Анна Тищенко
Тёмный лабиринт
– Да. Ночь на всё набрасывает тёмную вуаль, оттого все краски открывающего перед твоим взором вида нереальны. Словно ты смотришь на картину, написанную фламандским мастером столетие назад. Уже слегка потемневшая, опалённая дыханием времени, она, как и любое совершенное произведение искусства показывает тебе только самые яркие моменты, остальное прячется в густых тенях, чёрных, как бездонный колодец. И тени её безлики и многолики, вечны и изменчивы. Человеческий глаз способен различить около восьмидесяти оттенков чёрного.
– А как увидеть настоящий, окончательно чёрный?
Генрих с любопытством взглянул на неё. Потом спросил:
– У тебя есть кусочек чёрного бархата и коробочка?
Искомый предмет был обнаружен в виде банта на сумочке Кэти и безжалостно оторван. Затем опустошили маленькую перламутровую пудреницу Кэти, и Генрих аккуратно выстелил её чёрным бархатом. Кэти прижала её к глазу. Это был не просто цвет. Тьма, настоящая тьма взглянула на неё, она давила, и словно просачивалась внутрь глаза. Кэти с минуту смотрела, а когда опустила шкатулку вниз, всё вокруг засияло новыми красками. Ей показалось, что взгляд её словно проник много дальше, на мили вокруг раздвигая пространство, уже не сумрачно-неясное, а многогранное и цветное. Мимо проплыла стайка огненных мух, нечто таинственно-зелёное тлело за лесом, кипел и переливался под стенами замка аметистовый вереск и то вспыхивали, то гасли зловещие болотные огоньки над гиблыми топями.
– Царство Селены. Нежной и хрупкой богини Луны. А мы – гости в её чертогах…
Неожиданно налетевший порыв ветра был так силён, что едва не сбил Кэти с ног. Она пошатнулась, и Генрих подхватил её под локоть. Говорят, первое прикосновение решает всё. Кэти словно огнем обожгло, когда прохладная, сильная рука сжала её плечо. Ледяной огонь прокатился вниз по позвоночнику, сжал тревожным, коротким спазмом живот и растаял осколком в сердце. Кэти вздрогнула, стиснула зубы, стараясь смотреть прямо перед собой и ничем не выдать своего волнения.
– Идём вниз? – он произнес это спокойным, будничным тоном, будто ничего и не было минуту назад. Кэти, вздрогнув, очнулась. Её взгляд случайно упал в сторону лабиринта и то, что она увидела, её поразило.
– Подожди. Что это? – Она указала в сторону чернильной зелени лабиринта. Там, на самой верхушке самшита, выстриженного в форме шахматного коня, сидел ослепительно белый кот.
– Как он забрался туда? У самшита такие слабые, но колючие веточки. Это невозможно! Я знаю, я пробовала. Ой! – кот вдруг не спрыгнул – стёк по рельефной стенке фигуры, тело его при этом неестественно вытянулось, от верхушки коня до самого низа, где из земли показывались узловатые корни, и исчез за кустами. Это было жутко.
– Я ничего не видел, – мужчина твёрдо взял её за руку. – Идём.
Когда спускались вниз, Кэти заметила ещё одну странную вещь. Все окна северной башни горели яркими огнями, кроме одного окна, находящегося по центру башни. Лишённое обрамления, в отличии от других, забранных витражным стеклом, оно слепым глазом мрачно смотрело на чернеющий под ним лес. Немного поколебавшись, она обратила на это внимание Генриха. Того вопрос не удивил.
– Это одна из загадок нашего замка. Дело в том, что в эту комнату нет входа, более того, самой комнаты нет на плане. Признаюсь, некоторое время я пытался найти её, но потерпел неудачу.
Они спустились и пошли по газону, болтая, словно были сто лет знакомы, но у Кэти никак не шёл этот эпизод из головы. Маску Генрих неожиданно снял и оставил на одном из фуршетных столиков. Кэти это слегка удивило. Он что, на праздник уже не собирается возвращаться? Многие гости, последовав их примеру, начали выходить на площадку подышать воздухом. Кэти боковым зрением отметила Пьеро и пирата, которые как голодные акулы на модном курорте, присмотревшие аппетитных туристов, медленно приближались к ней, двигаясь по кругу. Она забеспокоилась, но тут её вниманием завладел материализовавшийся как кролик из шляпы фокусника Стоун.
