Анна Малышева
Западня
Женщина пристально посмотрела на нее, мельком взглянула на Михаила. Наташа неожиданно разрумянилась.
– Ну как знаешь, – недовольно произнесла Ирина. – Дело твое. Только береги ногу – чтобы завтра ты могла играть!
Девушка клятвенно пообещала, что выйдет на сцену в любом случае – даже если опухоль не пройдет. Хлопнула дверца, и красный «Москвич» улетел за перекресток.
– Ну вот. – Наташа прижала ладони к пылающим щекам. – Что она обо мне подумала! Решила, что я к вам липну!
Михаилу тоже было не по себе. Ему не понравился оценивающий взгляд Ирины – та смотрела на него так, будто предостерегала: «Не морочьте голову девчонке». «Нашла тоже коварного соблазнителя! – сердился он. – У кого нет своей личной жизни, тот всегда лезет в чужую!» Наташа попросила у него сигарету, он дал. Она затянулась также неловко, как Алла, и он сразу вспомнил ее бледное, несчастное лицо. «А тут еще я ей прибавил горя с мужем! Нечего было соваться!»
Наташа подняла на него глаза:
– Вы-то хоть не думаете, что я к вам пристаю?! Знаете, наша Ирина всем хороша, вот только терпеть не может, когда кто-то за кем-то ухаживает. Даже намека не переносит. Сразу меняет отношение – как-то нехорошо смотрит, как на врага…
– А пьесу тем не менее выбрала про любовь, – заметил он.
– Про несчастную любовь! – подчеркнула девушка. – Ну, да бог с ней. Я ведь хотела с вами поговорить, но вы так быстро сбежали из зала… Когда вы к нам пришли в первый раз, я ничего толком не вспомнила. А потом Ирина нам сказала, что Оля Ватутина пропала, что ее ищет милиция. И велела быть готовыми к тому, что и с нами будут о ней говорить. Ну, я стала вспоминать… И вспомнила. Не знаю только – это важно или нет?
Михаил подбодрил ее, и девушка рассказала, что незадолго до спектакля, после майских праздников, увидела Олю на улице.
– То есть не совсем на улице, а в машине, – поправилась она. – Я не разбираюсь в машинах, но это была иномарка синего цвета, темного, почти черного. Стекла были тонированные, но передняя дверца открыта. Машина стояла возле винного магазина. Шикарный магазин, называется «Коллекционные вина». Наверное, водитель был в магазине. А Оля высунулась из машины и трясла над газоном туфлю – наверное, камушек попал. Она меня не заметила, зато я ее узнала. Это точно была она.
– Она была одна в машине?
– Не знаю… Я больше никого не разглядела. Там внутри играла музыка, очень громко, потому я и посмотрела в ту сторону. А вообще мне показалось…
Наташа запнулась на секунду и решительно выдохнула:
– Короче, она была пьяна. Я еще и поэтому решила не подходить к ней. Глаза у нее были совсем мутные. Она посмотрела сквозь меня. Я уверена, что она вообще ничего не соображала и не видела.
Как ни странно, он вовсе не удивился, услышав эту новость. Ему вспомнились слова отчима Ольги: «Я тоже считал ее ребенком и обжегся». Что-то в этом роде. Как это он обжегся, интересно?
– Вы не можете вспомнить, во сколько это было? – спросил он Наташу.
