Анна Матвеева
Катя едет в Сочи. И другие истории о двойниках
– Я учился в этой школе. Собственно, все мои родственники по местной линии здесь учились. А некоторые даже работали. Онисим Клер, например. Легендарный швейцарский учёный-ботаник. Тоже наш.
Юля, не выдержав, хрюкнула. Только легендарного ботаника не хватало! Швейцарского, разумеется. Обычный не подойдёт.
Ясной вдруг взял её легонько за рукав. Остановились.
– Смотрю я на вас, Юлия Ивановна, и понимаю, что вы мне не верите. Я и сам, честно сказать, не поверил, когда открыл все эти факты о своей семье. Но это чистая правда! Я потом покажу вам документы. И генеалогическое древо со всеми подробностями.
– И картины Шагала покажете?
– И картины покажу, – не моргнув глазом сказал Ясной. – В Москве часто бываете?
Ворота, в которые Юля не могла проникнуть в прошлый раз, и сегодня были на замке, и Олег Аркадьевич смутился:
– Вот напасть! Я, кажется, забыл ключи от дома в институте. У меня привычка запирать их в сейфе. Тьфу ты!
– Как же вы домой попадёте?
– Ну как? Поеду за ключами в институт. Придётся такси брать, машина моя в ремонте. Я на днях попал в небольшую аварию на Мельковской.
Он говорил уверенно, быстро, не задумываясь даже на секунду, и смотрел при этом Юле в глаза.
К воротам изнутри подошёл мальчик с велосипедом. Нажал на кнопку, двери поехали в стороны.
– Придержи для нас! – крикнул ему Ясной. – Спасибо, Тимоша. Ты ведь Тимоша, правильно?
– Да, – улыбнулся мальчик, придерживая двери и роняя при этом велосипед. Ясной бросился помогать Тимоше, а Юле стало вдруг стыдно. Она ведь совсем не знает Олега Аркадьевича. Ну да, ей не нравятся его узконосые туфли и манера прищёлкивать пальцами при ходьбе, и в легенду о генерале не верится, но это всё равно не повод обвинять его в огульном вранье. Тимошу же он не придумал!
– Пойдёмте скорее, Юлия Ивановна, что вы там топчетесь? – Ясной был уже у фонтана, чуть не подпрыгивал на месте от нетерпения.
– Может, будете звать меня просто по имени?
– Хорошо, – с лёгкостью согласился Олег Аркадьевич. – Пойдёмте, Юля. Вот в этом самом дворе для пионеров Дома Чекистов устраивались собственные торжественные линейки. Представляете? У них были своя дружина, пионервожатая, комсорги… На одной из линеек, 22 апреля, перед детьми выступал Пётр Захарович Ермаков, рассказывал о своём участии в расстреле Николая II.
– Вы с такой симпатией о нём говорите, – не утерпела Вогулкина. Цареубийцы лично ей казались отвратительными.
– Называть человека по имени-отчеству – это не значит симпатизировать, – возразил Ясной. – Ермаков был, кстати, чудовищно неграмотным человеком. Я читал его воспоминания. Потом он сошёл с ума на почве Анастасии Романовой и однажды обознался здесь, во дворе. Принял за Анастасию жену одного генерала, открыл стрельбу из именного браунинга. Одна пуля рикошетом ударила в генеральского шофёра, еле откачали! А дело тут же закрыли.
– Это вам кто рассказал?
– Соседи. Я же здесь со всеми перезнакомился, столько интересного от них узнал. Есть расшифрованные записи бесед, хотите почитать?
– Хочу. А вы с ними только сейчас перезнакомились или сразу, как сюда переехали?
– Юля, вы меня определённо в чём-то подозреваете, – мягко сказал Ясной. – Я как будто всё время должен перед вами оправдываться, и мне это, честно говоря, странно. Как-то не по протоколу, что ли! Я же вам сказал, что у меня жилая площадь не только здесь, но и в Москве, и, вы удивитесь, в Америке. Живу то там, то здесь. Я, кстати, американский гражданин, не только российский… А от соседей я уникальные сведения получил, вот правда! Здесь проживал один писатель-фронтовик, близкий друг Павла Петровича Бажова, так я с его сыном познакомился. Он рассказывал, как Бажов сюда в гости приходил. Да здесь столько народу перебывало! Индира Ганди, Фидель, Мао… А помните стихотворение Сергея Михалкова «Мы с приятелем»? Он его здесь придумал, вот прямо здесь!
