Анна Анатольевна Андронова
Весна и нет войны
Отец же и вовсе исчез.
Кире было сказано, что папа уехал в командировку. Надолго. В другой город. Далеко. Навестить нельзя.
Кира была уже взрослая и не поверила. Сначала она решила, что отец полюбил другую женщину и ушел к ней. Когда же Кира узнала случайно от соседки, что его арестовали, то даже обрадовалась, дурочка: ведь не бросил, не предал.
Потом она приставала к матери: как так, что они не навещают отца, не носят передачи. Мать сухо сказала, что это невозможно. Кира наорала на неё и несколько дней не разговаривала. Уже позже ей объяснили , что означают страшные строки приговора «десять лет без права переписки».
Впрочем, Кира не поверила и для себя раз и навсегда решила, что отец жив, и, когда она вырастет, непременно разыщет его…
***
Вода в чайнике забулькала. Кира достала из шкафа жестяную голубенькую банку; аккуратно, чтобы случайно не выронить, сжала пальцами несколько крупинок драгоценного чая и положила их в фарфоровую чашку.
Залив чашку кипятком, она, однако, не торопилась убрать жестяную банку обратно. Кира поднесла её к носу и замерла, закрыв глаза. В нос ударил сладковатый, терпкий аромат.
В этот момент в дверь громко постучали. От неожиданности Кира едва не выронила драгоценную банку, и её лоб мгновенно покрылся холодным потом. Не то чтобы она так сильно любила чай- просто эта коробочка тоже была из той жизни, где все еще были живы и счастливы. Увы, с каждым днем тот мир сжимался и исчезал, а новый наступал все решительнее. Вот и чай когда-нибудь, как ни растягивай, да кончится, и она уже не сможет, вдыхая сладкий, терпкий аромат, хоть на секунду перенестись в прошлое.
Потому–то Кира и испугалась, когда чуть не выронила жестяную банку.
Спрятав чай обратно в шкаф, Кира открыла дверь.
– Привет!– Сима устало улыбнулась.– Там моему мужу на работе мясо выдали.
– Спасибо, я не хочу есть,– заверила её Кира.
– Правда?
Сима вздохнула и опустила глаза.
– Сегодня опять на фронт ходил проситься,– всхлипнув, сообщила соседка.– Слава богу, опять не взяли.
Сима виновато посмотрела на Киру. Чувствовалось, ей страшно неудобно оттого, что все вокруг уходят на фронт, а её муж нет, и она даже не может скрыть свою радость. На самом деле от одной только мысли, что муж уйдет и она останется одна с ребенком на руках, у Симы начинали трястись колени. Может быть, именно поэтому она упорно приглашала Киру ужинать: чтобы, во-первых, как-то приглушить гнетущее чувство вины; во-вторых, чтобы доказать мужу , что он нужен и здесь- заменить Кире семью вместо матери, ушедшей на фронт.
Закрыв за соседкой дверь, Кира вернулась к столу и окинула довольным взглядом чашку с дымящимся чаем, блюдечко с сахаром и тарелку с куском черного, непонятно из чего испеченного, хлеба. Сначала она делала маленький глоток, потом клала в рот крохотный кусочек хлеба и даже не жевала, а сосала его, как конфетку, заложив за щеку и перекладывая туда-сюда языком.
***
Немного притупив чувство голода, Кира обычно брала какую-нибудь книжку. Например, толстый томик Шарлотты Бронте. Иногда в книжке находились утешительные строки:
«У многих из нас бывают периоды или период, когда жизнь кажется прожитой понапрасну, когда ждешь и надеешься, хотя надежды уже нет, но день осуществления мечты все отдаляется и надежда, наконец, увядает в душе. Такие мгновения ужасны, однако самые темные часы ночи обычно возвещают рассвет».
Кира счастливо улыбалась, переносясь в мечтах в теплый весенний вечер, где они с синеглазым мальчиком , взявшись за руки, медленно идут по улице, утопающей в аромате сирени. Но вот она перелистывала несколько страниц, и ей на глаза попадались другие строки.
