– Мы с нею на пару покупали. Вы уж передайте брату – может, он ее видел после… того дня. Она пропала двадцать седьмого.
– Ну, он в календарь лет пятнадцать не заглядывал, число ему не нужно, а спросить можно. Если ее видел – вспомнит. Что же это такое? – задумалась женщина. – На улице, днем… Вот и пускай детей гулять! Взрослых воруют! На ней что же – золото было?
– Нет.
– И даже без золота. – Та сокрушенно качнула головой. – Уже запросто так хватают! Ну я не знаю, как это так? И кто это мог сделать? По каким она улицам шла-то? Куда? От вокзала к нашему дому? Да там же постоянно люди ходят, и ничего никогда не случалось. Я сама там тыщу раз ходила. А в милиции были? Это правильно, пусть ищут. У нас тут много этих живет, строителей, приезжих, им целые дома сдают, так вот может… Хотя за ними такого никогда не замечали, чтобы к нашим бабам лезли. Они тут за хлеб работают, только посмотришь, что в магазинах покупают… Прямо жалость берет. И со своими женщинами некоторые, те им готовят. Нет, я на них не думаю. Может, ей на улице плохо стало и кто-то «скорую» вызвал? Может, ее увезли?
Дима ответил, что осведомлялся во всех возможных больницах – Люды там не было, и девушек без документов и без сознания не привозили. Женщина твердо обещала помочь и вытрясти из брата все что угодно.
– Только вряд ли Люда свободно по улицам ходит, если о себе не дает знать, – авторитетно сказала она. – Она бы уж тыщу раз позвонила, хоть вот матери. Как ее мать-то? Я и ее знала когда-то.
Диме с трудом удалось избавиться от словоохотливой собеседницы. Он давно заметил, что от нее попахивает перегаром, и, глядя на отечное грубоватое лицо, сделал вывод – брат и сестра спиваются наперегонки. «Нет, на них мало надежды, разве что поспрашивают своих дружков-собутыльников, может, те что видели… – думал он, садясь через десять минут в электричку. – Надежды вообще мало».
В поезде ему удалось подремать, в метро Дима также клевал носом, и у него появилась надежда, что дома ему наконец удастся уснуть. В лифте он заранее нашарил в кармане ключи. Это была ее связка – он так и носил ее с собой с того самого дня. Ключи лежали в доме, на столе в кухне, как она и сказала. «Иначе я не попал бы домой. Свои ключи я в тот день не взял». Он, как сейчас, видел эту связку на столе – она сразу бросилась ему в глаза, когда он, забеспокоившись, тоже вернулся в дом номер пять в Косовом переулке и не нашел там подруги. «Я перепугался еще больше, когда стал тогда отпирать дом и вдруг понял, что она там не была – ведь ключи-то были только у меня! Она забыла их попросить, когда мы расстались у станции. У меня сразу что-то внутри рухнуло, когда я это понял. Люда забыла в доме свои ключи от квартиры, потом забыла попросить у меня ключи от дома – это уже слишком! Она не могла ничего забыть, она вообще не забывала о таких вещах, это я вечный раздолбай, а Люда – аккуратистка! А в комнате, когда я увидел эту связку на столе… Все было не так, как надо, все уже шло странно и неправильно. Почему я сразу подумал о том, что с ней случилось несчастье? Она ведь могла просто встретить кого-то по дороге и заболтаться или зайти на минуту в гости. Она ведь из Александрова. Но я даже не подумал об этом».
Он остановился у своей двери, вложил ключ в замочную скважину и дважды повернул, затем нажал на ручку. Дверь не открылась. Дима удивленно посмотрел на нее. Уходя, он, как всегда, запер квартиру на один замок, вторым они с Людой никогда не пользовались. «Я что – не закрыл дверь вообще?! Что значит – не высыпаюсь, скоро пожар устрою!» Он повернул ключ в обратном направлении – прежний результат. Дверь не открывалась.