Та подумала и сообщила, что встреча произошла около семи часов вечера. Репетиции десятого мая не было, и Наташа решила съездить в центр, на Никитский бульвар. Там, в галерее «Шон», как сообщила ей руководительница студии, продавалось настоящее японское кимоно. Родители были не меньше дочери увлечены театром и выделили ей деньги на покупку. Но кимоно оказалось не только потрясающе красивым, но и запредельно дорогим, так что Наташа вернулась домой с пустыми руками. На сцену приходится выходить в самодельном костюме… Пока она вдавалась в тонкости японского женского наряда, Михаил произвел несложные расчеты. Ольга уходила из дома в шесть вечера, возвращалась в девять. Наташа видела ее в семь часов. Значит, за час Ольга успела напиться. Что ж, она времени даром не теряла. Как девятнадцатилетняя девушка провела остальные два часа – особо гадать не приходилось. Ему вдруг стало скучно – слишком банально все это выглядело. Девица развлекается с богатым приятелем, однако скрывает это от родителей, прикрываясь репетициями… Выдали бы ее замуж, и дело с концом. Ольгу тоже можно понять – не так-то весело в девятнадцать лет сидеть под родительским крылышком. Особенно с такими наклонностями, как у нее.
– Как по-вашему, я должна рассказать об этом следователю? – спросила Наташа. – Как-то неловко получается… Будто я на нее доношу.
Михаил ответил, что в этой ситуации выбирать не приходится. И не стоит ждать, когда к ним в студию придут с опросом. Нужно действовать как можно быстрее – ее показания слишком важны. Он записал адрес и телефон Наташи и сказал, что сегодня же узнает, как ей связаться со следователем. Девушка явно оробела, но отступать было поздно.
Разумеется, байку о живущей рядом подруге актриса выдумала для Ирины. Теперь ей нужно было добираться до дому на троллейбусе. Михаил довел ее до остановки, обратив внимание, что Наташа заметно прихрамывает. Но она держалась мужественно и не жаловалась. «Да уж, пьеса все больше оправдывает свою «проклятую» репутацию, – думал он, поддерживая девушку под локоть. Каждый шаг давался ей с трудом. – Одна актриса слегла с температурой, другая охромела… А третья вообще исчезла. Хотя актрисой она так и не стала, и тут виновата не пьеса. Похоже, Ольга все-таки познакомилась не с тем, с кем нужно…»
Вернувшись домой, он долго не решался позвонить Алле. И новость была не из приятных, и на ее мужа нарываться не хотелось. А когда он все-таки позвонил, его ждал сюрприз.
Трубку снял Виктор Эдуардович – Михаил даже про себя называл его по имени-отчеству, хотя тот был всего лет на десять его старше. Он попросил к телефону Аллу, ему вежливо ответили, что она будет минут через двадцать.
– Что-нибудь передать? – осведомился тот.
А когда Михаил назвался и попросил, чтобы Алла ему перезвонила, Виктор Эдуардович раздраженно ответил, что это уже переходит всякие границы. Что профессия Михаила еще не дает ему права лезть в чужую семейную жизнь. И чтобы он – раз и навсегда – забыл этот номер. Тем более что Ольга только что вернулась домой и, значит, инцидент исчерпан.
– Вернулась? – закричал Михаил. – Она у вас?
– У нас, – ответил тот и положил трубку.
* * *
Алла ворвалась в квартиру как раз в тот момент, когда дочь выходила из ванны. Женщина до последней минуты не верила, что муж сообщил ей правду о возвращении Ольги. Он позвонил, когда она устраивала Милену у бабушки и обдумывала вопрос – не остаться ли здесь самой? Когда Виктор сообщил ей эту потрясающую новость, она решила, что это какая-то глупая уловка, придуманная для того, чтобы вернуть ее. Тем более что позвать падчерицу к телефону он не мог – Ольга, по его словам, только что заперлась в ванной и моется. Женщина успела сжиться со страшной мыслью, что больше никогда не увидит дочь. И вот она увидела ее – едва переступив порог своей квартиры.
– Господи, – Алла замерла, не веря своим глазам, не в силах сделать еще один шаг. – Что с тобой?! Что случилось?!