«Будущее иногда предупреждает нас горестным вздохом о пока еще далекой, но неминуемой беде; так дыхание ветра, странные облака и зарницы предвещают бурю, которая усеет моря обломками кораблей; так желтоватая нездоровая дымка, затягивая западные острова ядовитыми азиатскими испарениями, заранее туманит окна английских домов дыханием английской чумы. Но чаще беда обрушивается на нас внезапно,– раскалывается утес, разверзается могила, и оттуда выходит мертвец. Вы еще не успели опомниться, а несчастье уже перед вами, как новый ужасающий Лазарь, закутанный в саван».
И внезапно, точно в подтверждение этих слов, начинали завывать сирены воздушной тревоги.
Кира поспешно одевалась, хватала заранее приготовленную сумку и мчалась к метро, ежась от громкого треска зениток, гула самолетов и барабанящей, точно град, шрапнели зенитных снарядов.
Иногда бомбили так сильно, что в метро приходилось бежать прямо после работы.
С шести часов вечера переставали ходить поезда. На путях снималось электрическое напряжение, на рельсы укладывались деревянные щиты, где на ночь устраивались люди. В первую очередь пускали женщин с детьми и стариков.
В такие ночи Кира чувствовала себя особенно несчастной. Но следующим вечером Кира возвращалась домой; ежедневный ритуал повторялся: печка, чай, блюдце с сахаром, хлеб, книга- и жизнь уже не казалась такой беспросветной.
***
Кира отколола щипчиками крохотный кусочек сахара, положила его в рот и отхлебнула еще глоток чая.
Сегодня у неё было припасено нечто лучшее, чем томик Шарлотты Бронте.
Тетрадь. Совершенно чистая, толстая тетрадь в клетку, уже ставшая дефицитом, как и все остальное.
Кира нашла её утром по соседству с разрушенным домом, где жили женщина с мальчиком.
Это здание тоже было разрушено; оба этажа сошли с фундамента, а перед входом зияла огромная воронка, около которой белела стопка книг и вот эта тетрадь.
Сама еще не зная зачем, Кира взяла её.
Теперь тетрадь лежала перед ней на столе.
И снова, как утром, Кира вдруг перенеслась на ту странную улицу, на этот раз мысленно.
Там явно не было войны: все дома целы, стекла не заклеены полосками крест-накрест, а витрины магазинов не заложены мешками с песком; нигде не стоят , ощерившись, противотанковые ежи и не возвышаются баррикады на случай, если немцы все же прорвутся в город. Да и все встреченные Кирой люди- женщина с ребенком, мальчик с мороженым- выглядели спокойными и счастливыми. И они могли себе позволить швырять пшено голубям.
Там не было войны, и там была весна. Да, листья на деревьях были не желтые, как здесь и сейчас, а нежно-зеленые, будто только что распустившиеся. И воздух пах как-то по-весеннему свежо и опьяняюще.
А девушка в окне? Какая она, должно быть, счастливица. Она живет в мире, где весна и нет войны.
«Весна и нет войны»,– вслух повторила Кира.
Странное дело, не прошло еще и года с тех пор, как она сама жила в таком!
Нет, это было много столетий назад.
Кира снова мысленно вернулась к девушке. На вид ей было лет двадцать с небольшим. Она, наверное, где-нибудь учится или работает. А по вечерам ходит на свидания.
На глаза навернулись слезы.
Кира крепко зажмурилась: то ли для того, чтобы сдержать слезы; то ли в надежде, что таким образом сможет перенестись в тот заветный и недостижимый мир, где стоит весна и никто не уходит на фронт.
Через минуту Кира открыла глаза и тяжело вздохнула- нет, все было по-прежнему: горел огонь в маленькой печурке, белели крест-накрест полоски на окнах и где-то совсем рядом завывали сирены воздушной тревоги. Но вместо того, чтобы бежать в убежище, она придвинула к себе тетрадь, решительным движением обмакнула перо в чернила и написала на обложке:
ВЕСНА И НЕТ ВОЙНЫ
***
– Так! Это на помойку! На помойку! На помойку!
Одну за другой Аля швыряла на пол старые тетрадки. Арифметика, литература, география.
ВЕСНА И НЕТ ВОЙНЫ
– На по-
Слова застыли у неё на губах. Что за странное название? Может, это школьное сочинение?
Аля с сомнением повертела в руках выцветшую тетрадь с серой кромкой пыли по краям.
