© Карлссон А., 2020
© Оформление. ОДО «Издательство “Четыре четверти”», 2020
Муж, как обычно, собирался на работу. Кажется, что я могу смотреть на него бесконечно и никогда не устану любоваться. Больше пяти лет мы вместе, а я все не могу привыкнуть, что каждое утро просыпаюсь с ним рядом. Пять лет, шесть месяцев и двенадцать дней он со мной рядом, а я до сих пор не верю в свое счастье.
Сейчас он выдавит из баллона шарик ароматной пены для бритья и примется неспешно распределять ее по лицу. Интересно, может ли какая-то женщина оставаться спокойной, когда ее муж бреется? Лично я нет. Так хочется прислониться к его спине, обнять, прижавшись всем телом. Слушать, как он еле слышно напевает мелодию и знать, что это домашнее божество принадлежит только тебе и никому больше. Пусть все женщины мира обзавидуются – такой красавчик им никогда не достанется. К сожалению, моего присутствия в ванной он не выносит, поэтому я быстро прохожу мимо, делая вид, что совершенно не интересуюсь тем, что происходит внутри. Его можно понять. Настоящий мужчина всегда сдержан и терпеть не может любых сантиментов. А мой Женечка – самый настоящий мужчина!
– Дорогой, сделать тебе бутерброд с колбасой или сварить овсянку?
– Овсянку, пожалуйста, – донеслось из ванной.
– На воде или на молоке?
– Милая, на молоке, конечно.
– А кофе с молоком или без?
– Котенок, ты же знаешь, что я пью только черный, если ем кашу на молоке, – Евгений уселся на стул и придвинул к себе тарелку с только что сваренной кашей. Слева от себя положил вчерашнюю газету с расписанием футбольных матчей. – Твоя каша невыносимо горячая! Неужели нельзя было ее остудить немного, прежде чем мне подсовывать. Малышка, включай иногда голову.
Он отодвинул тарелку, придвинув поближе чашку с кофе.
– Почему без молока?
– Так ты же… – не успела я закончить фразу, как он поднялся и сам достал из холодильника пакет с молоком.
Кофе из самой обычной чашки в цветочек он пил как настоящий лорд. Конечно, я никогда в жизни не встречала лордов и уж точно не пила вместе с ними кофе, но разве кто-то по изысканности манер может сравниться с моим Женечкой? Только представитель английской знати.
– Какой же ты у меня красивый, – я невольно залюбовалась.
Евгений только покачал головой, словно не услышал моих слов. Это от скромности.
Погладив ему рубашку и приготовив подходящий по цвету галстук и джемпер, я сложила все стопочкой, завершив конструкцию носками, словно вишенкой на торте. Женечка работает слишком много и должность у него очень ответственная, поэтому все заботы о хозяйстве пришлось взять на себя. Он творческий человек и очень талантливый. К сожалению, больших высот он пока не покорил. Я недавно читала, что у некоторых людей расцвет карьеры наступает после сорока пяти лет – именно к этому возрасту человек осознает, на что он способен. Уверена, что Женечка к своим сорока пяти годам сумеет прославиться и стать великим дирижером. Пока он работает в доме профсоюзов, руководит хоровой студией. Поют там в основном пенсионеры, но это неважно. Ведь студию часто отправляют на гастроли, пока только по близлежащим городам, но в обозримом будущем обещают поездку в Германию. На Рождество там будет проходить конкурс. Я уверена, что студия мужа займет первое место.
Он не любит говорить о своей работе, справедливо считая, что заслуживает большего. Его начальник Павел Андреевич так не считает, но он не видит дальше собственного носа, определенно завидуя таланту мужа. Женечке всего тридцать восемь, а он уже руководитель. К тому же красив, как Аполлон, что радости у мужской части коллектива не вызывает. По словам мужа, у них там не художественная студия, а гадюшник, где каждый другому враг. Но мне кажется, его жизнь безумно интересна. Он дирижер, руководитель коллектива с огромной перспективой в будущем. При его таланте и внешности успех не заставит себя ждать. Высокий, стройный, подтянутый. Копна густых черных как смоль волос. Таких голубых глаз я не видела в своей жизни никогда раньше. И при этих достоинствах он умудрился жениться на жабе.