Ольга теребила в пальцах пояс красного махрового халата. Она только мельком взглянула на мать, но та все равно успела заметить, как страшно исхудало лицо дочери. Нос заострился, как у покойницы, глаза глубоко запали и ушли под надбровные дуги, тонкая шея, казалось, готова была согнуться под тяжестью головы… А эти руки! Почти прозрачные, костлявые, голубоватые – все вены напоказ! Алла бросилась к ней и схватила дочь за плечи:
– Где ты была?! Господи, одни кости! Что ты с собой сделала?!
– Ой, ну не надо, – тихо ответила она. – Только не кричи. Ужасно голова болит.
– Почему ты так выглядишь?! – Женщина плакала, сама того не замечая, и ощупывала дочь. Даже толстая ткань купального халата не могла скрыть этой ужасной, небывалой худобы. Девушку трясло – она едва стояла на ногах.
– Скажи, – выдавила мать. – Скажи мне правду – это наркотики?!
Ольга с изумлением посмотрела на нее. С таким неподдельным изумлением, что мать вдруг поняла – она ошиблась в своем страшном предположении. Судорога отпустила ее горло, и, обняв дочь, она разрыдалась.
Ее долго не могли успокоить. В основном старался муж – он принес ей рюмку с корвалолом, попытался уложить на кровать, взять за руку… Она не видела, не слышала, не замечала его присутствия. Алла смотрела только на дочь. Она была жива – и это казалось чудом! И в то же время Алла почти не узнавала ее. Как будто вместо Ольги вернулся кто-то другой. И от этого ей становилось жутко, тем более что дочь все это время молчала.
Девушка сидела в потрепанном кресле, запахнув полы халата, прикрыв глаза. Казалось, она дремала. Только раз она открыла рот, чтобы попросить чего-нибудь попить. Алла вскочила было, чтобы бежать на кухню, но муж ее опередил:
– Я сам. Заодно все вместе поужинаем.
Он вышел на кухню и загремел чайником. Хлопнула дверца холодильника, и от этого звука Ольга втянула голову в плечи. Алла прошептала:
– Не верится, что ты опять со мной.
– Мам, я просто никак не могла тебе позвонить, – скороговоркой начала дочь, но Алла ее остановила:
– Не надо! Если ты собираешься врать – ничего не говори.
– Я только хочу объяснить, – настаивала Ольга. – Думаешь, я не понимаю, что виновата? Очень даже понимаю! Но я попала в такой переплет!
Она, по своему всегдашнему обыкновению, говорила очень быстро, не давая матери вставить слово. Ольга рассказала, что после спектакля подружка предложила съездить к ней на дачу. Поездка состоялась утром следующего дня. Поехали за город на электричке, компанией из пяти человек – сплошь девчонки. На даче решили пойти в лес поискать сморчков – эти грибы как раз появляются в мае. Хозяйка дачи уверяла, что великолепно знает окрестности и они пробудут в лесу не больше двух часов. Поэтому они оставили привезенную с собой еду в доме, а с собой не взяли ничего. Девчонки долго искали грибы, зашли неведомо куда и заблудились. Разумеется, никакой еды у них с собой не было. Блуждали несколько дней, жутко оголодали – в майском лесу не было ни грибов, ни ягод. Даже этих проклятых сморчков они не нашли. Им никак не удавалось услышать хотя бы шум автострады или электрички. Девчонки подозревали, что жилье неподалеку, только они кружат на одном месте. У двоих из них были зажигалки, так что от холода они страдали меньше, чем от голода. Жгли костры. Жевали траву, всякую зелень… Им удалось выйти к жилью только сегодня утром.
– Кто эти девочки? – спросила Алла, когда дочь наконец умолкла. Конец своей истории Ольга рассказывала уже без воодушевления. Видимо, она заметила, что мать ей совсем не верит.
– Я же тебе говорю – из театра.
– Дай мне телефон хотя бы одной из них, – потребовала Алла.