Нет, не похоже. Слишком толстая. Впрочем, какая разница? Раз уж взялась разбирать антресоли, надо выкидывать все старье.
– На помойку!
Тетрадь сделала короткий полукруг и шлепнулась на пол.
Аля довольно оглядела пустую полку. Пожалуй, на сегодня хватит.
– Положи тетради на подоконник и дай мне тряпку!– скомандовала она сыну, веснушчатому мальчику лет пяти с добрым личиком и хитрющими глазами.– После обеда пойдем гулять и выкинем на помойку.
Костик послушно подхватил стопку тетрадей и водрузил её на подоконник, рядом с цветущей геранью.
На левой щеке у мальчика красовался большой фиолетовый синяк и краснело несколько ссадин.
Накануне Костя ходил с отцом гулять. Проезжавший мимо трамвай взвизгнул на повороте- муж схватил сына, плашмя рухнул на асфальт и подмял ребенка под себя. Сработал фронтовой рефлекс- мина!
Аля вздохнула и отправилась готовить обед.
На просторной кухне было пусто. У стены справа стояли три столика- у каждой семьи свой- над ними висели деревянные шкафчики.
Аля открыла крайний у окна, достала большую эмалированную кастрюлю, налила в неё воды и принялась чистить картошку.
Наверное, ей не стоило торопиться с замужеством.
Она вспомнила 1946 год и себя, восемнадцатилетнюю. Родители умерли в войну, и девочку взяла к себе родственница. Аля звала её тетей.
Тетя относилась к девочке довольно прохладно, и Але всегда хотелось иметь настоящую семью и свой собственный дом.
Она мелко нарезала картошку, положила кубики в воду и поставила кастрюлю на плиту.
Да, теперь Аля его имеет. Вот только счастлива ли она?
***
– Осторожно! Осторожно! Не помните!
Худощавая старушка суетилась вокруг грузовика, куда двое грузчиков с развеселыми лицами затаскивали мебель и огромные тюки.
Стояла середина июня. Было еще не жарко, но небо уже голубело совсем по-летнему и солнышко припекало.
У грузовичка топтались двое мальчиков-погодков в коротких коричневых шортиках, белых отутюженных рубашечках и панамках с подвернутыми полями. Один из братьев держал в руках сачок, другой- маленький аквариум с рыбками.
Очевидно, семейство переезжало на дачу.
Может быть, в июле, когда Аля будет в отпуске, они тоже снимут дачу где-нибудь в Подмосковье.
Она представила себе раннее летнее утро; крохотный домик, утопающий в зелени; прохладную гладь пруда; крынку с парным молоком и свежий деревенский хлеб на столе в чистой прохладной горнице,– и сразу стало легче на душе.
Мусорный контейнер располагался за домом и был забит до отказа. Аля положила тетрадки на краешек газона: вдруг кому-нибудь пригодятся? Хотя, кому могут пригодиться школьные тетради довоенной поры?
Уходя, Аля оглянулась. Та странная толстая тетрадь, на обложке которой было написано «Весна и нет войны», лежала сверху, и ветер уже трепал её страницы.
Аля развернулась, взяла сына за руку, и они медленно пошли к парку.
На повороте Аля обернулась еще раз. Листья тетради колыхались на ветру, будто махали, приглашая её вернуться и прося не оставлять их.
«Все-таки я слишком впечатлительная»,– с сожалением подумала Аля.
Она вспомнила, как несколько лет назад выбрасывала ботинки, в которых ходила всю войну. Они были уже очень старые и изношенные; подошва на одном ботинке давно прохудилась, и носить их было совершенно невозможно даже в сухую погоду.
Аля вот так же вынесла их на помойку и поставила на край газона. И, уходя, все время оглядывалась. Ей казалось, ботинки жалуются и просят не оставлять их.
«Разве мы не служили тебе верой и правдой?– будто вопрошали они.– Вспомни только, сколько мы с тобой пережили! Помнишь, как мы бежали в бомбоубежище? А вокруг горели дома ? И как мы стояли в очереди за хлебом и сахаром? Если бы не мы, ты бы замерзла! Всю войну мы спасали тебя от холода, снега, слякоти, дождя. Разве мы не заслужили покойной старости в каком-нибудь пыльном шкафу?»
