Анна Анна
Игра в любовь
От автора.
Эта книга – благодарность мужчине, единственному, неповторимому, за мгновения счастья, которые он подарил мне.
Глава 1. «Помнишь, как всё началось…»
Зимой 2000 года, в январе, я стала владелицей красивой, просторной, «белой с золотым», как я её называла, квартиры в Таллине. Это было чудом для меня! Для той, которая к этому времени, уже 20 лет служила Богине Любви и Яаку. Год назад он предложил мне купить эту квартиру, одну из тех на 8-м этаже, которые он, вместе со своим другом Эрни, построил для себя и для того, чтобы что-то на этом заработать. Но, где-то в глубине души, я чувствовала, что он построил этот 8-й этаж и для того, чтобы кто-то, очень важный для него, жил рядом.
А началось всё в далёком 79-м году, жарким летом, в городе Ташкенте. Когда я, семнадцатилетняя стройная блондинка, купила билет и пришла на концерт уже очень известного молодого певца с берегов Балты. Сидя на первом ряду амфитеатра ташкентского цирка, я увидела, как стремительно вышел на арену и вот уже поёт, пританцовывая, парень с длинными кудрявыми волосами, в белой рубашке и белых брюках, идеально облегавших красивые линии спортивной фигуры. Поблёскивали кнопочки на модных сабо. Было сладко и… нехорошо. Глазам было приятно смотреть, но впечатление было настолько сильное, что появилось чувство лёгкой тошноты… Я никогда не видела его раньше, может что-то мимолётное по ТВ, да и в тот, первый момент, не смогла рассмотреть молодого певца хорошо, так как зрение моё – неважное, а бинокля у меня с собой не было. Но я чувствовала его силу и красоту и слышала необыкновенный, чарующий голос. Неясное, ещё туманное чувство, зарождалось в моей душе. На следующий день я купила лучшие на всём июльском базаре, розовые гвоздики и, со страхом, как это выйти на арену под сотнями взглядов, подарила прекрасному парню, певцу, мои первые цветы. Всё было как в чудесном сне: живые карие глаза, добрая очаровательная улыбка, ласковое выражение ангельского лица. Красивые руки (он был в летней рубашке с короткими рукавами), бережно взяли букет. Позже я сказала маме: «Такому человеку приятно дарить цветы». На следующий день был ещё один великолепный концерт и ещё один букет. Но на этом концерте я, после того как подарила цветы, не вернулась на своё место, а осталась стоять в проходе между рядами, поднявшись на несколько ступенек вверх. Луч прожектора быстро «нашёл» девушку в белом открытом платье. Прекрасный Принц повернулся в мою сторону и пел: «Подберу музыку к тебе…» и протянул ко мне руки…
В самом конце действа, я рискнула подойти к нему ещё раз, уже без цветов, и попросила автограф. Я дала ему белую лакированную открыточку, которую привезла из Паланги, с гномиками и соловьём, и красный фломастер. Он перевернул открытку, посмотрел, что там изображено и подписал её. А конферансье в этот момент, уже приступил к мизансцене, каждый вечер завершающей концерт. Конферансье дарил Яаку, такое вот красивое имя было у моего Принца – Яак Йоала, большой букет гладиолусов и благодарил его. А Яак, вдруг, неожиданно, протянул эти светло-красные гладиолусы мне. Боже! Что я почувствовала в это незабываемое мгновение…Но букет я не взяла, сказала: «Это же Ваши цветы!» – и убежала с арены со своим дорогим трофеем – автографом Яака.
Глава 2. «И всё же счастье прикоснётся к нам…»
.