– Мисс Бранн, я нашёл ваш веер. Простите, что поиски несколько затянулись…
Генрих его прервал.
– Майкл, Вы сообщили Эрику о приезде мисс Блекхилл?
– Да, сэр. Мистер Рэйберн уже встретился с мисс Блекхилл. Я имел удовольствие присутствовать при беседе.
– Сомнительное, я полагаю, – Генрих усмехнулся. – Я хочу знать содержание этой беседы в точности.
– Но сэр… – слуга бросил быстрый выразительный взгляд на Кэти, которая аж пританцовывала от снедавшего её любопытства.
– В точности, – с нажимом повторил Генрих.
– Как пожелаете, сэр.
– Итак, я проводил его светлость, сэра Рэйберна в восточную комнату, где его ожидала её светлость мисс Блекхилл. Вначале его светлость поинтересовался о причинах визита её светлости. Её светлость ответила, что решила доставить себе удовольствие лицезреть его светлость и вас, сэр, а также представила его светлости своего брата. Его светлость счел информацию не достойной доверия, а знакомство с братом её светлости недостойным внимания, о чем незамедлительно поставил её в известность. Затем его светлость высказал предположение, что истинной целью визита было незаконное присвоение, то есть похищение хранящегося у вас некоего ценного предмета…
– Какого же именно?
– Не располагаю информацией, сэр. Её светлость не стала отрицать правомерность этих обвинений. Тогда его светлость провел параллель между её светлостью и самкой собаки в брачный период, далее порекомендовал её светлости незамедлительно покинуть дом и направиться в путешествие к, так сказать, истокам мужественности, а также нанести визит матери, к сожалению, запамятовал чьей именно. Её светлость выразила сожаление такой вопиющей негостеприимностью и ответила отказом. Тогда его светлость выразил беспокойство относительно умственного и душевного здоровья её светлости, а также опасения относительно её физического здоровья в случае дальнейшего пребывания в замке. Затем он задал вопрос риторического характера – что именно мешает ему ускорить процесс незамедлительного отъезда её светлость посредством оказания ей физической помощи в виде спуска с лестницы. Её светлость ответила, что она полагает вам, сэр Генрих, скучно и на балу и в последнее время, она обозначила довольно длительный период времени, и вас развлечёт эта маленькая игра, призом в которой будет бесценный артефакт.
– Дерзкая, – сказал, улыбаясь, Генрих тем особенным тоном, которым оценивают добродетели, а не пороки оппонента. Кэти эта его интонация, а в особенности возбуждённый блеск глаз не понравились весьма. Но её интересовало кое-что ещё. И она не замедлила спросить, как только они расстались с Стоуном:
– А почему Эрик так зол на мисс Блекхилл?
– Это забавная история, – Генрих рассмеялся. – Но при Эрике лучше её не упоминать. Они познакомились год назад, когда он был в Венеции. Тогда там проходил аукцион, и я попросил его купить одну из работ Рембрандта – портрет мужчины, что он и сделал. Но уже после торгов к нему подошла эта женщина, Ровенна Блекхилл. Она сказала, что опоздала на торги, на которые приехала исключительно с целью купить этот самый портрет. Леди Ровенна попросила уступить ей картину за бо`льшую сумму, чем заплатил Эрик, но тот, разумеется, ответил отказом. Но по неизвестной мне причине пригласил её поужинать.
– А она красивая? – как бы невзначай поинтересовалась Кэти.
– Мисс Блекхилл? Да. Весьма.
– Ну тогда я знаю почему, – хмуро буркнула Кэти.
Генрих улыбнулся.
– За ужином Ровенна дала понять, что картина ей просто необходима и начала снова уговаривать Эрика. Переговоры продолжились и в номере отеля, где мой брат остановился и …м-м-м… несколько затянулись. Когда же он проснулся утром, то не обнаружил ни мисс Блекхилл в своей постели, ни картины в своём чемодане.
