– Ни хрена не вижу, – Косой вскочил и всматривался в темноту. – Вроде кто-то идет. Вон там, у заборов, видишь?
И тогда Иван тоже увидел ее. К тлеющим углям костра нетвердой походкой шла женщина. То ли больная, то ли пьяная – то быстро шла, то вдруг резко останавливалась, словно в нерешительности, снова делала несколько кривых шагов. Мальчишки затаили дыхание, глядя в ее сторону.
– Бухая, – шепнул Косой.
Женщина наконец приблизилась настолько, что они рассмотрели ее лицо.
– Пацаны… – жалобно сказала она. – Закурить не будет?
Сигареты были у многих, но Иван всех опередил. Он протянул ей пачку, та, пошатываясь, мотая белокурой головой, вытащила сигарету… И вдруг схватила Ивана за плечо горячей рукой. Он чуть не отпрыгнул, но потом понял – она это сделала, чтобы устоять на ногах.
– Мерси тебе огромное, – сказала женщина. – А огонечка не будет?
Иван зажег спичку. Когда та прикуривала, он ее рассмотрел и понял – она ненамного их старше, всего-то лет восемнадцать, наверное. И в свете догоравшей спички она показалась ему очень красивой… А молодая женщина, подняв к нему лицо, улыбнулась ласковой, пьяной, мягкой улыбкой:
– Хорошенький… Блондинчик… Тебя как звать?
– Иван, – сквозь зубы ответил он. Дружки начали завистливо посмеиваться. Ванька – хорошенький! Блондинчик!
– И-ван? – переспросила она. – А я – Галка. Я тут рядом, в овощном работаю… Ну, чего ты?
Она все еще опиралась на его плечо. Друзья все еще посмеивались. Больше всех старался Косой – он очень переживал. У Ивана в горле пересохло. Он про эту Галку знал, что та никому не отказывает. Значит, можно попробовать?! Он сто раз слышал, как дружки похваляются друг перед другом своими сексуальными приключениями, но не верил. Где, спрашивается, те девчонки, о которых они говорят? Каждый раз оказывалось, что девчонки эти живут где-то далеко, в другом районе, или вообще из Москвы уехали. Чепуха, одним словом. Сам он на этот счет ничего не выдумывал, у него девчонки еще не было. Иван набрался смелости и сказал:
– Пошли, я тебя провожу.
– Куда? – удивилась Галка.
– А куда тебе надо?
– Пошел ты… – она вдруг отпустила его плечо и разом села на землю. – Никуда не пойду. Плохо мне. Водички нету?
Вода у ребят была, да ее выпили под картошку. Ни капли не осталось. Все переглядывались, пока Косой не сказал:
– Вань, принеси ей воды.
– Почему я?
– У тебя дом рядом.
– А у тебя не рядом?
– Мне отец так вмочит, если я сейчас приду! Сам знаешь! – Косой ухмылялся. – А у тебя только мать, что она сделает?
Иван-то знал, что может сделать мать. Она начнет плакать, и он, скорее всего, останется. Но Косой был прав. Тому сейчас, в самом деле, нельзя домой. Рано. Вот когда отец выпьет свои законные поллитра и завалится спать, тогда Косой вернется. А другие пацаны жили не так близко. Он решился:
– Ладно, схожу. Только не уходите отсюда, поняли?
– Ясное дело, дождемся, – ответил Косой.
Галка икнула, стыдливо закрыла рот ладошкой:
– Ой, ну что за гадость…
Иван бросился в темноту, прочь от костра. До самого дома он бежал, не переводя духа, как будто что-то случилось, надо Галку спасать. Ключей у него своих не было, пришлось позвонить. Открыла мать, и сразу начала:
– Еще позже ты прийти не мог, конечно?
Но он ее не слушал:
– Да ладно, ма, я сейчас…
Он бросился на кухню, схватил какую-то банку, открыл кран. В банку с шипением бежала ледяная вода, а мать, стоя за спиной, выговаривала:
– Сырую воду пить нельзя! Кипяченая в графине!
– Да ладно, ма, – он попытался проскользнуть в коридор, но мать загородила ему путь:
– Опять туда?! Опять к этому жуткому Косому? К своим приятелям?!
