Вдыхая полной грудью морозный воздух, Ваня бодро шагал по закрытой территории детского дома. Уже на проходной, услышав за спиной далёкий детский смех, он вдруг вспомнил, что так и не поговорил с той сказочной воспитательницей, которую встретил здесь первой. Поворачивать назад было поздно, ведь дело сделано, да и как он её найдет? Ваня тяжело вздохнул и продолжил путь.
– Надо обязательно написать про Лику, – пробормотал он вполголоса.
Очутившись за цветастыми воротами, Ваня увидел свою Старушку, слегка припорошенную снегом, а рядом с ней не столь старую, но порядком потрёпанную иномарку цвета металлик. Капот иномарки был поднят, и из-за него, рассыпая проклятия японским богам, звучал хрипловатый голос, принадлежащий не кому иному, как Григорию Здравину.
Поравнявшись с владельцем битой «Тойоты», Ваня быстро оценил ситуацию. С замиранием сердца и равнодушием в голосе он задал вполне уместный в данной ситуации вопрос:
– Не заводится? Может, помочь чем?
– Да тут уже ничем не поможешь, – прохрипел в ответ Здравин, окинув Ваню проницательным взглядом.
– Тогда, может, до города подвезти? А то здесь до остановки минут двадцать пешком.
– Знаю, – всё так же холодно ответил угрюмый майор. – Может и подвезти… До Горького подкинешь? Ну, или где-нибудь ближе к центру могу выйти.
– Да не вопрос! – беря панибратский тон, воскликнул Ваня.
Он наспех стряхнул со Старушки снег и повернул ключ зажигания. Старенький моторчик вновь не подвёл и послушно загудел. Пока машина прогревалась, Ваня судорожно составлял план беседы с недоверчивым следователем. Но беседа пошла совсем не по плану. Сев в машину и громко хлопнув дверью, Здравин заговорил первым:
– Ты журналист?
– Да. А как…
– Легко. Я же видел, как ты с диктофоном наперевес перед девчонками стоял. Да и вообще, я вас, журналистов, по запаху чувствую. Если ты хороший журналист, то знаешь, кто я, если ты умный журналист, то вопросов про Столыпко и его дело задавать не будешь. Понял?
– Понял, – сердито буркнул Ваня.
Встреча с кумиром оказалась не такой уж и приятной, и Ваня всерьёз подумывал: а не высадить ли хамоватого пассажира на ближайшей автобусной остановке? Пусть прокатится на общественном транспорте, хоть так станет ближе к народу. Как будто услышав его мысли, Здравин смягчил тон:
– Извини, если что не так. У меня сегодня день какой-то дурной, ещё машина сломалась…
– Забыли, – угрюмо отозвался Ваня, всё ещё сердясь, но остановку проехал.
Оба пассажира Старушки напряжённо молчали: Ваня прикидывал, стоит ли ему рассказывать об этой встрече в редакции, а Здравин сосредоточенно смотрел в окно. Пару раз он оборачивался и затем вновь утыкался в боковое стекло, вернее, в зеркало заднего вида, тускло поблёскивающее за ним.
– Тебе знаком серебристый «Лэнд-Крузер», госномер семьсот сорок восемь? – неожиданно спросил Здравин.
– Нет, – озадаченно ответил Ваня и тоже заглянул в зеркало заднего вида.
– С самого детского дома за нами следует.
– Да здесь до города одна дорога! Если ему тоже в центр, так и будет за нами ехать.
– Новенький «Лэнд-Крузер» за ржавой копейкой? Он уже раз пятьдесят мог бы нас обогнать. Нет, он едет именно за нами! Притормози.
Ваня послушно нажал на педаль тормоза. Старушка заскрипела и медленно остановилась на обочине. Серебристый красавец тоже замедлил ход, но, неожиданно передумав, набрал скорость и пронёсся мимо.
– Ну, вот видите! – усмехнулся Ваня.