Ясной постучал по бортику фонтана – и Юля поневоле представила, как автор государственного гимна сидит здесь, прикусив дужку очков, и быстро- быстро заносит в блокнот стихотворные строчки.
Мы с приятелем вдвоём
Замечательно живём!
Мы такие с ним друзья —
Куда он,
Туды и я!
– Туда, – машинально поправила Вогулкина. У неё сильно кружилась голова.
– В оригинале было «туды», – сказал Ясной. – Я специально консультировался. Вот здесь, смотрите, в конце сороковых стояла будка Пирата, общего пса детворы. Его потом убил местный столяр – кто-то ему сказал, что туберкулёз надо лечить собачьим жиром, а у него сынок был болеющий. И дети нашли потом выпотрошенную шкуру своей собаки, с головой. Всё было присыпано известью. Добрый вечер, Марина Яковлевна!
Олег Аркадьевич так приветливо кинулся навстречу полной пожилой даме в цветастом костюме, что едва не сбил её с ног.
– Здравствуйте, – дама держалась прохладно. – Всё интересуетесь нашим Домом?
Ясной слегка, нерезко дёрнулся.
– Таким домом, как наш, нельзя не интересоваться, – ответил он.
– А мне вот Клавдия Александровна рассказала, будто бы вы евроокна по льготной цене предложили ей сделать? Если хорошие окна и быстро сделают, так я тоже заинтересована. Вы заглянули бы ко мне с обмерами! Я сейчас до булочной и сразу обратно. Забыла хлеба взять.
– Загляну. – Олег Аркадьевич внимательно смотрел вслед соседке, сразу и переваливающейся с ноги на ногу, и как будто переливающейся благодаря своему цветастому костюму в воздухе.
– Окна? – развеселилась Юля. – Про окна вы мне ещё не рассказывали.
– А разве можно целую жизнь пересказать за два часа? Мою точно нельзя, – улыбнулся Ясной. Как ни странно, эти его слова прозвучали правдиво, скорее всего потому, что и были правдой.
– А мою можно, – сказала Юля.
– Это потому, что вы ещё молоды. Покоптите небо с моё… Окнами я занимаюсь не всерьёз, есть у меня маленькая фирмочка. Если кому интересно, имейте в виду. О, я же вам не дал свою визитку!
Вот в тот момент Юля и вытащила ладонь из растянутых рукавов свитера, который проклинала с утра – надо же было вырядиться в такой жаркий день! Приняла визитку с курсивными буквами, а следом ещё одну – красно-белую, где Олег Аркадьевич Ясной был указан уже как директор фирмы «Окна в мир». Номера телефонов, обратила внимание Вогулкина, были одинаковые, хоть и набранные разным шрифтом. (Вторая визитка не сохранилась.)
– А вы случайно не знаете, в какой квартире застрелился второй секретарь обкома Пшеницын? – спросила Юля.
– В двадцать третьей, вон там, – показал пальцем Ясной. – С тех пор Дом Чекистов стали называть «пастью дьявола, пожирающей людей». Что вы опять так на меня смотрите, Юля? У меня отменная память.
– А вы случайно не забыли свои особо ценные часы в ресторане?
– Ну что же вы мне не напомнили, Юля? Теперь придётся возвращаться в «Штолле».
– И потом за ключами в институт?
– Да, и за ключами в институт! А во-он с того балкона, видите, на голову первого секретаря обкома Андрианова нагадила свинья! В сорок третьем. Многодетные там жили, отец на фронте у них был. И бабушка додумалась взять поросёнка. Жил он в ванне, а гулял на балконе. И прямо на дорогую шляпу Андрианову сделал свои дела!
Подошла, переливаясь в лучах заката, Марина Яковлевна с булкой «Уктусского» под мышкой. Ясной галантно взял её под руку с другой стороны и махнул на прощание Вогулкиной:
– Не забудьте прислать интервью перед публикацией.
Юля обернулась, покидая двор, потому что до неё, кажется, долетел смеющийся голос Ясного:
– Эти журналисты, с ними глаз да глаз!
Вернулся с прогулки Тимоша, кивнув Юле, как доброй знакомой. От него, как от черёмухи, пахло медовым пирогом.