Кэти хихикнула.
– И чем закончилась эта история?
– Его поиски не увенчались успехом, я же нашел и беглянку, и картину только через неделю в Берлине, где она собиралась передавать её заказчику. Оказалось, что она весьма опытный и не слишком деликатный в методах работы делец, занимающийся поиском и продажей редких произведений искусства. Среди её клиентов весьма богатые и влиятельные люди.
– Как ты думаешь, что она хочет забрать у тебя?
– Полагаю Венеру. По крайней мере, она является одним из самых ценных экспонатов моей коллекции. И я имел неосторожность рассказать о ней во время моей последней встречи с этой дамой.
– Венеру? – воображение Кэти незамедлительно нарисовало богиню любви в блеске её порочной красоты, на мраморном пьедестале… Или нет, лучше выходящей из лазурного моря. Или…
– Так я её назвал. Это совсем не то, что ты думаешь. Статуэтка, одна из старейших найденных на сегодняшний день в мире, выполнена из терракоты. Изображает богиню плодородия.
– Всё же богиня?
– Да, и очень древняя. Когда она была создана, великие египетские пирамиды ещё не подняли к солнцу свои вершины, на месте Лондона росли непроходимые леса, и никто не слышал о рае и аде. Люди поклонялись силам природы, ветрам, огню и воде. Людям вообще свойственно поклоняться только тому, что внушает им ужас.
Кэти хотела было заспорить, но вспомнила воскресные проповеди достопочтенного падре Брауна. Они были полны столь детальных, пространных и анатомических описаний мучений грешников в аду, что можно было подумать, что доблестный служитель церкви видел всё это воочию, подрабатывая на полставки в преисподней. И ведь именно эти проповеди стимулировали довольно вялый интерес к изучению закона божьего и не позволили стащить жестянку с печеньем, когда старенькая и рассеянная гувернантка забыла запереть буфет. Мысль из прошлого перенеслась в более волнующее настоящее. Богиня! К тому же всё же любви. Он ведь это имел в виду, говоря о плодородии? Глаза у Кэти загорелись.
– Вот бы посмотреть…
– Что, прямо сейчас?
Кэти заметила кузена, решительным шагом направляющегося к ней и поспешно ответила:
– Ну а почему бы и нет? Если ты, конечно, не спешишь поучаствовать в предложенной этой дамой игре.
– Не спешу. Деньги меня не интересуют, а лишаться своих вещей в мои планы пока не входило. Что ж, если ты правда хочешь увидеть Венеру, нам придётся пойти в мой кабинет, там есть и другие любопытные вещи, которые я собирал в своих путешествиях.
Кэти заколебалась. Внутри неё произошла короткая, но страстная борьба. С одной стороны, разумная девушка не должна решаться на прогулку в апартаменты мужчины, хотя бы и джентльмена. Но взглянуть на древнюю богиню любви! (все объяснения Генриха память решительно отмела как не состоятельные). Конечно, воспитание и богатый опыт сегодняшнего вечера требовали вежливо отказаться и сейчас же вернуться в полный людей и света бальный зал, но это так же означало попасться в лапы Марка и Джорджа. При мысли о том, сколь много кузен подумает, скажет и сделает, дабы наставить её на путь истинный, и всё это будет сопровождаться полным смертной муки и упрёка взглядом Джорджа… Таким смотрит моль на хозяйку, посыпающую её отравой. Разум был сломлен этим последним аргументом, и сердце возобладало – Кэти вложила ладошку в мужскую руку.
00.00 A.М
Через узкую каменную арку они покинули дворик и пошли вдоль замковой стены в сторону леса. Кэти крепко вцепилась в руку Генриха, дрожа то ли от холода, то ли от страха. Лес вплотную подступал к стенам замка и что-то ворочалось, шептало в его подвижной, чёрно-изумрудной тьме, вздыхало, шевелилось. Неожиданно с ветки раскинувшегося над их головами дуба слетела сова, глянула своим круглым, огненным глазом, и пронеслась над головами, обдав током прохладного воздуха. Тропинка вынырнула из леса на небольшую, усыпанную гравием площадку. Здесь к северной башне примыкала низкая каменная постройка, очень старая, судя по красивым стрельчатым аркам, изъеденным ветрами и дождями, прямо за ней Кэти увидела небольшую, но тщательно ухоженную леваду.
