Анна Константинова
Пустодомка
– Точно, дядь, угадал ты. Наличника кусок отвалился да в кусты отлетел. Вот она через окно-то и забралася. А пока, знамо дело, в подполе сидит, ночи ждёт.
– А чего она ждет-то? – запричитала Сюня.
– Да знамо чаво. Прялку искать будет, а как найдет – так сядет прясть, – пояснил Закарка. – А вот ежели не найдет – так плохо будеть. Пустодомка − она оченна злая. Всех переколотит, кого увидит. Может и насмерть зашибить, али задушить.
– Ты еще откуда знаешь? – удивился Голова.
– Так дед Шишок сказывал, када здоровый был.
– Ну, ежели дед… Так надобно ей, значит, прялку-то найтить. Сюня?
– Не дам! – рассердилась вдруг домовиха. – У меня прялочка-то последняя припасена. Более их не мастерит никто.
– Ты, Сюня, домовая несурьезная. Обчеству надо, а ты против! – строго высказался Голова.
– А ну как моей Нюрочке прясть заприспичит?
– Не приспичит. Бабы ужо и как прясть-то забыли. Давай прялку, и точка.
Охая и вздыхая, Сюня исчезла и долго не возвращалась.
– Слышь, дядь, – решился высказаться Закарка. – Мы вчерась с Сюней чаво слыхали-то…
– Опять бестолковку будешь толочь?
– Да я… тавось…
– Чё вы там слыхали-то? Говори уж, коли начал!
– Да детки твои… то есть Коростелькины… Ну, то есть, детки детей заходили к Нюре. И сказывали…
Все заинтересованно придвинулись.
– …Сказывали, праздник сявоня. Хэлло-Овин зовется.
– Тьфу ты, чё за радость така? – удивился Голова.
– Да то и радость, что праздник ентот для нас, для духов, значится. Иносранный.
– Это ты у нас странный, Закарий.
– Да не, вот дядя Чап тоже слыхал…
Чап кивнул достойно и медленно, подтверждая сказанное.
– Ну, и чаво нам с того? – не выдержал Голова.
– Ну… я тавось… Оне сказывали, что дети наряженные по домам ходют и еду всяку собирают, подарки, значится.
– Так тож колядки!
– Ну да, тока калядки те севоня будут, а не зимой.
– Ну иди, покалядуй. Можа, гостинцев раздобудешь. Тока в человека переоденься, а потом все своему хозяину отдай – тебе ж с той еды толку не будет. Пробовали мы ее обманом добывать, не идет нам впрок. Не помнишь, чтоль?
– Да в том-то и затыка, дядь Голова, что в праздник ентот дети рядятся духами – нами, значится. А мы могем и так ходить, без костюмов. И еду люди станут давать нам, домовым. Так что никакого обману!
– То есть, хозява дают ряженым угощение, будто те и не люди вовсе? – медленно проговорил Голова. – А мы духи и есть, и еда, получится, нам по-честному дадена! И чего ж ты, Закарка молчал! Вот пока сам не рассудишь, никто ничаво не дотумкает!
Закарка, Чап и даже дед Шишок одним глазом с уважением глянули на своего старшого. Вот поэтому он и Голова, что сообразить может, до чего другим далече.
– На тебе прялочку! Тока верни потом, как Пустодомка наиграется! – неожиданно заворчала Сюня, кидая Голове старое веретено. – Грузико потерялося, да этой нечисти и так сойдет. А шерсти − вон, могете у Черныша надрать. Все одно у нее путной пряжи-то не выйдет.
– Да погоди ты, Сюня! Лучше перескажи, чаво вчерась детки мои… коростелькины тута сказывали.
– Вот те раз! А прялочка-то…
– Чё ты привязалась со своей прялкой! О празднике давай. Чаво помнишь?
– Ну так… – Сюня хотела под шумок прибрать веретено назад, но Голова уже крепко держал его. – Праздник ентот иносранный…
– Слыхали ужо.
– Дети тама рядятся во всякие личины…
– Еще чаво?
– Тыквы тама нужны.
– Так… – старший строго глянул на Закарку, который низко опустил голову – про тыквы-то он и забыл, башка садовая.
– Тыквы те нужно украшать, – продолжала вспоминать Сюня.
– Как елки на новый год, что ли? – удивился Голова.
