Анна и Сергей Литвиновы
Красивая женщина умирает дважды
– Так сходила б сама за хлебом! – упрекнул.
– Скользко! – заверещала. – Хочешь, чтоб я маленького потеряла?
– А ночами гулять нормально?
– Когда сухо, можно. А сегодня опасно – гололед!
– Ну, курьера тогда вызывай.
– Тебе, что ли, сложно? Все равно мимо магазина шел!
Как по нему, насчет хлеба в семье должна женщина думать. Даже если беременная. И если гололед. Но спорить не стал. Молча жахнул первую. Горло ожгло, хрустящий огурчик хрустнул, истек соком.
– Не чавкай! – снова придралась Машка.
– Закусь тогда порежь. Если хочешь, чтоб все культурно было, – сказал он миролюбиво.
– Надо дела сначала сделать по хозяйству, а потом водку жрать!
Больше пререкаться не стал. Сгреб бутыль, стакан, банку с огурцами. Ушел с кухни в залу. Когда, наконец, закончится беременность Машкина, придирки ее бесконечные. Потом, правда, недосыпания начнутся, колики у младенца… Вот почему так нескладно! Еще год назад даже мечтать не мог: свобода, и женщина своя, и деньги какие-никакие. А случилось – и все равно не радостно.
Машка осталась на кухне, гремела остервенело посудой. Никакого ужина не захочется.
Хозяйничать подруга не умела, вечно у нее то масло брызнет, то картошка прижарится настолько, что сковородку выбрасывать. Вот и сейчас: что-то грохнуло, Машка визгливо ругнулась. Отставил со вздохом рюмку, выглянул. На полу – дуршлаг и брызги, подруга в слезах. Мыслимое ли дело – воду с пельменей без приключений слить не может! Да и вообще разве дело: к новогоднему столу покупные пельмени варить?
Молча подошел, поднял утварь, пол вытер. Но ей опять не так. Верещит:
– Тебе лишь бы пол чистый! А что у меня на душе – плевать!
Покорно спросил:
– Что твоей душеньке угодно? Говори.
– Кра-аба хочу. И та-апочки пушистые на Новый год.
Хоть тут угадал.
Достал с верхней полки шкафа коробку, протянул:
– Вот, держи. Дед Мороз уже приходил.
Обожала его Машка всякие волосатые помпончики, кофточки, шапки – чтоб на них обязательно шерсть дыбом стояла.
Скинула крышку, схватила обувку, повеселела:
– Ой, какие миленькие!
– А то, – сказал гордо. – Специально самые волосатые выбирал.
Но начала босой ногой в тапочку тыкать – сразу понурилась:
– Не лезет. Малы. Ты какой размер брал?
– Тридцать восьмой.
– Так у меня сейчас тридцать девятый! Потому что отеки! Я ведь тебе говорила!
Вспомнил смутно: действительно что-то чирикала.
Сказал примирительно:
– Ну, потом, значит, поносишь. Когда отеки пройдут.
– Так я сей-ча-ас хочу!
Тапочку отшвырнула, снова в слезы, лицо злое:
– А краб где?
– Машенька! Краб натуральный – целая тыща за банку. Я сейчас схожу в магазин, крабовых палочек тебе куплю. Самых лучших!
– Нет! Это суррогат! Мне настоящий нужен! Вот вечно ты: даже подарка нормального сделать не можешь!
Честное-благородное, лучше б в пивную пошел. Или где-нибудь на вокзале сообразить на троих со случайными мужиками!
– Машка, Новый год скоро. Можешь хоть праздник не портить?
– Да не нужен мне праздник! – выкрикнула. – И ты не нужен!
Бегом в коридор, рвет дрожащими руками с вешалки шапку, куртку. Надо бы остановить: поздно, действительно скользко, Новый год через несколько часов. Но ведь и он человек. В праздничную ночь добра хочется, уюта. А если не лелеют, не холят, хотя бы не трогайте. Дайте просто посидеть в тишине и спокойно прикончить бутылку.
Потом тысячу раз себя корил. Но кто подумать мог, что в благополучной, прошитой видеокамерами Москве случится такое? И Машку свою вздорную, но любимую и привычную он больше никогда не увидит?