– Опять! – Он все же вывернулся и выскочил на лестницу. И вот он уже на пустыре. Бросается туда-сюда, ищет, зовет… Но угли догорели. И где теперь сидят ребята – не поймешь. Наконец он услышал голос Косого:
– Ты, Вань?
– Я! А… Она где?
Косой выступил из темноты, его лицо озарил огонек папиросы.
– Да где же она? – почти выкрикнул Иван.
– В кустах. Там, где покрышки старые валяются, – Косой показал за спину. – Иди, она ждет.
Иван ни о чем его не спросил, но по смущенному лицу Косого, по его виноватому голосу все понял. Его опередили… На подгибающихся ногах он прошел к кустам, раздвинул их, позвал:
– Ты тут, Галя?
– А? Здесь я, здесь… Иди сюда… Ты кто, а? Который?
Он вдруг ощутил на своем лице прикосновения ее горячих мокрых пальцев. Мокрых? Почему? Ведь дождя давно не было, земля сухая. От ее пальцев резко пахло чем-то животным, и этот запах был ему противен. Он сунул ей банку и услышал, что она жадно пьет, захлебываясь, булькая, постанывая от удовольствия. Наконец булькание затихло. Галка спросила уже более осмысленным голосом:
– Это ты, Ванечка?
– Я.
– Иди ко мне. Ты что – боишься?
Он опустился на колени, нашарил рукой ее плечо, потом шею, потом полную грудь. Она хихикала и повторяла:
– Смешной какой, ну, давай, пошли ко мне…
Домой он вернулся на рассвете. С Косым он не поссорился. Иван себе сказал: «Еще чего – терять друга из-за какой-то…» А Галка была именно «какая-то». Он в нее не влюбился – не получилось. Когда понял, что она изменила ему, не дождалась, то разозлился только на нее, а не на дружков, которые воспользовались моментом.
Галка к ним стала часто ходить. Она работала в овощном продавщицей. Весь день вешала картошку, свеклу, апельсины. Выпивала в подсобке, курила прямо за прилавком, никого не признавала, материла покупателей. Особенно обожала обложить крупным, крепким матом военных и милиционеров. «Эти – самые тупые, – говорила она. – Уж это – конец света…» Ее не увольняли, потому что Галкина мать работала в том же магазине уборщицей. Когда-то стояла за прилавком, но по причине беспробудного пьянства была снята с должности – нахамила, кому не надо было, из начальства… Но друзья в магазине жалели пьянчужку и терпели ее беспутную дочку. Отец у Галки пребывал в местах не столь отдаленных. Раз в полгода мать паковала передачки, покупала плацкартный билет и катила в Туву, на свидание. Возвращалась опухшая от слез и водки и несколько дней не работала, поучала Галку, как надо жить, чтобы не попасть в лагерь… И красиво запевала любимую песню: «Ты помнишь тот Ванинский порт?!.»
А Галка стрелялась от таких поучений и удирала из дома, куда придется. На пустыре ей нравилось. У ребят с ее легкой руки завелась выпивка. Выручала складчина. Косой всегда мог вытянуть у отца рубль-другой, когда тот уснет, прочие тоже поворовывали у родителей. Иван от них позорно отставал. Ему тоже надо было скидываться в общий котел, только вот у матери он брать не мог. Все решил случай… И как раз с подачи Галки.
Как-то в сумерках ребята шли по пустырю – костер разжигать. Бутылку они уже приобрели, Галка принесла картошки, колбасы… Впереди, среди желтой осенней травы, замаячил какой-то ворох тряпья. Сперва подумали – кто-то старое пальто выкинул. Подошли ближе и увидели – на земле лежит и спит пьяным сном мужик. Рассмотрели его, потолкали ногами, посмеялись – хорошо уделался дядя! А Галка вдруг опустилась на колени и, ни слова не говоря, стала лезть к пьяному в карманы. Ребята ничуть не смутились. Какая разница, у кого брать – у отца с матерью или вот у такого? Иван тоже молчаливо одобрил ее поведение. Он бы и сам так смог – уж очень надоело выпивать за чужой счет. Из-за этого падал его авторитет – а ведь он был среди дружков самый сильный и рослый… Раньше его уважали, а теперь?
Он прикрикнул на Галку:
– Не лезь, я сам!