3.
В следующий раз Вогулкина увидела Олега Аркадьевича через два с половиной года. Были тогда совсем другие пироги – и в прямом, и в метафорическом смысле.
Они с Пашей уже окончили университет, Паша стал жить с Алёной и Алёну эту от Юли скрывал. На свадьбу, во всяком случае, Вогулкину не позвали. Делали вид, что не было никакой свадьбы. Научный труд о Доме Чекистов тоже увял на корню: Зязев к его истории охладел сразу после того, как Юля подробно рассказала ему о загадочном Олеге Аркадьевиче и его изысканиях.
– Я никогда не умел быть первым из всех, но я не терплю быть вторым, – процитировал Гребенщикова. Паша считал, что у БГ есть цитата на любой случай жизни. У БГ, Шекспира и Высоцкого.
Рассказ про Ясного Паша выслушал с интересом, но встретиться с ним тогда не захотел.
– Чудак какой-то, – сказал он. – Сын лейтенанта Шмидта.
Юля решила, что Зязев, наверное, прав. Мало ли странных людей в Екатеринбурге, особенно по весне, это же не повод относиться к каждому всерьёз! Но что-то не отпускало её мыслей от Ясного, ведь даже если он был настоящий аферист-авантюрист, всё равно какое-то здравое зерно в его историях имелось. И как убедительно, как ловко он складывал на ходу враньё и факты!
– Может, он тебе понравился как мужчина? – спросила подруга, которой Вогулкина открылась по чистой случайности.
– Да вроде нет, – сказала Юля. Если честно, ей никто не нравился как мужчина кроме Паши Зязева, с которым они стали в конце концов любовниками. Лет пятнадцать всё это у них продолжается.
А тогда, после памятного похода в «Штолле», Вогулкина несколько месяцев провела в сетевых раскопках – читала про Шагала, Лилю Брик и генерала Игнатьева (их два оказалось, отец и сын: оба выдающиеся). Нашлась даже заметочка про «мнимых потомков генерала Игнатьева», но у Юли дома не было принтера, распечатать заметочку сразу она не смогла, а потом та исчезла, как если бы её и не было.
Ясному Юля позвонила через пару дней, заранее страдая от того, что придётся врать. Но у Олега Аркадьевича сработал автоответчик – и Вогулкина, малодушно ликуя, скороговоркой сообщила, что интервью, к сожалению, не выйдет, так как газету, для которой планировался материал, внезапно закрыли.
Лгала она не так убедительно, как Ясной, – к тому же он-то не лгал, а привирал. Делал жизнь интереснее, чем она есть на самом деле.
А снова увиделись они в музее писателей Урала, куда Паша устроился на работу ещё до окончания университета. Юлю он с собой не позвал, там ставки для неё не было. Вообще нигде для неё ставки не было, и на безрыбье она начала потихоньку проводить свои собственные экскурсии по Екатеринбургу – рассказывала об истории храмов, о царской семье. Потом прошла курсы, получила свидетельство гида. Сделала маршрут «про художников»: Неизвестный, Волович, Брусиловский, Метелёв, Калашников… Букашкин, разумеется. Народ не то чтобы прямо валил к ней на эти экскурсии, но что-то зарабатывала. На жизнь уходило немного – об отдельной квартире, спасибо им, позаботились родители. Папа и сейчас подкидывал Юле то пять, то десять тысяч «на глупости». Но расстраивался, конечно, что она и замуж не вышла, и карьеры не сделала. Мама по-прежнему наивно верила, что дочь однажды «всем покажет», а сама Юля чем дальше, тем чаще вспоминала своего именного двойника, кудрявую мартышку из четвёртого «Б». Гадала: как сложилась жизнь у неё?..
В музей писателей Урала Юля тогда прибежала сразу после экскурсии в Храм на Крови. Была очень расстроена, потому что в храме её отчитали за то, что «отбирает хлеб у местных гидов». Хотелось, чтобы Паша пожалел, посочувствовал, но он, как назло, спешил домой: у Алёниной мамы был день рождения.
– А ты сиди здесь сколько хочешь! – Паша бросил на стол ключ от своего кабинета. – Потом оставишь на вахте. Всё, я поскакал!
Поддёрнул штаны неловким движением (для кого-то – смешным, для Вогулкиной – любимым), чмокнул в губы и был таков.