И тут его одновременно обдало и жаром и ознобом – дверь была заперта изнутри на защелку! Пришлось сделать паузу – сейчас Дима не смог бы вымолвить и слова. У него даже слегка закружилась голова, и почему-то захотелось убежать. Наконец он решился осторожно нажать на кнопку звонка. Прислушался к короткому мелодичному пиликанью, с замиранием сердца выдержал несколько секунд тишины… А затем – все ближе, явственней – легкие торопливые шаги… Дверной глазок потемнел.
– Люда! – хрипло выговорил он. – Это я!
Глазок еще секунду оставался темным, потом там появилась светлая точка, лязгнула отодвигаемая задвижка. Дима почувствовал, что ему не хватает воздуха. Женщину, стоявшую на пороге, он видел впервые.
– Ну-ка, вот так! – Уверенные прохладные руки быстро расстегивали ворот его рубашки, чем-то растирали за висками. Дима ощутил резкий, гвоздичный аромат, от которого захотелось чихнуть и расхотелось терять сознание. Пальцы незнакомки – тонкие, но сильные – почти до боли разминали ему какие-то точки на затылке. Наконец Дима попросил ее прекратить реанимацию.
– Спасибо, мне лучше. А кто вы?
– Лучше так лучше. – Женщина завинтила крышку на баночке с ароматическим маслом, поставила ее на туалетный столик. Они были в спальне – сюда она утащила его чуть не на себе, когда Дима стал сползать вниз по косяку. – У вас что – сердце слабое? Испугались?
– Кто вы? – Теперь Дима видел, что в спальне появились вещи, которых прежде не было. Смятый твидовый пиджак на краю постели, на одной из подушек – шелковая ночная рубашка гранатового цвета. Пара туфель на каблуках, небрежно брошенных у порога. Две большие дорожные сумки, обе расстегнутые – оттуда каскадами вываливались цветные тряпки. Он мотнул головой и окончательно пришел в себя:
– Как вы сюда попали?
– Мне это нравится, – иронически заметила женщина, протирая замасленные пальцы бумажной салфеткой. – Через дверь вошла. А вы – Дима? Или лучше будем на «ты»? Ты же Людин приятель?
– Господи… – прошептал он, не сводя глаз с этой высокой худощавой брюнетки, разглядывавшей его с веселой иронией. – Вы – Марфа?!
– Ты, – напомнила она, заулыбавшись еще шире. Улыбка очень шла Марфе – у нее были белоснежные, пикантно-неровные зубы, явно свои. – Это я и есть. Но ты не бойся, я прилетела на пару дней, не стесню. Люда далеко?
Он машинально застегнул рубашку, поправил ремень на брюках. Снова неприятно помутилось в голове, но Дима усилием воли прогнал дурноту. Марфа все еще улыбалась. Он никогда не видел ее фотографий, не интересовался ее внешностью, даже не пытался представить, как может выглядеть хозяйка этой странноватой квартиры в красных тонах. Такую внешность Дима без обиняков назвал бы привлекательной, а талант заразительно улыбаться делал из Марфы почти красавицу. На ней был шелковый халатик цвета хаки, с китайской вышивкой, восточные красные шлепанцы с загнутыми носами, на тонком запястье болтался массивный золотой браслет – как показалось Диме, тоже какой-то восточный. Все это очень хорошо вязалось с резким запахом ароматического масла, которым пропиталась спальня.
– Люды нет, – негромко сказал он. – Я только что был в милиции, возил туда ее фотографии. Она пропала три дня назад. В Александрове.
Марфа ничего не сказала, не ахнула, не сделала ни жеста – просто разом перестала улыбаться – как будто у нее внутри вылетел какой-то предохранитель и погасил улыбку. Затем осторожно наклонилась вперед, не сводя с Димы цепкого взгляда:
– Я правильно расслышала? Она пропала? Ее ищут?
– Да, ужасная история. То есть истории никакой нет. Она просто исчезла.
– Давай сядем и выпьем чего-нибудь, – выпрямилась Марфа. – Я вижу, что ты не врешь, да и зачем тебе, но пока не верю. Я только что с самолета, прошлую ночь не спала… Идем!