Вот и сейчас ей чудилось, что тетрадь хочет что-то сказать ей.
***
В парке в этот послеобеденный час было людно: катили коляски гордые молодые мамаши, играли в футбол подростки и копались в песочнице дошколята.
При приближении Али две женщины, лет на пять старше, о чем-то разговаривавшие между собой, внезапно замолчали и с укором, смешанным с неприязнью, посмотрели на неё.
Аля была шапочно знакома с этими женщинами: у обоих мужья погибли на фронте и они воспитывали сыновей-подростков в одиночку. Наверное, именно поэтому они Алю и недолюбливали.
Костик уже отыскал своего приятеля- белобрысого, худенького Генку- и теперь они с визгом носились друг за другом.
Аля снова поймала на себе завистливый взгляд. Как, должно быть, обе женщины мечтали оказаться на её месте! Ведь с их точки зрения, она просто баловень судьбы. У неё все есть: муж, хоть и инвалид, но зато непьющий и хорошо зарабатывает; работа; своя комната, да не где-нибудь в подвале, а в просторной, светлой квартире. Просто идеальная жизнь? Чего еще желать?
Если бы они узнали, что Аля по ночам плачет в подушку, то страшно удивились бы. С жиру разве бесится?
И в самом деле, чего же ей не хватает? Почему она несчастна? Может быть, оттого что муж иногда во сне зовет другую женщину?
Они никогда не рассказывали друг другу о своем прошлом. Впрочем, у Али, вышедшей замуж восемнадцатилетней девчонкой, никакого прошлого не было.
– Мама, мама, смотри!– Костик протягивал ей пеструю бабочку.
– Давай отпустим её, хорошо?
Аля поцеловала сына в макушку и разжала маленькие пальчики.
Бабочка весело взмахнула крыльями и улетела. Сколько она еще проживет? День? Два? Умрет сегодня вечером?
Аля снова вернулась мыслями к тетрадке. Откуда она взялась на антресолях? Осталась от прежних жильцов?
На обратном пути Аля бросила взгляд на кромку газона- тетради не было!
Её взгляд упал на мальчонку лет десяти, сидевшего на корточках рядом с мусорными контейнерами. В руках мальчик держал ту самую выцветшую тетрадь и, похоже, собирался выдрать из неё лист.
Неожиданно для самой себя Аля ринулась к мальчишке и резко выхватила тетрадь из загорелых рук.
– Тетя, вы чего?!– обиделся ребенок.
Не говоря ни слова, Аля сунула тетрадь в сумку, схватила Костика за руку и направилась к подъезду.
Едва зайдя в лифт, она достала тетрадь, открыла ее и торопливо пробежала глазами первый лист, исписанный красивым, четким почерком.
***
– Снова кормишь голубей?
Вика захлопнула окно и стряхнула с ладони остатки пшена.
–Опять дворничиха будет ругаться, что голуби всего Ленина засрали.
Вика хихикнула.
Во дворе их дома, неизвестно кто, когда и зачем, установил карликовую, около метра, фигурку вождя мирового пролетариата. Ленин сроду в их дворе не бывал; и никто из его соратников тоже не был здесь замечен. Возможно, какой-то чиновник или партийный деятель решил перед кем-то выслужиться, и теперь крохотный, выкрашенный в серебристый цвет вождь, напоминавший языческого божка, стоял рядом с круглой клумбой посреди двора, периодически страдая от жирных окрестных голубей.
– Вика! Телефон звонит.
Сметая все на своем пути, девушка бросилась в прихожую.
–Алло?
Да, это был тот самый звонок, которого она ждала. Неделю назад Вика направила в редакцию одного толстого журнала свои рассказы и статьи, и теперь должен был быть вынесен вердикт.
Вскоре, с загадочной улыбкой на губах, Вика вошла на кухню. Её мать, Елена Петровна, полная женщина лет пятидесяти, в синем байковом халате, с аккуратно уложенными в пучок длинными волосами, колдовала над плитой. В ковшах, сковородках, кастрюльках что-то размешивалось, жарилось, шипело и скворчало: в гости должен был приехать двоюродный брат с женой.
– Это они?– не поворачиваясь, осведомилась Елена Петровна.
