Анн-Гаэль Юон
Палома

7

Когда я вышла из дома, у меня немного закружилась голова. Вдали виднелись горы.

По телу пробежала дрожь. Альма, где ты?

А Абуэла? Ей кто-нибудь сообщил? Нужно ли ей написать? Кто прочтет ей мое письмо? И как его послать?

– Давай скорее! Еще опоздаем из-за тебя! – сказала Кармен, и небольшая группа ласточек двинулась в путь.

В этом доме нас жило шестеро. Смерть Альмы не сблизила нас, просто их неприязнь сменилась безразличием. Я не могла их винить. Я не заслуживала сочувствия. Ни их, ни чьего-либо еще.

Девушки были в хорошем настроении, непринужденно болтали между собой, словно трагедии, разыгравшейся в горах месяц назад, никогда и не было. Все их разговоры крутились вокруг мастерской. Говорили о зарплате, которую скоро должны выдать, и конечно же, снова и снова – о приданом.

– Тебе восемнадцать, не забывай, – сказала Кармен.

Кто же в это поверит? В черном платье я выглядела совсем крошечной, но кивнула, не желая ей перечить. Мне хотелось, чтобы она обняла меня, погладила по голове, утешила. Но Кармен просто проверила, чистые ли у меня руки. Я заметила, что она поправилась. Ее грудь, на которую падали длинные косы, туго перетянутые черными лентами, казалась тяжелей, чем раньше.

Мы дошли до центра города. Велосипеды, конные экипажи и повозки, запряженные коровами, пытались пробиться сквозь толпу, заполонившую тротуары. Сотни рабочих, в основном женщины, стекались к мастерским.

На дворе были двадцатые годы, золотой век эспадрилий. Представь себе, Лиз, тысячи рабочих в этом захолустном баскском городке. Работа была везде и для всех.

Вдруг раздался гудок. Все головы повернулись в сторону сверкающего чудища. Я застыла на месте. Что это еще за штуковина? Кармен подтолкнула меня локтем.

– Закрой рот, ты похожа на рыбу, вытащенную из воды!

За рулем сидел лысеющий мужчина с пышными усами и сигарой в зубах.

– Это автомобиль, – бросила мне Кармен в ответ на мой немой вопрос. – А он – хозяин мастерской.

Меня подтолкнули, и я снова зашагала. Мы влились в толпу, которая направлялась к реке. Там, в конце улицы, располагалось огромное здание. Я никогда не видела ничего подобного. Даже церковь в моей деревне не могла с ним сравниться. Я-то представляла себе обычную швейную мастерскую! Боже мой! На фронтоне огромными буквами было написано: «ГЕРРЕРО».

Лестничный пролет. Просторный зал с высокими круглыми окнами. Пахло джутом, тканью и потом. Но еще больше, чем запах, меня удивил шум. Что-то гудело и скрежетало, казалось, какой-то великан полощет свою глотку.

Через всю комнату тянулись два стола. С каждой стороны десятки рабочих. Справа местные женщины – высокие шиньоны и светлые блузы, – работавшие на швейных машинках. Слева ласточки – косы и черные платья – с иглами в руках. В общем гаме переплетались баскский, испанский и французский языки.

Кармен подошла к мужчине, который наблюдал за работницами, скрестив руки. Маленький, круглолицый, с жирной кожей, он был одет в рубашку на пуговицах, обтягивавшую выпирающий живот, на голове был черный берет. Санчо Панса, толстый простоватый спутник Дон Кихота! Я вдруг вспомнила об Альме, которая познакомила меня с этим героем. Я снова увидела ее улыбку, наш дом, морщинистое лицо Абуэлы, и у меня внутри все сжалось.

– Здравствуйте, месье, – сказала Кармен с невероятным почтением в голосе. Я и не подозревала, что она способна на такое. – Это Роза да Фаго. Где ей можно устроиться?

Санчо, нахмурившись, уставился на меня.

– Почему ты явилась только сейчас? Ты сестра той девчонки, что погибла в горах?

Ком в горле не дал мне ответить. Он рассматривал меня своими темными глазами, поглаживая усы.