… Сказочная зима в сказочном Городке. Снег,-5 мороза. Поздно вечером я впервые подошла к Балтийскому морю. Сначала услышала шум зимних волн, а потом уже увидела его – большое, тёмное, таинственное. Потрогала подбежавшую холодную волну, поздоровалась. Море улыбнулось мне белыми барашками маленьких волн. Так началась моя первая неделя в Таллине. Был декабрь 79-го года. Я много гуляла по улочкам Старого города, у моря, в парке Кадриорг – величественном и красивом, который царь Пётр Первый, когда-то построил для своей любимой Екатерины… И возле здания таллинской Филармонии, я «нашла» его самым первым из всех достопримечательностей города, поздним вечером, в день приезда. А одним прекрасным утром, я, терзаясь неодолимым волнением, осмелилась-таки зайти в Адресное бюро, которое находилось в центре Старого города. Девушка, полненькая, в коричневом свитере, совершенно спокойно, дала мне адрес Яака. Услуга стоила 2 копейки. Когда стемнело, я пришла на улицу, где жил Он. Поднялась на второй этаж, увидела дверь квартиры моего Принца и подумала, что в Бюро дали, по ошибке, адрес какого-то другого парня. Здесь не мог жить знаменитый артист! Такой бедненькой выглядела эта дверь, деревянная, выкрашенная бледно-голубой краской. Я всё же оставила в почтовом ящике записку с извинением (если окажется, что Яак «не тот»), но и с приглашением на свидание.
Зимний парк. Старые, огромные деревья в снегу. В шесть вечера – уже темно. От неяркого света фонарей внутри ограды дворца Кадриорг, снег казался синим. Я назначила свидание именно у дворца, мне очень нравилось это место, да и сам парк был чудесным! Почему-то я была уверена, что мой Принц не придёт. А если, всё-таки, придёт, что я скажу ему?.. Когда я вошла внутрь дворика, где было назначено свидание, то почти обрадовалась – никого! Подумала – пройдусь вдоль клумбы и – домой… Вдруг заметила, что за мной кто-то идёт. Мужчина в светлой дублёнке. Я решила, что это сторож, во дворце ведь был музей, и он хочет предупредить меня, что музей закрывается и ворота дворца – тоже. Наверное, я должна была остановиться и подождать «сторожа», но я вышла за ограду дворца и сделала несколько шагов в сторону тёмной аллеи. В это момент, хотя снег приглушал звуки, я услышала шаги у себя за спиной. Я обернулась и оказалась лицом к лицу с моим Принцем. Он сказал: «Привет!» Я неслышно ответила: «Здравствуй…». Он продолжил: «Знаешь, у меня есть семья – жена, сын. Я их очень люблю… Сын скоро в школу пойдёт. Ты красивая, смелая, но пойми меня… И прости!». Он сам был таким красивым в этот момент, в зимней пушистой шапке, из-под которой закручивались длинные локоны, немного взволнованный. Я смотрела на него, и из глаз скатились две непрошенные слезинки. Он что-то говорил ещё, даже предложил подвезти до дома, спросил, где я живу. Но я уже не слушала его, развернулась и почти бегом устремилась в тёмную аллею. Она привела меня к кафе у шоссе. В кафе я купила пирожное и, стоя лицом к стене, попыталась его съесть. Вдруг я услышала, совсем рядом, голос Яака: «Ну что ты! Не надо…» Я не смотрела на него, стесняясь мокрых глаз. Он взял меня за руку, и мы быстро вышли из кафе. Подошли к его машине, он открыл заднюю дверцу и пригласил меня в салон, сам сел за руль. Машина, белые «Жигули», была новая, в ней – тепло и уютно. Мы поехали по шоссе в сторону пляжа Пирита. Яак ничего не говорил больше, я –тоже. Молча, я смотрела, как он ведёт машину. Он делал всё красиво! Дорога шла вдоль моря, затем промелькнули зимние сосны. Мы свернули с шоссе и остановились в узенькой, заснеженной аллее. Яак пересел ко мне. Он был совсем близко, я почувствовала головокружительный запах табака и каких-то духов, наверное, дорогих. Его лицо в свете Луны, отражённым снегом, было бледным и красивым. Он взял меня за подбородок и нежно, медленно поцеловал в губы. Ещё раз, ещё… Тепло его губ волнами разлилось по телу. «А ведь меня никто ещё так не целовал», – подумала я. И закрыла глаза, чтобы лучше чувствовать его прикосновения.