– Ты мне не веришь?! – взвилась было Ольга, но та ее осадила:
– А как тебе верить? Ты бы хоть сообразила, что в театр мы обратились в первую очередь! Скажи спасибо Милене – она вспомнила название студии! Ты же не играла ни в каком спектакле! Какая дача, что ты плетешь! За дуру меня принимаешь?!
Ольгу передернуло, и мать испуганно замолчала. Дочь выглядела ужасно. И даже если она врала, то одно в ее истории было правдой – ей долгое время не приходилось ничего есть.
– Мы подали в розыск, – сказала мать уже чуть тише. – Ты понимаешь, что тебя ищут по всей Москве? Едва в газете твое фото не напечатали! Спасибо – не успели!
– Мам, я очень виновата перед тобой, – устало сказала Ольга. Было видно, что у девушки просто нет сил выкручиваться и защищаться. И Алла сдалась. Она сказала себе, что отношения можно выяснить завтра. Но она обязательно заставит ее сказать правду! Без этого она просто из дому ее не выпустит – никогда!
– Пойдем на кухню. – Алла погладила дочь по плечу и невольно отдернула руку, испугавшись ее худобы. – Ты хоть поела?
И та сказала, что ела суп из пакетика – сварил отец. Но много он ей не дал – налил на дно тарелки. Сказал, что после такого поста в еде нужна осторожность. Так что есть ей хочется ужасно! И Ольга с грустной усмешкой добавила, что просто не верит в то, что когда-нибудь сможет наесться досыта. Ей кажется, что это просто невозможно.
Девушка ела со сдержанной жадностью. Было видно, что она делает невероятные усилия, чтобы не схватить тарелку и не выпить суп через край. Рука у нее дрожала, и ложка то и дело звякала о фарфор. Мать спешно размораживала курицу в микроволновой печи. Она больше не приставала к дочери с расспросами. Увидев, как та набросилась на жидкий безвкусный суп из пакетика, Алла была настолько потрясена, что почти поверила в Ольгину невероятную историю. До своего исчезновения Ольга ела очень мало, почти через силу. Всегда привередничала, выбирала лучшие куски и часто отодвигала тарелку нетронутой. В отличие от Милены – та глотала все, что подавали, и часто доедала за сестрой.
Виктор тоже присутствовал на кухне и наблюдал за тем, как падчерица ест. Сам он ограничился чаем. Когда Ольга опустошила тарелку и потянулась за добавкой, он решительно отодвинул кастрюлю:
– Хватит. И вообще, на сегодня достаточно.
– Но я не наелась! – строптиво возразила та. – Ничего со мной не случится, это же супчик!
– Тебе будет плохо, если ты несколько дней ничего не ела, – отрезал он и переставил кастрюлю на подоконник. – Слушай, а что же вы пили в лесу?
– Воду. – Ольга проводила кастрюлю жадными голодными глазами. – Воды там было сколько угодно.
– Но ведь было холодно, несколько дней шли дожди! – в ужасе повернулась Алла. Почти против своей воли она начинала принимать эту невероятную версию. Возможно, потому, что другая версия ее бы не устроила. – Ты наверняка простужена! Давай-ка в постель!
Дочь ушла только после того, как ей клятвенно пообещали – через час в постель будет подан куриный бульон с куском вареной курицы. Только тогда она поплелась в комнату, которую по старой памяти все еще называли «детской». Там заскрипел старый диванчик, а затем стало тихо.
– Только не подходи ко мне, – сдавленно сказала женщина, глядя на мужа. – А то я тебя ударю!
Тот остановился на пол пути к ней и развел руками:
– Ладно, если ты считаешь, что я заслужил… Ударь разочек.
Она отвернулась – микроволновка запищала, извещая о том, что курица разморозилась. Алла нарочно двигалась резко, чтобы муж не мог подойти сзади и обнять ее. Это была его обычная медвежья манера – облапить, сдавить своими ручищами, поставить на своем… Но сегодня вечером он предпочитал держаться в стороне. Алла гремела посудой, всем своим видом показывая, что не замечает мужа. Ему пришлось заговорить первому:
– Почему ты оставила Милену у матери?