Жаба – это я. Смотреть на себя в зеркало без боли невозможно. В юности красотой не блистала, а теперь и подавно. Толстая рыжая тетка. Все тело в веснушках, даже на пятой точке. А эти глаза… В жизни не видела более отвратительного цвета. Ни карие, ни зеленые, тем более ни голубые. Они желтые! Словно я хронически страдаю болезнью печени. Вот же наградили меня красотой. Я как гадкий утенок размерами с бегемота. Как сейчас помню слова мамы: «Закрой рот, дорогая, а то превратишься в гиппопотама, и никто тебя замуж не возьмет». С этой мыслью я выросла, смирившись со своей участью остаться навсегда никому ненужной.
Сколько себя помню – надо мной всегда смеялись. В детском саду воспитатели называли пышкой или плюшкой. Из сочувствия и желания помочь они делили положенную мне обеденную порцию пополам. Признаюсь, было очень обидно. Однако я отрывалась дома, поедая из холодильника все, до чего могла дотянуться, встав на табурет. Во время прогулки воспитательница Мария Иосифовна смеялась надо мной, советуя ребятишкам отойти подальше, когда я качалась на качелях.
– Под нашей Клавой сейчас сиденье проломается, – шутила она, и все ребята заливались смехом.
Я не люблю на себя смотреть, даже на фотографиях. Недавно, убираясь в шкафу, наткнулась на тонкий альбом фотографий из детского сада – я не казалась особенно толстой. Пухленькая, ничего особенно…
Часть ребят из детсадовской группы оказались со мной в одном классе. Имени моего не помнили многие, а вот кличку Пышка знала вся школа. Учительница у меня была очень хорошая. Она пыталась объяснить одноклассникам, что нельзя смеяться над человеческими недостатками. Мол, толстый человек и так страдает из-за своей полноты, смеяться над его бедой неправильно. После ее слов я поняла, что, помимо огромного недостатка, у меня еще и беда.
Самым страшным испытанием для меня стали уроки физкультуры. Какой дурак придумал эту спортивную форму! Мальчишки могли посещать уроки в чем угодно, хоть в брюках и рубашке. Тогда как девочек заставляли надевать спортивные трусы и футболку. Такого позора я бы не вынесла. Я же бегемот, а ему трусы совершенно противопоказаны. Пришлось изображать из себя больную – ходила к врачу и, симулируя то головную боль, то боль в животе, получала временные освобождения. Однажды пришлось так вжиться в образ, что меня отвезли в больницу и на всякий случай вырезали аппендикс. После меня и вовсе освободили от физкультуры из-за частых обращений к врачу и жалоб на плохое самочувствие. Мама говорила, что виной всему ожирение, тогда как учитель физкультуры подозревала меня во лжи и перестала здороваться. Хороших воспоминаний от школы у меня не осталось. Выпускные экзамены пролетели, как страшный сон, и, перетерпев выпускной бал, я навсегда простилась со школой. Закончила я ее со средненьким аттестатом и весом в восемьдесят килограммов, тогда как вес среднестатистических красавиц опускался ниже пятидесяти.