Юля осталась в чужом, но при этом невыносимо родном (ведь Пашин!) кабинете – не столько обиженная, сколько разом обессилевшая. Вокруг не было ничего интересного: это вам не иностранный фильм, где даже второстепенный персонаж имеет на рабочем столе фото любимой жены. К тому же эта Алёна, ухо окаянное, пренебрегала соцсетями, так что Вогулкина только гадать могла, как она выглядит.
Представила её с лицом своего двойника – вёрткую, большеротую, волосы бараньим руном. Отогнала видение, как муху. И уже совсем поднялась было с места, чтобы идти домой, когда в дверь постучали.
Грифельно-серый на этот раз костюм, галстук в тон, расстёгнутое длинное пальто. Губы над пиковой бородкой расползаются в улыбке.
– О! – сказал Ясной. – Теперь-то я вас точно ни с кем не перепутаю. Здравствуйте, Юлия Ивановна! – (Опять она стала Юлия Ивановна!) – А вы здесь какими судьбами?
Оказалось, что Зязев назначил Олегу Аркадьевичу важную встречу в музее и забыл о ней с той же лёгкостью, с какой на неё согласился.
– Мне нужна краеведческая справка о писателе Саливанчуке, – сказал Ясной, недовольно обшаривая взглядом кабинет.
– Сейчас всё узнаем. – Вогулкина от радости, что можно позвонить Паше на законных основаниях, кинулась за телефоном с такой прытью, что запнулась о чугунный бюстик Бажова, стоявший на полу.
И легла плашмя.
Ясной поднял Вогулкину с пола. Отряхнул от пыли. Прикосновений его пальцев Юля почти не чувствовала. Может, потому что всё болело?
– Руки-ноги целы? Ну-ка пошевелите вот так пальцами.
Осмотром остался доволен:
– Жить будете. Но с синяками. В ближайшее время.
– А вы ещё и врач, разумеется, – простонала Вогулкина.
– Окончил два курса медицинской академии. Кое-что помню.
Юле после подножки Бажова звонить кому бы то ни было расхотелось. Павел Петрович как-то очень быстро вернул её с небес на землю.
– Не беспокойтесь, Юлия Ивановна, – сказал Ясной. – Я сам ему сейчас наберу. Я ведь, знаете, уже почти дописал ту книгу, про Дом Чекистов. Придёте на презентацию? Их будет как минимум три: в Доме книги на Валека, в музее каком-нибудь, ну и в Москве обязательно.
Говоря всё это, Олег Аркадьевич расхаживал по кабинету Паши, зорко вперяясь взглядом то в часы (ничем не примечательные!), то в календарь с красным «окошечком». Вёл себя как человек, который что-то потерял в этом кабинете, но не теряет надежды найти.
У Юли страшно болели правое колено и правый локоть, она мечтала теперь уже только о том, чтобы уйти отсюда – и увести с собой Ясного от греха. Но он, похоже, никуда не спешил.
– А вот у вас здесь чайник даже имеется, – удивился гость. – Сообразим по чашечке?
Юля хотела признаться наконец, что она здесь не работает, а оказалась в Пашином кабинете исключительно благодаря своей глупой влюблённости. И всё же промолчала. Похромала набирать воду из кулера, но Ясной галантно отобрал у неё чайник.
– Сидите, вы же раненая!
Пальто своё длинное он, между прочим, так и не снял, хотя в кабинете было тепло. И Юле вдруг померещилось, что подклад при ходьбе отсвечивает чем-то металлическим.
Браунинг? Именной, как у Ермакова?
Скорее всего, она сильнее, чем думала, ударилась головой. Это была всего лишь пряжка ремня, не подходившая, как решила Вогулкина, костюму.
Пока пили чай, сам собой отыскался Зязев. Позвонил Ясному с извинениями.
– Никуда не уходите, я прямо сейчас приеду. Справка ваша готова, но я её с собой случайно увёз. Юля там ещё? Дайте ей трубочку.
Юля отозвалась с печальным достоинством.
– Ты чего такая смурная? Ладно, потом расскажешь. Он тебя слышит сейчас?
– Да.
– Говори так, чтобы он не понял, о чём речь. Сможешь?
– Не уверена, но попытаюсь.
– Короче, с этим дядей нечисто. И до меня только теперь допёрло: это же тот самый, который тебя водил тогда в «Штолле»?