– Не, не так там было… Тыквы те надобны для украшения…
– Еще того лучше.
– А тыквы у нас есть! – перебил Чап. – У баб Нюры на огороде выросли, могем взять.
– Ну, ежели тока потом вернете.
Чап и Сюня согласно закивали.
– Ну ладно, коль тут без меня никто ничаво не помнит, пойду в библия-тхеку, погляжу. Может, чаво про тыквы на праздник и найду! – важно произнес Голова.
В деревне когда-то работала библиотека, и ведал ею отец отца нынешних Коростелькиных. А значит, здание, в котором много лет валялись забытые стопки старых книг и журналов, было тоже в ведении коростелькиного Головы. За много лет он чутка научился разбирать печатные буквы и мог прочитать небольшой, крупно написанный текст. Это его умение вызывало у остальных домовых неописуемое уважение.
– Да Пустодомкой займитесь, – распорядился Голова перед уходом, вручая Закарке старое веретено. Потом исчез, тут же опять появился, взвалил деда Шишка на закорки и отправился по своим начальственным делам.
***
– Надо с домом что-то решать!
Брат с сестрой уже не в первый раз начинали этот разговор, поэтому каждый прекрасно знал, что скажет другой.
– Я по-прежнему считаю, что его нужно продать. Вложить немного денег, сделать ремонт, косметики вполне хватит, и выставить на продажу, – высказала свое мнение Мария Александровна.
Из Машеньки она выросла во взрослую женщину. Настолько самостоятельную, что в один прекрасный день даже мужа посчитала элементом излишним. Отец Сашки был родом из этой же деревни, жил он по соседству с Шишками, дружил с Коростелькиными с детства, но крепкой семьи у них не получилось.
– Хорошо рассуждать, когда ремонт делать не тебе… – ответил брат, которого все теперь называли Иваном Александровичем.
– Хватит, Вань!
– Я по-прежнему считаю, что сюда никто не поедет и деньги мы потеряем зря. Тем более, что ремонт нужен капитальный.
– Может, ты с семьей иногда будешь приезжать отдыхать? Тут места хорошие!
– Да у нас вся страна – отличные места, только не до всех доведены дороги и газ. А без газа, знаешь ли…
– Баб Нюра говорила…
– Твоя баб Нюра говорит, что у нее домовой живет.
– И тем не менее. Она с привозным газом прекрасно справляется.
– Сестренка, ну открой ты глаза…
Спор, как всегда, зашел в тупик.
– Эй, молодежь, чего расшумелись?
В дверь без стука ввалился сосед – дядька Захар. Обдав Коростелькиных застарелым перегаром, он присел на лавку у теплой печи и вытащил из кармана пальто небольшую бутылочку.
– Помянуть бы надо Лександара Петровича, царство небесное.
– Сейчас, дядь Захар, я тарелки принесу, – засуетилась Мария Александровна.
– Напоминались уже! – с досадой проговорил Иван Александрович, однако отказать гостю не смог, присел к столу.
Из-за занавески, отделяющей вторую комнату, высунулась голова с двумя хвостиками и сразу исчезла.
– Давай, раздавай, – проговорила Сашка, бухаясь на кровать, которая заходила под ней ходуном. – Это дядька Захар, теперь он надолго.
Брат начал раскидывать по одеялу карты из засаленной колоды, которую дети нашли на подоконнике.
– Я тебе еще два щелбана должен.
– Щас я отыграюсь…
– Ага-ага, так же, как и в прошлый раз…
– Дети, вы чего затихли? Не скучаете? – спросил Иван Александрович, неожиданно заглядывая в теплый закуток.
– Чилимся без движа, не мешаем, выполняем предыдущий приказ. Чекать нас каждые десять минут считаю овердофига, это, кстати, признак токсичных отношений и буллинга.
Отец исчез за занавеской, громко выпустив воздух из легких.
– Чего ты с ним так? – тихо спросила Сашка.
Брат скривился, давая понять, что обсуждать это не собирается.
– Я вот считаю, что вам дом продавать не надо! – чуть громче, чем стоило, распинался за столом уже пьяненький гость.
– Вот послушай, что умные люди-то говорят! – поддел сестру Иван Александрович.
– Дядь Захар, давайте, я вас домой провожу, темнеет уже! – предложила Мария Александровна, испепелив брата взглядом.
– Ой, Машенька! Ты же моя дорогая!