– Конюшня? – спросила Кэти, прислушиваясь к негромкому перестуку копыт по мягким опилкам и всхрапыванию лошадей, —такая маленькая?
– Здесь только самые ценные лошади, остальные в большой конюшне, возле центрального крыла.
Конюх, сидевший на низкой каменной скамеечке, приветственно поднял шляпу, завидев хозяина и удивлённо уставился на Кэти. Она очень смутилась и ускорила шаг. Генрих толкнул тяжёлую, почерневшую от времени и дождей дубовую дверь, которая Кэти вначале даже не заметила, поскольку она пряталась в тени растущего возле стены старого падуба. На них дохнуло тёплой влажностью и запахом земли. По стенам были вбиты кованые канделябры, удерживавшие очень толстые и длинные свечи, светившие ровным, ярким пламенем. Площадка, на которой они стояли, была как бы перекрестком – винтовая лестница уходила наверх, подобно домику улитки, разворачивая свои ажурные спирали, и вниз, во мрак подземелий. Кэти заметила две статуи в нишах.
– Ой, какие красивые! – она подбежала к ярко освещённой огнём свечей статуе.– Кто это?
– Это Дионис.
Кэти заворожено рассматривала скульптуру. Статуя изображала юношу во всём блеске уже расцветшей красоты. Стройное, мускулистое тело, мышцы не слишком велики, зато каждая выступает напряжённым рельефом. Узкие колени и запястья, тонкие пальцы, а лицо очень юное, по-мальчишески дерзкое, полуоткрытые словно для поцелуя губы, насмешливый взгляд из-под ресниц, нахальный, устремленный в упор на зрителя. Колечки волос спадают на сильную, длинную шею, и в их завитках виноградные листья. Кэти с трудом заставила себя взглянуть на другую статую. Во мраке лестничного пролета стоял одетый в тогу молодой мужчина с лирой в руках. Величественная и горделивая осанка, царственный поворот головы, совершенные черты лица и тело, поражавшее своей безупречностью, полностью оставили Кэти равнодушной.
– А это?
– Аполлон.
– Хм. А ты же говорил, он должен быть на свету, а Дионис… – она ещё раз с восхищением взглянула на порочного мальчика, – Дионис должен быть в тени?
– Не уверен, что расстановка скульптур в этом замке каждый раз производилась в соответствии с историческими традициями, – ответил Генрих. – Они были сюда поставлены в последний год жизни моего отца, он тогда многое здесь изменил.
– А что это за кулончик? – палец Кэти дотронулся до круглого бронзового диска, висевшего на груди Диониса.
– Это солярный знак. «Солярис» значит «солнце». Этот символ часто сопутствует Аполлону. Конечно, строго говоря, богом солнца является Гелиос, но видишь ли, античные боги сочетали в себе различные функции, основные и вторичные… – Генрих вздохнул, глядя в восторженные, ничего не понимающие глаза.
– Ну, это примерно, как у тебя на столе лежит естествознание и латынь, а под подушкой, полагаю, «Коринна» госпожи де Сталь.
– Ага. Понятно. Ой! А откуда ты знаешь про «Коринну»?
– Догадаться нетрудно. Идём.
Он подал Кэти руку, и они пошли вниз, всё дальше от света, музыки и тепла, спускаясь по крутой спиральной лестнице северной башни. Сюда никогда не заглядывало яркое солнце, и мох проступал на серых камнях каменной кладки как вода – просачивался сквозь швы, лился струями. Кэти совсем продрогла, кожа покрылась мурашками, пальцы окоченели.
– Про этот замок ходит много страшных легенд, – Кэти старалась жаться поближе к своему спутнику.
– Например?
Глаза у Кэти загорелись.
– Ну, что твой дедушка… Ты только не сердись, ладно? Был поклонником дьявола и подчинён этому культу. Например, говорят, тут есть длинная галерея, с картинами столь страшными, что ни один человек не был способен дойти до её конца, не сойдя с ума…
– А-а-а, полагаю речь о коллекции картин моей бабки Джейн. М-да, она действительно не обладала должным художественным вкусом и не слишком разбиралась в живописи.
