Ангел Богданович
Великая годовщина – пятидесятилетия смерти Гоголя
Въ этомъ небываломъ для русскаго писателя положеніи было нѣчто глубоко комическое, и странно, какъ Гоголь съ его юморомъ не замѣчалъ этого. А онъ не только не замѣчалъ, но прямо-таки опьянѣлъ отъ хваленій и въ упоеніи разразился книгой дерзкой, легкомысленной и патетической, книгой, которая, кромѣ святошъ и ханжей, повергла всю собравшуюся около его имени клику въ великій конфузъ. Самъ авторъ, возбуждаемый и разгорячаемый чрезмѣрностью хвалы и поощреній – стать на всероссійскую каѳедру и озарить міръ "всею правдой", былъ такъ увѣренъ въ успѣхѣ, что даже "заранѣе велѣлъ заготовить бумагу для второго изданія", и писалъ Плетневу, тоже пресмыкавшемуся предъ нимъ, какъ Смирнова и проч., что "это его до сихъ поръ единственная дѣльная книга, необходимая въ настоящее время многимъ и многимъ". И первое время тѣ же Плетневы поддерживаютъ его въ этомъ убѣжденіи. "Гоголь на основаніи словъ Плетнева увѣрился, что изданіе распродастся въ мѣсяцъ", и торжествовалъ новую побѣду. Быть можетъ, ему уже предвидѣлась вся Россія, устремляющаяся къ нему, какъ къ новому пророку за поученіемъ и духовной пищей. Скоро однако и Плетневъ палъ духомъ и смиренно увѣдомлялъ "учителя", что "книгопродавцы пріостановились своими требованіями и о второмъ изданіи никто изъ нихъ не заикается".
Этотъ чувствительный для адскаго самолюбія Гоголя ударъ былъ однако ничтоженъ въ сравненіи съ удручающими отзывами именно тѣхъ, кто прежде благоговѣлъ предъ нимъ, какъ предъ "величайшимъ писателемъ времени". По словамъ проф. Кирпичникова, "изъ лицъ, прикосновенныхъ къ русской литературѣ и познакомившихся съ "Выбранными мѣстами", болѣе 90 процентовъ оказалось противъ него". Даже великосвѣтскія поклонницы новаго пророка вынуждены сознаться, что эффектъ книги совершенно неожиданный. Такъ, гр. С. М. Сологубъ пишетъ: "Критики столь язвительны, разборъ вашихъ писемъ такъ немилосердно строгъ и насмѣшливъ и выведенныя заключенія изъ собственныхъ вашихъ словъ и сужденій такъ странны и преувеличены, что я считаю лишнимъ упоминать о нихъ здѣсь, руководствуясь этимъ правиломъ: плетью обуха не перешибешь". Этимъ "обухомъ" оказалось общее возмущенное чувство стыда и обиды за Гоголя, а въ друзьяхъ и поклонникахъ – и за себя. Вопреки ихъ ожиданіямъ, Гоголь, что называется, "повелъ себя неприлично", "понесъ дичь" и выказалъ себя такимъ "моветономъ", что даже у самыхъ заядлыхъ хвалителей его не хватило духу выступить на его защиту. Дѣло было погибшее и настолько погибшее, что только Смирнова да еще небольшой кружокъ обскурантовъ, ханжей и мистиковъ въ духѣ византизма, рѣшился отстаивать его.