* * *
На новогодний «Щелкунчик» в Главном театре собирается весь бомонд. Это Ксюша знала прекрасно и заранее начала капать главному редактору на мозг, что редакция должна оплатить ей билет.
– Да не вопрос, Кременская. Покупай, чек принеси. Потом бухгалтерия компенсирует.
Ксюша честно отправилась в кассу двадцать второго октября – в день начала продаж. И оказалась у разбитого корыта. Нужно было, видишь ли, накануне с вечера очередь занимать, утром какие-то браслеты получать, вход только по ним, иначе и внутрь не пускают. Попробовала с охранниками договориться – послали. А спекулянты просили втрое больше официальной цены, хотя на дворе только октябрь. И уговаривали: «Бери, в декабре гораздо дороже будет».
Кинула тогда клич по знакомым, на сайтах театральных вывесила объявления – но звонили ей только перекупщики. Или мошенники – предлагали «гостевое приглашение», а по факту – просто красиво распечатанную фальшивку.
Но попасть на «Щелкунчика» все равно надо. Хотя бы для того, чтоб в социальные сети выложить собственную фотографию на фоне раззолоченного партера. Так что пришлось покупать неудобное место в последнем ряду четвертого яруса. Тоже с переплатой, но всего несколько тысяч получилось, а не двести штук, как за бенуар просили.
Не видно, правда, ни черта. Впрочем, Ксюша на сцену и не смотрела. Разглядывала через бинокль понтовый партер, заносила в телефонную записную книжку громкие фамилии. Завидовала: дамы в вечерних платьях, на каблуках, при мужчинах эффектных. А она, как дура, ютится в каком-то курятнике.
Вот откуда, терзала себя, у тусовщицы, ее тезки, Ксюши, полмиллиона на ложу бенуара отдельную? Директорша музея сидит в партере за какие такие заслуги?
А когда увидела Полуянова и его ненавистную спутницу – вообще закипела от ярости. Седьмой ряд, черт возьми! Только официальная цена – двадцать тысяч за штуку, если у спекулянтов – вообще запредельно! И этот хмырь еще смел ее когда-то учить, что журналист должен быть честным? Ладно, зарплата у него в «Молодежных вестях» немаленькая. Но не будет ведь утверждать, что минимум ее треть спустил, чтоб свою глупую, толстую курицу порадовать?!
Подкрутила бинокль на максимальное увеличение, начала разглядывать Митрофанову. Корова сельская, одно слово! Юбочка по колено, на кофте брошечка. Волосы в пучок собрала, ну, просто отстой! А Дима, вместо того чтоб выбрать ее – юную, эффектную, стройную, – этой деревенщине руку на коленку положил. Что-то на ухо шепчет, а Надежда его еще смеет по руке программкой хлопать, мол, мешаешь.
«Вот был бы с собой яд – подойти в буфете и подсыпать!»
Ксюша совсем расстроилась. Да и сладкая парочка на сцене – глупо счастливая девочка Маша и стройный, эффектный принц – раздражали ужасно. Так, что покинула свое неудобное место посреди действия, отправилась в буфет – благо рядом, на том этаже, где и четвертый ярус.
Драконовские цены на шампанское в Главном театре она знала, поэтому пронесла с собой. Давно проверено: в дамских сумочках на входе особо не копаются, литр коньяка не протащишь, а маленькую бутылочку – запросто. Так что подошла с деловым видом к стойке, купила (за двести рублей!) воды, к ней потребовала бокал и тарелку. Перелила контрабандное шампанское, выложила конфеты (приобрела в супермаркете, чтоб не дать буфетчикам возможность на ней прибыль в тысячу процентов сделать).
Устроилась в самом удобном кресле – чтоб видеть всех, кто входит. Выпила, закусила «грильяжем». Сделала томное селфи с бокалом. Настроила фотокамеру на телефоне: светских дам щелкать.
Народ в буфет потянулся еще до того, как аплодисменты отгремели. Первыми, конечно, старушенции с «социальных» мест, но эти ничего не покупали, только ценам ужасались. Дальше и бомонд стал появляться. Ксюша поймала в кадр министра (почему-то в новогодний вечер с секретаршей). Щелкнула известную гимнастку с молодым, эффектным спутником (официальный возлюбленный, когда увидит фотку в газете, точно разозлится). А потом снова узрела Полуянова с ненавистной Митрофановой. Шикует, подлец, – целую бутылку шампанского оплатил. А курица его щебечет: «Димочка, ну, зачем так много, по бокалу бы хватило!»
Уселись за соседний столик, Ксюшу не заметили. Она сначала собиралась по буфету пройтись, еще кого из селебрити половить, но решила остаться – подслушать, о чем болтают. Когда общались в «Молодежных вестях», всегда старалась, чтобы каждый разговор с Димой превращался в искрометный обмен остроумными шутками, колкостями, интересными фактами. Но сейчас просто уши вяли! Митрофанова ему про новой рецепт оливье заливает, с креветками и красной икрой! Тот слушает, кивает – просто подкаблучник, а не журналист топовый. Еле вклинился в монолог своей клуши, бокал поднял:
– Ну, Надюшка! С наступающим!
Отпила манерно глоточек, порозовела:
– Спасибо тебе, Димочка, за шикарный подарок!
– Ты про балет? – улыбается. – Это только прелюдия. Дома продолжение будет.
– У меня тебе, – смутилась, – тоже два подарка. Один дома. А другой… прости, смешно, наверно, но просто не могу удержаться…
Ксюша обратилась в слух. Митрофанова в сумочку полезла. И достает – журналистка глазам своим не поверила – пластиковую палочку. Тест на беременность! Блин, сериал мексиканский!
Дима смотрит – баран-бараном. Спрашивает:
– Это что?
– Ээ… ну… ты скоро папой будешь.
Побледнел.
«Может, пошлет?» – в надежде замерла Ксюша.
Полуянов секунд десять молчал.
«Ну, заори: «Не от меня!» Или хотя бы: «Что ты наделала!» – умоляла небеса журналистка.
Но он отставил бокал и нежно притянул толстуху к себе:
– Надюха! Ну, ты даешь! Пресловутые две полоски?
– Д-да.
– А ты не ошиблась?
– Наверно, нет. Это четвертый по счету. Ты не сердишься?
– Ох, Надька! Страшно, конечно. Но я очень, очень рад!
И Ксюша почувствовала себя самым несчастным человеком на этой планете. Ну почему одним все, а другим ничего?
* * *
В девять вечера Юра чувствовал себя совсем пьяным, но к одиннадцати слегка протрезвел и, конечно, забеспокоился: где Машка шляется?
Заглянул в комнату к отцу, спросил:
– Тебе Мария не сказала, куда пошла?
Батя насупился:
– Нет. Но ты, Юра, ее зря отпустил. Нельзя, праздник все-таки, да и беременная она.
– Да хоть какая! Сколько можно терпеть капризы!
Захлопнул в раздражении дверь.
Выносить сор из избы, звонить будущей теще не стал. Да и вряд ли подруга поедет к матери – с ней она на ножах. Как, впрочем, и со всем светом.
Приятельниц, у кого можно в новогоднюю ночь скрыться, в Машкином окружении тоже не имелось – со всеми, когда забеременела, рассорилась.
Но куда могла отправиться? Магазины позакрывались, неужели по улицам бродит одна?
Спустит, конечно, на него всех собак, но Машкин номер он набрал. «Абонент недоступен», – холодно откликнулся телефон.
Стал проверять по трекеру, но светящейся точки не появилось. Вообще выключила аппарат, зараза.
Очень в ее духе: себе испортить новогоднюю ночь, а заодно и его проучить.
Все равно надо идти искать.
Чертыхнулся, оделся, вышел в зябкий, влажный, совсем не зимний вечер. На улице почти никого – народ с петардами на воздух сразу после курантов ломанется.
В прошлые их ссоры, когда Машка из дома убегала, он ее в ближайшем магазинчике находил. Продавщица там до чужих страстей любопытная – ей подруга и заливала часами про мужа-тирана.
Но сейчас торговая точка закрыта, на двери объявление: «Тридцать первого декабря до 21.00!!!»
Подруга как раз незадолго до этого времени убежала. Может, торговка и приютила ее? Сидят вместе в тепле, гадости про него говорят.
Машка (среди миллиона прочих упреков) всегда говорила, что «ему вообще пофиг на ее жизнь».
Ошибалась.
Юра, хоть виду не показывал, про подругу многое подмечал. И с продавщицей ближнего магазинчика однажды беседовал. Та жадно пыталась выведать про их ссоры-раздоры, и он на Машку с удовольствием пожаловался. А между делом узнал – торговка приезжая, работает вахтой. Комнату снимает – «да вот здесь, в вашем доме, на первом этаже».
Туда и отправился. Радуйтесь, кобры. Мужик с извинениями пришел.
Дверь открыла сама тетка-сплетница. Уже навеселе. Вылупила глаза:
– Юра! Ты чего хотел?
– Машки у тебя нет?
Удивилась – вроде бы натурально:
– Она не дома разве?
– Да опять капризничает. К тебе не заходила?
– Прибежала! Около девяти. Вся в слезах. Разве так можно с беременной?!
Глядит укоризненно. Оправдываться не стал, потребовал ответа:
– А куда потом пошла?
– Так не знаю. Я б к себе позвала, но у меня – закраснелась, улыбнулась лукаво – гость сегодня.
На коврике грязью стекают кроссовки, на вешалке тюбетейка, в комнате музыка. Не до Машки сердобольной продавщице.
– Ладно, – хмуро сказал, – если появится, сообщи. Где живем, знаешь.
Снова вышел на улицу. Затревожился совсем всерьез. Может, под машину попала? Или плохо стало – в больницу увезли?
Во двор Митрич высунулся, первый на весь дом алкоголик. Увидел Юрия, сразу к нему:
– Догнаться нет?
– Не до выпивки. Машку ищу. Не видел?
– Так она сказала, что уходит от тебя на хрен! – доложил злорадно.
– Куда?
– Не сказала.
– А пошла куда?
– Да я не смотрел. В сторону парка, вроде.
Вот что за идиотка? Вместо того чтоб праздновать, плачет где-нибудь на скамейке. Да из-за чего? Тапочки не того размера подарил?!
Так и встретил Новый год один, под вой ветра, в беготне от аллее к аллее и собственный тревожный крик:
– Ма-ашка!
В час ночи отчаялся. Вернулся домой. Стал больницы обзванивать. В четыре утра пришел в полицию. Пробился сквозь толпу поддатых потерпевших, долго уговаривал уставшего дежурного принять заявление или хотя бы меры.
Но капитан отмахнулся:
– Мы только по несовершеннолетним заявления берем. У подружки какой-нибудь твоя жена. Утром явится, не волнуйся.
Можно бы плюнуть. Вернуться домой – и накатить с горя. От души.
Но Юрий вызвал за сумасшедшие деньги такси. Съездил к будущей теще. Убедился, что Марии там нет. Выслушал причитания и укоры.
Растерянный, испуганный, голодный, вернулся домой. В отчаянии достал из тумбочки Машкину записную книжечку (бумажную). Начал по всем телефонам, что там были, названивать. Но номера совсем, видно, старые, и добрая половина абонентов вообще не понимала, о какой Маше речь. А другие – просто его посылали.
* * *
Первого января Дима проснулся от детского плача. В полудреме перепугался: «Мой, что ли, ребенок?»
Открыл глаза. Надюшка сладко посапывает, в квартире тишина. Ну, дела! Суток не прошло, как новость узнал, а кошмары начали сниться.
Вчера под шампанское, Чайковского, в окружении воспитанных, нарядных детишек из партера грядущее отцовство казалось веселым приключением. А сейчас призадумался. На следующий Новый год их младенцу будет, плюс-минус, несколько месяцев. И как они встретят праздник? Под капризы и вопли? А у него-то была мысль: предложить театралке-Надюшке съездить в Питер. Сравнить «Щелкунчиков» в Главном театре и в Мариинке. Красивый план теперь точно откладывается. Интересно, на сколько? Бабушек-дедушек у них нет, няньку на новогоднюю ночь не найти, а на балет детей только с шести лет пускают. Да и вообще: какие театры, поездки? Все деньги будут на ребенка уходить.
Подумал малодушно: «Может, не выносит?»
Сразу устыдился, виновато взглянул на Надюшку. Погладил по волосам. Она, не просыпаясь, схватила его руку, прижала к щеке. Беременность ей, наверно, будет к лицу. Но если сейчас начинает капризничать, что дальше будет? И располнеет еще больше. И главным для нее станет не он – а крикливый и требовательный младенец.
«Классические страхи молодого отца», – усмехнулся про себя.
Сделав усилие, Дима отогнал тревожные мысли и отправился на кухню варить кофе. Прежде они с Надюшкой, по традиции, начинали первый день нового года с бокала шампанского. Но теперь ей нельзя, в одно лицо неинтересно, а на языке наркологов вообще называется алкоголизмом.
Ничего. Отметим праздник икрой. Намазывать бутерброды поленился – откусывал хлеб, черпал рыбьи яйца из банки. Хорошо, что Надюха спит, а то б изворчалась. Обычно, когда завтракал один, просматривал новости в телефоне, сравнивал, как об одном и том же событии разные источники пишут. Но сегодня даже минимальной аналитики не хотелось, поэтому тихонько, чтобы не разбудить Митрофанову, включил телевизор.
Поют. Пляшут. «Огонек» двадцатилетней давности. В очередной раз «Ирония судьбы». Снова кино – древний «Морозко». Собрался выключить, да попал на новости.
Москвичи купили фейерверков и петард на многие миллионы рублей… по кольцевой линии метрополитена курсирует праздничный поезд… и даже хроника происшествий с новогодним отливом: пьяный Дед Мороз остановил на улице прохожего и потребовал рассказать стишок. А когда гражданин отказался – дал ему в глаз. Пострадавший госпитализирован с сотрясением мозга, «добрый волшебник» задержан.
«М-да, Новый год в России – сакральный праздник. К нему долго готовятся и еще дольше отходят. Может, все-таки шампанского?» – подумал Дима.
Только что благостно улыбавшийся ведущий стер улыбку с лица:
– Теперь, к сожалению, совсем не праздничная новость. Сегодня утром в Олонецком парке обнаружили тело молодой женщины. Ей нанесли больше двадцати ударов ножом. Погибшей было тридцать два года, она находилась на девятом месяце беременности. Почему оказалась в новогоднюю ночь в парке одна, неизвестно. По подозрению в убийстве, насколько нам известно, пока никто не задержан.
Мертвую женщину, к счастью, не показали – только мрачный, черный мешок и алые пятна крови на снегу.
Дима в предзнаменования и прочую мистику не верил.
Но вчера, когда поздравлял в театре Надю и выслушивал ее ахи, подумал: нехорошо, что как раз накануне ее сногсшибательной новости он убийство беременной взялся расследовать.
А сейчас – того хуже: опять смерть будущей матери. Совсем неподалеку от их дома. И снова в деле фигурирует нож.
Дима надеялся, что ведущий расскажет: была ли женщина замужем? Есть ли предположения, кто ее убил?
Но на экране снова запестрели праздничные, чепуховые новости, так что Полуянов в раздражении выключил телевизор. На душе совсем тревожно – хотя уверял себя изо всех сил, что никаких знаков судьбы нет и у них с Надюшкой, конечно, все будет хорошо.
А тут и подруга проснулась. Румяная, сонная, в коротком халатике вышла в кухню. Улыбнулась лукаво. Предложила:
– Давай, может, по глоточку шампанского? Чтобы не нарушать традицию?
– Тебе ведь нельзя!
– Ну… допустим, я пока ни о чем не знаю. Да и официального подтверждения нет.
А он вдруг поймал себя на мысли: вдруг бы беременности действительно не оказалось. Слишком хлопотно. И слишком волнительно.
* * *
Новый год Полину конкретно утомил. «Действующий» сынуля никак не хотел засыпать, тот, что пока в животе, активно пинался. Муж заранее объявил, что ждет, как минимум, четыре разных салата. Свекровь настояла: нужно обязательно испечь пироги. Вот и металась: от рыдающего малыша на кухню, потом в комнату – очередное подать-принести, и снова к плите. Только на десять минут и присела, когда президент поздравлял. В три часа ночи едва на ногах держалась, а на улице петарды взрывают, – сын проснулся, снова начал рыдать. В общем, не чаяла, когда до постели доберется.
А первого января – еще двенадцати не было! – свекровь в их с мужем комнату ворвалась. Всех разбудила – малыш тоже захныкал. Даже обычно безответный супруг возмутился:
– Мам! Обалдела совсем?
Но та на него ноль внимания, на Полину наскакивает:
– В Олонецкий парк больше гулять не ходи!
– Боже, ну дайте поспать хоть немного! – простонала молодая женщина.