– Ладно, поехали, – раздражённо махнул рукой Здравин. – Совсем нервы ни к чёрту!
Ваня в принципе не умел долго злиться, а вид затравленного Сыщика Номер Один вызвал в нём жалость и сочувствие. Поэтому, великодушно простив своему герою все грубости, Ваня принялся украдкой разглядывать человека, чьё лицо неоднократно видел в газетах, но никогда в непосредственной близости.
Георгию Здравину было тридцать семь лет, но выглядел он не меньше чем на сорок пять. Глубокая морщина на переносице проводила границу меж густых заросших бровей. Крупный нос с заметной горбинкой выделялся на худощавом лице. Если бы не светлые глаза и русые волосы, то его можно было бы принять за грузина. Опять же, кожа у Здравина была смуглая, как будто подкопченная южным солнцем, и серые, почти стального цвета глаза на её фоне выглядели неестественно. Оттого и взгляд становился тяжёлым, напрягающим.
Объёмное драповое пальто не скрывало крепкое телосложение Здравина. Жилистая шея и массивные руки, выглядывающие из рукавов, внушали почтительное уважение и лёгкое опасение. Ване сразу вспомнились многочисленные байки, ходившие по редакции, о том, как Здравин однажды хорошенько наподдал назойливому журналисту из конкурирующей газеты.
Не желая повторять участь неудачливого коллеги, Ваня прекратил осмотр интересующего объекта и вновь сосредоточился на дороге, тем более что они выехали на опасный участок. Это была местная «чёрная дыра». Сколько машин здесь разбилось, никто уже и не считал. Хотя внешне никаких особых сложностей эти злосчастные пятьсот метров не содержали – да, небольшой овраг справа, но он тщательно ограждён придорожными блоками; да, несколько закрытых поворотов, но такие встречаются везде и всюду. Однако именно здесь с настойчивым упорством бьются невербинские машины.
Ваня зашёл в поворот, слегка поддал газу для плавного выхода, как вдруг в боковое стекло Старушки упёрлась блестящая серебристая дверь внедорожника. Беднягу прижало к бетонным блокам, отчего она издала пронзительный звук – не то скрежет, не то стон. Ваня попытался выровнять Старушку, но где ей было тягаться с мощным «Лэнд-Крузером»? Серебристый монстр на мгновение оторвался от своей жертвы, но только для того, чтобы нанести ей новый удар с ещё большей силой. Старенький ВАЗ 2101, в народе именуемый копейкой, громко взвизгнул, налетел передними колёсами на покосившийся бетонный блок и, перескочив через ограждение, кубарем покатился в овраг.
В первый раз Ваня очнулся в машине скорой помощи. Он открыл глаза всего на несколько секунд, совершенно не понимая, что происходит. Над головой хаотично раскачивался пакетик с прозрачной жидкостью, а от него к Ваниному телу тянулась такая же прозрачная трубочка. Незнакомый мужчина с трёхдневной щетиной и тяжёлым запахом перегара заглядывал Ване в глаза и произносил непонятные медицинские термины. Молоденькая девушка в синей куртке таращила на Ваню свои синие линзы и бестолково кивала, зажавшись в угол. Единственное, что вызвало хоть какие-то положительные эмоции, – это голос с хрипотцой, звучавший позади:
– Держись, журналист! Ты мне нужен живой!
Ваня не мог видеть Здравина, но голоса было достаточно. Журналист успокоился и отключился.
Окончательно Ванечка пришёл в себя уже в больнице, спустя сутки после сложной операции, длившейся семь часов. Доктора совершили невозможное, они буквально вытащили его с того света, и Вера Николаевна прекрасно это понимала.
Она не отходила от сына ни на секунду, не ела, не пила, всё смотрела, как тонкая венка слабо пульсирует на бледной шее. Она даже плакать не могла – боялась, что спугнёт врачебную удачу и что-то вдруг пойдет не так. Когда Ваня наконец открыл глаза, Вера Николаевна судорожно выдохнула, выталкивая из себя нервное напряжение, и руки предательски затряслись.