Алла обернулась с шумовкой в руке:
– Ты еще здесь? Какое тебе дело до Милены?
– Как это! – возмутился он. – В конце концов, она моя дочь!
– Она-то да. – И Алла снова сосредоточила внимание на бульоне.
Он молчал. Она ждала, что он скажет что-нибудь в свою защиту. Самое время начать оправдываться. Но он молчал, и в ней мутным огненным облаком поднималась ярость. Наконец она не выдержала и прошипела:
– Почему ты ее покрывал? Почему ты ничего не сказал мне? Я желаю знать, в конце концов!
– Это все выдумки твоего журналиста, – неприязненно и спокойно ответил Виктор. – Сперва он набросился на меня, потом обработал тебя. По-моему, ты ему просто приглянулась. Или Ольга? Ты же сама говорила, что он ее часто встречал в парке. А может, Милена?
И, увидев яростные и растерянные глаза жены, холодно пояснил:
– Если уж делать предположения, то самые смелые. Педофилов сколько угодно. Где гарантия, что он тот, за кого себя выдает? Может, он просто желает втереться в семью? Учти, если он еще раз позвонит или явится сюда – я спуску ему не дам! В конце концов, я имею право защищать свою семью!
– Болван! – выкрикнула Алла. – Это он педофил?! Выдумываешь бог знает что, чтобы прикрыть свои грешки! Я желаю знать, почему ты мне ничего не сказал про Ольгу! Пока я этого не узнаю – разговаривать с тобой не буду, и Милену ты не увидишь!
Эта угроза вырвалась у нее совершенно неожиданно. Она ведь вовсе не собиралась заниматься шантажом. Но на мужа это произвело сильное впечатление. Он явно растерялся. Все, что он смог сделать, – это попросить говорить потише. Ведь Ольга устала, наверняка она спит.
Больше Алла к нему не обращалась. Она сосредоточилась на бульоне. Когда он был готов, она налила его в глубокую керамическую миску, приправила зеленью, положила туда кусок курицы, отрезала хлеба и отправилась с подносом в «детскую» комнату. Ольга, вопреки прогнозам, не спала. Она лежала, заткнув уши наушниками плейера и глядя в потолок. Увидев мать, девушка выключила плейер и села.
– О, роскошно! Я опять умираю от голода!
Она набросилась на бульон, обжигаясь и содрогаясь от жадности. У Аллы не хватало мужества на это смотреть. Она присела на постель Милены и поправила подушку. Закрыла глаза. Голова шла кругом. Что теперь делать? Как держаться с мужем, с дочерью? Она слушала скрежет ложки о миску и думала о том, что Ольга обманывает ее. Конечно, обманывает. Но как вытянуть правду? Старшая дочка с детства научилась прикрываться своими болезнями от неизбежного наказания. Она часто болела и хулиганила, пока росла. И только в последние годы с ней не стало никаких хлопот – всем на удивление. «Она доставляла так мало хлопот, что я совсем ее забросила, – покаянно думала Алла. – И вот – пожалуйста! Сижу в одной комнате с незнакомкой и совершенно не знаю, как с ней говорить… Да и стоит ли говорить? Правды она не скажет…»
Но отказаться хотя бы от попытки она не могла. Взглянула на дочь – та возилась с куриным крылом.
– Ну, хорошо, вы заблудились в лесу и бродили там четыре дня, – ровным, преувеличенно спокойным тоном заговорила Алла. – Но где ты была четырнадцатого и пятнадцатого? Только не ври про театр. Там мы уже все выяснили.
– У подружки, – подняла глаза Ольга. – Я же сказала тебе! Ну, ма, как ты не можешь понять! Конечно, мне хотелось посмотреть спектакль! И я его смотрела. А то, что меня в зале не видели, – не моя вина. Там было много народу.