Кэти прыснула в ладошку. Генрих меж тем рассказывал:
– Когда-то эту башню использовали для наблюдения, с её вершины открывается вид на вересковые пустоши, а подземелье служило тюрьмой для пленников. Я сделал наверху небольшую обсерваторию, а внизу мой рабочий кабинет.
– Ты устроил кабинет в подземелье? О…
– Удобно. Меньше посетителей, меньше отвлекают, – прервал Генрих её фантазии в духе немецких романтиков.
Кэти была немного разочарована таким прозаическим, и, что самое обидное, логичным объяснением.
– Мы пришли.
Они стояли перед массивной дверью из тёмного, источенного временем дуба. «Интересно, как глубоко мы под землей?» – подумала Кэти.
– Прошу, – он пропустил её вперед.
Ожидавшая увидеть гибрид лаборатории средневекового алхимика и кабинета инквизитора, Кэти была немного разочарована. В камине весело потрескивали поленья, вдоль стен, выложенных из грубого камня, стояли шкафы, битком набитые книгами, ими же был завален вполне современный рабочий стол. По стенам, правда, было развешено оружие – мечи, кинжалы, даже громадный двуручный топор, особенно Кэти заинтересовавший. Правда, крови на нём не обнаружилось, к большому её разочарованию. Необычным было, пожалуй, отсутствие окон и странный для кабинета предмет мебели – внушительных размеров кровать, заваленная шкурами. Поймав её взгляд, Генрих пояснил:
– Я часто остаюсь здесь после работы.
– Садись, – он махнул рукой в сторону стола.
Кэти дважды приглашать не нужно было, секунду спустя она уже сидела за столом, ёрзая от нетерпения. Генрих скрылся в недрах своего скудно освещённого кабинета, но вскоре вернулся, неся в руках небольшую кипарисовую шкатулку. Он откинул резную крышку, и глаза Кэти расширились от изумления. Кэти часто представляла себе богиню любви, это был один из немногих уроков истории, когда её пожилой преподаватель удостоился полного и безраздельного внимания своей воспитанницы. Венера Пандемос – богиня возвышенной духовной любви, одетая в сверкающие белоснежные одежды, увенчанная драгоценной тиарой, Венера Урания – покровительница любви плотской – обнажённая, увитая венками из роз, пожертвованными её почитателями, жаждущими разрешения своих любовных проблем, и голуби на алтаре у её ног.
Все это было частыми сюжетами фантазий в одиночестве домашней библиотеки. Но то, что предстало взору Кэти и женщиной-то было трудно назвать. Искусно вылепленная из терракоты фигурка изображала очень тучное существо с гигантскими, в половину её роста грудями, половые органы тщательно и с любовью проработаны, а вот на лице был только рот, обозначенный дырочкой, другие черты отсутствовали. Внушительные ягодицы покоились на чрезвычайно коротких толстых ножках, руки едва намечены. Стоять фигурка не могла ввиду отсутствия ступней. С минуту Кэти оторопело разглядывала этого монстра.
– Это абсолютно чудовищно, – смогла она наконец выдавить. Чем больше смотрела она на фигурку, тем сильнее её охватывало странное беспокойство.
– Почему? – Генрих подошел так близко, что почти касался её плеча, от этого ощущение тревоги только усилилось.
– Да она же страшна, как смертный грех!
– Это на твой взгляд. А мастер, её создававший, уверен, отобразил идеал женской красоты. В своём понимании, разумеется.
– Как идеал?! Да она же толстая! И глаз нет, и носа.
– Ну, это не главное, – он изо всех сил старался не рассмеяться.
– Как не главное!? Ведь глаза – это зеркало души! Это же отражение личности женщины!
– Хм… Не сказал бы что главное, что интересовало мужчину в женщине со времен Адама – это личность… – он нежно провёл пальцем по розовой терракоте, повторяя линии и изгибы статуэтки.—Смотри с какой любовью сделал её мастер. Он любовался, восхищался ею и видел в ней не только богиню.