– Да.
– Мне только что звонили из ФСБ. Какой-то капитан Ваулин. «Капитан Воронин жевал тропинку и задумчиво смотрел вокруг…» Сказал, что ко мне, дескать, обратился на днях такой-то. Просят проявить по отношению к нему максимальную предусмотрительность. Вот я и думаю: это что значит? Он с ними работает? Или он у них под колпаком? Блин, Юля!
– Что случилось?
– Я дебил! Я же по его собственному телефону всё это излагаю. Его наверняка слушают. В общем, никуда не отпускай его, через двадцать минут буду.
Приехал Паша только через час, но искусственно задерживать гостя в музее не пришлось – Ясной и сам не спешил прощаться. Развлекал Юлю историями о своём детстве, распределённом между Пермью, Свердловском и Москвой. В Перми он посещал балетное училище, в Москве успел поучиться у Эрнста Неизвестного, в Свердловске занимался японским языком с агентом КГБ, отставным разведчиком.
– Но вы же понимаете, Юлия Ивановна, что отставных разведчиков не бывает?
Когда Зязев возник на пороге, деликатно посыпанный по плечам снегом, как сахарной пудрой, Вогулкина кинулась ему навстречу, позабыв о коварстве чугунного Бажова, – и чуть не запнулась снова. Но устояла.
– Да что же это с вами сегодня! – удивился Ясной.
Паша привёз с собой завёрнутый в пергаментную бумагу рыбный пирог (невидимая Алёна в дополнение ко всем своим способностям ещё и отлично готовила) и бутылку водки «Журавли». Начал доставать из шкафчика стаканы, тарелки, пачку салфеток в надорванной упаковке – и тут же всё поронял. Какой же он всё-таки нелепый, с нежностью подумала Юля. И как же они непохожи с Ясным! Есть двойники, а есть антиподы; вот Паша был совершенный антипод Олегу Аркадьевичу. Мягко отстранив Зязева, Ясной аккуратно разложил пирог по тарелкам, не уронив ни крошки, и тут же сморщился:
– К несчастью, я не смогу попробовать. Здесь лук, а я его не терплю ни в каком виде.
Юля глянула на Олега Аркадьевича с благодарностью. Не будет нахваливать Алёнин пирог!
Впрочем, уже через пять минут от благодарности не осталось и следа. Олег Аркадьевич принялся рассказывать Паше свою биографию заново – и за два года в ней произошли заметные изменения. Лиля Брик и Шагал куда-то исчезли, зато появился Колчак и укрепился генерал Игнатьев (какой из них был дедом Олега Аркадьевича, не уточнялось; возможно сразу оба, отец и сын).
– В каждом порту меня ждёт сестра, хочет меня спасти, – шепнул Паша на ухо Вогулкиной, когда Олег Аркадьевич вдруг отвлёкся на свой телефон.
– О, – сказал без всякого выражения. – Фээсбэшники звонят. Обещали пропуск в архив на Лубянке. Обещали – сделали! Ну, друзья мои музейные, мне пора.
Паша слегка побледнел.
– Вы справку не забудьте. Я сейчас файлик найду… И если что ещё потребуется, только скажите.
– Да, спасибо вам, Павел Германович. И вам, Юлия Ивановна. Вы уж поберегите себя, пожалуйста. Под ноги смотрите внимательнее! Между прочим, я бы вам посоветовал сменить в помещении окна.
– Окна? – Зязев выглядел совершенно растерянным.
– Ну да. Сквозит холодом. Я по хорошим расценкам работаю, своих вообще никогда не обманываю.
– А чужих? – спросила Юля.
– Ну вот, опять за старое, – засмеялся Олег Аркадьевич. – Не пользуюсь я, Павел Германович, доверием у Юлии Ивановны! Почему-то она считает меня обманщиком. Ну да ладно. Может, ещё когда-нибудь увидимся, бог даст.
Олег Аркадьевич ласково посмотрел на Вогулкину, прежде чем закрыть за собой дверь. А Паша тут же повернул в двери ключ и бросился на Юлю так, словно не из дома сюда пришёл, а с войны.
От Паши сильно пахло луком, но это ничего не испортило.
4.
У Гребенщикова в каждом порту живёт сестра (хочет его спасти), а при каждом архиве обязательно найдётся кто-то из ФСБ. Волков, позапрошлогодний знакомый с площади Труда, напрямую сказал, что именно через него капитан Ваулин вышел на Зязева.