– Ну а зачем было врать, что ты играешь главную роль?!
– А что, я должна была сказать, что меня попросили убраться? – вежливо и зло переспросила Ольга. – Я не хотела, чтобы ты считала меня ничтожеством. Вот и скрывала. Я решила тебе наврать, ну что поделаешь? Я хотела, чтобы вы все мною гордились… Теперь ты понимаешь, почему я запретила вам приходить на премьеру? – умильно спросила девушка. – А ты еще обижалась! Теперь не обижаешься?
Да, это объяснение было похоже на правду – Алла не могла не признать. Обостренное самолюбие, амбиции, тщеславие – все это она часто замечала в старшей дочери. Но думала, что эти качества помогут ей выбиться в люди. Тем более что та работала над собой… Или создавала видимость работы?! Эта мысль окончательно подкосила женщину. Как она радовалась, что дочь увлекается театром! Ольга приходила домой возбужденная, с блестящими глазами, рассказывала о своих очередных успехах… С тех пор как она стала посещать студию, у нее даже характер улучшился. Она сделалась более уступчивой. Перестала раздражаться по мелочам. Казалось, она быстро повзрослела, стала какой-то мудрой. И как теперь все это объяснить, если она не посещала студию?
Ольга отодвинула пустую миску:
– Все, спасибо… А теперь я буду спать, если не возражаешь.
Алла забрала поднос и вышла. Что толку расспрашивать? У дочери на все был готов ответ.
Муж смотрел телевизор в большой комнате. Значит, он тоже не собирается вступать в переговоры. Его пугает необходимость что-то объяснять. «Хорошо, пусть ничего не объясняют, – устало подумала Алла, ставя поднос на кухне. – Может, и не нужно знать правду? Может, я не стану от этого счастливее. Ольге девятнадцать. В ее возрасте я уже была матерью, тянула на себе хозяйство… Пусть живет, как знает. Пусть живет лучше меня, пусть будет счастливее… Ведь я только этого и хочу! Но почему же он молчал?»
Она зашла в ванную. Под раковиной в большом тазу была замочена одежда. Алла убедилась, что там отмокают вещи, в которых Ольга ушла из дома – джинсы, легкий свитер, белье… Все вперемешку – белые вещи с цветными. Она машинально подняла таз, перевернула его в ванную. Принялась замачивать вещи отдельно. Но кое-что привлекло ее внимание…
Через минуту женщина горела как в лихорадке. Она была вне себя. Поднимала каждую вещь, рассматривала ее, изучала стекающую воду… Потом вышла в прихожую, осмотрела кроссовки дочери. Никаких сомнений не было. Теперь она сама убедилась в том, что ее обманули.
– Она врет, что блуждала по лесу. – Алла вошла в большую комнату и включила свет – муж любил смотреть телевизор в темноте.
Виктор удивленно обернулся:
– Что, обет молчания нарушен?
– Прекрати иронизировать. Я говорю, когда хочу. Ни в каком лесу она не была. Я видела ее одежду и обувь. Ничего там нет – ни грязи, ни травы. Ничего! А если они спали на земле и четыре дня блуждали по лесу… Ты хоть обратил внимание на ее кроссовки? Они абсолютно чистые! Она все это время была где-то в городе.
Тот вздохнул и встал:
– Ну, ты ведь женщина, больше в этом разбираешься. А я не заметил. Что теперь делать? Брать ее за горло? Тебе самой ее не жаль?
– Больше всех мне жаль себя. – Алла опустилась в кресло и бессмысленно уставилась в телевизор. – Все вы сговорились меня обманывать. Хотела бы я знать зачем.
– Я обманут точно так же.
– Прекрати. Тебе на нее наплевать. Я вообще подозреваю, что тебе всегда было на нее плевать. Ты скажешь, наконец, почему ты ее покрывал?