Глава 3. «Я пою в нашем городке…»
Летом 80-го, «олимпийского» года, я приехала в Таллин в июне, поездом, через Москву. Надо было приехать пораньше, так как Москва, с началом Олимпиады, превращалась в «закрытый город». Вот так и в Таллине я оказалась в середине июня, до начала Олимпиады. В дни олимпийских игр здесь проходила парусная регата, и были концерты в новом зале Городского холла (Linnahall по-эстонски). Душа моя, дорогой, любимый, лучший из лучших, певец тоже участвовал в этих концертах. Целых два дня! Я стояла в очереди за билетами более двух часов. В кассе висела большая афиша, на которой был изображён Яак, в белом, на фоне Ратуши, вернее маленькой дверцы в древней, из серого камня, стене. Ах, Принц на фоне замка! Мне тут же захотелось иметь эту афишу у себя дома. Я даже думала попросить её у девушки, продававшей билеты, но постеснялась. Люди в очереди обсуждали новый концертный зал, хотели посмотреть какой он. Я же мечтала увидеть только моего обожаемого Яака. Прошёл почти год после тех, незабываемых концертов в ташкентском цирке, и я уже была влюблена в этого человека «по уши». И даже больше… И вот настал долгожданный вечер концерта. Куплены пушистые, самые лучшие из тех, что были на улице Виру, ярко-розовые гвоздики и «бархатные» красные розы. Их, объединённых в один большой букет, я несла Яаку. Он пел ближе к концу и, хотя по программе должен был исполнить две песни, спел пять! Чудесный, неповторимый Яак, в облегающем белом пиджаке, в коричневых рубашке и брюках. Воротник рубашки был расстёгнут и красиво открывал шею, на которой поблёскивала золотая цепочка. Длинные локоны обрамляли лицо. Он выглядел потрясающе – Орфей во плоти!.. А новая, большая и красивая сцена, только усиливала впечатление. Она, эта сцена, так подходила ему. Красивейший голос, необычная, красивая песня на эстонском языке… Я же, спускаясь к сцене со своего 34-го ряда, не успела, за время короткого перерыва между песнями, подарить цветы. И вот, стою под сценой, в самом центре зала, в фокусе всех прожекторов, в своём ярко-красном шёлковом сарафане, а Яак поёт. Когда песня закончилась, он подошёл к краю сцены, я протянула ему букет. Яак взял цветы, улыбнулся и сказал на эстонском: «Aitah!» («Спасибо!») Видно, не узнал меня, наверное, света не видел, стоя на этой новой сцене, бедняжка, а не только поклонницу. Хотя, это был уже второй концерт и второй мой букет. А таллинцы не баловали цветами своих кумиров – кроме меня, никто, за два концерта, не преподнёс такому великолепному певцу ни одного букета, даже «дежурного». Аплодисменты? Пожалуйста – сколько угодно! Цветы – нет. Жадные… Ну вот, так это был мой второй букет, а первый, такой же большой и красивый, я подарила Яаку, поднявшись на сцену. Я тогда, идя к нему, чуть не запуталась в проводах, которые переплетались по всей сцене, да ещё обходя оркестр, расположившийся прямо на моём пути. Поэтому второй букет я решила отдать с позиции «снизу». И простояла целую песню под сценой…
… Дорогой мой Яак! Сидя сейчас на облаке и посмеиваясь над нашими земными проблемами, загляни в «Хроники Акаши» (Говорят, вернее, Яак говорил, что на том свете, каждый может заглянуть в любой день и час и увидеть, что происходило тогда. И назвал это «Хроники Акаши»). Просмотри «Лето-80» и ты увидишь снова те розы и гвоздики, которые ждали тебя каждую ночь в ручке твоей двери. И которые ты находил по утрам. Это я, пугаясь собственной тени, в слишком светлые июльские ночи, приносила их тебе. Горе моё! Радость моя! Песня моя! Яак! Посмотри «Хроники Акаши» и ты увидишь девушку красивую, стройную, светловолосую и, кажется, смелую – ведь ухаживала же за звездой эстрады… Но, на самом деле, робкую и пугливую, как лань. Она спешит к твоему дому, неся пять, три или одну, но шикарную розу, проскальзывает в подъезд, взлетает на второй этаж… И вот уже в ручке светло-зелёной двери сияют алые розы. Или красные гвоздики. Они были каждую ночь разные, мои цветы. Интересно, милый, что ты думал, забирая их? Надеюсь, не досадовал… А наоборот! Ты ведь был сентиментальным. Ты был романтиком. Я знаю…
В конце июля 80-го года, я улетела в Ташкент, чтобы сдать экзамены в институт и на пять лет стать студенткой вуза. Надеясь, что Яак не забудет меня и это прекрасное «олимпийское» лето.