– Лет-то тебе сколько?

– Восемнадцать, – ответила Кармен, не дожидаясь, пока я снова обрету голос.

Молчание. Бригадир не был дураком. Он колебался. На фабрике работали сотни женщин, но их все равно не хватало. В этом году нужно будет произвести двести пятьдесят тысяч пар эспадрилий. А в то самое утро он как раз получил большой заказ с шахты на севере Франции. Там рабочие изнашивали по паре в неделю.

Он снова окинул меня взглядом. Бледная и тщедушная, я походила на олененка. Что я собиралась производить этими крошечными ручками?

– Покажи ей, что к чему, и поглядим, что у нее получится, – пробурчал он в конце концов.

Кармен взяла дюжину подошв и села на свое место. Позади нее громоздились огромные рулоны полотна. Казалось, что девушки вот-вот утонут в море ткани.

Испанкам платили сдельно. Восемь су за упаковку из пяти дюжин эспадрилий. Нельзя было терять ни минуты.

8

– Вот это подошва, – объяснила мне Кармен, беря в руки джутовую плетенку. – Их делают в другой части фабрики. Мы здесь добавляем верх из парусины. Верхняя часть называется союзка.

Быстрая речь, отточенные движения. Я сосредоточенно пыталась все запомнить. Особенно названия. Хоть я и знала язык, эти термины были для меня новыми. Плетенка. Парусина. Союзка.

– Полотно выдает один из работников, – указала она на узкие полоски ткани. – Все отсортировано по размерам. Смотри, не перепутай!

Я сглотнула. Гул давил на меня, я боялась ее подвести, я уже не была уверена, что мне вообще следует быть здесь. С другого конца комнаты за нами наблюдал Санчо.

– Ты будешь сборщицей, как я.

Она взяла специальную плашку, похожую на толстую перчатку, прикрывающую ладонь, и большую иглу.

– А другие? – спросила я, не сводя глаз с черных блестящих чудовищ, издающих адский шум.

– Сшивальщицы.

Мне дали самую тяжелую работу. Ту, что оставляли для испанок.

– Начинаешь сбоку. Работаешь маленькими плотными стежками. Двигаешься к носку, делаешь складку, укрепляешь, затем переходишь к пятке. Носок и пятка.

В ее ловких руках ткань обернулась вокруг подошвы и прикрепилась к джуту. Подошва превратилась в обувь.

– Носок и пятка, – повторила она.

Я в восхищении наблюдала за ней. Ее руки порхали вокруг плетенки. Их движения завораживали. Кармен указала на пару подошв.

– Теперь ты.

Уже?

– Я не…

Кармен бросила на меня взгляд, не допускающий возражений. Затем снова погрузилась в работу.

Как мне справиться с этим? Как выдержать ритм? Я даже пуговицы пришить не могла! В деревне всем занимались Альма и Абуэла. Я рассчитывала на помощь сестры, на ее терпеливые объяснения, на взрывы смеха и поддержку. И еще Санчо Панса, он не спускал с нас глаз! Что будет, если я ошибусь? Меня отправят обратно в Испанию, совсем одну?

Я искала глазами дверь. Горы тканей тут и там, везде. Обрывы, ущелья. Кружащиеся орлы. Скала. Снег. Порыв ветра.

Крик падающей Альмы.

Я задыхалась.

Кармен схватила меня за руку и силой усадила на стул. Пристально посмотрела мне в глаза.

– Я за тебя отвечаю. Держи себя в руках и не создавай проблем.

9

Прозвучал удар колокола. Одна за другой машины остановились. Вокруг расстилалось море ткани. Едва сдерживая крик боли, я распрямила свое зажатое между столом и скамейкой тело. Больная нога затекла. После нескольких часов неподвижности я едва могла ею шевельнуть. Я захромала, спеша присоединиться к потоку темноволосых работниц, который устремился к выходу.

За день мне удалось сшить пять пар. Из них только три годились на продажу. Мне казалось, меня избили колотушкой, которой Абуэла отбивает простыни при стирке.

В одно мгновение главную улицу заполонили толпы рабочих, хлынувших на тротуары. Кармен решительным шагом направилась к булочной. Я едва поспевала за ней.