– Они давно, оказывается, пасут Ясного, а он скользкий как уж. Или как угорь? – Зязев засомневался в точности сравнения.
Они лежали на страшной кровати в страшной почасовой квартире, за которую заплатила Вогулкина, потому что у Зязева сегодня «не было с собой налика». Своего собственного жилья у Юли тогда ещё не имелось, а у Паши дома сидела невидимая Алёна.
Юля прижимала к груди драгоценную Пашину голову, целовала вспотевший от усердия лоб. Потом обвилась вокруг него точно как угорь. Или уж.
– Ещё раз? – благодушно спросил Паша. – Ненасытная ты, Юлька.
И заговорил про архив, ФСБ и Ясного.
Очень романтично!
А потом, придвигаясь всё ближе, стал вдруг расписывать свою семейную жизнь. Сообщил, что Алёна сексом не особенно интересуется, она «серьёзный учёный». Юля хотела спросить, как одно связано с другим, но промолчала – не потому, что вопрос был неуместный, а потому что Паша, говоря о жене, вёл себя так, будто не был вообще связан никакими узами. Будто бы он родился на свет исключительно для того, чтобы радовать Юлю Вогулкину.
И каким таким серьёзным учёным была Алёна, осталось невыясненным.
– Мне пора, – спохватился Паша, и они оторвались наконец друг от друга. – Слушай, Юльк, у тебя ведь мать в «Гармонии» работает? Она не может мою Алёну пристроить на обследование?
– Наверное, может, – растерялась Юля. – Я спрошу.
– Спроси. Живём уже три года, детей всё нет. Она переживает.
– А ты?
– Ну и я, конечно, тоже. Если получится бесплатно, будет вообще супер. Я отплачу, ну ты знаешь. Отдам мелкими услугами.
Юля тем же вечером спросила маму, сможет ли она помочь её «близким друзьям».
– Разумеется, пусть приходят. Только обязательно вместе. А что за люди, я их знаю?
– Паша – мой однокурсник, Алёна – его жена.
– Тот самый Паша, с которым вы раньше дружили?
– Мы и сейчас дружим.
– Ну-ну, – сказала мама.
Юля была благодарна за то, что мать не стала расспрашивать дальше, а просто объяснила, в какой кабинет «подойти». И о визите Зязевых в «Гармонию» она тоже впоследствии не распространялась. Но визит, судя по всему, помог, потому что Алёна вскоре забеременела. Васе, их сыну, сейчас десять лет, и он тоже невидимый. На фейсбуке суеверный Паша свою семью не показывал. С тех самых пор жена его Алёна и стала для Юли неотъемлемой частью Зязева – как ухо или глаз. Нельзя ведь отнять у любимого человека ухо или возненавидеть его. Даже если оно мешает тебе жить.
– Ты же знаешь, что о главном не пишут в газетах и о главном молчит телеграф? – так сказал ей однажды Паша вместо желанного «я тебя люблю», отвергнутого по причине заезженности.
Юля всё никак не могла выпустить из рук ту фотографию, где она и Ясной были запечатлены для вечности на фоне Дома Чекистов. Оба вышли не слишком удачно: Вогулкина моргнула, Олег Аркадьевич с открытым ртом. Но капитана Воронина (так про себя стала называть его Юля) дефективное фото вполне устроило: он поблагодарил Зязева за помощь, а Юлю – за содействие (чем одно отличалось от другого, полковник не объяснил, но, видимо, отличалось).
Паша напечатал тогда два экземпляра этих фотографий: один для ФСБ, другой на память Юле. Зачем ей такая память, десять на пятнадцать, глянцевая бумага? Двор Дома Чекистов был ещё голый, без зелени, самое начало марта, повсюду сугробики-гробики, но Ясной стоит почему-то без шапки.
– Да, это он, – улыбнулся капитан Воронин. – Вот чертяка!
Юлю поразило, с какой симпатией он говорит о Ясном: нежность охотника к уже пойманной дичи? И почему он не бежит арестовывать Олега Аркадьевича прямо сейчас, если тот и в самом деле «мошенник-аферист широкого спектра»?