Оттолкнул ее и быстро, как будто занимался этим всю жизнь, обшарил пьяному карманы. Сперва нашелся скомканный носовой платок, который Иван с отвращением выкинул. Потом обнаружилась помятая пачка «Примы». Ее он отдал ребятам. Его разобрал азарт – что он еще найдет? Следующим призом был кошелек. Потрепанный такой коричневый кошелечек. Иван отстегнул кнопочку, заглянул.
– Есть кое-что, – сказал он и сунул кошелек в карман. В свой карман, разумеется.
И тут пьяный вдруг зашевелился. Разомкнул опухшие губы, забормотал что-то, приоткрыл один глаз… Увидел Ивана:
– Сукин сын, пошел на …
Косой засмеялся. Галка хихикнула. Иван их уже не слышал. Откуда взялась эта холодная ненависть к пьяному? Ведь он видел его первый раз в жизни. И разве так уж сильно на него обиделся? Все случилось как-то само собой – нога Ивана поднялась и с силой опустилась на лицо жертве. Тот вскрикнул, а ребята разом замолчали. Тишина за спиной опьянила Ивана. Он бил пьяного ногами, рассчетливо, безжалостно. Нет, он его не просто бил. Он его УБИВАЛ.
– Хватит, Вань! – Косой схватил друга сзади под локти, попытался оттащить.
Иван двинул ему локтем в живот так, что Косой отскочил и крикнул:
– Да ты ж убьешь его!
– Убью! – подтвердил Иван и нанес пьяному еще пару ударов. Но это было уже лишним – тот не шевелился. И тут Иван на него посмотрел. Когда бил – не очень-то рассматривал. А теперь увидел, что сотворил, что можно сотворить с человеком… Он круто развернулся и пошел прочь. И не оборачивался. Страшно было подумать, что ребята за ним не пошли. Значит, он останется один. Навсегда один.
– Вань!
Его догонял Косой.
Иван остановился, обернулся. Он был готов к любому ответу. Сейчас он бы врезал даже Косому. Но тут же его мыщцы расслабились, и стало так хорошо, так спокойно… За ним шли ребята. Все до одного. И Галка бежала следом, и она ему даже улыбалась – как будто обращая дело в шутку.
– Ваньк, не переживай, он живой, паскуда. Мы его пошевелили, отдышится, ничего, он здоровый… – Косой сплюнул, вынул трофейную пачку «Примы», спросил: – Покурим?
Иван с наслаждением затянулся едким дымом, ребята мигом расхватали пачку всю, до последней папироски. А Косой, пуская дым через нос, важно, по-взрослому рассуждал:
– Так ему и надо. Правильно вмазал! Не будет сюда лазить. Не нужны тут чужие! Вон ребята из соседнего района никого на свою территорию не пускают. А у нас что?
Иван достал кошелек, открыл, пересчитал деньги.
И вот теперь Галка сидела перед ним. И ему совсем не хотелось ее видеть.
– А наших тут теперь никого нет, – пьяно улыбалась женщина. – Друг у тебя был, как его?
– Косой?
– Ага.
– И что с ним? – невольно заинтересовался Иван. – Куда он делся?
– А я откуда знаю? Пропал и все. И остальные тоже. Наверное, переехали куда-то… А я вот… Тяну свою лямку.
– А из магазина почему ушла? – вяло спросил он. Ему вовсе не хотелось этого знать, просто надо было что-то говорить.
– Там сделали ремонт, а моя рожа на таком фоне не смотрелась. Ясно? – сердито ответила Галка.
– Да ты пей, пей! – И он налил ей еще водки. Сам Иван не пил.
Галка наконец обратила внимание на ворох газет, лажавший на краю стола. Удивилась:
– Это твое?
– Мое.
– Читающий стал? Серьезный?
– Да нет. Настроение было, вот и купил. Забери.
– А пиво можно допить? – спросила она, без спроса ухватываясь за кружку.
– На здоровье. Ладно, Галь, я пошел.
Он встал и, не обращая внимания на ее просьбы «посидеть еще!», вышел, оставив на столе все газеты и недопитое пиво. Галка, слава богу, была уже в таком состоянии, что пойти за ним не смогла, хотя очень хотела…
На углу улицы Иван обнаружил исправный таксофон – в этом районе просто чудо! Поколебался, достал жетончик и накрутил номер…
– Мам, – сказал он, когда услышал знакомый голос.