– Пошевеливайся, не то придется часами в очереди стоять!

Внутри были разложены золотистые багеты, хрустящая выпечка, воздушные пирожные, увенчанные облачками крема. Восхитительно.

– Один хлеб, – попросила Кармен. – На линейку.

Булочница протянула ей огромный четырехкилограммовый каравай. Затем сделала ножом насечку на деревянной линейке. Кармен расплатится в воскресенье, после получки.

Какой-то мальчуган, спрятавшись за юбку матери, стал показывать на меня пальцем. Потом он схватил ленту, вплетенную в мою косу, и дернул. Я вскипела.

– Hijo de… Сукин сы…

– Оставь его! – Кармен прервала цветистый поток брани на испанском, готовый сорваться с моих губ. Может, я и была юной девушкой, но мой запас ругательств заставил бы покраснеть любого священника.

– Следующий! – крикнула булочница.

Я бессильно стиснула зубы. Нам еще нужно было добраться до верхней части города. На фоне серого неба вырисовывались темные очертания гор. Я отвела глаза. В горле все еще стоял ком, готовый вырваться в любой момент. Что меня здесь ждет?

– Роза! Роза!

Мне на шею бросилась Жанетта. На ее щеках горел румянец, пальцы были покрыты чернилами. За ней шла пожилая женщина с книгой в руках. Седые, как снег, волосы, живые, приветливые глаза. Абуэла.

– Мадемуазель Тереза, это Роза! Она у нас живет! – выпалила малышка по-французски.

Я ничего не поняла и опустила голову, чувствуя себя неловко. Учительница разглядывала меня сквозь очки.

– Как тебя зовут? – спросила она по-баскски.

Я взглянула на книгу в ее руке. На обложке – девочка и волк. Такую же книгу унесла с собой Альма. Знак? Должно быть, мое лицо просветлело, потому что учительница спросила:

– Ты умеешь читать?

Я посмотрела на нее, не желая отвечать, я просто хотела, чтобы она продолжала говорить. У нее был мягкий, успокаивающий голос, четкое произношение. Но Кармен уже дергала меня, ей не терпелось вернуться домой. Я кивнула женщине и нырнула в переулок, Жанетта следовала за мной по пятам.

10

Мы жили вшестером в так называемом доме испанок. У хозяина фабрики был договор с родителями Жанетты, которые, как и многие в Молеоне, селили у себя ласточек, чтобы немного подзаработать.

Комнатка под крышей с тремя кроватями. Ведро, стол, на котором стоит подсвечник. Возле очага расставлены по кругу маленькие табуретки. Приятно пахнет дровами, луком и супом.

Ласточки щебетали, но их лица выглядели осунувшимися. Дни были долгими. С семи утра до семи вечера. Шесть дней в неделю. А большинство девушек еще и дополнительно подрабатывали по вечерам. Тринадцатилетняя Амелия ходила по домам натирать полы. Шестнадцатилетняя Мария стала прачкой. Пятнадцатилетняя Маделон – уборщицей. Каждая занималась своим делом, но одно правило было общим для всех: соглашаться на любую работу и никогда не жаловаться.

Я смотрела на них, таких маленьких и хрупких в свете пламени очага. Некоторые были очень красивы. Намного красивее меня с моей кривой ногой и детской фигуркой. Девушки из Молеона завидовали волосам испанок – пышным, блестящим, иссиня-черным, разделенным пробором посередине. Мои соседки смазывали их перед сном костным жиром, словно бриолином. Я неуклюже пыталась им подражать.

После ужина ласточки, не мешкая, нырнули в постели. Я была вконец измотана.

Первый день выжал из меня те крохи сил, которые еще оставались после гор.

Я дрожала под тонким одеялом, которое делила с двумя другими девушками.

Что ждет меня здесь?