– И что же ещё?
– Женщину, – последнее слово он выдохнул, почти касаясь губами её шеи.
Кэти словно пробил электрический разряд. Рзум кричал об опасности, а вот с телом начало твориться что-то непонятное – между ног стремительно потеплело, по ним разлилась странная слабость. Генрих словно почувствовал – отстранился. И Кэти, ещё оглушенная непривычным состоянием, неловко попыталась встать из-за стола, едва не смахнув на пол бесценное произведение искусства.
Обстановку немного разрядил Стоун, вошедший без стука и водрузивший на стол большую, обшитую синим бархатом коробку.
– Сэр, простите, если я не вовремя, но мистер Клейтон привёз для вас подарок. Сказал, что приобрёл это на аукционе в Париже, и что человек такого тонкого вкуса, как вы, непременно оценит это поистине великолепное произведение искусства.
Генрих тихонько застонал.
– Если это бесценное произведение подобно тому, что я получил от него в подарок на прошлое Рождество…
– Желаете, чтобы я открыл, сэр?
– Не желаю.
Разумеется, от уступил просьбам умиравшей от любопытства Кэти, синий бархат был снят, под ним обнаружился ларец из карельской березы, из которого Стоун осторожно извлёк весьма странную статуэтку. Кэти, успевшая придать лицу выражение, необходимое для созерцания великого произведения искусства, не удержалась и хихикнула.
Сюжет «Леда и лебедь» был популярен во все времена, но вот исполнение данного экземпляра никого не могло оставить равнодушным. Распростёртая под краснолапым, больше похожим на полоумного недоощипаного рождественского гуся лебедем, Леда была бы симпатичной, если бы села на низкоуглеводную диету и немного позанималась спортом. Но её, как бы сказал деликатный человек, было слишком много. Её широко и не особенно элегантно разведённые колени, ярко-красные соски, а главное лицо, удивительно походившее на лицо матроса, только что ступившего на твёрдую землю после долгого плавания и увидевшего жрицу продажной любви, могло смутить и более циничного человека. Изготовлен этот шедевр был из неплохого фарфора, но совершенно напрасно щедро раскрашен и покрыт блестящей глазурью.
– Это достойная конкуренция рождественскому подарку? – тихонько спросила Кэти у обратившегося в мраморное изваяние Генриха.
Тот уверенно кивнул:
– Достойная. В прошлый раз была нимфа. И что самое интересное, бедняга наверняка отдал кучу денег за этого монстра.
На заднем плане вежливо замаячил камердинер, деликатно кашлянул, привлекая к себе внимание глубоко задумавшегося хозяина:
– Мистер Рэйберн, мистер Клейтон выражал надежду, что вы поставите это произведение искусства на свой рабочий стол…
– Нет. – Генрих вздрогнул. – Вот что, Майкл, передайте этот шедевр Бэйлишу, он мудрый человек, что-нибудь придумает.
Пока Леду упаковывали обратно в шкатулку, Кэти прошлась по комнате, с любопытством рассматривая довольно аскетичный интерьер. Рядом со столом находился шкаф, на полках которого располагались экзотические удивительные вещи – жутковатые африканские маски, статуэтки, выполненные из дерева и глины, странные на вид предметы обихода из оникса, нефрита и бронзы.
– Трофеи из путешествий?
– Да. Я люблю историю. Смотри, – он взял в руки небольшой нож из чёрного камня, – этот нож сделан из обсидиана. Им пользовались древние Майя…
– Из чего-чего?
– Обсидиан – вулканическое стекло. Когда земля ещё была юной, она кровоточила огнём и лавой. И остывая, эта огненная кровь превращалась в самый твёрдый материал, который использовали, чтобы делать оружие, хирургические инструменты и украшения. «Обсис» по-гречески зрелище. В древности из него делали зеркала. Смотри, этот ритуальный нож прервал немало жизней на вершине храма солнца. Если бы этот кусочек чёрного, как уголь камня мог говорить, он рассказал бы тебе много интересного. Я люблю узнавать как можно больше о вещах, которые мне нравятся…
– Однако же обо мне ты ничего не знаешь.