– Все в порядке. Я был в милиции.
– Ты где? – тревожно спросила мать.
– У друга. Ночевать у тебя не буду.
– Но ты же обещал…
– Мам, прости. Я уже отвык. Вещи у тебя постоят, ладно?
Она еще что-то говорила, но Иван уже сказал «пока» и повесил трубку.
Ирина, жена погибшего редактора ток-шоу «Перевертыши», только что вернулась с кладбища. Мужа похоронили… Так быстро, так поспешно! Эта поспешность казалась ей позорной. И она никак не могла прийти в себя, понять, что его больше нет и не будет. Три дня назад он еще был здесь, с ней… Как всегда, приехал с работы в начале первого часа ночи. В газетах написали – был убит шестнадцатого. А на самом деле – семнадцатого, в час ночи. Но она уже никого не поправляла – разве не все равно? Муж приехал, поднялся в квартиру, она открыла ему дверь. Тот даже не переступил порога, сразу сказал:
– Ириш, прицепи Плюшке поводок, я с ней пробегусь. Она прицепила поводок к ошейнику Плюшки – любимой собаки, старой белой болонки с кривыми ревматическими лапками. Он взял собаку и ушел. Минут через пять она, разогревая на кухне поздний ужин, услышала на улице громкий звук. Похоже было на выстрел. Чайник давно искипелся, она его выключила, а Костя все не возвращался. Потом она услышала за входной дверью собачий лай и громкое царапанье когтей. Бросилась открывать… Плюшка была одна, поводок волочился за нею по бетонным ступеням лестницы. Собака влетела в квартиру и забилась в дальний угол. Никакими силами нельзя было ее оттуда вытащить. Ирина выглянула в подъезд, позвала мужа:
– Костя?
И еще раз покричала, но негромко, чтобы не разбудить соседей. Она уже в тот миг поняла – что-то случилось. Набросила на халат пальто и прямо как была, в тапочках, побежала вниз. На улице – пустота, в лужах блестят огни фонарей. И ни души, никого. Она побежала направо, налево, металась туда-сюда, не понимая, где его искать, куда он пропал. И нашла его наконец за торцом дома. Он лежал под стеной, повернувшись на живот, согнув ноги. Подумала сперва, что у него плохо с сердцем или что упал, сломал ногу, руку…
– Костенька! – Она пыталась растолкать его, поднять, посмотреть в лицо. А муж молчал. Потом она увидела кровь – много крови. Поняла, что надо вызывать «скорую», милицию… Но как она могла его тут бросить? Одного?!
Потом она все же каким-то чудом оказалась дома. Как туда прибежала – не помнила. Стала звонить в милицию, потом в «скорую», потом опять в милицию, потому что ей казалось, что они очень долго не едут. Побежала назад, к мужу… Потом вокруг нее оказалось много народу. Мигали синие огоньки на машинах, слышались громкие переговоры по рации. Она стояла в ледяной ноябрьской луже, утонув в ней по щиколотку, и не чувствовала холода. Потеряла тапочек, наклонилась, нашла его, обулась, пошла домой. Вот и все. А потом был следователь, бессмысленные вопросы, звонки с телестудии, деньги, собранные Костиными сослуживцами. И такие быстрые похороны, все на скорую руку… Никто из его сослуживцев не остался на поминки, хотя она всех звала, на кладбище заглядывала каждому в лицо, говорила:
– Пожалуйста, зайдите…
Все врали, отводя глаза, что срочная работа, что они не смогут, что теперь, когда выпускающего редактора нет, наваливается новый груз забот… Она вернулась домой одна. И вот только теперь, стоя в пустой квартире, обнаружила, что Плюшка пропала.
Ирина ходила по квартире, искала в самых немыслимых местах, звала:
– Плюш, Плюш, Плюш… Ничего не понимаю! Плюшенька…
Она пыталась вспомнить, когда в последний раз видела собаку, когда с ней гуляла. В голове был полный сумбур. Сходила на кухню, где стояла Плюшкина еда. Проверила миску – полно засохшей гречневой каши. А когда она варила кашу? Как раз в тот день, когда Костю убили. Плюшка получила свежую порцию… И не успела ее съесть. Значит, собака убежала тогда же, вскоре после того, как вернулась домой без хозяина… Убежала с волочащимся поводком… Ведь квартира долго стояла открытой. А Ирине в ту ночь, конечно, было не до собаки.