На семейном совете родители решили, что поступать мне надо в педагогический институт. Если честно, меня всегда привлекало искусство, но они не углядели во мне таланта. Боялись, что, следуя своим мечтам, я непременно завалю вступительные экзамены, пропущу год и, забыв школьную программу, вообще не смогу потом поступить в институт. А я обожала рисовать. Изображая на бумаге длинноволосую красотку с тонкой талией, я представляла, что это я. Моя фантазия была настолько бурной, что я уже почти чувствовала себя такой. Мама смеясь говорила, что на такую красоту нужно оставить много тысяч долларов в клинике пластической хирургии, а мне советовала закрыть рот и не переедать. Вроде я и не переедала, только вес не уходил, словно приклеился. Наверное, это мое наказание. Папа говорил, что и такие, как я, могут быть счастливы, хотя бы своей работой и вкладом в общее дело. Он советовал больше думать о внутреннем наполнении, чем о внешней мишуре. Конечно, он наверняка был прав, только я никогда не понимала его слов относительно общего дела. Что он имел в виду? Спросить я не решалась, боясь прослыть не только безобразной, но и глупой. Я и так знала, что глупа, только не хотела этого демонстрировать. Мне хотелось закрыться в комнате и рисовать, забыв об обществе и пользе на его благо. Оно представлялось мне какой-то бездонной дырой, поглощающей без сожаления людской труд и жизни. В мире за закрытой дверью мне не грозило быть поглощенной им.
В институте учиться было гораздо веселее и интереснее. Никто не обзывал и, вообще, никто ни на кого внимания не обращал. Выпендриваться тоже не было перед кем, потому как особи мужского пола попадались крайне редко. В институте мне нравилось, но радости это не приносило. Помня слова отца, что живут не для радости, другого я и не ожидала. Главное, что родители были довольны. Их ребенок учится и профессию, полезную для общества, получает.
У многих девчонок из нашей группы уже были отношения с парнями. Мне об этом мечтать не приходилось. Да и как было знакомиться, когда на курсе на двадцать девчонок приходился один сутулый паренек с физико-математического факультета. Но и он чувствовал себя в женском царстве настоящим королем или, скорее, султаном. Некоторые знакомились в клубах на танцах. Мой отец говорил, что «нечего шляться не пойми куда по ночам и вертеть задом в непристойных танцах». А мама была с ним полностью согласна. Да и я стала считать танцы чем-то непристойным. Ведь педагог должен всегда и во всем быть примером! Конечно, какой можно подавать пример, тряся задом на танцульках.
Настоящая радость в мою жизнь пришла с появлением на последнем курсе в нашей группе Ирки Федотовой. Сначала она показалась мне некрасивой. Но ее уверенность, смелость и умение себя подать в корне изменили мое мнение. Я не замечала ее утиного носа и небольших, глубоко посаженных прозрачных глаз. Передо мной предстал идеал женской красоты. Вот бы мне научиться ее уверенности, если такое, конечно, возможно. Я думаю, что с ее появлением в моей жизни наступила светлая полоса.
Правда, она даже не заметила меня, когда с модной розовой лакированной сумкой через плечо впервые переступила порог нашей аудитории, когда занятие уже началось. Все внимание тут же устремилось на нее. Если бы такое случилось со мной, я бы просто умерла на месте от страха. Боюсь, что предпочла бы смерть чрезмерному вниманию. Такой уж я человек.
Ирка же вошла как королева. Даже наш преподаватель Василий Семенович не смог сделать ей замечания. Обычно он никого не оставлял без своих язвительных заметок. Особую радость ему доставляло подтрунивать над студентом, переиначивая его имя или фамилию. Маше Дуровой он много раз говорил, что фамилия полностью соответствует ее внутреннему содержанию. А Тане Масловой советовал есть меньше масла, чтобы уместиться за партой. До меня очередь пока не дошла, но я уверена, что это только потому, что фамилия моя не очень ему интересна. Что можно придумать с фамилией Иванова? Лично мне в голову никаких идей не приходило.
Ирка была смелая, даже дерзкая, и он понял, что на свои шуточки может получить достойный отпор, поэтому промолчал. Ирка была не чета нам, к тому же оказалось, что она старше всех в группе на год. Обведя взглядом аудиторию, она села с самой симпатичной девчонкой – Марианной Соколовской. У Марианны папа был большой начальник, девушка выглядела как модель из журнала. Вдвоем они сидели недолго: между ними произошел конфликт. И в один прекрасный день Ирка села рядом со мной. Так началась наша дружба.