Генрих сделал шаг ей навстречу и заговорил очень тихо, глядя на неё со странной улыбкой:
– Я знаю, как звали твоего первого пони, какие туфельки были на тебе в день конфирмации, и куда ты прятала от няни конфеты. Что ты любишь охоту и не любишь жёлтые цветы, что боишься тумана и держишь под подушкой эти смешные французские романы. С того момента, как я поднял твою игрушку, я не однажды был рядом с тобой. Возможно, ты это чувствовала.
Окончательно смешавшись, Кэти опустила взгляд и вот тут она по-настоящему испугалась. Пламя камина отбрасывало розово-жёлтую дорожку на каменные плиты, и от ног Кэти тянулась по полу чёткая тень, но вот от стоящего рядом Генриха её и в помине не было. В комнате было жарко, но по спине Кэти пополз холодок. Генрих поймал её взгляд, и глаза его весело блеснули.
– И что же, ни капельки не страшно?
Кэти застыла. В голове стучала нелепая мысль. «Так вот почему у него такие прохладные руки…». Она робко посмотрела ему в глаза.
– Ты ведь не причинишь мне вреда?
– Это с какой стороны посмотреть.
Кэти вздрогнула. Подняла испуганный, непонимающий взгляд на стоящего перед ней мужчину, а он, снисходительно улыбнувшись, нежно провёл пальцем по её подбородку, слегка коснувшись губ, затем мягко привлёк к себе за талию. У Кэти слегка закружилась голова. Волнение, страх, желание, всё смешалось в безумном хороводе, мысли путались. Мелькнуло в памяти другое лицо, другие руки, совсем недавно сжимавшие её в объятиях. Мелькнуло и пропало. А Генрих нежно коснулся губами её щеки, раз и другой. Его рука отбросила тяжелую волну золотистых волос девушки, на мгновение сжав её хрупкую шею. Ладонь надавила ей на затылок, не давая увернуться. Да она и не пыталась. Его губы нашли её нежный рот, надавили, заставляя раскрыться, и Кэти задохнулась от нового, волнующего ощущения, без остатка погружаясь в этот томительный, сладкий поцелуй. В первый раз она сомлела, растворилась в холоде мужских губ. Ей хотелось бесконечно целоваться, упиваться этими губами, до головокружения, до пьянящей, опустошающейистомы. Кэти, раскрасневшаяся, ошеломлённая, взволнованная, всхлипнула, с каким-то отчаянием вскинула руки, охватывая мужскую шею, ещё не решив – хочет его оттолкнуть или напротив, прижать к себе. Она ещё пыталась сопротивляться, остатки благоразумия и страх мешались со странным, прежде ей неведомым влечением, кровь стучала в висках, и глаза заволокло мерцающим туманом. От волнения у неё выступили слёзы, дыхание сбилось, она совсем растерялась, отстранилась с усилием и подняла растерянный взгляд на Генриха.
А он, так же раздираемый противоречивыми чувствами, все ещё сжимая её талию, смотрел в это детское, испуганное, затуманенное страстью личико. Слегка распухшие от поцелуя губы, лихорадочный румянец на щеках и слёзы, выступившие от волнения. Совсем ребенок ещё, в сущности. И страшно, и хочется этого «страшного». Смешная, маленькая, жалкая. Милое и наивное дитя. С какой доверчивостью она пошла сюда за ним! С огромным усилием он отвёл взгляд, медленно разжал объятия и отстранился, стараясь не смотреть на белоснежную грудь, тяжело вздымавшуюся в вырезе платья, не вдыхать её запах, сладкий, ванильный. Отвернулся.
– Уходи, – глухо сказал он и тут же поправился, боясь её обидеть. – Уйдем отсюда.
У неё краска от щек отхлынула.
– Почему? Что я сделала не так?
– Всё так, – Генрих повернулся, заставив себя улыбнуться, просто и естественно, что далось ему с большим трудом, успокаивающе провёл пальцем по её мокрой от слез щеке.– Просто я не должен…
А у неё от разочарования, волнения и обиды задрожали руки.
– Не уходи! – она, не понимая, что происходит, поймала и сжала его запястье.