– Ванечка, сыночек! Ванечка! – шептала несчастная женщина. – Наконец-то… я так боялась! Я так боялась… Лежи, не шевелись! Я сейчас доктора позову.
Вера Николаевна скрылась из поля зрения Вани, но уже через минуту вернулась и вновь села рядом. Ваня почувствовал, как она взяла его руку в свои мягкие, тёплые ладошки, поцеловала её, и горячие материнские слёзы потекли по его сухой коже.
Ваня хотел успокоить маму, но не мог подняться, голова словно налилась свинцом, и ему никак не удавалось оторвать её от подушки. Он лишь шарил глазами по белому потрескавшемуся потолку и больничным стенам палаты, вмещавшимся в радиус обзора. Неожиданно в этот самый радиус вторглось приятное, обрамлённое аккуратное бородкой лицо пожилого мужчины в очках – истинный доктор Айболит, не хватало только белой шапочки с красным крестиком. Айболит приветливо улыбнулся, оттянул нижнее веко на правом глазу Вани, затем на левом, аккуратно прощупал пульс на шее.
– Ну что, счастливчик, ‘азговаивать будем? – смешно картавя, спросил Айболит.
Ваня попытался открыть рот и произнести простое «будем», но получилось что-то нечленораздельное.
– Понятно, – протянул доктор. – Будем, но позже. А сейчас молчите и п’осто слушайте. Вы попали в аваию, помните?
Ваня прикрыл глаза, подтверждая, что помнит. Доктор продолжил:
– Вы получили се’ёзную чеепно-мозговую т’авму. Хоошо, что вашу ‘азбитую машину своев’еменно заметили п’оезжающие мимо гаишники, они же и вызвали скоую помощь. Опеацию п’овели здесь, в неве’бинской гоодской. Скажу п’ямо, опеация была не из лёгких, и я сам не до конца веил в её успешный исход. Мы вытащили из вашей чеепной кообки двенадцать костных осколков…
Из-за спины доктора послышались судорожные рыдания, переходящие в истерику. Айболит отвлёкся от Вани и переключился на его мать:
– Ну-ну, Веа Николаевна, всё же позади, теперь уже точно всё хоошо. Так замечательно де’жались, и вот на тебе! Лидочка! – крикнул доктор в открытую дверь, и в палату впорхнула молоденькая медсестра. – П’инеси-ка успокоительное! А ещё лучше подготовь-ка место в седьмой палате и капельницу с глюкозкой. Пойдемте, Веа Николаевна, я вам диазепамчик поставлю, надо отдохнуть, а то окажетесь в соседнем отделении, кому же я тогда сына буду выписывать?
Доктор увёл рыдающую мать, и Ваня остался один. Он прикрыл тяжёлые веки и стал прислушиваться к своим внутренним ощущениям. Боли он не чувствовал, только в голове слегка шумело, как будто к уху приложили морскую раковину и она делится звуками далёкого моря. Ваня пролежал так минут пять, когда услышал неловкое покашливание, и уже знакомый голос с лёгкой хрипотцой осторожно произнёс:
– Журналист, ты спишь?
Ваня мгновенно открыл глаза, обводя взглядом окружающее пространство. Над ним, виновато улыбаясь, склонялся Григорий Здравин. Соответствуя своей фамилии, он пребывал в полном здравии, и на лице его не было ни единой царапины.
– Да уж, сильно тебя покорёжило, – осторожно подбирая слова, говорил Здравин. – Я уж думал, конец тебе, когда твою разбитую черепушку увидел. У сестрички в скорой вообще припадок случился… тоже мне медичка, блин. Но главное, что жив. Правда?