– Еще и собака! – сказала она, и это как будто прорвало плотину – женщина опустилась на табурет и разрыдалась. Все эти дни не получалось заплакать, ходила, будто каменная. А вот теперь – удалось… Она плакала с наслаждением, она изголодалась по слезам, ей это было необходимо.
Зазвенел телефон. Ей не хотелось подниматься, вытирать слезы, отвечать. Но она все же сделала это. Услышала знакомый мужской голос:
– Ирочка, ты одна?
В первый момент она не нашлась, что ответить. Потом все же выдавила из себя:
– Ты что – газет не читал?
– А что? – удивился звонивший. – Война, что ли, началась?
– Хуже.
– Ир, что случилось?
– Костю убили.
– Костю?! – на том конце провода с трудом усваивали новость. – Твоего, что ли?
– Моего?! Он сейчас уже ничей! Ничей! Никому он не нужен! Никто из этих… Оттуда… Даже на поминки не остался!
– Так ты одна? – настаивал звонивший.
– Да! – истерично выкрикнула Ирина. – Да, я теперь одна – радуйся!
И бросила трубку. Ее трясло, но слезы высохли. Она знала – тот приедет. Не знала только, открывать ему дверь или нет. И в конце концов, чтобы не мучиться этим вопросом в последний момент, подошла к двери и отперла все замки. Оттянула в сторону защелку, зафиксировала ее и оставила дверь приоткрытой сантиметра на три. После чего вернулась в спальню, открыла шкафчик для постельного белья и вынула из-под стопки отглаженных простыней плоскую бутылку виски. Отвинтила крышку, присосалась к горлышку. Стало как будто полегче. К таким «утешениям» она привыкла уже давно, но алкоголиком себя искренне не считала.
Ирина легла на постель, закрыла глаза. Света она не зажигала. На улице почти стемнело, день выдался очень пасмурный, черный день. Во всех смыслах черный. Она замерзла на кладбище, и чтобы согреться, еще раз основательно приложилась к бутылке. Теперь ей было совсем хорошо.
– Ты с ума сошла?!
Она так и подскочила, услышав над собой резкий голос. Оказывается, ей удалось задремать, и она не заметила, как он вошел. Над кроватью маячило темное пятно, пятно потянулось к изголовью и включило настенное бра. Ирина зажмурилась, закрыла глаза ладонями, отвернулась:
– Убери!
– Ты с ума сошла, – повторил он, скидывая пальто и садясь рядом с ней на постель. – Открыла дверь настежь, я думал – тебя тоже убили!
– Глупости.
– Никакие не глупости, надо быть осторожнее! Что ты говорила про Костю? Это правда?
– Его убили. Это было во многих газетах. Ты прозевал такое событие… – Она села на постели, все еще стараясь отвернуться от света. – Голова просто раскалывается.
Он увидел бутылку рядом с ней на одеяле, поднял, поболтал, понюхал крышку:
– Виски?
– А ты думал – чай?
Он поставил бутылку на пол и слегка тряхнул Ирину за плечи:
– Ты напилась?
– Ничуть. Я бы напилась, если б компания нашлась. Но никто с телевидения на поминки не остался. Саш, а ты как насчет этого? Помянем?
Он все еще держал ее за плечи и разглядывал в упор. Потом отнял руки, отвернулся, достал сигареты. Ирина услышала его голос:
– Как это случилось?
– Его застрелили. – Механическим голосом заговорила она. Эту историю ей уже пришлось рассказывать раз двадцать. – Он вернулся с работы, пошел с Плюшкой гулять и получил пулю в голову. Умер сразу. Кстати, Плюшка пропала.
– Не понял?
– Сбежала в ту же ночь.
– А… Найдется, – равнодушно бросил тот. – Собаки часто выкидывают такие штуки.
– Мне кажется, она убежала навсегда.
– Может, украли?
– Кому она нужна, такая старая? – возразила Ирина.
– И красотой не блистала… Ты лучше скажи, что обо всем этом думаешь?