–Да!
Вика мотнула головой так, что в шее что-то хрустнуло.
Елена Петровна наконец оторвалась от кастрюлек и вопросительно посмотрела на дочь.
–Берут?
Вика зажмурилась и счастливо улыбнулась.
–Да! Да! Да!
Она вскочила, обхватила мать руками и, если бы женщина не была чрезмерно грузной, они , вероятно, пустились бы в веселый пляс.
– И даже дали материал для первой статьи! Мне надо взять интервью у одного полковника!
При этих словах наклонившаяся было над плитой Елена Петровна обернулась и внимательно посмотрела на дочь.
– А он женат?
Вика расхохоталась.
– Мама! Ну откуда я знаю! Я же не на свидание с ним иду!
Елена Петровна снова уткнулась в кастрюльки.
– А как Саша? Не звонил?
– Не звонил!– раздраженно бросила Вика и , хлопнув дверью, поспешила в комнату.
– Мне пора!
Хотя до встречи оставалось еще два с половиной часа, она оделась, взяла сумку и выскочила на улицу.
Пройдя несколько шагов, Вика остановилась.
Вокруг царствовала весна. Солнце светило ярко и празднично, не то что осенью или зимой, когда уже с утра так темно, сумрачно и пасмурно, что кажется уже наступили сумерки.
Небо было голубым, высоким и больше не цеплялось за антенны и крыши домов.
Снег, хотя и не растаял , уже стал серым, ноздреватым; тут и там виднелись проплешины черной, пахнущей сыростью и прошлогодними прелыми листьями, земли.
На детских качелях распевалась пара синиц.
С крыш текло.
Мягкий, влажный ветер слегка трепал волосы.
На девушку вдруг нахлынула волна безмятежной, пьянящей радости. Такое, обычно, бывает только в юности. Только в юности весна и жизнь кажутся бесконечными, волшебными, многообещающими. Кажется, именно этой весной произойдет что-то необыкновенное, отчего вся жизнь сразу изменится и никогда уже не будет такой скучной и безрадостной.
Тут взгляд девушки упал на афишу кинотеатра , и настроение сразу испортилось.
Саша!
***
Он позвонил накануне вечером.
– Привет, как дела?– раздался в трубке бархатный баритон.
– Нормально,– дежурно ответила Вика.
Она никогда не понимала, зачем люди задают этот вопрос. Они действительно ждут, что им подробно начнут рассказывать о невзгодах и проблемах?
– Что завтра вечером делаешь?
– Ничего.
– Может, сходим в кино?
– Да я что-то не очень хорошо себя чувствую,– соврала Вика.
Мать на кухне возмущенно загремела кастрюлями.
– Может, все-таки сходим? Я пришлю машину.
Его голос звучал так жалобно, что Вике стало стыдно.
– Не надо машину, я сама дойду.
Когда Вика положила трубку, рядом уже вилась раздраженная мать.
– Что он тебе такого сделал?– кипятилась она.– Почему ты с ним так обращаешься? Я бы на твоем месте не бросалась такими кавалерами!
– Он старый.
– Никакой не старый! Всего на десять лет старше тебя! Отец был старше меня на пятнадцать! К тому же хорошо зарабатывает. Своя квартира. Такие на дороге не валяются!
– Я же выхожу замуж не за квартиру!
Вика скрылась в комнате и захлопнула дверь у матери перед носом.
– Ты еще будешь жалеть!
Елена Петровна надавила на дверь плечом, но не тут-то было- Вика была настороже и навалилась на дверь с другой стороны.
– Ты что думаешь- сто лет будешь молодая и красивая?!Да не успеешь и глазом моргнуть, как в твою сторону и смотреть-то никто не будет! Ты будешь мечтать, чтобы хоть кто-нибудь тебе позвонил! Хоть куда-нибудь пригласил!
Во время этой эмоциональной речи Елена Петровна не переставала подталкивать плечом дверь в тщетных попытках открыть её, а Вика все также упорно отражала атаки.
– Вспомнишь еще мои слова, да поздно будет!
Елена Петровна стукнула по двери кулаком и удалилась на кухню, откуда через минуту донесся такой грохот, будто на пол упала полка с посудой.