Мы были неразлучны. По крайней мере, в институте. К сожалению, подруга была замужем, и я не имела возможности проводить вместе с ней больше времени. С ее мужем я не была знакома, но имела о нем весьма четкое представление: самовлюбленный индюк, требующий полного подчинения, жмот, каких свет не видывал. Несмотря на его жадность, одевалась Ирка хорошо. Она говорила, что в этом только ее заслуга. Еще она называла его тираном и часто плакала на перерывах между парами. Мне было ужасно ее жаль. Почему так всегда случается, что хорошему человеку достается недостойный партнер? Я решила, что буду очень внимательна к мужчине, когда буду с ним знакомиться. И уж точно не выйду замуж за хама. Нет ничего хуже, когда мужчина сквернословит. У меня на подобных аллергия. Конечно, если хоть когда-нибудь я буду встречаться с мужчиной. Так думала я тогда.
Иногда Ирка уезжала с мужем на отдых и просила меня ее выручить. Я была готова на все ради подруги. Гордость переполняла меня, ведь из всех девчонок в группе она выбрала меня, и я не должна была ее подвести. Да и совсем несложно переписывать свои конспекты в ее тетрадь. Шпоры для экзаменов я тоже писала в двойном экземпляре. Даже представить страшно, что Ирку могли отчислить за неуспеваемость, а я осталась бы одна. Мне хотелось прикоснуться к ее жизни – хотя бы кончиками пальцев…
Перед дипломом Ирка снова собралась уезжать, попросив набросать для нее текст дипломной работы. Признаться, меня эта просьба не порадовала, я искала причину, чтобы отказаться. От нежелания обидеть подругу, бесконечных сомнений, собственной неуверенности я перестала спать ночью, ведя сама с собой бесконечные споры. Я пробовала и так, и эдак, но выходило коряво, глупо и очень обидно. Пришла даже мысль посоветоваться с мамой. Как всегда, не получилось выбрать подходящее время для разговора. Пока я мямлила о своей проблеме, она перевела разговор на другую тему. Когда после долгих мучений я наконец решилась поговорить с подругой, ситуация разрешилась сама собой. Ирка рассказала о своей беде. Бедная моя подружка, я и не подозревала, как она несчастна. Оказывается, ее подлец-муж пригрозил разводом, если она не родит ему ребенка. По словам Ирки, она что-то по-женски застудила и забеременеть у нее никак не получалось. Я ревела белугой, слушая о ее страданиях. Подруга нуждалась в помощи, ей нужно было срочно ехать на лечение. Я так сильно любила ее и еще не рожденного малыша, что без колебаний согласилась написать за нее дипломную работу. Если разобраться, то это оказалось не так и трудно. Как я могла ночи не спать и портить свою нервную систему из-за такого пустяка. Страшно подумать, что я собиралась ей наговорить. Даже вспоминать об этом стыдно. Все же я жуткая эгоистка. Права была моя бабушка, которая так меня называла.
Загоревшей и похорошевшей вернулась Ирка после лечения, а через пару месяцев она сообщила, что ждет ребенка. Я была очень счастлива за нее. Тема Иркиного диплома оказалась очень интересной. Дипломы мы защитили: я на четверку, а подруга на пятерку. В этом виновата только я сама, нужно быть более уверенной.
Мама помогла мне устроиться на работу в детский сад неподалеку от дома, в котором жила бабушка, которую родители забрали к себе, а я переехала в бабушкину однокомнатную квартиру. Так началась моя самостоятельная жизнь. Родители у меня очень хорошие. Мама помогла с ремонтом. Правда, вкусы у нас разные, но это же мелочи, не стоит обращать на них внимания. Я люблю теплые тона, а она предпочитает холодные, говорит, что они дают больше воздуха и простора. Комнату оклеили салатовыми обоями с большими серебряными букетами. Воздуха они давали столько, что мне постоянно было холодно. Но не обижать же маму из-за собственных капризов, она же старалась. На стенах висели картины, которые не вызывали у меня симпатии. Но не все ли равно?..
