского производства.
Комната, которую снимала Нэнси, полностью соответствовала характеру и роду занятий жилички. Плакаты со звёздами венесуэльских сериалов мирно соседствовали с хлыстами и плётками всех мастей, повсюду валялась одежда кислотных цветов, пёстрые сумочки и обувь, в которой было невозможно перемещаться дальше, чем до площади. Нэнси остановила меня, когда я решила присесть на постель:
– Зайка, подожди, дай уберу…
Двумя пальцами с острыми ярко-оранжевыми ногтями она взяла с простыни использованное средство индивидуальной защиты и с точностью звезды НБА бросила его в мусорную корзину, стоящую в углу под раковиной.
– Где конверт? – спросила я.
Нэнси нырнула в шкаф, снова отклячив свой плоский зад. На пол вывалилась груда цветастых лифчиков первого размера. В свёртке находился жёсткий диск, чьё содержимое стоило около миллиона евро. По счастью, Нэнси не знала об этом. Я сунула пакет в рюкзачок и задала связной ещё один вопрос:
