Анна Цой
Грядущее вчера
– Скажи мне, когда вспомнишь тот день, – продолжил разговаривать со мной мужчина, – я и в самом деле смогу многое сделать для тебя, Рэффи.
Галантный, как ветер. Он и в момент своего морального падения, когда посмел переспать с сестрой своей невесты, признался сразу же, чем совершенно шокировал меня. Хороший и правильный – Тиль была неприкосновенной для него. А меня по-другому запереть обручальным кольцом было практически невозможно.
И как я могла подумать о нём, как об убийце в первый день воспоминаний? Едва ли я… постой, Фыр.
– Те люди, которые были убиты тобой, – нахмурилась я, – кто они?
Позади послышались мягкие шаги, а мужчина опёрся прямиком на один из памятников.
– Полагаю, твой отец не будет против, – кощунственное с усмешкой, – мятежники, – пожал губами, – они позиционируют себя как освободители, но приносят только террор.
Я разглядывала ореол солнца вокруг его головы. Он был смешон с засветлённым лицом и взглядом свысока.
– Видишь ли, ты рассказала, что помнишь всё вплоть до разработки вакцины. А они появились через несколько лет, – мужчина вмиг стал задумчивым и слегка агрессивным, – шайка сектантов, распространяющих слухи сперва о вреде твоего создания, а после успешного запуска на мировой рынок – о шаге против природы.
Весь его внешний вид говорил о ненависти. Что казалось мне слегка переигранным.
– Они на протяжении нескольких сотен лет продолжают воспитывать в ненависти к нам свои поколения, Фэр, – убежденное, – уверяю тебя, что ты вспомнишь как минимум сотню личных счетов в отношении них.
– Убийство – не выход, – чётко произнесла, зная, что я права.
– Уверена? – слегка сузил глаза он, – ты, наверняка, думала о тех взрывах на территории города? Это делают они – целенаправленно приносят через защитно-пропускные пункты взрывчатку и убивают мирных жителей, – светло-карие глаза сверкнули, – мы даём шанс каждому. Разрешаем привиться и остаться в Либэн. В тысячах таких же городов по всему миру. Однако человек не может отказаться от сопротивления, пускай даже осознанно глупого и вредящего.
– Вы не нападаете на них? – спросила, скорее всего, чтобы убедиться.
Мужчина усмехнулся.
– Нам нет до них дела до того момента, пока они не начинают вредить нам, – краткий ответ.
Я кивнула, соглашаясь. Вот только:
– Правда у каждого своя, – качнула головой, – мы должны наладить с ними контакт. Сможем убедить их сотрудничать – и мы в выигрыше, пусть и номинальном.
Парзи покачал головой.
– В этом вся ты, Рэффи. Давай сперва решим проблему с твоими воспоминаниями, прежде чем ты начнёшь новую компанию.
Пальцы погладили холодный камень. «Тильда Стандэн». Больше всего я скучала по ней, трагично подмечая, что вечная жизнь пошла бы ей на пользу.
– Новая фармакологическая мечта, Тиль, – шепнула я, – но сперва покой для этой.
***
– «Метеопрогноз на эту неделю не утешительный», – пела по телевизору милая девушка в мини, – «В нашем штате термометр продержится на максимальной за целых десять прошедших лет отметке в сорок три градуса! Полуденная жара требует максимальной бдительности!»
Кондиционер сломался. А я вместе с ним.
– Что ты делаешь на полу? – едва вошёл в гостиную Парзи.
– Лежу, – указала на очевидное, – из-за жары мастер отказался приезжать, а я обнаружила, что кто-то умудрился соединить сплит-системы в одну сеть. Не подскажешь, у кого хватило ума?
Мужчина на моё ехидство не отреагировал, что уже могло означать некую странность. Он приблизился к ближайшему креслу и сел в него, приосанившись.
– У меня для тебя плохие новости, Рэффи, – не заставил напрячься меня он, – вспомни ту шайку неприятелей, которая вздумала искурочить твоё великое дело? – он дёрнул губой, – на них возбуждено уголовное дело. Больше они нам не помеха.
Я хмыкнула и улыбнулась.
– Почему тогда новость плохая? – зевнула я.
Мне от жары даже не хотелось иронизировать насчёт его извечной мании странно предоставлять информацию.
– «Срочное известие!» – перебило погодную повестку новостная, – «Час назад произошёл взрыв по Минниган стритс. Мистер Стандэн, его жена и младшая дочь находились…»
Я не помню, как садилась.
Я не помню, что и как делала.
Все заволокло туманом настолько, что выплывала из него я обрывками. Краткими воспоминаниями, будто бы и не моей жизни.