– Ну, пулю в голову никто просто так не получает, – рассудительно сказал Саша.
– Следователь думает так же. Спрашивал, не было ли у него врагов.
– А ты что сказала?
– Я ответила, что это предстоит выяснять им самим. Потому что я никого не знаю.
– Что ж, ответила так, чтобы не создавать себе лишних проблем. – Вздохнул тот. – Но ты на самом деле не понимаешь, кто и за что мог?..
– Откуда? – поморщилась она. – Я знаю одно – с тех пор как он пошел работать на телевидение, все у нас резко изменилось. И если раньше у него точно не было врагов, то теперь…
– Ну, понятно. В это лучше не лезть.
– А я и не лезу. Только это был не того масштаба теледеятель, чтобы кто-то с ним так разбирался. Да кто он был такой? И платили не так, чтобы много…
– И все же ты думаешь, это кто-то из тамошних господ?
– Ничего я не думаю. – Она прижалась лбом к его спине. – Сашенька, я так боюсь…
– Чего?
– Что это все будет продолжаться.
– И оставляешь дверь открытой? И говоришь следователю, что ничего не знаешь? Ирина! Ты что – даже мне не хочешь все рассказать?
Вместо ответа она всхлипнула. Тут мужчина наконец обернулся и обнял ее:
– Ну, прекращай. Не хочешь говорить – молчи. Только пеняй потом на себя!
– Знаю… Тебе все равно, что будет со мной. Ты бы даже хотел, чтобы я исчезла…
– Ну, это уже истерика! – рассердился он. – Знаешь, тебе лучше отсюда на время уехать. Уж это ты можешь сделать!
– Уехать? Куда? – горько спросила она. – К тебе, что ли?
Этот вопрос ему не понравился:
– Не надо иронизировать.
– А я и не иронизирую. Ты дал совет уехать, а я только спросила… Представляю, как бы обрадовалась твоя Наташа, если бы я приехала к вам с вещичками… А что? Может, это нам знак свыше, чтобы все разорвать?
– Ира, я тебя очень прошу! – Он сразу замкнулся, как всегда, когда она заводила подобные речи. – Сколько мы об этом говорили?
– Много, ты прав. Но все же недостаточно. Помнишь, как мы прятались друг за друга, в первый наш год? Кому из нас сделать первый шаг? Кому первому поставить перед фактом свою половину? Видишь, я свой шаг сделала…
Она не ожидала от него такой реакции – он резко отодвинулся, глаза стали бешеными:
– Думай, что болтаешь!
– Это была шутка, – она едва шевелила помертвевшими губами. – Что – пьяная вдова не имеет права пошутить?
– Ты следователю такое не скажи!
– Не бойся, я ему даже про тебя не сказала. А ведь могла. Могла сообщить, что ты давно мечтал устранить моего супруга, чтобы жениться на мне. Только вот… Версия неправдоподобная. Ты ведь женат. И вообще – не такая уж я красавица, чтобы из-за меня убивать человека.
– Иришка, успокойся, – беспомощно попросил мужчина. – Прости меня…
Они были ровесники, в этом году им исполнилось по двадцать девять лет. Дни рождения они отмечали отдельно друг от друга. Саша – с друзьями из Киноцентра, которые знали Ирину, но не знали, в каких она отношениях с Сашей. Она – с двумя подружками, которые ничего о Саше не знали. Об их отношениях вообще мало кто знал. А длились эти отношения вот уже пятый год…
Саша и Ирина познакомились во ВГИКе восемь лет назад. Оба тогда учились на актерском отделении, но у разных мастеров. Ирина тогда носила гриву распущенных рыжих волос, спутанных в мелкие колечки. Грива доходила до пояса, и в ней сломалась не одна расческа. У нее была сухощавая, спортивная фигурка так называемого американского покроя, причем спортом она никогда не занималась, отчаянно курила и спокойно объедалась при каждом удобном случае. А вот Саша, напротив, был помешан на спорте. Невысокий, подвижный, веселый парень, не очень похожий на актера… Познакомились они на вечеринке в общежитии ВГИКа, на чьем-то дне рождения.
Ира тогда напилась. Напивалась она быстро и тогда начинала творить и говорить несуразные глупости. Потом ей всегда было стыдно.