В саду я оказалась определена в младшую группу. Как объяснила заведующая, детки в ней уже вполне самостоятельные: сами кушают, ручки моют и в туалет ходят. Работать предстояло посменно. Сменщица моя понравилась сразу. Она была намного старше меня и опытнее. Для меня это было крайне важно – я боялась сделать что-то неправильно. Это же не шутка, работать с детьми. Если честно, я их боялась, не понимала, что с ними делать.
В группе было восемнадцать малышей: они играли на ковре, крича, смеясь и плача одновременно. От их звонких голосов я почти оглохла. Моя старшая напарница, которую заведующая попросила помочь мне в первое время, напутствовала советами:
– Ты с ними не очень-то церемонься, чай, не свои.
В мгновение ока она растащила дерущихся мальчишек, определив каждого в угол. Девочки перестали плакать, испуганно наблюдая за Тамарой Максимовной.
– Вот видишь, – она с удовлетворением обвела взглядом помещение. – Ты меня слушай, и все будет, как надо.
И я слушала. Все же она была пожилой, а значит мудрой. Да и папа говорил, что старшие всегда правы, потому что умнее и жизненный опыт у них богаче. То, что Тамара Максимовна была умной, я поняла довольно скоро: у нее всегда были уважительные причины, чтобы выходить на работу в первую смену. Я пару раз сказала, что тоже хотела бы работать в первой половине дня, но снова получила упрек в эгоизме. Оно и понятно. У нее муж, дети и даже внуки, меня же никто не ждал. Первая смена хороша тем, что после обеда ты свободен, да и уходишь без задержки. На второй смене ты никогда не знаешь, во сколько вернешься домой. Почти ежедневно кто-то из родителей опаздывает с работы. Иногда детей и вовсе забывают забрать. Тогда приходится названивать и напоминать, что в саду томится их чадо.
Я очень уставала на работе. Плелась туда, как из-под палки. Стыдно сказать, но оказалось, что детей я не очень-то и люблю. Наверное, я какая-то неправильная, раз меня посещали такие чувства. Все они милые и хорошие, когда по отдельности. Но всех вместе я с трудом выносила. От шума постоянно болела голова, и никакие таблетки не помогали.
С Иркой мы виделись нечасто. Иногда она привозила своего трехлетнего сына Алешу, полагая, что у меня на него хорошее влияние. Добрая, она искренне видела во мне настоящего педагога. А какой я педагог – курам на смех.
Алеша был мальчиком сложным, поначалу общаться не желал. Как только мама уезжала, он прятался под стол, и никакими уговорами его оттуда было не выманить. Даже еду приходилось ставить на пол – не погибать же ребенку от голода. К следующему его появлению в моей квартире я подготовилась. Купила коробку пластилина, альбом с цветными карандашами и несколько детских книжек. Как и положено, после ухода мамы мальчишка спрятался под столом. Пластилин и карандаши его не заинтересовали, а вот к книгам он проявил огромный интерес: сказка про доброго доктора Айболита была для него очень интересной. Сначала я заметила, как из-под стола появилась светлая головка: два внимательных глаза следили за мной. Сам он пока подойти не решался. Усевшись на диване, я читала вслух. Мальчик приблизился, понимая, что со мной ему ничего не угрожает. Через час непрерывного чтения я окончательно охрипла, но подарком послужило то, что Алеша сидел рядом, разрешая дотронуться до своей руки. Мы стали добрыми друзьями. Он рассказывал о себе и о друзьях, которые большей частью оказались лишь плодом детской фантазии.