Легко представить, что было бы, если бы Вика не согласилась встретиться.
***
Вика вздохнула и медленно пошла вдоль улицы к метро. Вечернее свидание висело над ней, словно черная туча в летний день.
Ну почему, почему все не может быть по-другому?!
Вика вспомнила, как еще в школе прогуляла сочинение, чтобы посмотреть по телевизору «Звезду пленительного счастья» – эпизод, где Полина знакомится с поручиком Иваном Анненковым. Как сладко замирало её сердце в предвкушении такого же яростного, безудержного, непреодолимого чувства.
На первом курсе института Вика встречалась с парнем. Он был высок, хорош собой, из приличной семьи. Одно время Вике даже казалось, что она в него влюблена. Но когда её приятель объявил, что вынужден по работе уехать на несколько лет в другой город, девушка неожиданно для себя обрадовалась. Хороша влюбленная!
И как это, интересно, бывает, и что чувствуешь, когда влюбляешься по-настоящему?
Спустившись в метро, Вика наконец вышла из свойственной время от времени всем молодым девушкам задумчивости и принялась размышлять о предстоящем интервью.
Господи, о чем она будет спрашивать?
И каков он, этот полковник? Наверное, старый, седой. И говорить они будут о детях, внуках , любимой собачке и прихватившем позавчера радикулите.
Вот если бы была война…
Вика тут же себя одернула: слава богу, что войны нет! Уж лучше писать о радикулите.
У кафе, где они договорились встретиться, сгребал снег дворник, у ног которого вилась рыжая бездомная собачонка. Чуть справа, на скамеечке, сидел дедок лет шестидесяти в засаленной шапке-ушанке.
Вика с сомнением посмотрела на дедка.
Ну и дурочка же- вообразить себе, что все герои её очерков будут молодыми статными красавцами!
Вика вздохнула и направилась к дедуле.
Тот неожиданно расстегнул старенькое пальтишко, извлек из внутреннего кармана бутылку водки, отхлебнул прямо из горлышка; трясущимися руками завинтил крышку и засунул бутылку обратно в карман.
Вика изумленно наблюдала за ним. Может быть, это не полковник?
Девушка осмотрелась. Нет, кроме бегущих мимо прохожих и дворника, вокруг никого не было.
После горячительного лицо дедка светилось, а нос покраснел и напоминал помидор.
Вика еще раз вздохнула и склонилась над странным полковником.
– Извините…
– Извините,– будто эхо раздался мужской голос.– Вы Вика?
Она обернулась и замерла: перед ней стоял необыкновенно высокий молодой мужчина, немного напоминавший Харрисона Форда в молодости.
– Олег это я.
***
Кира стояла у окна и смотрела, как догорает особняк во дворе.
Света не было (его вообще включали на несколько часов в сутки), и отблески горевшего в железной печурке огня зловеще плясали на стенах. Теперь, когда к ним прибавились всполохи пожара, комната и вовсе приобрела какой-то странный, неземной вид.
Во дворе суетились пожарные, но все уже было бесполезно: от уютного особнячка с колоннами, где Кира мечтала танцевать на балу, как Наташа Ростова, осталась только груда тлеющих головешек.
В доме никто не жил- там располагалось какое-то учреждение, давно эвакуированное. Никто не погиб, но по Кириным щекам все равно текли слезы, потому что перед глазами у неё проносились картины веселых балов, дамы в нарядных платьях, лихие гусары и вся её школьная беззаботная пора.
В дверь тихонько постучали, скорее, даже поскреблись. Кира поспешно смахнула слезы.
– Входите!
Это была Сима. Несмотря на отсутствие света, она сразу заметила, что Кира плакала. Наверное, по голосу.
– Да ты что? Чего вдруг? Там же никто не живет! Радоваться, дурочка, надо, что в нас не попало!
Сима деловито уселась за стол.
– Я, собственно, по делу.
Кира с испугом посмотрела на неё. Ей вдруг пришло в голову, что ,пока она была на работе, пришла похоронка. Нет, конечно, не на маму. Мама работает в госпитале и не лезет на передовую, а вот мальчик…
– Что с тобой?! Ты чего побледнела? Может, воды?
В следующее мгновение Кира обнаружила, что над ней склонилось встревоженное лицо соседки.