Полиция. Морг. Офис. Похороны. Суд – террористом был один из подчиненных той компании, которая шагала против моей вакцины. Они обозначили своей целью не меня – всё было проще. Это была попытка остановить мою деятельность. Протестная акция, заставившая всколыхнуться общественность.
Но главное было не это. Моя семья погибла. А та самая общественность могла сказать лишь пару гневных слов для будущих заключенных, и несколько утешающих для нас с Парзифалем.
Но смысл был не в этом. Я была повержена вместе с домом моего детства. Я лежала в закрытом гробу, опущенная в землю солнечным утром. Всё таким же знойным летом.
И они добились своего – я смогла забыть свои мечты. Более того, я вмиг забыла о том, что когда-то желала жизни всем людям.
Полугодовая реабилитация. Парзифаль называл это кризисным центром. Я прекратила играть в игры и принимала психлечебницу за то место, каким оно являлось всё это время. И они помогали. Вот только не мне, а Парзи, стабильно проводящему ночи в соседней палате, и кривящему губы от правильных завтраков и горсти таблеток в моём прозрачном пластиковом стаканчике.
Затем возвращение домой. Ремиссия. Прекратившиеся панические атаки и кошмары. Через восемь месяцев всё вновь стало стабильно, приобрело краски и гармонию. Парзифаль был счастлив, и смог оставить меня в компании мраморных стен спальни на втором этаже.
Ванна. Нож. И покой.
***
– Мне тоже не нравился этот шкаф, – под начищенными туфлями Парзифаля скрипело стекло от дверцы-витрины, – и эти коллекционные пластинки, которые выудить из коллекции какого-нибудь жлоба будет невозможно, – шаги ко мне, – и кресло из красного дерева, – он встал за моей спиной, – а вот это мне очень дорого, – из моих дрожащих пальцев изъяли револьвер, – поэтому спрячу подальше от твоих не в меру любопытных и неаккуратных пальцев, – его выражения лица я не видела, хотя догадывалась о нём, – Рэффи…
– Ты так спасался? – резко отвернулась от окна к мужчине я, – расстреливая каждого из этих… чёртовых… – воздуха не хватало.
Парзи как обычно имел своё мнение на всё на свете:
– Не скажу, что это не так. Косвенно, – он процеживал каждый мой взгляд через свою цепкую призму восприятия, – однако в большей мере заменителем была ты.
Брови сдвинулись в одну кривую линию.
– Я? – переспросила, упираясь спиной в оконную раму.
У мужчины от этого дёрнулась щека.
– Тот робот, которого ты отформатировал две недели назад? – вышло как-то совсем напористо, – каркас живой куклы.
Он усмехнулся и неожиданно расслабился.
– Скорее, твоё творение, – бровь дрогнула, – ты видела и слышала о современном мире пусть и крохи, однако они должны были сложиться в приблизительную картину, – он немного подался вперед, – твои записи и исследования позволили мне создать то будущее, которое заслуживает человечество. Которое станет идеальным для тебя и меня, Рэффи. Уже стало, – вновь усмешка, но теперь с пылающим идеями и гордостью во взгляде, – «Будущее стремится к гармонии…
– …попрекая совершенство», – продолжила за него.
Эти слова дались мне горько. Настолько несчастно и вымученно, что в голове роилась крепкая угловатая мысль о том, что именно я виновата в случившимся. По этой причине не существовало моих близких и меня. По этой причине существовал мир будущего с миллионами вечных жизней и успевших возродиться.
Возрождение?
– Я не справилась, Парзи, – проронила, отворачиваясь к окну и приставляя ладонь к стеклу.
Там, параллельно моим пальцам, грелись под солнцем вышки высоток, ограниченные непрозрачными стеклянными листами. Иногда на них играючи мелькали вероятно даже не рекламные, а пропагандистские слова Ньянг Лабор.
Жизнь текла быстроводной рекой времени. Нам оставалось лишь ставить плотины, наслаждаться и одновременно страдать от своего выбора. Случайное деревянное ограждение, и мы сменили ландшафт.
– Я даю тебе второй шанс, Ауфэр, – голосом бога произнёс мужчина, – а после дам третий, четвёртый, изобрету личный стимулятор совести и морали, а после сделаю его невыносимо тяжёлым для тебя.
На его губах впервые не было сопутствующей иронии усмешки. Нет – там царила усталость, печаль и надежда. Смесь крови и надежды в радужке. Не я ли залила туда красную краску?
– Значит, выбор очевиден, – выдохнула, глядя ему в глаза.
Надежда. Все мы грезим ею, когда кажется нет выхода. Может быть и мне она поможет?
Однажды папа сказал мне – «Сильные люди ломаются навсегда». Ты был прав, папа.
Потому что сегодня я родилась заново.