Теперь сыночка своего за плечо трясет:
– Скажи ей! Чтоб даже не смела!
– Мам, я потом скажу! – Муж попробовал укрыться под подушкой.
Не удалось. Сдернула покров, провещала зловеще:
– Нет. Сейчас ей мозги вправь!
– Да что случилось-то?
– Женщину там убили сегодня! Беременную!
С Полины сон мигом слетел. Сразу перед глазами вчерашний старик – от которого еле удрала.
Никому дома про жуткую встречу она не рассказывала. Но теперь-то что делать?!
* * *
К полудню первого января Николь даже не прикорнула. Какой может быть сон? В заведении полная загрузка, самцы Новый год отмечают. Девочки почти все выдохлись, отправились отдыхать. Но клиенты, заплатившие за праздничную ночь по двойному тарифу, расходиться не спешили. Лакали бесплатное шампанское, неутомимо щипали за мягкие места измотанных официанток.
«На будущий год ограничение по времени поставлю, – сердито думала Николь. – С десяти вечера до шести, скажем, утра. И пусть дальше домой, под бок к женушкам».
В органайзерах клиентов визит в бордель обычно проходит под кодовым названием «бизнес-ужин». Как, интересно, оправдываются, когда на новогоднюю ночь из дома уходят? Но – судя по количеству мужчин с обручальными кольцами – женщины в байки верят.
Николь, пусть едва держалась на ногах, вечеринкой осталась довольна. Отличная оказалась идея: отойти от привычного регламента в комнатах тет-а-тет.
Авторское ноу-хау. Аукцион Снегурочек под обильную выпивку и хилую, чтоб быстрее захмелели, закуску. Девочкам тоже интересно – у них оплата сдельная. Продавались, быстренько исполняли долг, мылись, красились и снова мчались на «ярмарку».
Но сейчас на подиуме только неутомимая Мадлен осталась. На внучку Деда Мороза она походила слабо – скорее, ближе к бабе-яге, – да и обслужить успела многих присутствующих, поэтому на сцену мужики не смотрели. Кто-то угасал над бутылкой, трое энергично новый бизнес-проект обсуждали (забавно, когда подобные идеи в публичном доме зарождаются).
А пенсионер Георгий попросил хозяйку:
– Николюшка! Давай телевизор включим.
Под новогодние поздравления клиенты прямо в общем зале девчонок жарить начали. Может, и сейчас некондицию Мадленку кто снова возьмет?
Но не сложилось – в «ящике» повтор старого праздничного «Огонька». Мужики, как увидели, почему-то сразу стали по домам разъезжаться. Ладно. С Мадленки хватит, да и самой давно пора отдохнуть.
Официантки спешно собирали со столов пустые бокалы, усталая «Снегурочка» спустилась с подиума, схватила со стола недопитую бутылку, приложилась к горлышку. Пожаловалась:
– Упарилась. Семь клиентов сегодня.
У Николь (когда сама обслуживала) и по десять бывало, но умалять чужие заслуги не стала. Похвалила:
– Молодец.
А Мадлен (как часто в их профессии под утро) впала в печаль. Глянула на экран (там совсем молодой Расторгуев из древнего «Огонька»), вздохнула:
– Эх, какой был красавчик когда-то! Жизнь уходит…
Николь пьяных слез не любила, поэтому спешно переключила канал. А тут того хлеще! Черный мешок с телом на белоснежном снегу. И тревожный голос ведущего:
– Беременная женщина была зверски убита в новогоднюю ночь в Олонецком парке!
– Ештить, это ведь рядом! – перепугалась Мадленка.
– Несчастной нанесли около двадцати ударов ножом, шансов выжить у нее не было.
Официантки отвлекались от уборки, подходили к экрану. Журналист продолжал:
– По предварительному заключению экспертов, смерть наступила незадолго до боя курантов. Не ранее одиннадцати часов вечера.
– Че она дома-то не сидела? – ахнула «Снегурочка».
А у Николь в мозгу сразу ЭВМ: кто из гостей когда появился. И кто (судя по виду) судим.
Мадленка (в бизнесе много лет, клиентуру знает, как облупленную) тоже сразу округлила глаза:
– Может, кто из наших грохнул?!