– Кэти, – Генрих вновь отвернулся. Что же она делает, он и так себя едва сдерживает. Он кожей чувствовал тепло её тонких пальцев, с неожиданной силой сжимавших его руку.
– Кэти. Я ведь второй раз не пожалею.
Она то ли не услышала, то ли не поняла – шагнула навстречу и прижалась к нему всем своим маленьким, тёплым телом. И он не выдержал. Сжал в объятиях, покрывая лихорадочными поцелуями её лицо, руки, шею, волосы. Кэти откинула голову назад, закусила губу и застонала тихо, мучительно. Потом с какой-то сумасшедшей порывистостью обняла, прижавшись крепко, до боли. Тогда он поднял её на руки и понёс в темноту, на устланную шкурами постель. Подхватив её под ягодицы, посадил к себе на колени, широко разведя бедра. Грубая ткань брюк оцарапала нежную кожу, но Кэти едва это заметила. Затем он быстро и осторожно стянул с неё перчатки и, не переставая целовать, расстегнул корсаж… Кэти, цепенея от сознания собственного бесстыдства, робко запустила пальчики в его густые, иссиня-чёрные волосы, погладила сильную шею. Генрих тихо рассмеялся от удовольствия. Отстранившись, он быстро стянул с себя сюртук и бросил его на пол. Туда же минуту спустя полетел и корсаж Кэти. Она, сжавшись и ссутулив худенькие плечи, обхватила себя руками, не смея поднять взгляд, закусила губу, и его мучительно пронзила невинность всего этого. Сжав зубы, он крепко взял запястья, под тонкой кожей которых чувствовались все косточки и опустил вниз. Потом, не давая ей опомниться, опрокинул на постель. Кэти, вспыхнув от смущения, попыталась сжаться в комочек, чем вызвала в нём взрыв веселья, смешанный с жалостью. Он неторопливо снял с неё юбки, оставив только чулки и трусики. Кэти лежала на спине как мёртвая, крепко зажмурившись и сжав кулачки. Открыть глаза и посмотреть на стоящего рядом, и беспрепятственно разглядывающего еёмужчину она не смела.
– Кэти, – голос мягкий, почти успокаивающий.
Она медленно подняла взгляд, борясь с чудовищным смущением. Щёки залила жгучая краска стыда, когда она посмотрела на Генриха.
– Идём, – Генрих рывком поставил её на ноги, набросил на плечи чёрное шёлковое покрывало, до этого мирно лежавшее на стуле. Удивлённая, озадаченная, Кэти послушно подошла к огромному зеркалу, висевшему напротив кровати. Очень старое, местами потемневшее и покрытое пятнами, разъедавшими его гладкую поверхность, оно отражало большую часть комнаты, придавая ей зловещий флёр.
Странно, но тонкая шёлковая ткань дарила удивительное чувство защищённости. Кэти потуже стянула узел на груди. Генрих стоял сзади, обнимая её за плечи, и через тонкий шёлк она чувствовала прохладу его обнажённой кожи. Кэти сделала шаг вперёд. Из тёмной, покрытой пятнами тлена зеркальной глубины на неё взглянуло её отражение. Большие, перепуганные глаза из-за скудного освещения выделялись тёмными провалами на бледном личике. Но ещётемней были глаза стоящего за её спиной мужчины.
– Ты отражаешься в зеркале? – брови Кэти поползли вверх.
– А не должен?
– Но я думала… Ты же… вампир? Они же в зеркале не отражаются!
Генрих поморщился.
– Тебе надо поменьше читать книги для женщин. И побольше – посвящённые естественным наукам.
– Да? А вот можно ещё спросить?
– Да, мой юный вампировед?
– Ну… Насчёт кола в сердце…. И если вампиру голову отрубить?
– Хм. А ты поживи с колом в сердце и без головы. Хотя, насчет последнего….
– Что? – мрачно поинтересовалась Кэти, почуяв недоброе.
– Да как-то вспомнилась сказка о русалочке. Ведьма в оплату за ножки взяла её голос, лишив тем самым возможности говорить. Я вдруг задумался – возможно, именно это послужило залогом успеха – что принц в неё влюбился.