Он был очень одинок. В сад мальчик ходил редко, часто болел. Родителей дома почти никогда не было. Ирка работала в рекламной фирме, и ей приходилось много ездить по другим городам, пропихивая на рынок новые товары. А муж, со слов подруги, превратился в абсолютного подлеца. Мальчик же большей частью сидел с приходящими няньками вроде бабушек, дедушек, внучатых племянников и прочих родственников. Я посоветовала Ирке завести какого-то питомца, чтобы у ребенка появился друг. Это поможет воспитать в нем ответственность, которая пригодится в дальнейшей жизни. Ирка послушалась моего совета. Через какое-то время Алеше купили по дешевке попугая у какого-то контрабандиста. Неизвестно, как он переправлял птиц из Новой Гвинеи и продавал любителям экзотики в нашей стране. Алеша не был в восторге от птицы, называл попугая хитрым. Дети же такие фантазеры! Могут приписать животному любые человеческие качества, как я тогда думала. С повадками Иннокентия, так звали Иркиного попугая, я смогла познакомиться поближе через пару лет, когда вынуждена была присматривать за ним в отсутствие хозяйки.
…Ирка с сыном отправилась погостить у родственников в Италии. У ее троюродной тетки дочка вышла замуж за итальянца и проживала во Флоренции. Умные итальянцы предпочитают летом уезжать в страны с более приятным климатом, тогда как наши соотечественники обожают жариться на солнце в сорокапятиградусную жару. Оставив квартиру в полном Иркином распоряжении, итальянская парочка направилась познавать Скандинавскую природу с ее бесконечными дождями. Ирка же, забыв о сиесте, шастала по знойным улицам и ездила на автобусе к морскому побережью. Алеша жару переносил плохо, поэтому все дни поводил дома под присмотром итальянской няньки – соседки, матери трех детей, поэтому четвертый ей был не в тягость. По крайней мере, так считала Ирка, не особо вдаваясь в нюансы темпераментной речи женщины. Муж в путешествии участия не принимал, предпочитая оставаться дома. По словам Ирки, попугая ему нельзя было доверить, потому как друг друга они на дух не выносили. Она даже предполагала, что этот подлец способен извести птичку насмерть. Такой была его ненависть.
Итак, Иннокентий был перевезен в мою квартиру и водружен вместе с клеткой прямо на обеденный стол. Больше разместить его было негде. На ласковое «Кеша» он не откликался, предпочитая уважительное к себе обращение. По правде говоря, уважать его было особенно не за что. Мне кажется, более бесполезного существа на свете нет и быть не может.
Он с презрением осмотрел свое новое пристанище и смерил его хозяйку, то есть меня, холодным взглядом. Я могу его понять. Кто бы радовался, если бы насильно его переселили из многокомнатных хором в скромную однокомнатную халупу. Иннокентий явно не был счастлив подобным переменам в своей жизни. Он решил мстить.
Нужно заметить, что попугай этот был не милой маленькой птичкой, каким я себе его представляла. Ирка говорила, что это какаду, но я мало разбираюсь в птичьих породах. Когда-то я видела у одной знакомой попугая. Сидел он весь такой зеленый в симпатичной клеточке, кушал яблоко и тихонько чирикал что-то на своем птичьем языке. Теперь я знаю, что это был волнистый попугай. С какаду он не имеет ничего общего. Иннокентий был раз в десять больше той птички и яблоки кушать категорически отказывался, как и сидеть в клетке. Ростом он был примерно полметра, а когда распушал свой хохол на голове, становился и того больше. Клюв его выглядел устрашающе, как и лапы, снабженные огромными когтями. Меня Иннокентий не полюбил сразу и всячески это демонстрировал. Проходя мимо, он исхитрялся побольнее ущипнуть меня за ногу. Если он летал, то плоды его активной жизнедеятельности падали мне на голову или же в постель. Поэтому по дому мне приходилось ходить в шапке. Загнать его в клетку не представлялось возможным. Из списка продуктов, который мне оставила Ирка, предназначенных для кормления любимца, он практически ничего не ел. Зато хорошо питался из моей тарелки. Все ему было нипочем, птичий желудок работал, как часы. Ел он суп и кашу, не брезговал даже жареной курицей. Про себя я называла его каннибалом. Вдуматься только, ведь курица из того же отряда пернатых, что и Иннокентий. Жуть какая.