– Ма-ла-дой человек! – кричала она, протягивая пустую кружку. – Я кого прошу?! Да, тебя, именно тебя, в белой рубашке! Налей вина, и дай мне вон тот бутерброд!
Парень, к которому она обращалась, беспрекословно выполнил ее требования и сел рядом, на казенную кровать с продавленным матрацем. Оглушительно играл магнитофон, «АББА» была слышна во всем коридоре. Ира хлебнула из кружки дешевого красного вина, поморщилась, и со словами: «Как можно давать гостям такую гадость!», выбежала из комнаты. Ей внезапно стало плохо.
Минут через двадцать, когда она умылась в туалете и привела в порядок платье, ей было уже невыносимо стыдно. Она протрезвела и голова постепенно прояснилась. Кажется, она орала, танцевала на столе, разбила несколько предметов сервировки, оскорбила подружку, назвав ее «Мерилин Монро е….я». Ну и что с того, что эта девчонка старается подражать легендарной кинозвезде? А кто не старается кому-то подражать? Ира с досады чуть кулаком по зеркалу не стукнула. У нее начинался похмельный приступ самокритики, когда все представлялось в черном свете… И в довершение всего ей придется сейчас вернуться в комнату, потому что она забыла сумочку, а без сумочки никуда не денешься. Там лежат все ее деньги, проездной, косметика, расческа, в которой очень нуждались ее волосы…
Ира обреченно побрела обратно. В коридоре неподалеку от той самой комнаты она увидела смутно знакомого ей молодого человека в белой рубашке. «Наверное, из той компании, – подумала она. – Надо воспользоваться случаем».
– Извини, ты мне не вынесешь мою сумочку? – спросила она его. – Хочу уйти по-английски.
Парень даже «ладно» в ответ не сказал – он просто вошел в комнату и через минуту вернулся именно с тем, что она просила. Ей даже не пришлось описывать сумочку, чтобы он не перепутал. А ведь так трудно описать какую-то вещь мужчине!
– Мерси, – она старалась не смотреть ему в лицо, потому что смутно помнила – с этим парнем она, кажется, тоже поругалась, или что-то в этом роде. Ира уже совсем собралась уходить, как вдруг он неожиданно предложил:
– Проводить тебя?
– А, не стоит… – Ей хотелось исчезнуть отсюда как можно скорее, а этот парень ей был совсем не нужен.
– Ну, все равно, пойдем вместе. – Парень был настойчив и не слушал ее слабых возражений. – Мне это все уже не нравится. Там началась дикая оргия. Скоро будут морды бить.
Они вместе вышли из общаги, и тут он снова проявил заботу:
– Поймать тебе машину?
– Мне? – удивилась она. На свежем воздухе Ира окончательно протрезвела и вспомнила – этот парень тоже может иметь к ней претензии, ему она тоже что-то такое сказанула… Вздохнула и извинилась: – Ты прости, если я там, наверху, что-то… На меня иногда находит.
– Тебя Ира звать? – спросил он, вместо того чтобы принять ее объяснения.
– Да.
– А почему ты так трагично это говоришь? – улыбнулся он.
– Да нипочему, так… Настроение плохое. А тебя как звать?
– Саша.
– Ты тоже на актерском?
– Это надо понимать так, что и ты актриса? – переспросил он и взял ее под руку.
Это было кстати – физическая и моральная поддержка ей бы не помешала. Ира шла рядом с ним по вечерней Москве, стараясь не подвернуть ногу – в тот раз на ней были туфли на невообразимо высоком каблуке. В этих туфлях она была выше своего кавалера, но это ее не смущало. Она была выше не только кавалера, но и таких предрассудков. Она была вообще высокого мнения о себе. Особенно в тот вечер. На ней было новое джинсовое платье, бледно-голубое, на плече болталась черная сумочка на золотой цепи… Туфли были тоже черные, лакированные, на подкованных золотом «шпильках». Если бы ей кто сказал, что все эти вещи не подходят друг к другу, она бы страшно удивилась. Но в тот сумбурный год ее такие вопросы вообще не волновали. Да и денег на наряды не было, если уж на то пошло… Все это было не главное! А главное то, что она молода, красива и талантлива!
– А что – ты не заметил, что я актриса? – спросила она. – Видел, как я изображала пьяную?