На кухне она привычно порылась в шкафах, поставила на стол рюмки, нарезала лимон. Бутылку коньяка извлекла откуда-то из недр буфета, прокомментировав:
– Вот это жильцы – хоть бы распечатали! Сейчас мы выпьем и ты все расскажешь по порядку. Не может быть, чтобы Людка пропала. Наверняка уехала куда-нибудь…
Он выпил, как приказала хозяйка, и ощутил, как коньяк огненным комом упал в желудок. Стало жарко, к лицу прихлынула кровь. Марфа тоже чуть зарумянилась – она выпила две рюмки подряд, обмакнула в сахарницу ломтик лимона и, зажмурившись, прожевала его.
– Я тоже не верил, что так может быть, но, к сожалению…
Он рассказал все в мельчайших подробностях, выпустив одно – зачем Люде понадобилось покупать дом. Впрочем, Марфа об этом и не спросила. Она внимательно выслушала все – даже историю спившегося хозяина дома. Также она узнала про Людину ссору с Ирмой, заинтересовалась этой новой личностью, а рассказ о том, как ее подруга рассталась с Димой, попросила повторить еще раз.
– Странно, – сказала женщина, когда он умолк. – Людка действительно никогда ничего не забывала. Забыть ключи… Я, например, постоянно их где-то оставляю, но чтобы она… А ты теряешь ключи?
– Я много чего теряю, – признался он. – Значит, ты тоже думаешь, что Люда уже была не в себе?
– Да. Она думала о чем-то другом. Была взволнована?
– Немного. Скорее, дулась на меня. Я предложил остаться в доме с ночевкой, а она почему-то завелась, была против… Словом, не в романтическом настроении. – Он удивлялся тому, как легко было говорить на личные темы с этой едва знакомой женщиной. Или причиной тому был коньяк? Дима прислушался к своим ощущениям – желудок предательски молчал, будто подстрекая его к новым возлияниям. – Давай еще по рюмочке?
Марфа охотно согласилась. После третьей рюмки ее глаза влажно заблестели, веки чуть прикрылись. Она облокотилась на стол, сцепила руки под подбородком и задумчиво разглядывала собеседника. Глаза у нее были красивые – светло-зеленые, чуть навыкате.
– Знаешь, мне кажется, похитить ее не могли, – сказала наконец Марфа, будто к этой мысли ее привел тщательный осмотр Диминого лица. – И убить тоже. Как-то это нелепо. Мне думается, она кого-то встретила, из старых знакомых – а вот что было дальше? Зашла в гости на полчаса, а задержалась подольше? Вспомнила старую любовь и уехала на край света?
– Постой! Какая старая любовь? Я ждал ее на станции! – воскликнул он.
– Она могла забыть про тебя, – отмахнулась Марфа. – Что ты вообще о ней знаешь? О ее прошлом, о ее связях? Ты с нею три года, так? Она часто была с тобой откровенна? Держу пари, что нет. Она вообще страшно скрытная. Такие молчат-молчат, а потом бьют под дых – и ты только хрипишь, как зарезанный.
– Да что ты несешь! – Он окончательно перестал сдерживаться, ему казалось, что он знает Марфу всю жизнь. – Даже если все это так и она встретила кого-то… Почему не позвонила хотя бы матери? Та же в больницу попала!
– Скверно. – Марфа отодвинула опустевшую рюмку. – Надо ее навестить. Я больше пить не буду. Мне нужно поспать, как раз собиралась лечь, когда ты пришел. У тебя что-то тоже глаза красные. Бессонница?
– Была. А теперь просто падаю с ног…
Коньяк подействовал – Дима едва удерживался от того, чтобы не уснуть прямо за столом, как заправский пьяница. Марфа поднялась и сладко потянулась:
– Я, конечно, лягу в спальне, а ты уж как-нибудь устройся в гостиной. Нечего сказать, веселое возвращение! Да ты прямо падаешь, – резко сменила она дружеский тон на деловой. – Иди и постарайся выспаться!