Но Воронин будто бы никуда не спешил, переносил уже согласованные встречи, внезапно отменял совещания, самим же и назначенные, а потом внезапно появлялся, например на Юлиной экскурсии, и она начинала заикаться, путаясь в именах- отчествах известных художников.
– У вас картиночка вверх ногами! – сказал капитан Воронин во время одной такой экскурсии. Как он присоединился к группе, Вогулкина не заметила, – когда шли по Энгельса, его не было, но на Красноармейской уже светилась приветливой заботой знакомая улыбка.
Юля с трудом довела экскурсию, распустила людей на углу Куйбышева – Белинского. Одна странная женщина (она пришла с котом, держала его на руках как ребёнка) принялась донимать Юлю вопросами, но в конце концов ушла и она (кот через плечо строго смотрел на Вогулкину и фээсбэшника, а тот молчал, спокойно улыбаясь).
– Вы пришли ко мне поговорить о Ясном? – спросила Юля. – Почему вы его не арестовали? Ведь мы с Пашей даже фото специально сделали по вашей просьбе! Он так не хотел сниматься, вы представить себе не можете, чего мне стоило его уговорить…
На самом деле Олег Аркадьевич от съемок не отказывался, и вообще, он ещё по телефону звучал радостно, а уж когда явился на встречу с Юлей и Пашей, вовсе расцвёл.
– Мои музейные друзья! – с чувством сказал он, по-хозяйски открывая им ворота во двор. – Как я рад вновь вас видеть!
Рассказал, что теперь может считать себя их полноправным коллегой, поскольку начиная с прошлой недели возглавляет клуб друзей краеведческого музея.
– У меня к вам просьба, Олег Аркадьевич, – сказала Вогулкина. – Я никогда не была внутри Дома Чекистов, ни в одной квартире. Мне вот интересно: рамы там распашные или раздвижные?
– Везде разные, – сказал Ясной, внимательно глядя на Юлю. – В моей квартире – распашные. Но пригласить вас в гости прямо сейчас, увы, не могу, хотя был бы рад. Дело в том, что квартира только что обработана от насекомых. Старый жилищный фонд, сами понимаете…
– Клопы, тараканы? – живо откликнулся Паша.
– Всякой твари по паре, – сказал Олег Аркадьевич. – Так что не взыщите, погуляем во дворе. Видите вон те следы на фасаде? Это от пуль Ермакова остались, когда он стрелял в генеральскую жену… Мерещилась ему Анастасия Романова, всюду он видел её двойников.
Юля вздрогнула, будто по спине кто-то провёл ледяным пальцем.
– Замёрзла? – Паша приобнял её за плечи и тут же обвёл взглядом двор – вдруг откуда-нибудь выскочат невидимая Алёна с невидимым Васей?
Юля высвободилась из Пашиных объятий не только из-за этого взгляда, но и потому, что Ясной совершенно точно всё заметил и правильно определил.
Он вёл их в ту часть жилого комплекса, что выходила на улицу Володарского.
– Изумительные фасады, я считаю, – сказал Олег Аркадьевич.
– Пришедшие, увы, в упадок навсегда, – ответил Паша.
Ясной, судя по всему, был не очень хорошо знаком с творчеством БГ и заспорил с явной обидой:
– Ну почему же навсегда? Найдём средства, отреставрируем. Это ещё будет жемчужина Екатеринбурга, вот увидите! А вот в этом здании, кстати, находилась библиотека, специально созданная для жильцов дома. Впоследствии именно она стала библиотекой имени Герцена, которая на Чапаева, знаете? Между прочим, фонды формировались из собраний книг репрессированных…
Именно в тот момент Паша и попросил Олега Аркадьевича сделать памятное фото.
Ясной послушно встал рядом с Вогулкиной, взял её под руку. И снова она не почувствовала его тела, даже как будто не заметила. Бесплотный дух он, что ли? – рассердилась Юля.
Финал той прогулки удался на славу. Сделав круг по двору, Ясной собирался откланяться у ворот, как добрый хозяин, как вдруг его остановила пожилая дама в бордовом пальто, благоухающем средством от моли. Марина Яковлевна, вспомнила Юля. Окна хотела по льготной цене.
– Что же это вы, Олег Аркадьевич, пропали? – соседка воинственно наступала на Ясного, а он делал шажки назад, как в танго. – Я аванс заплатила, ждала в указанное время, а так никто и не пришёл. Ни денег, ни окон! И у Клавдии Александровны то же самое! Вы что же это, обмануть нас решили? И сами не показывались с тех пор. Вы в какой квартире-то живёте?