Ваня снова прикрыл глаза в знак согласия, не в силах произнести ни слова. А Здравин, понимающе кивнув, продолжил:
– Я вот чего пришёл. Ты прости меня. Из-за меня всё это произошло. Видать, где-то по делу Столыпко на гнилую точку надавил. Ещё бы знать, где именно… Но ничего, я их вычислю, никуда не денутся, – мощная челюсть нервно задвигалась, а стальной взгляд упёрся в стену. Спустя мгновение, выражение его лица вновь сменилось на виновато-участливое. – Ты только выздоравливай поскорее, мне твоя помощь нужна будет.
Ваня не произнёс ни слова, но удивление, отразившееся в его глазах, донесло до Здравина суть возникшего вопроса.
– Я сейчас, понимаешь ли, никому в отделе довериться не могу. Да и с тобой мы, можно сказать, кровью связаны… Нам вместе быть надо, – попытался объяснить Здравин внезапно возникшее доверие к представителю столь ненавистной ему профессии. – Но ты сейчас голову этим не забивай. Тебе сначала восстановиться надо. А я подожду. Мне тут тоже кое с чем разобраться придётся. Так что давай, журналист, ещё увидимся!
Он по-приятельски подмигнул и исчез из поля зрения так же тихо, как и появился. Ваня вновь остался в полнейшей тишине, прокручивая в голове только что услышанный монолог и удивляясь столь резким переменам в поведении железного Григория Здравина. Вскоре Ваня вновь провалился в глубокий сон без сновидений.
Выздоровление протекало быстро. Спасибо крепкому молодому организму, не испорченному вредными привычками, а также доктору Айболиту, которого, кстати, звали Виктором Михайловичем, и был он не кем иным, как главврачом нейрохирургического отделения. Последний так проникся заботой о хрупкой и беззащитной Вере Николаевне, что решил взять её сына под личный контроль.
Первые дни Ваня много спал, мало ел и почти не разговаривал, но постепенно способность внятно и членораздельно изъясняться вернулась к нему, даже заикания не осталось. Уже через неделю он смог пройти несколько шагов по палате, а ещё через две гулял по коридорам отделения, вызывая томные вздохи со стороны молоденьких медсестёр.
Ободрённая успехами сына, Вера Николаевна обратилась к главврачу с просьбой отпустить Ванечку домой, и тот согласился с условием, что лично будет навещать больного. На том и порешили.
Попав в знакомую обстановку родной комнаты, Ваня нежно провёл пальцем по клавиатуре ноутбука, бросил взгляд на стопку старых газет, в которых были напечатаны его статьи, и понял, что соскучился по работе. Его большая джинсовая сумка, та самая, с которой он ездил на своё последнее задание, висела на крючке за дверью. Он раскрыл её и извлёк рабочие инструменты: фотоаппарат, диктофон и блокнот с записями по детскому дому «Солнышко». Ваня отложил аппаратуру в сторону. Статья про новогодние ёлки в воспитательных учреждениях была уже не актуальна – слишком много времени прошло с тех праздников. Надо было позвонить в редакцию, сказать, что он готов вернуться в строй, и получить очередное скучное задание про какой-нибудь юбилей.
Ваня вспомнил о Здравине – с того первого дня в больнице тот больше ни разу его не навещал.
«Может, он передумал брать меня в помощники? – пришла в голову унылая мысль. – Телефона не оставил, сам исчез. Хоть бы записку какую написал».
Немного поразмыслив, Ваня порылся в телефонной книжке и набрал номер своего старшего и более успешного коллеги.
– Журналист Степан Бубликов на проводе! Слушаю вас! – послышался из телефонной трубки самодовольный голос.
– Степан, приветствую! Это Ваня Стрельцов.
– Ой, Ванятко, здоровеньки булы! Только что тебя вспоминал, долго жить будешь! Всё хотел тебя в больнице навестить, а меня, представляешь, не пустили! Хорошо, что сам позвонил. Ну, как ты? Как себя чувствуешь? Авария-то какая жуткая! Я машину видел – на ней живого места нет!