В гостиной Дима расположился прямо на ковре – он был достаточно мягким. Из спальни захватил только плед и свою подушку. Спать хотелось до слез, временами он даже глубоко проваливался, но его тут же выталкивало из сна ощущение, что он не имеет права на отдых, пока Люда не нашлась. Из-за этой мысли Дима и мучился бессонницей последние трое суток. «А если в самом деле она встретила кого-то… Бросила меня, забыла про мать… Не может быть. А если все-таки… За три года, как говорит Марфа, ее нельзя было узнать как следует… Я правда мало о ней знаю. Марфа… Она, кажется, болтлива, надо будет ее расспросить… Интересно, я ей понравился? – Дима беспокойно перевернулся на другой бок, поерзал и попытался прогнать возникшее в воображении лицо Марфы – уверенное и насмешливое. – Нет, я никогда не пользовался успехом у таких женщин. Размечтался! Спать! Спать…»
Дима очнулся в сумерках и с перепугу не вспомнил, как оказался в гостиной на полу. Он резко вскочил, схватился за голову – коньяк еще не выветрился. Перед ним маячила смутная высокая тень:
– Очумел? Ты что кричишь во сне?
– Я кричал? Прости… – Он растер висок. – Мне снилось… Ох, все перепуталось. Выпить бы чаю.
– Так пойдем, – пригласила его Марфа. – Я-то давно встала, что-то плохо спалось. И ты мешал – все время болтал, вскрикивал, я даже пришла послушать. Люблю слушать, когда говорят во сне. И забавно, и жутко немного. Кого это ты все время прогоняешь? Прогоняешь и боишься?
Дима невольно вздрогнул, будто к нему прикоснулись чьи-то ледяные пальцы:
– Не помню. Который час?
– Да уж поздний. У тебя в куртке звонил мобильник, ты уж прости, я вытаскивала трубку – а вдруг Людка проклюнулась? Но это была твоя мама.
– Ты говорила с ней?
– Нет, просто смотрела на определитель. Там написано – «мама». Больше никто не звонил.
За чашкой чая она призналась, что готова взять свои слова насчет Люды обратно. В любом случае она бы предупредила мать, что уезжает. Если бы могла…
– Но она не может. Понимаешь, она и впрямь не очень открытый человек и не любит, когда ей лезут в душу… Ее не разговоришь – это какой-то сейф. И с матерью она, насколько я помню, не очень-то откровенничала. Но подвергать ее такому стрессу… Конечно, Люда дала бы ей знать. Да и тебе тоже.
– Ну спасибо, – с мрачной усмешкой кивнул он. – Значит – и мне? Заслужил за три года!
– Нечего обижаться. Я только хочу сказать, что она не стала бы прятаться в норку, если бы у нее появился кто-то еще. Она скрытная, но не врунья.
– Я заметил.
– Значит, что-то случилось, – подвела итог Марфа. – И мне это все больше не нравится. Сперва я пыталась все упростить, но теперь вижу – дело серьезное. Ты уверен, что милиция будет ее искать?
– Почему нет? – Он пожал плечами. – Будут искать, как и всех других. Я тут за последние дни узнал кое-какие цифры. Ты удивишься, если узнаешь, сколько людей пропадают без вести – каждый день.
– Не удивлюсь. Буквально на днях слышала в какой-то передаче, что в Индии в один миг пропало триста с лишним тысяч женщин. Были – и нету! Исчезли прямо на глазах у семей. Это установленный факт.
– Я говорю о другом, – раздраженно напомнил он. – В волшебство я не верю – тут явный криминал. Но зачем ее украли? Выкупа никто не требует. И это вообще глупо – она не богачка. Сексуальный маньяк?
– Тогда она или мертва, или в плену. Ужас! Послушай, ты не куришь? Я что-то не замечаю.
Получив отрицательный ответ, Марфа довольно кивнула:
– И я не курю, хотя другим не запрещаю. А Людка курила, но только как-то смешно. Верно? Делала одну затяжку и держала сигарету, а та тлела. Я никогда не понимала, что за удовольствие она от этого получает.
– Я тоже. Я говорил ей, что, в сущности, она давно не курит, так почему бы не бросить совсем? Она не обращала на мои слова внимания.
– Она ни на чьи слова не обращала… – начала было Марфа и вдруг, запнувшись, сдвинула широкие темные брови: – Слушай, мне стало как-то жутко. Мы говорим о ней как о мертвой. Так нельзя! Надо надеяться! Ты ведь надеешься?