Удивительно, как у такой замечательной во всех отношениях женщины, как моя подруга, прижилось такое мерзкое животное. Когда я думала о том, что делить жилплощадь с монстром мне предстоит долгие два месяца, меня охватывала паника. Уходя на работу, я видела в кухонном окне большое белое пятно с желтым хохлом. Удостоверившись, что я не вернусь, он приступал к мщению. Наверное, он думал, что я специально забрала его у любимой хозяйки.
…Вечером в доме заставала полный разгром. Разбитая посуда, оторванные корешки книг, обгрызенные цветы. Признаюсь, от отчаяния меня даже посетила мысль оставить открытым окно, чтобы домашний тиран самостоятельно покинул пределы моего жилища. Я даже открыла ненадолго форточку на кухне. Но Иннокентий не был дураком, улетать не собирался. Он хитро посмотрел на меня и заглотил кусок копченой колбасы, отщипнув его от целого батона. Алеша был прав, попугай был весьма хитер и сообразителен. Я пыталась воздействовать на него не только строгим голосом, но и лаской. Эту заразу было ничем не пронять. Он смотрел на меня, как на низшее существо, не собираясь реагировать на нравоучения. Прошло почти две недели со дня подселения в мою квартиру неприятного соседа. Во что превратилась моя жизнь за это время, сказать страшно. Постель и одежда были обгажены паршивцем, ноги покрыты синяками, в квартире стоял полный разгром. Двух месяцев мне было не вынести. Умирать в расцвете лет тоже почему-то не хотелось. Я решила перехитрить пернатое чудовище: зная его нешуточную любовь к бразильским орехам, решилась раскошелиться на рынке, чтобы осуществить мой план. Достав из большого пакета орех и покрутив им у попугая перед носом, я демонстративно положила в клетку целую горсть. Иннокентий, предвидя недоброе, долго смотрел мне в глаза, пытаясь понять, что я замыслила. Чтобы скрыть свои нехорошие мысли, я направилась к раковине, якобы с целью мыть посуду. Не долго думая, Иннокентий шагнул в клетку. Дождавшись, пока он забудется, поглощая лакомство, и потеряет бдительность, я рванула к клетке и заперла дверцу на большой висячий замок, который специально для этого случая купила в магазине. Придя в ярость от моей подлой выходки, Иннокентий пробовал даже перекусить прутья клетки. Мне показалось, что ему это почти удалось. Он проклинал меня птичьими ругательствами. Если бы ему удалось вырваться на свободу, мне пришлось бы проститься с жизнью. Побушевав еще какое-то время попугай притих.
Я решила из клетки птицу больше не выпускать, чтобы раз и навсегда прекратить издевательства над собой. В конце концов, я – человек, и никакая животина не смеет превращать мою жизнь в ад. Иннокентий выглядел вполне спокойно и аппетит его свидетельствовал о хорошем самочувствии. Только однажды я стала замечать, что перьев на его теле стало вроде бы меньше. Или же они потеряли прежнюю густоту. Сквозь проглядывала бледная кожа. На столе, где стояла клетка, можно было найти его белые перышки. Посоветовавшись в аптеке, купила ему витамины, надеясь, что все восстановится. Виданное ли дело, чтобы попугай ел мясо и копченую колбасу. Человек от такой пищи облысеть может, не то что экзотическая южная птица. Чтобы восполнить нехватку витаминов и микроэлементов, я спустила на рынке почти всю зарплату, накупив всевозможных фруктов и овощей. Несмотря на мои старания, Иннокентий стремительно терял оперение. Теперь он больше напоминал кукушонка своей плешивостью. Я бы так и терялась в догадках, пытаясь установить причину облысения, если бы совершенно случайно не увидела, как попугай самостоятельно выщипывал у себя перья. Заметив, что я на него смотрю, Иннокентий прекратил самоистязание, но было уже поздно. План был раскрыт, как и метод его исполнения. Я была абсолютно уверена, что делал