– Нет-нет, ничего,– пролепетала она срывающимся голосом.
Тут девушке пришло в голову, что похоронка на мальчика с синими глазами вряд ли придет сюда: ведь Кира ему никто. Пока никто. Похоронку получили бы родители.
От сердца сразу отлегло, и Кира с живым вниманием уставилась на Симу.
– Тут такое дело: у моего мужа родственники в поселке под Москвой. Так вот, там у них одна женщина меняет картошку, лук на всякое шмотьё. Может, съездим? А там, глядишь, и молочком с яичками разживемся.
Кира почувствовала, как в полупустом животе, где плескался только чай, сладко заурчало. Она прикинула, что можно было бы отдать за картошку. Они с матерью и до войны жили не слишком богато, а уж теперь…
Разве что… выпускное бардовое платье с блестками? Она так ни разу его и не надела. И у неё не останется ничего праздничного. Совсем ничего. Что же она наденет, когда война кончится, синеглазый мальчик вернется и они пойдут на танцы?
– Спасибо, но мне нечего менять,– решительно ответила Кира.
Но Сима была не из тех, кто легко отступает.
– Ну и что! Мне поможешь. Я одна не дотащу. Да и веселее вдвоем. А я с тобой поделюсь.
«Ох уж эта забота обо мне,– подумала Кира.– Не так, так эдак, но все же накормит!»
Она с благодарностью посмотрела на Симу. Соседка приняла это как знак согласия и поспешно затараторила:
– Да тут совсем недалеко. Станция «Фабрика».
– А это не там, где…
– Что ты!– уверенно оборвала её Сима.– Фашистов так близко не подпустят!
И все же Кира сомневалась. Послезавтра обещали дать выходной, и она уже предвкушала, как с утра растопит печь, заварит чай, раскроет тетрадь и целый день будет писать о той девушке из будущего- мира, где все счастливы, потому что нет войны и весна. Кире вовсе не хотелось срочно менять планы, вставать спозаранку, по холоду и темноте на перекладных добираться до деревни, а потом тащиться с неподъемными мешками назад.
Кира была голодна, но мысль о том, что рассказ придется отложить на неопределенный срок, терзала её гораздо больше голода.
– Я подумаю!– обещала девушка Симе.
***
Ужинали молча. Муж хмурился, но когда Аля спросила, не хочет ли он добавки, благодарно улыбнулся и с нежностью посмотрел на неё.
Накладывая новую порцию макарон, Аля подумала, что сейчас она выглядит как на агитплакате о счастливой советской семье. Круглый стол с цветастой скатертью, розовощекий жизнерадостный мальчик болтает ножками, а красивая женщина в нарядном переднике с улыбкой подает тарелку мужу.
После ужина муж ушел курить на балкон. Пока Костик возился с соседской кошкой, Аля вышла к мужу.
Он стоял, наклонившись вперед и облокотившись о перила. Вдалеке виднелся тот самый парк, где они сегодня гуляли с Костиком. Теперь там горели фонари, хотя было еще достаточно светло, и доносилась музыка с танцплощадки.
– Завтра дадут премию.
Аля вздрогнула. Муж оставался неподвижным и, казалось, эти слова произнес не он, а какой-то стоящий рядом невидимый мужчина.
– Сошьешь себе платье.
– Спасибо.
Але хотелось подойти к мужу, расцеловать, прижаться щекой к его щеке, но ей почему-то казалось, что ему это не понравится.
Муж докурил, выбросил окурок и ушел в комнату.
Сумерки сгустились , и огни на танцплощадке замигали особенно призывно.
Аля смотрела на кружащиеся в танце пары.
Новое платье. Куда? Прийти на работу в госпиталь и надеть поверх медицинский халат? Вот если бы… Если бы можно было пойти на танцы!
Она представила, как заходит в комнату, открывает шкаф, достает оттуда нарядное шелковое платье; как, стуча каблучками, бежит через парк к танцплощадке; как в глаза ей бьет свет фонарей; как рослый молодой парень приглашает её и они кружатся в упоительном танце.
Неужели подруга была права?
– Жалеть потом будешь! – пророчествовала она, потрясая узким изящным пальчиком. – Захочется еще на танцы, да уж куда там- мужняя жена!