Голос до шепота понизила, чтоб официантки не подслушали:
– Жорка с виду, конечно, ангелок. Но на беременных он чокнутый, это факт.
Николь и сама знала: с виду благообразный пенсионер Георгий – человек на самом деле с причудами. Девчонки рассказывали: мамочкой называет, грудь вечно сосет. А Гюльджан заставлял, чтобы в койку прямо в платье ложилась, а под него подушку подсовывала. Ну, будто на девятом месяце она.
Но, хоть и убили беременную, на него не подумала. Во-первых, пришел вскоре после девяти вечера и никуда не отлучался. А что фантазии извращенные – так у кого их нет? И если успешно реализует их в сексе – зачем на улицу идти убивать?
Она кое-что другое подозрительное приметила.
Два недавних клиента (молодые, безбашенные в кожанках) появились в заведении как раз вскоре после полуночи. Мадлен сама принимала у них верхнюю одежду и на рукаве одной из курток заметила свежие капли крови. Виду, конечно, не подала. Наоборот, когда клиенты прошли в зал, аккуратно вытерла влажной салфеткой.
И только сейчас вспомнила, что обе куртки на ощупь ей странно холодными показались. Если сразу из машины к ним в подъезд нырять, такого сроду не бывает. Еще промелькнуло: «Неужели пешком пришли?»
Вели себя молодые тоже для новогодней ночи нетипично: в общем веселье не участвовали, хмуро и молча глушили водку. Уединились каждый с единственной девушкой, а в два часа ночи бордель покинули.
Плохо, ох, плохо, что Олонецкий парк от их адреса совсем рядом! Пусть квартира под публичный дом – единственная на этаже, и на звукоизоляцию потратились, соседи все равно недовольны. И видеокамера на входе, как везде в Москве, тоже имеется. Начнут опера делать поквартирный обход – однозначно прицепятся.
«Что ж дома тебе не сиделось, дура!» – зло подумала она об убитой.
* * *
В новогоднее утро Ксюша проснулась в час дня и с дикой мигренью. Не надо было, конечно, после всех коктейлей еще и сет из пяти «Б-52» заказывать. Хорошо хоть до дома добралась. Без сомнительных кобелей. И живая.
В квартире не прибрано, бесприютно, в холодильнике пустота – даже жалкого рассольчика, чтоб поправить здоровье, не имелось. Поискала в аптечке уголь или какой-нибудь фильтрум – не нашлось. Пришлось хлебать крепкий кофе, но от него голова только сильнее разболелась.
Обычно Ксюшу вполне устраивала собственная разудалая жизнь – вечеринки, тусовки, знакомства. Но в новогоднее утро хотелось, чтоб разбудил поцелуем не случайный знакомый, а по-настоящему близкий человек. Или хоть кто-то был рядом.
Сразу вспомнился вчерашний «Щелкунчик», тошнотворное воркование Полуянова со своей толстухой. Подумала злобно: «Такой мужик! И ведь ходит за своей дурой, словно собачка комнатная. Наверно, и завтрак в постель подаст!»
Диму (что от себя самой скрывать) на роль возлюбленного, а лучше мужа Ксюша всерьез рассматривала. И когда он ее просто послал, удар по самолюбию получился конкретный. По логике надо бы забыть, из жизни вычеркнуть. Но не получалось. Тем более, не только как женщину унизил – на профессиональном поле тоже пинал конкретно. Совсем недавно в «XXL» пришла новая сотрудница (только после журфака) и на весь редакционный буфет заявила радостно:
– А тебя Полуянов в пример приводит. Как не надо работать!
Оказывается, на практике в «Молодежных вестях» Дима целое занятие посвятил ее текстам про убийство беременной в Брянской области.
Ксюша и сама признавала: версия про маньяка из Борового малость сыровата. Но зато насколько красиво! Молодой странный фотограф колесит по всей стране, выслеживает и убивает будущих мам!
Но проклятый Полуянов от ее стройной теории камня на камне не оставил. Плюс – та же юная коллега рассказала – по косточкам ее тексты разбирал, вплоть до орфографических ошибок, которые корректоры не заметили.
Ух, до чего она его ненавидела!
Ладно, что толку ядом упиваться, доберется еще до него. А пока как-то отвлечься надо.
Нашла в кухонном шкафчике бутылку с коньяком чуть на донышке, вылила в кофе. Включила телевизор, защелкала каналами.