Он сказал, что, конечно, надеется, что без надежды не выдержал бы и дня… Но на самом деле Дима уже не знал, на что рассчитывать и что думать. Он знал одно – теперь он не один в этой квартире, рядом разумная, приятная женщина, которая дружески к нему относится. И которая, между прочим, вполне могла бы выставить его из своей законной квартиры. «Черт! А где же я теперь буду жить?! – в ужасе подумал он, впервые задав себе этот вопрос. – Марфа, может, и добрая девчонка, но мне тут оставаться даже после ее отъезда будет невозможно. На каких основаниях? В качестве сторожа? Я ей никто – любовник пропавшей подруги. Что же получается – идти к родителям?! Здорово! Снова играть мальчика в тридцать лет! Хорошо, хоть с работы не уволился, как хотела Люда!» Он вспомнил о деньгах в банковской ячейке, и ему стало полегче. Квартиры в Москве на них, конечно, не купить, но снимать жилье он какое-то время сможет. «Может, даже у Марфы. Она ведь хочет, чтобы за квартирой был присмотр. А там, там… – Вспомнив о доме и обо всем, что с ним связано, он снова пришел в отчаяние: – Один я не справлюсь! Я не решусь начать! Без Люды этот план мертв, я даже не знаю точно, откуда начинать!»
Его размышления были прерваны самым дружелюбным образом – Марфа дружески потрепала его по плечу, перегнувшись через стол и заглядывая Диме в глаза:
– Я предлагаю составить план действий на завтра. Мы должны ее искать сами, а милиция пусть делает, что может.
– Хорошо бы иметь план, – согласился он. – Но я не знаю, что делать. Прочесывать Александров дом за домом?
– Не издевайся, – бросила она, хотя Дима и не думал издеваться. В первые часы после пропажи подруги он и впрямь собирался обыскать весь город. – Прочесывать нужно ее знакомых. Меня слишком давно не было в Москве, я не знаю, кто появился у нее на горизонте. С работы она уволилась, так? Ну, на работе я сама всех расспрошу. – Ее голос приобрел резкие, явно начальственные нотки, Марфа выпрямилась, ее лицо разом посерьезнело. Было видно – эта молодая женщина уже привыкла повелевать подчиненными. – Другие знакомые были?
– Кажется, нет…
– Что – кажется? Вы три года вместе! В гости ходили? К себе звали?
Дима покачал головой. Они с Людой жили так тихомирно, настолько по-семейному, что иногда у него создавалось впечатление полярной зимовки на двоих. Но это его не раздражало. Выслушав его, Марфа нервно вздохнула:
– Узнаю подружку. Знаешь, как я ее прозвала, еще в школе? Улиткой. Ползет себе, медленно, но верно, к своей цели, а устанет или испугается – прячется в домик. Ты когда-нибудь слышал, чтобы улитки устроили вечеринку? У них и желаний таких быть не может.
Дима неопределенно пожал плечами, и Марфа истолковала это движение по-своему:
– Давай защищай свою суженую. Она себе этим улиточьим образом жизни ужасно навредила. Ты подумай – как просто искать человека, который много общался! Перебрал всех знакомых – и нашел зацепку. А здесь что? Прохожих расспрашивать? Ладно, значит, сослуживцев и всех, кого припомню и найду, – беру на себя. А ты вот что – раскинь мозгами – какой она была в последние дни? Не замечал, чтобы тревожилась, сильно нервничала? Хотя, – она махнула рукой, – ты мог это принять за нервы по поводу покупки дома. А она могла думать о другом… Вспоминай, вспоминай! Мелочи, слова, звонки – ну? Неужели ничего нет? А это ее странное поведение в последние минуты, эта путаница с ключами… Все так ей несвойственно! Нет, что-то готовилось, ты как хочешь! Или она предчувствовала несчастье!