Я и представить не могла, что останусь во Франции одна, без сестры. Кто позаботится обо мне? Кармен? Хотелось, чтобы кто-то меня обнял, успокоил. Я бы все отдала, лишь бы прижаться к Абуэле. Мне так ее не хватало. Но как вернуться в Испанию? Кто проведет меня обратно? При мысли о том, что придется снова пересекать горы, ущелье, Чертов мост, тени вокруг будто вцепились в меня когтями, сердце заколотилось. Я сжалась в комочек, слезы капали на простыни. Сложив руки, я стала беззвучно молиться. Господи, прошу тебя, верни меня домой. Я закрыла глаза, плотно сжав веки. Я повторяла себе, что, когда открою их снова, все это окажется дурным сном. Господи, смилуйся надо мной. Крик Альмы пронзил мой мозг. Я открыла глаза, задыхаясь, давясь рыданиями и пытаясь заглушить их, уткнувшись в шерстяной матрас.

– Роза!

Я вздрогнула. Попыталась успокоиться, но тело не подчинялось мне, оно продолжало содрогаться от всхлипов.

– Роза, надо спать.

Кармен шептала мне с другого конца комнаты. Я слушала не шевелясь, следя за каждым движением. В очаге еще тлели угли. Я хотела, чтобы она забралась ко мне под одеяло, обняла меня и прошептала что-нибудь на ухо, как делала Альма, когда мне снился страшный сон. Я колебалась, мне хотелось подойти к ней. Но комната выглядела огромной, казалось, стоит мне только поставить на пол ногу, ее схватит когтистая рука и…

– Роза, тебе придется остаться здесь. До весны ты не найдешь никого, кто проводил бы тебя в Испанию. Роза, ты меня слышишь? Нужно работать, тогда ты сможешь привезти деньги Абуэле.

Я заплакала еще сильней, на этот раз беззвучно. Одного упоминания Абуэлы было достаточно, чтобы мне стало в два раза хуже.

Тогда Кармен все-таки встала с кровати. Я услышала ее шаги по полу. Почувствовала ее дыхание у моего лица. Я представила себе, что это Альма.

– Ну все, хватит уже! Я спать хочу, а ты шумишь. Представь, что бы подумала твоя сестра, если бы увидела тебя в таком виде. Не позорь ее!

Я закусила губу, пытаясь подавить рыдания. Все напрасно.

– Это я во всем виновата! Я настояла, чтобы мы отправились сюда! Она не хотела! Она умерла из-за меня!

Я вся превратилась в бесконечный жалобный стон. Но Кармен не собиралась меня утешать.

– И твои слезы ее не вернут! Спи давай. Завтра будет новый день.

11

Прошла неделя с тех пор, как я начала работать в мастерской. Движения мои стали точнее, я шила все быстрее и быстрее. В полдень сотни таких, как я, толпились у больших ворот, стремясь в город на обед. Кукурузные лепешки, немного сала или соленой трески, по праздникам яйца. Дни были тяжелыми и заканчивались неизменными разговорами о любви у горящего очага. Одни мечтали о женихе там, в Испании, другие с интересом поглядывали на французских рабочих. Мне же каждую ночь снились кошмары. Накануне у изножья моей кровати присела Альма. Я позвала ее, сердце мое колотилось. Где взять сил, как дальше жить? Она долго смотрела на меня и улыбалась. Я погладила ее руку. Пальцы ощутили что-то странное, похожее на мех. В следующий миг ее уже не было.

Наконец, наступил день зарплаты. Девушки терпеливо выстроились в очередь перед конторкой. Когда дело дошло до меня, Санчо, упираясь животом в стол, протянул мне несколько монет и махнул рукой.

– Следующая!

Кармен шагнула вперед.

– Не хватает двух су.

– Всего тут хватает. Она новенькая, шьет медленно и работает хуже других.

Кармен не сдвинулась с места.

– Что-то не так? – недовольно спросил он.

– Она сшила вдвое больше, чем вы оплатили.

Глаза ласточки блестели в полумраке мастерской.

– Следующий! – крикнул Санчо.

Мы долго ждали на улице. Кармен, похоже, не собиралась так это оставлять. Я восхищалась ее решительностью и втайне хотела быть похожей на нее.

Кармен беспокоилась о моем заработке. С самого начала я жила в долг. Еда, жилье, отопление. За меня платили другие. И хотели вернуть свои деньги. Наконец мастерская опустела.