Episode. «Погас свет…».
Однажды, ровно в час ночи, когда, наконец-то, чуть-чуть стемнело, я тихонько поднялась на второй этаж и засунула прекрасную розу в ручку светло-зелёной двери. В этот момент в подъезде погас свет. Я замерла в темноте на верхней ступеньке лестницы. И услышала шаги, кто-то поднимался наверх. Тёмный силуэт появился на фоне окна. И тут же я попала в ловушку – крепкие объятия, от которых у меня перехватило дыхание. Я не видела лица, но знала – это был он. Тот, которого я боялась, как огня и …ждала. Наверное, он тоже не видел меня, но всем телом прижал свою «добычу» к деревянной двери и стал целовать мои губы, шею, опять губы. Я почувствовала лёгкий запах алкоголя и подумала: «Мой дорогой пьян!». Но, слава хорошему коньяку… Его губы были так жадны, казалось, он хочет съесть меня. Не ослабив объятий, он открыл дверь (роза, при этом, упала на пол, но она не пострадала) и, буквально, втолкнул меня в коридор, не переставая целовать. Я упёрлась спиной во что-то мягкое, как оказалось потом, это была висевшая на стене кабанья шкура. Подняв обе мои руки кверху, он крепко держал их левой рукой, а правой расстегнул мою вязаную кофту и спустил бретельки шёлкового сарафана. Губы его скользнули по груди и сомкнулись на левом соске. «Боже!», – подумала я, – «Что он делает?». Сил не осталось. Я бы упала, если б не его рука, которая крепко держала меня. Но вот он отпустил мои руки и нежно обнял меня за талию, а я прижала кудрявую голову к груди, которую целовали сейчас его красивые губы. Голова моя не кружилась, нет! Я падала в бездну, ужасную, сладкую… Он увлёк меня в глубину комнаты, где было совсем темно, усадил на диван. Со спинкой. Поцелуи продолжились, спускаясь ниже и, вдруг он оставил меня, полулежащую на чём-то мягко-бархатистом. Через несколько мгновений я почувствовала его, уже обнажённое тело, совсем рядом и нечто нежное и упругое у своих губ. Я поцеловала это нежное и упругое раз, другой, потом, как по наитию, поняла, что надо делать и стала ласкать губами и языком этот заветный кусочек тела любимого. А руки мои гладили его спину и атласную кожу ниже спины. Он же ласкал обеими руками мои, и так уже затвердевшие, соски. Он был терпелив и упорен. Но я – изнемогала… Его мужское достоинство возросло от моих ласк настолько, что мне стало страшно, что же будет дальше? А дальше Яак обнял меня, прижал к груди, приподняв с дивана, и я оказалась на пушистом ковре и было одно только чувство жертвы, которую я могла и хотела принести ему. Боль, резкая, была сладчайшей, ведь её причинил мне он. Он, ради которого я приняла бы любые муки… Мне казалось, что, последовавшие за этим, ритмичные движения будут длиться вечно. Хотя, в своём неведении, я и не знала сколько может длиться эта сладкая, сладчайшая, пытка. А я, как вампирша, впилась губами в его лебединую шею, пахнувшую духами и тоже пыталась, изо всех сил, ласкать его – языком, губами, руками и, даже, коленями, которыми крепко обхватила его бёдра, в каком-то извечном, почти животном, экстазе. Наверное, так не бывает, но именно, в этот, первый раз, через какое-то умопомрачительно долгое-долгое наслаждение, мой мир взорвался, и вместе с огромной, ярчайшей радостью души, и тело моё достигло того райского ощущения, о котором, я знала, все мечтают, но которое бывает так редко… Потом мы какое-то время лежали молча, и было слышно, как за открытой форточкой, шелестит листьями старый тополь. Два тела, расслабленных, умиротворённых, в бледном свете, падающем из окна. Он лежал на спине, закинув руки за голову, и лёгкая улыбка блуждала по его губам. Я, лёжа на животе, гладила и перебирала нежно пальцами его чудесные длинные волосы, которые так любила. Он, нарушив тишину, спросил: «Ты когда уезжаешь?». Я ответила очень тихо: «Послезавтра.» А он ещё тише сказал: «Как скоро…». И добавил по-эстонски несколько слов, из которых я поняла только «Aitah!» («Спасибо!»).