– Ты была пьяной.
– Изображала! Конечно, я выпила – не отрицаю. Но я вовсе не была такой невменяемой.
– Знаешь, что я тебе скажу? – возразил он. – Если актер пьян, он никогда не сыграет пьяного. Получится полная чепуха.
Некоторое время они шли молча. Потом она стала колебаться – как поступить дальше? Принять его предложение поймать ей машину? Уехать домой? А если уехать, то как – с ним или без него? А если с ним – как отнесется к этому мама? А папа? Ой, нет, о папе лучше вообще не думать… Так она его к себе и не пригласила, и они как-то незаметно спустились в метро, где и распрощались. Потом они встречались во ВГИКе, здоровались, болтали на лестнице, ходили друг к другу на курсовые показы. Но дальше дело никак не заходило. Ирина в то время как раз переживала ряд любовных приключений.
Первое приключение было платоническим – она влюбилась в своего мастера. А мастер взаимностью не ответил. Она чахла, сохла, смотрела на него собачьими глазами, пока не сказала себе, что это глупость. И любовь немедленно прошла. Потом предметом ее увлечения стал парень с художественного отделения. Он водил ее к себе в мастерскую, где они часами целовались, потом выпивали бутылку вина и… Разъезжались по домам. Ей было как-то неясно, любовь это или нет? Потом она все же решила, что любовь, и в один прекрасный вечер поехала к нему на дачу, куда он давно уже ее звал.
Этот роман протекал бурно, у всех на глазах. У художника оказалась невеста – некая Валерия, не из ВГИКа, но с большими претензиями. Эта Валерия отравляла им жизнь, приезжая на дачу без приглашения, вламываясь к ним в мастерскую. Это была уже «их» мастерская. Кончился очередной визит Валерии очень некрасивой сценой… Ира с ней подралась, но Валерия ушла победительницей, унося в сжатом кулачке пару прядок рыжих волос. А художник, глядя, «как бабы цапаются», бешено хохотал, развалившись на поломанной тахте для натурщиков…
После этого Ира остригла свои злосчастные волосы, обесцветила их большим количеством перекиси и всему институту объявила, что любовь кончилась. В ту пору она пила больше, чем обычно, ей уже не нужен был повод и компания. Почти забросила учебу, мастер стал забывать сперва ее имя, потом – ее лицо. Ира нашла нового обожателя, никак не связанного с миром кино. Он приезжал за ней в институт на машине и увозил на весь вечер веселиться, пропивать шальные деньги. У него было несколько коммерческих ларьков на Ленинском проспекте и труднопроизносимое восточное имя… С Сашей она тогда совсем не виделась. Она даже забыла, что он есть на свете. Их столкнул очередной случай…
Это было незадолго до сдачи курсовых лент. Ира между пьянками и истериками успела сняться в короткометражной художественной картине одного из выпускников. Роль у нее была небольшая – она должна была изображать грубую официантку, которая обслуживает какую-то влюбленную пару в ресторане. Наступил день показа. Пришло много гостей, на первом ряду кинозала уселась приемная комиссия. Ира волновалась, хотя всем говорила, что ей наплевать. Среди гостей она заметила Сашу. Он на нее не обращал внимания, и она решила, что он ее забыл. Погасили свет, начался показ. Показывали три ленты, тот фильм, где снялась Ира, должен был идти третьим. Наконец, она дождалась…
То, что она увидела на экране, было так страшно, жалко и бездарно, что она закрыла глаза, чтобы не смотреть… Там, у всех на виду, всем на потеху, двигалась размалеванная идиотка в черном платье и передничке. Идиотка говорила фальшивым напряженным голосом, смотрела пустыми глазами, постоянно поворачивалась к камере задницей… Те грубости, которые отпускала идиотка, должны были всех рассмешить – ведь роль характерная… Завидная роль! Но никто не смеялся… От этой дуры всех должно было стошнить! И это была она!
Показ закончился, и студентов с гостями попросили выйти. В зале осталась только комиссия, чтобы принять решение, кому какие выставить баллы… Ира, едва оказавшись за дверью, рванула дальше по коридору, чтобы быстрее оказаться на улице, позвонить приятелю и напиться. Кто-то схватил ее за локоть, она резко обернулась…