Ему очень хотелось рассказать все – тогда, быть может, Марфа напала бы на след. Ведь она не знала главного… Люде было из-за чего нервничать, и это уже не относилось к области рассудочного. «Она боялась этого дома! Хотела его заполучить во что бы то ни стало и вместе с тем боялась. Я же видел – она только прикрывала страх своим вечным спокойствием. В успехе была уверена на все сто – Люда не стала бы лгать. Она боялась чего-то другого… И что скрывать – этот дом пугает и меня. Мне не хочется им владеть! Мне не хочется ничего начинать! Что мне делать? Если она не вернется – я должен буду взяться за дело один? А я боюсь этого дома. Он мне неприятен, как и этот сон, от которого я просыпаюсь с криком. Мне опять приснился тот же сон! Опять это лицо! Ужасно, что я вижу его так ясно, будто знал, видел когда-то наяву».
– Опять задумался, – недовольно заметила Марфа, которая продолжала что-то говорить. – Ты все время куда-то уплываешь!
– Я слышу тебя. Она действительно нервничала в последние дни. Или это я ее нервировал… Я стал плохо спать – кошмары снятся. Вот и ты заметила.
– Она не была беременна? – огорошила его Марфа.
– Да что ты! – опомнился он после мгновенного замешательства. – Она бы сказала… Я бы знал! Да мы предохранялись!
– Да, чепуха, она и сама мне говорила по телефону, что не хочет ребенка и вообще не собирается за тебя замуж.
– Она такое говорила?
Дима был неприятно удивлен. Конечно, он знал, что женщины часто откровенничают сверх меры, но чтобы Люда… Интересно, что еще она говорила? Критиковала его мужские достоинства? Теперь ему казалось, что Марфа смотрит на него как-то иронически.
– А скажи честно, вы-то с ней не ссорились? В самом деле?
– Нет, – сухо ответил он.
– Так мы договорились – ты еще раз припомнишь ее последние дни? А я займусь знакомыми.
– Что толку вспоминать. – Он налил себе остывшего чаю и отошел к окну. Приоткрыл створку пошире, вдохнул влажный ночной воздух. Разве шел дождь? Во сне он не слышал. Во сне он не услышал бы даже выстрела – лицо того человека парализовало его, лишало воли, эти зрачки прикалывали его к постели, как насекомое – булавками к картону. Да человек ли ему снился? «Мне снились неприятные сны, но этот… Никакого сравнения! Самое худшее, что я чувствую себя не совсем во сне. Мне кажется, что он дышит – тяжело, редко, будто копит силы для чего-то. Я почти чувствую жар его тела. Мне кажется, если взять его руку, она будет горячей и влажной. Так сны не снятся! Нет никакого действия, он ничего не говорит, просто смотрит, но прямо на меня, и мне от этого так тяжело!»
– Мне кажется, ты что-то скрываешь. – Голос Марфы снова зазвучал резко. Дима обернулся.
– Скрываю. Хотел бы с тобой поделиться, но не могу.
Теперь опешила она.
– Ты признаешься?
– Да. И повторяю – очень хочу все рассказать. Но не имею права. Я дал слово молчать.
– Кому?!
– Люде.
Марфа пристально сощурилась, потом широко раскрыла глаза:
– Ты разыгрываешь меня, нет? Человек пропал, а ты держишь какое-то слово? Это что-то важное? Что-то про нее?
– Это очень важно, но не знаю, имеет ли это отношение к ее исчезновению. Если да… Если ее украли из-за этого… Тогда я точно могу сказать, что это сделал не сексуальный маньяк. Тут замешаны большие деньги.
– Деньги у нее? – Марфа быстро подошла к нему вплотную, оглянулась через плечо, будто кто-то мог их подслушать: – Ты с ума сошел? Откуда? Я поняла, что свою долю за дом она внесла, продав дачу. Больше денег у нее не было и взять неоткуда.
– Я говорю о больших, об очень больших деньгах, – внушительно повторил он. – Она хотела ими завладеть. И это не воровство, не бойся. Они бы принадлежали нам по закону. Больше ничего не скажу.
– С ума сойти. – Она пристально смотрела на него, пытаясь поймать Димин взгляд. Он же прятал глаза. Ему было как-то неловко стоять так близко к ней – Марфа почти касалась его грудью. – Что ты называешь очень большими деньгами?