– Жди меня здесь, – приказала она.

Я села на камень. Ледяной порыв ветра пробрался мне под платье. Я поплотнее закуталась в шаль.

– В Испании так же холодно?

Позади меня стояла, улыбаясь, старая учительница с седыми волосами в плотной накидке.

– По вечерам я даю уроки французского языка, – указала она на школу, стоявшую чуть поодаль. – Приходи, буду очень рада.

Я замешкалась, не зная, что ответить. Зачем это мне? Чтение любила Альма. А мне нравилось рисовать.

– Держи, это тебе.

Учительница достала из портфеля книгу с картинками и протянула ее мне. На каждой странице – французское слово и рисунок акварелью. Корова. Помидор. Стул. Облако.

– Спасибо.

– У меня есть и другие, они тебе понравятся.

Мадемуазель Тереза попрощалась со мной и ушла. Я принялась рассматривать рисунки в пастельных тонах, наивные и жизнерадостные. Не знаю почему, но эта книга подняла мне настроение.

Вдруг послышалось мяуканье. Слабый, пронзительный писк. Я огляделась по сторонам – какие-то пучки травы, старая тачка. Я подошла поближе. Под колесом притаился котенок. Такой черный, что я не сразу его разглядела. В темноте светились два маленьких золотистых глаза. Я присела, осторожно притянула котенка к себе и кончиками пальцев погладила маленькую головку. Он жалобно мяукнул.

– Проголодался, да?

Котенок цапнул меня за палец своими крошечными зубками. Он был таким тощим, что можно было пересчитать его ребра. Я осмотрела его меховые лапки, нежные подушечки, розовый нос, блестящие глаза, уши… Боже мой, одного не хватало! Котенок смотрел на меня, склонив голову набок, словно спрашивая: «Ну и как я тебе?» Несмотря на увечье, усы придавали ему достойный вид. Он был похож на рыцаря в начищенных доспехах. Нетвердо стоящего на лапах, но все-таки рыцаря. Я вспомнила гравюру, украшавшую нашу классную комнату в Испании. Долговязый всадник на лошади, с копьем в руке, а рядом, на осле, его пузатый спутник. А эти лихие торчащие усы меня просто очаровали. «Дон Кихот Ламанчский! Вот как я тебя назову!» Я осторожно почесала ему шейку. Котенок замурлыкал.

Я рассмеялась при мысли об этом идиоте Санчо, представив, как он разъезжает по мастерской на своем муле, и вдруг поняла, что Кармен так и не вернулась. Сунув котенка за пазуху, я быстро, прыгая через ступеньки, взбежала по лестнице. В мастерской стояла кромешная тьма. Я различила силуэт ласточки. Она пыталась вырваться из коротких пухлых рук, сжимавших ее запястья. Хищный рот впивался ей в шею.

– Выходи за меня… – раздался хриплый голос.

– Отпустите ее!

Я бросилась на обидчика, впиваясь зубами в его руку. Раздался крик, за ним последовала тяжелая оплеуха, сбившая меня с ног. Кармен подняла меня и потащила к выходу.

– Грязные испанки! – заорал нам вслед Санчо. – Толстая и хромая, толку от вас никакого!

12

Дни проходили в мастерской и дома. Ласточки с радостным нетерпением ожидали рождественской мессы, праздничных украшений и красочных вертепов. Дон Кихот набрал вес. Он оказался пугливым и не сходил с моих колен. Я кормила его молоком и кусочками сушеной трески. Днем, в мастерской, он прятался у меня за пазухой.

Тремя днями ранее я впервые пришла на занятия к мадемуазель Терезе. Я скучала по Абуэле и подсознательно тянулась к пожилой женщине. Когда я постучала в дверь, учительница выводила на доске завтрашнее число. Она улыбнулась и предложила мне сесть. Кроме меня в классе никого не было, пахло мелом и воском. Очевидно, уроки французского не пользовались большой популярностью. Я не сказала ни слова. Она начала читать мне, переводя отдельные фразы и наблюдая за мной через круглые очки. На стене висел рисунок с изображением девочки и волка. Здесь, среди книг, я чувствовала спокойствие и могла перевести дух.