он это для того, чтобы навеки рассорить меня с подругой. Вот, мол, гляди, кого выбрала себе в друзья. Но как помешать хитрому птенцу в осуществлении задуманного коварства? Не приковывать его, в конце концов, наручниками. Наконец, попугай выщипал у себя все перья и стал похож на гадкого голого кукушонка синего цвета или ожившую вдруг магазинную курицу времен развитого социализма. Кто помнит, они тогда продавались исключительно с головой, которая болталась на голой, непомерно длинной шее. Будучи в то время маленькой девочкой, мне казалось, что нет ничего страшнее этого синюшного магазинного выродка. И теперь точно такая синяя птица сидела на моем столе в клетке, с немым укором смотрела на меня хитрыми глазами, ожидая мести любимой хозяйки за сотворенное с ним злодеяние. Нужно сказать, что никакой вины я за собой не чувствовала, потому что кормила кукушонка сверх возможностей моей зарплаты. Вскоре синяя птица моего несчастья совсем загрустила. Несмотря на жаркую погоду за окном и зной на кухне, его била мелкая дрожь. Очевидно, попугаи чувствуют себя не слишком хорошо без оперенья. Заглянув в детский магазин, я купила симпатичную вязаную кофточку и чепчик ей в цвет. Любезная продавщица, желая проявить участие, интересовалась, покупаю я для мальчика или для девочки. Когда я сказала, что это для попугая, она умерила свою любезность и отправилась о чем-то шептаться со своей напарницей.
Когда возник вопрос, как нарядить Иннокентия в обновки, я призадумалась. Возможно, воспользовавшись случаем, он попытается вырваться на свободу. Можно и глаза лишиться, если он применит холодное оружие, коим наградила его природа. Выглядел он не слишком агрессивным, поэтому я все же решилась. Когда открыла замок, птенец даже не отреагировал. Ему было все равно даже тогда, когда я засунула руку в клетку. Как же мне было неприятно дотрагиваться до голого существа. Казалось, что он непременно будет холодным и влажным. К радости моей он был теплым и сухим. Стараясь ничего ему не сломать, я запихала в рукава детской кофточки то, что еще недавно было крыльями и, нахлобучив чепчик на голову, завязала на его тощей шее тесемки. Другого выхода я не видела.
Вечером следующего дня вернувшись с работы, я застала Иннокентия лежащим на полу клетки. Он тяжело дышал, и вид его был ужасен. Медлить было нельзя. Что делать, я тоже не знала. Хотела было набрать знакомый номер неотложки, но кто же поедет спасать моего кукушонка? Схватив в ванной большое банное полотенце, я уложила на него Иннокентия, спеленав, как младенца. Выскочив на улицу, я попыталась поймать машину, еще не зная, куда ехать. Я долго махала руками у обочины дороги, но никто не спешил мне на помощь. Оно и понятно, кому охота тащить куда-то тетку с «младенцем» под конец рабочего дня. Я старалась выбирать машины попроще, чтобы соблазнить водителя если не собственным видом, то хотя бы возможностью заработать. Это в американских фильмах все легко. Выходит этакая красотка, показывает коленку и едет, куда ее душе угодно совершенно бесплатно. Про мою красоту я бы предпочла не распространяться.
Когда остановилась какая-то иномарка, я даже и подумать не могла, что это может относиться ко мне. В это время в кульке захрипел Иннокентий, и я, заливаясь слезами, пыталась ему помочь. Чем именно, я, конечно, не знала. Не представляя, как делать птицам искусственное дыхание, зажав попугаю клюв, я пыталась вдуть воздух в его нос. Я же знаю, что у людей нос и рот соединяются между собой. Скорее всего, попугаи имеют похожее строение. Очевидно, я ошибалась. От моих действий голова его только становилась больше, но в глазах радости не прибавлялось. Других способов оживления я не знала. Рыдая в голос, я не заметила, как сзади подошел кто-то.