Он смолчал, но Алла видела – ему очень хочется что-то сказать. Виктор выглянул в коридор, погасил там свет, вернулся в комнату и плотно прикрыл дверь. Ему было не по себе, он явно боролся с каким-то тягостным чувством. И наконец не выдержал:
– Ладно. Я очень не хотел тебе говорить, но раз ты так ставишь вопрос… Да, я все знал и молчал. А у меня не было выхода!
Алла вопросительно смотрела на мужа. Тот шагал по комнате, то и дело заслоняя собой экран телевизора, и затравленно объяснял, что Ольга шантажировала его. И добилась успеха.
– Кто же знал, что она такая наглая?! – тихо, чтобы его не услышали в другой комнате, говорил Виктор.
– Я расспросил ее в тот же день, когда ученица все мне рассказала. Сказал, что мне все известно – в театре она не появляется, роль ей не дали. В таком случае – где она пропадает? Знаешь, что мне ответила твоя дочка?
Он впервые употребил это выражение. Раньше Виктор всегда говорил «моя дочь», «наша дочь». И хотя Алла только что сама обвиняла его в том, что ему наплевать на Ольгу, сейчас в ее глазах рушился целый мир. Мир, который она построила на иллюзиях. Что чужой человек может стать отцом ее старшей дочери. Что никаких различий между девочками нет. Отвратительное слово «отчим», унизительное – «падчерица» – как она боялась этих слов, как сторонилась от них всю жизнь!
– Оля сказала, чтобы я не лез не в свое дело, – рассказывал Виктор. – Она впервые говорила со мной таким тоном. А смотрела… Я, знаешь ли, не думал, что она меня так ненавидит!
– Ну что ты… – попыталась возразить Алла, но он остановился прямо перед ней и склонился над креслом. Ее обдало знакомым запахом дешевого дезодоранта. Теперь он говорил совсем тихо:
– И еще она заявила, что если я все тебе расскажу, то она тебе тоже кое-что расскажет. Скажет, в частности, что я ее… Что я с ней… Нет, не могу!
Он выпрямился и отвернулся. Алла вцепилась в подлокотники. Ее трясло мелкой, противной дрожью – будто в самолете, который вот-вот оторвется от взлетной полосы.
– Не может быть, – сипло сказала она.
– Она сказала именно это, – не оборачиваясь, отрезал муж.
– Но ведь… Этого же не было?!
Он взглянул на нее через плечо:
– Ага, так я и знал! Ты уже задаешь этот вопрос?! А если бы она тебе это сказала?! Она, а не я?! Черт, она-то знала, чем заткнуть мне рот! Беспроигрышный вариант! Любая мать встревожится! Кому бы ты поверила – ей или мне?!
Алла сама не знала. Она не знала даже того, верит ли мужу сейчас. Но что-то в ней кричало – Ольга не могла такого сказать! Откуда взялась эта мерзость?! Где она нашла такие слова?!
– Ты понимаешь, почему я молчал?
Она склонила голову. Виктор принял это за подтверждение и немного смягчился:
– Ну в таком случае и говорить больше не о чем. Я молчал, а что я мог сделать? Решил – пусть она живет своей жизнью. Подумал, что она наверняка встречается с каким-то парнем и только прикрывается театром. Ладно, думал я, пусть встречается. Она совершеннолетняя. Кстати…
Он мучительно поморщился – видно, какая-то деталь не давала ему покоя.
– Оля тогда сказала еще кое-что, только я не принял всерьез… Мне уже и так хватило по горло. Видно, девчонка поняла, что ей удалось меня напугать, и тогда она решила закрепить успех. Короче, она сказала, что в состоянии платить мне за молчание.
Он подождал реакции жены. Алла не произнесла ни слова, казалось, она даже не расслышала, о чем речь. Тогда он добавил:
– Конечно, я отказался.
Она больше не слушала его. Женщина скорчилась в кресле и закрыла лицо руками.