Когда я вернулась, Кармен смерила меня недобрым взглядом.

– Ты где была? – спросила она.

Я что-то промямлила. Показала книгу под мышкой. Это книга Жанетты. Она ее забыла, и… Кармен не сводила с меня глаз.

– Не забывай, кто ты, Роза. И кто протянул тебе руку помощи.

Я быстро закивала. Кармен была самой старшей. Самой опытной. Ее нужно было слушаться. Испанки здесь ради работы. А не для того, чтобы якшаться с француженками, в то время как остальные стирают этим француженкам трусы.

Но меня уже было не остановить. Каждый вечер, не обращая внимания на девичью болтовню, я молча просматривала очередной урок. Корова. Помидор. Облако. Старалась не отвлекаться на шум. Приданое. Кружева. Свадьба. Эти слова меня не интересовали. У меня есть. У тебя есть. У него есть. Я быстро училась. Уроки занимали мою голову. Отвлекали от мыслей об Альме.

И вот как-то вечером непривычная тишина выдернула меня из этих размышлений. Цыган. Цыпочки. Цыпленок. Что-то было не так. Оловянный. Деревянный. Стеклянный. Девушки смеялись меньше обычного или это строгий вид Кармен нагонял тоску? Она выглядела очень напряженной. Колокола церкви пробили восемь. Девушки стали готовиться ко сну.

Мы спали по трое, валетом. Убрав остатки ужина и умывшись, мы задули свечу. Через несколько минут в темноте послышалось похрапывание.

А в моей голове продолжали крутиться одни и те же вопросы: сколько я смогу накопить к весне? Хватит ли этих денег нам с Абуэлой до следующей осени? Конечно нет, если этот проклятый Санчо так и будет платить мне меньше, чем остальным! И как выдержать еще шесть долгих месяцев работы, постоянно сидя в неудобной позе? Каждый вечер я массировала свою ногу, но она все равно стала заметно менее подвижной, чем раньше. Один вопрос волновал меня особенно сильно: хватит ли мне смелости снова пересечь горы весной? От воспоминания об Альме, сорвавшейся в пропасть, щемило в груди.

Вдруг скрипнула дверь. Я открыла глаза. Темная фигура накинула плащ и вышла на лестницу. Кто это? Куда она направилась? В лунном свете я узнала Кармен и на секунду заколебалась.

Мы больше не говорили о том, что произошло тогда в мастерской. Первая зарплата. Санчо. Кармен просто отчитала меня и запретила впредь вмешиваться в ее дела. Но в тот вечер что-то заставило меня пойти за ней – то ли ее забота обо мне в последнее время, то ли мой уже успевший проявить себя характер. В следующее мгновение я оказалась на улице. В ту же секунду Кармен скрылась за углом.

Я поспешила следом, стараясь быть как можно более незаметной. Дошла до церкви, но там никого не было.

– Зачем ты следишь за мной?

Я вскрикнула, хватаясь за сердце.

– Да заткнись ты! – рявкнула Кармен.

Она дрожала.

– Поклянись, что будешь молчать.

– Клянусь!

Лиз, в тот момент мое сердце так бешено колотилось, что я готова была поклясться в чем угодно, лишь бы она проводила меня обратно. Кармен пристально на меня смотрела. Внутри нее шла борьба. Можно ли ей взять меня с собой? В ее глазах я увидела такой же горделивый взгляд, что и тогда в мастерской, в тот день когда Санчо хватал ее своими руками. По ее щеке скатилась слеза.

– Это было всего один раз, с Луисом! В последний вечер в деревне! Он обещал, что будет меня ждать…

Она разрыдалась. О чем это она? Я пыталась ее утешить. Мы двинулись дальше. Ночь была темной, переулки сырыми. Я замерзла.

Казалось, прошла целая вечность, прежде чем мы остановились перед узким домом, освещенным фонарем. Кармен глубоко вздохнула и тихонько постучала три раза. Дверь открылась. Темнота поглотила нас.

Я не помню ни адреса, ни сказанных там слов.

Только кровь, крики и вязальные спицы.