… Милый, дорогой, любимый Яак! Сидя там, на облаке, загляни в «Хроники Акаши» и ты увидишь два обнажённых тела, распростёртых в маленькой квартирке на улице Асула…
Глава 4. «…Спаси и сохрани цвета, и запахи, и ощущенья…».
Если быть точной и соблюдать хронологический порядок, то следующее знаменательное событие было осенью 80-го года. Студенты ташкентского института Иностранных языков уехали «на хлопок», а мне очень повезло – с таким «минусом» по зрению как у меня, собирать хлопок нельзя! И я, сначала поработала на факультете, а потом, чудом, улетела в мой сказочный город Таллин. К нему, золотой нитью любви, была уже накрепко привязана моя душа. Я чувствовала себя счастливой. Осень в Таллине – это нечто дождливо-прозрачно-туманное. Прилетев на самолётике ТУ-134А в мой ласковый город, я почему-то стала очень робкой. Со страхом и неуверенностью, пришла я на улицу Асула. Записка, с приглашением на свидание, перекочевала из кармана моего плаща цвета морской волны в тёмно-зелёный почтовый ящик с номером 5. Я была уверена, что эту записку прочтёт именно Яак. Может быть, потому что это была лишь просьба спуститься, в такой-то день и час, на скамеечку, которая находилась возле дома. Это должно было произойти вечером следующего дня. Наутро я пошла прогуляться в осенний парк Кадриорг. Меня одолевало невыразимое волнение. Чтобы успокоиться, я зашла в кафе и купила несколько пирожных. С коробочкой в руках, переходила по пешеходному переходу дорогу, отделявшую парк от моря. Больше ничего, из событий этого дня, я не помню. Пришла в себя через сутки (как мне потом сказали), лёжа на операционном столе, где меня собирались уже оперировать по поводу гематомы в голове… Больница на улице Сютисте была совсем новая, ещё даже не закончился ремонт. Когда я увидела людей в белых халатах, то подумала: «Это врачи! Больница… Что-то случилось!». Первым делом я провела языком по зубам – на месте ли?.. С зубами всё было в порядке. Потом меня везли в лифте… Неделю болела голова – правая сторона, которой я ударилась об асфальт. Два месяца нельзя было вставать с постели – столько времени нужно было, чтобы срослась трещина в тазовой кости. Именно туда пришёлся удар тёмно-жёлтого «Крайслера», ехавшего на большой скорости и даже не притормозившего у пешеходного перехода. Мне ещё сказали, что он только задел меня вскользь, и что мне очень повезло… Нет худа без добра! Ко мне прилетела моя добрая Фея – мама, которая истово ухаживала за любимой дочкой. Она целыми днями сидела у моей кровати, приносила мне таллинские сырочки в шоколаде, калевские вафли и другие вкусные вещи. Однажды, мама принесла маленький приёмник, и я, в десять часов вечера, каждый день, могла слушать концерты, в которых часто пел мой Принц… Пребывание в травматологии стало приятным! Приходил ко мне и водитель, который сбил меня, и девушка-следователь. Но я ни в чём не обвинила водителя «Крайслера». Сама была слишком погружена в свои мысли в тот злосчастный день… Сергей, так звали водителя, был моряком и ходил в дальние рейсы. Он подарил мне кольцо с большим александритом, который менял цвет, становясь, при дневном