Аля сжала кулаки, вбежала в комнату и резко распахнула дверцы массивного шкафа орехового дерева.
На мгновение ей показалось, что платье уже на ней; вот она, цокая каблучками, бежит вниз по ступеням; вот мчится по парку; вот она на танцплощадке; яркий свет бил Але в глаза, музыка оглушала и завораживала.
В большом зеркале на стенке шкафа отразилась кровать, где, по-прежнему хмурясь, дремал муж, и раскладушка, на которой, безмятежно улыбаясь, спал Костик.
Аля вздохнула, провела рукой по красному шелковому платью, купленному на предыдущую премию, и медленно закрыла дверцу.
Через десять минут, умывшись и накрутив волосы на бигуди, она легла в кровать и раскрыла найденную днем тетрадку.
Прочитав первую страницу, Аля отложила тетрадь и задумалась. Это было всего лишь описание какой-то улицы и девушки, швырнувшей горсть пшена голубям. Может быть, дальше будет что-то поинтереснее?
Аля снова открыла тетрадь и погрузилась в чтение.
***
– Олег это я. А вы журналистка?
–Да,– просипела Вика.
Горло враз пересохло. Вика не могла оторвать глаз от своего собеседника. Нет, нельзя было сказать, что мужчина красив. У него было мужественное, волевое лицо с широкими скулами, светло-серые глаза; волосы темно-русые, коротко стриженые, чуть тронутые сединой.
– Поговорим в машине?
Еле ступая на ватных ногах, Вика подошла к «Джипу».
***
Здесь я, пожалуй, сделаю лирическое отступление.
– Как? – воскликнет придирчивый читатель. – Разве мы читаем не ту тетрадь, где в 1941 году, спасаясь от одиночества и ужасов войны, Кира писала выдуманную историю о девушке, живущей в другом, лучшем, мире? Откуда же она тогда могла знать о «Джипах»?! Разве в 1941 году были «Джипы»?!
А ведь в дальнейшем Вика будет использовать мобильный телефон, интернет и прочие блага цивилизации. Увы, без них рассказ о современной девушке выглядел бы неубедительно.
Так откуда же о них знает Кира?
Во-первых, как и многие творческие люди, она, возможно, обладала даром предвидения. И как она увидела улицу из будущего, точно так же она могла увидеть мобильный телефон и «Джип».
Во-вторых, кто вам сказал, что я дословно воспроизвожу то, что Кира написала? Я воспроизвожу лишь канву, сюжет, историю, домысливая остальное и приспосабливая к сегодняшнему дню.
***
Сначала они молчали. Вика судорожно пыталась припомнить заготовленный заранее список вопросов, но вместо этого в голову лезли совсем другие мысли.
Ну зачем, зачем она нацепила эту старую куртку с жирным пятном на рукаве? Ведь висит же в шкафу новая!
Да и волосы уже отросли- пора стричься.
А еще сегодня надо зайти в парфюмерный магазин и купить новую тушь. Самую дорогую, с эффектом накладных ресниц. Конечно, врут они все, никаких накладных ресниц не будет, и все же…
Тут Вика заметила, что Олег пристально смотрит на неё.
Вика, надо сказать, была довольно красива: длинные блестящие светлые волосы удачно сочетались с фарфоровой кожей и голубыми глазами; добавьте к этому породистое узкое лицо, пухлые губы, изящный греческий носик; да и фигура не подкачала: девушка была стройной, но все же не совсем худышкой без бедер и груди.
В общем, ей было не привыкать к восхищенным взглядам, но в этот раз, пожалуй впервые в жизни, у Вики на душе вдруг стало радостно и спокойно, как бывает, когда наконец возвращается дорогой вам человек или сбываются давние, казавшиеся несбыточными, мечты.
В тот же миг у Вики появилось странное чувство, будто они с Олегом должны многое сказать друг другу.
И еще ей казалось, что и сидящий напротив мужчина думает и чувствует так же, как она.
Почти одновременно у них шевельнулись губы, но тут у Вики в сумке настойчиво зазвонил мобильник.
Губы сомкнулись, слова так и не были сказаны, а на душе вновь стало пасмурно и серо, будто выглянувшее на минуту солнце опять скрылось за тучами.