– Да я вроде в порядке, – прерывая болтливого коллегу, вклинился Ваня в его словесный поток. – Я, Степа, к тебе по делу. Ты ведь криминальную колонку у нас ведёшь? Григорий Здравин твой главный герой. Может, знаешь его телефон? Или телефон отдела, где он работает? В общем, как его найти можно?
– А тебе зачем? – вкрадчиво спросил Бубликов.
– Просто хотел узнать, как он, – попытался скрыть свои истинные намерения Ваня. – Он меня навестил один раз в больнице, а потом пропал. Вот думаю, всё ли с ним в порядке.
– В смысле навестил? – осторожно выведывал информацию ушлый коллега.
– Ну, в каком смысле навещают?! Пришёл в палату после того, как меня прооперировали, спросил, как здоровье, сказал быть на связи. Всё!
– Через день после операции? – никак не унимался Бубликов.
– Да! Так ты дашь его телефон?
– Вань, понимаешь ли… Здравин погиб в той аварии. У тебя, наверное, после наркоза галлюцинации были… такое случается…
В трубке повисла тишина, Ваня недоверчиво улыбнулся своему отражению в зеркале стенного шкафа.
– Бублик, ты сейчас шутишь? Не смешно.
– Нет, Ванятко. Тут не до шуток! Я сам лично труп видел. Он ведь непристёгнутый ехал, и сразу… на месте… ещё до приезда скорой! Я ведь чего к тебе в больницу и ходил. Ты мне скажи, он что в твоей машине делал-то?! Вы о чём говорили? Он что-нибудь про Столыпко рассказывал?
– Нет, ничего, – глухо отозвался Ваня, всё ещё не веря услышанному. – А кто сейчас его дело ведёт?
– Дело Столыпко? Следователь Рябинин взял.
– Нет, я говорю о деле Здравина. Кто расследует его гибель?
– Так ведь там у вас вроде несчастный… Гаишники сказали, на повороте занесло, ты с управлением не справился, вот и выкинуло. Там же такое раз в месяц случается. Или… или что-то другое было?
– Нет-нет, – поспешно ответил Ваня. – Слушай, что-то мне нехорошо сейчас. Ты не возражаешь, если я позже перезвоню?
– Да, конечно, Ванятко! Звони, когда будет удобно! Может, встретимся как-нибудь? Кофе попьем по-приятельски? – Бубликов явно чувствовал, что Ваня чего-то недоговаривает, и хотел поживиться информацией за счёт молодого коллеги.
– Созвонимся, Стёп, – кивнул Ваня и положил трубку.
Ваня действительно почувствовал себя нехорошо – голова кружилась, ноги предательски подкашивались. Он опёрся руками о стол и ещё раз взглянул на своё отражение.
– Неужели галлюцинации? И в больнице, и в машине скорой помощи? – задал сам себе вопрос Ваня и сам же ответил: – Нет, не может быть… Бублик прикололся! Развёл меня, а я и поверил!
Ваня выглянул в гостиную, она же была и спальней Веры Николаевны. Матери в комнате не было. Ваня прошёл на маленькую кухоньку и застал её за подготовкой сладкого сюрприза. Вера Николаевна нарезала аппетитный черёмуховый торт, Ванин любимый, кстати.
– А вот и ты, Ванечка! – обрадовалась она. – Как раз собиралась тебя звать. Та-дам! Твой любимый тортик! С возвращением домой, сынок!
– Спасибо, мам.
– Кауровы хотели вечером прийти, – продолжала довольная Вера Николаевна, разливая чай. – Но я сказала, что не сегодня. Тебе отдохнуть надо, расслабиться, да и Виктор Михайлович настоятельно рекомендовал покой и тишину, так что обойдёмся без гостей. Правда?
– Угу, – промычал Ваня, пережёвывая кусок торта, и, возвращаясь мыслями к незваным гостям, задал мучащий его вопрос: – Ма, а в больнице меня кто-нибудь навещал?