И увидела. Черный мешок на снегу. Кровь. Словно сквозь вату прослушала подводку. Залпом хлебанула, закашлялась. Хлопала себя по спине и одновременно танцевала. Бинго! Выкуси, Полуянов! Маньяк-то (которого она придумала) – все-таки существует!
* * *
Когда утром первого января вызвали на работу, полковник Савельев даже не удивился. Сроду не бывало, чтобы в столице Новый год спокойно прошел. В прошлом году проститутка клиента зарезала за то, что не заплатил. И еще на один труп выезжали – двадцатипятилетняя девушка погибла от рук любовника.
В эту ночь – тоже сразу два резонансных убийства.
Чеченец нанес шестнадцать ударов ножом сотруднику автодорожной инспекции – тот фотографировал его авто, припаркованное под знаком «Остановка запрещена». Но здесь все просто: масса свидетелей, преступник задержан[1].
И еще одно зверство. В Олонецком парке погибла беременная женщина.
Личность потерпевшей установили быстро.
Мария Рыжкина. Тридцать два года, находилась на девятом месяце. До декрета работала медсестрой. Сожительствовала с Юрием Стокусовым, ранее судимым по статье сто шестьдесят первой, то есть за грабеж.
Освободился он год назад по УДО. При рассмотрении ходатайства учли в числе прочего, что его единственный родственник – отец – недавно пережил инсульт и нуждался в уходе.
С Марией Стокусов познакомился на автобазе, куда устроился разнорабочим. Потерпевшая трудилась там медсестрой на предрейсовом осмотре и репутацию имела незавидную. Характер вздорный. Попивала, погуливала, в носу колечко, волосы красного цвета, на выбритом затылке татуировка. Но недавнего зэка устроила. Мария переехала к нему, забеременела.
Жили плохо. Соседи жаловались участковому: вечно у них скандалы.
Вот и новогодним вечером поссорились. Мария (нрав всегда был скверный, а как забеременела, совсем пошла вразнос) психанула, из дому вон. Юрий за ней не последовал – стал в одиночку квасить. К одиннадцати вечера наконец заволновался, пошел искать. Из подъезда выдвинулся (камера видеонаблюдения зафиксировала) в 23.04. Сначала отправился в магазин, где Рыжкина любила отираться. Когда увидел, что закрыто, наведался к продавщице – та снимала комнату в их доме. Сожительницу не нашел. Дальше встретил соседа. Тот сказал: Мария вроде пошла в сторону Олонецкого парка. Туда Юрий и бросился. С его слов, бегал везде, кричал-звал. К часу ночи сдался. Явился в отделение полиции. Пытался заявление оставить (не приняли). К теще несостоявшейся ездил. В больницы названивал и по всем телефонам из записной книжки подруги.
Время смерти экспертиза определила предположительно в промежутке с 23.15 до 00.15. Убили там же, где и нашли тело, – в дальнем уголке парка, у пруда. Сожитель потерпевшей утверждал: туда он не дошел. Криков тоже не слышал.
Эксперты тщательно искали следы посторонней ДНК, но пока что ни волосика, ни ворсинки. Только частицы одежды Стокусова, который вышел из дома в 23.04 и в 23.27 вбежал в парк (что подтверждала камера на входе).
Орудие убийства (предположительно, охотничий нож) обнаружено не было, хотя все возможные места сброса тщательно обыскали.
Утром первого января Юрия задержали. Убеждали написать чистосердечное, но тот упорствовал: Машку не убивал, а что ссорились – так дело житейское. Орал:
– Да, злился на нее. И сдохнуть желал. Но чтобы ножом беременную? Вы за кого меня считаете?
Расписаны они не были, проживала покойная Рыжкина на жилплощади сожителя. Свидетельница (продавщица продуктового магазина) утверждала: Мария, когда ребенок родится, планировала на признание отцовства подать и алименты с Юрия взыскивать. Но тот возмущался:
– Чушь собачья! Зачем ей на меня заявлять? Ребенок мой. Я и сам собирался. И Машку, и малыша содержать.
Опера и следователь считали: дозреет. Признается.
Судимый, пьющий. А мотива нет – будто первый раз подобная публика убивает вообще ни за что! Перепил. Надоела. Взбесила.