– В семнадцатой, – не моргнув глазом сказал Ясной. – А что, к вам никто так и не подъехал? Безобразие. Сегодня же всё выясню и позвоню. И вам, и Клавдии Александровне.
– Клавдия уже написала бумагу на вас, – более мирным тоном сказала Марина Яковлевна. – Мы думали, вы в шестьдесят девятой. Пришли туда, а никто о вас не слыхивал. Сейчас столько мошенства!
– Ну вот зачем же сразу бумагу? – расстроился Ясной. Поправил пальцем очки, поскрёб свою пиковую бородку. – Вы просто квартиру мою неверно запомнили, а потом я уезжал в продолжительную командировку.
– На два года, что ли?
– Да. Изучал новые технологии в Швейцарии. Оставил дела на подчинённых, но вы правильно сказали: сейчас столько мошенников! Никому нельзя верить.
Окончания разговора Паша с Юлей не дождались, но Вогулкина готова была поставить передний зуб на то, что расстались Ясной с Мариной Яковлевной добрыми друзьями.
– Ну и кадр, – восторгался Паша. – Ты ему слово, он тебе тридцать!
Юля отмалчивалась, трогала языком передний зуб.
Капитан Воронин неизвестно почему отмалчивался, как бы выдерживая Юлю на медленном огне нетерпения. Ждал, что она сама поведёт разговор. Запутается, выдаст себя, проговорится. Методика у него была такая, проверенная годами долгой практики и разнообразного опыта. Но Вогулкина, выдав первую тираду-вопрос и не получив ответа, успокоилась.
– Раз вам нечего сказать, то я пошла. На улыбку вашу я уже насмотрелась.
Воронин тут же нахмурился.
– Вы, Юлия Ивановна, осознаёте, с кем связались?
Она тут же вспыхнула – как будто не на медленном огне её держали, а на максимальном, с риском пожара.
– Я ни с кем не связывалась!
– А почему в результате обыска в так называемом институте истории России советского периода обнаружены ваши личные вещи?
Она так и села.
– Какие вещи?
Воронин стал загибать пальцы, и Юля безо всякого удовольствия заметила, что они довольно толстые и заросли волосами чуть не до самых ногтей.
– Книги, выданные вам в библиотеке Уральского государственного университета, – это раз. Кулон золотой в виде бабочки – это два…
Третий волосатый палец завис в воздухе, но Юля перебила капитана:
– Я действительно потеряла кулон и даже писала об этом объявление в университете, чтобы, если кто найдёт, вернули, но при чём здесь Ясной?
И осеклась, вспомнив. Золотая бабочка, подарок родителей на восемнадцатилетие («Порхай по жизни, дочка, но выбирай самые лучшие цветы!»), была у неё на шее в тот день, когда они с Олегом Аркадьевичем ели пироги в «Штолле». Она не заметила пропажи сразу, хватилась через несколько дней – и подумала, что просто обронила где-то. Честно сказать, бабочку эту Вогулкина никогда не любила, но это был подарок, поэтому она и написала объявление.
И книги – точно ведь, она оставила их в музее, когда прибежала туда с экскурсии, а потом, со всеми этими падениями и пирогами, забыла взять. А когда стали искать, уже спустя неделю, никаких книг там не было, и Юле пришлось заплатить в библиотеке штраф.
– Я по вашему лицу вижу, что вы действительно ничего не знали, – мягко, с каким-то даже сочувствием сказал капитан Воронин. – И поэтому отвечу на ваши вопросы. Ясного мы взять не смогли. Готовили операцию, но он успел выехать из квартиры – жил он, кстати, не в Доме Чекистов, а рядом с автовокзалом, снимал комнату на Щорса. Выезжал в спешке, но всё-таки оставил на столике ваш кулончик. И записку: «Передать Юлии Ивановне Вогулкиной с нежным приветом».
– С нежным приветом?!
– Именно так. Мошенник, известный вам под именем Олега Аркадьевича Ясного, а нам – под целым рядом других имён, любил трофеи. И никогда их раньше не возвращал. Зацепили вы его чем-то, Юлия Ивановна… Повезло вам, что не вышли за него замуж, как другие.