– Дай подумать… Бубликов Степан приходил, но его к тебе не пустили, ты ещё разговаривать не мог. Девочки из газеты звонили на домашний, я тебе вроде передавала от них привет. Пытался прорваться гаишник – про аварию хотел поговорить, но Виктор Михайлович его не пустил, сказал, что тебе волноваться вредно. Ой, какой он замечательный человек, этот Виктор Михайлович! Так хорошо…
– Ма, а Здравин? – перебил восторженную речь Ваня.
– Что Здравин? – опешила Вера Николаевна.
– Ну, что с ним? – осторожно спросил Ваня, не решаясь говорить матери, что видел следователя в больнице.
– Я думала, ты знаешь, – пролепетала та расстроенным голосом. – Он погиб тогда… Его на Старом Невербинском кладбище похоронили.
Кусок сочного торта глухо шмякнулся на чайное блюдце. Пытаясь скрыть от матери замешательство, Ваня и в этот раз сослался на плохое самочувствие. Он поблагодарил Веру Николаевну за сюрприз и поспешно ушёл к себе в комнату.
Ваня лежал на кровати и старался вспомнить подробности своего странного видения, чтобы убедиться, что это действительно была галлюцинация, когда в дверь позвонили. Спустя несколько минут в комнату вошёл доктор Айболит. Это мама, обеспокоенная Ваниным здоровьем, связалась с замечательным Виктором Михайловичем, а тот изъявил желание лично проведать больного.
– Ну-с, что случилось? – спросил доктор, доставая из объёмной сумки тонометр. – Что-то болит?
– Нет, всё в порядке, Виктор Михайлович. Мама зря беспокоится, я просто устал, – смущённо поглядывая то на доктора, то на мать, оправдывался Ваня.
– Ну, мама на то и мама, чтобы беспокоиться. А лишний ‘аз п’овеитьcя будет нелишним.
Доктор замерил давление, прощупал пульс, заглянул в Ванины голубые глаза, осторожно осмотрел повязку на голове и вынес вердикт:
– Действительно, всё в поядке. За ложный вызов с вас, Веа Николаевна, чашечка кофе п’ичитается и то самое, чем у вас так вкусно по всей ква’тие пахнет, – улыбнулся доктор.
Зардевшаяся Вера Николаевна ретировалась в кухню, а доктор начал складывать свои медицинские приборы обратно в сумку.
– Виктор Михайлович, – робко начал Ваня. – Скажите, у меня после операции… с головой проблем не будет?
– Что вы имеете в виду, молодой человек?
– Ну, не знаю, шизофрения, слабоумие… мне это не грозит?
– Шизоф’ения – это болезнь души, мой милый, ваша голова тут ни п’и чём, – терпеливо картавил доктор. – Почему такие воп’осы?
– Понимаете, у меня были видения…
– Интеесно, – Виктор Михайлович внимательно посмотрел на Ваню и приготовился слушать.
– Я Здравина видел, того человека, который со мной в машине был… и погиб. Я его после аварии видел. Он в палату приходил, сразу после того, как я очнулся.
– Если это случилось с’азу после опеации, то здесь может быть влияние на’коза. Больше видений не повтоялось?
– После не было. Было до, в скорой ещё… кажется. Я плохо помню, терял сознание. Но тогда, в больнице, это … так реалистично!
– Не беите в голову, Ваня. После такой тяжёлой опеации, после шока, котоый вы пеенесли, могло п’ивидеться что угодно. Если повто’ных галлюцинаций не было, значит, всё с вами в поядке. Но на всякий случай давайте договоимся – если вас будут беспокоить ст’анные видения, головные боли, головок’ужения, с’азу звоните мне. Хоошо?
– Хорошо, – вздохнул Ваня, успокоившись.
– Вот и ладненько, а сейчас я, если не воз’ажаете, воспользуюсь гостеп’иимством вашей матушки и выпью чашечку кофе.