свете, изумрудным, а при искусственном освещении – рубиновым. Мне очень нравилось смотреть на моё колечко! А накануне своего Дня рождения, 2-го ноября, я попросила моряка Серёжу, сходить с письмом по одному адресу. Он пришёл на следующий день со свёрнутой в трубочку афишей. Как раз той самой, желанной, которую я видела через окошечко кассы, покупая билеты на олимпийские концерты. Яак в белом на фоне Ратуши. На своих стройных ножках, обтянутых белыми брючками, он написал зелёным фломастером: «АNNA! PALJU ONNE SUNNIPAEVAKS!» («Анна! Поздравляю с Днём рождения!») И нарисовал красивый цветок! Это был чудесный подарок на 19-тилетие… Я была счастлива. Всё разворачивала и разворачивала афишу, и любовалась Яаком. И красивым поздравлением. А Сергей так описал свой визит к звезде эстрады. «Я звоню, дверь открывает он, сам Яак, в блестящей маечке. Я чуть не упал! Отдал ему письмо, а он вынес из комнаты афишу…» В письме Яаку, я написала, что слишком много думала о нём и не заметила машину на шоссе. И приложила заметку обо мне из газеты «Советская Эстония». Почему-то они решили написать о ДТП, в которое попала девушка из Ташкента. Прошло два месяца, я уже могла вставать на ноги и ходить, правда, пока, с костылями… Но это не помешало мне написать записку Яаку, с приглашением на свидание у памятника «Русалке», как раз напротив пешеходного перехода, где мы столкнулись с «Крайслером». (Я даже гордилась, что меня сбила иномарка, которых тогда было совсем мало на дорогах. И что вмятина осталась у него, у «Крайслера», а у меня, Слава Богу, всё зажило!)
В тёмные, декабрьские, семь часов вечера, я, с костылями, сложенными и прислонёнными к скамеечке, сидела возле памятника кораблю «Русалка». (Это был ангел с крестом в руках, которым он благословлял залив и оберегал от бурь, в одну из которых и погибло судно «Русалка»). Я сидела и терпеливо ждала моего Принца на холодном ветру, дующем с невидимого моря. Он пришёл, в своей светлой дублёнке, но без пушистой шапки, наверное, оставил её в машине. Длинные локоны ложились на воротник дублёнки. Присел на корточки напротив меня, взял мои замерзшие руки в свои, и я, несколько долгих мгновений, любовалась его прекрасным лицом, лучистым взглядом и лёгкой улыбкой на таких желанных губах. Мы молча смотрели друг на друга. Потом он немного отодвинул костыли, сказав при этом: «Ой-ой-ой!» и присел рядом, на краешек скамейки, не отрывая взгляда от моего лица. Наверное, я глупо-счастливо улыбалась… Сказал тихим нежным голосом: «У меня в десять часов самолёт, улетаю в Москву, записывать песни для фильма». Я даже не спросила, какого же фильма. Мысли были заняты предстоящей долгой разлукой. Я попросила: «Поцелуй меня!» Яак наклонился чуть-чуть, и я увидела, что он закрыл глаза… Холодный ветер превратился в мягкий, тёплый, африканский, а окружающая тьма стала цветной: сине-розово-лиловой, с золотистыми искорками… Поцелуй был долгим. Потом мой Принц ушёл. Потому что я, не желая обременять его девушкой с костылями, сказала, что неподалёку меня ждёт такси. Ещё я не хотела, чтобы он запомнил «хромоножку», которая передвигается с помощью костылей.