bannerbannerbanner
Зверь

Ане Риэль
Зверь

Полная версия

Ее синее платье было таким же заношенным, как у матери, но казалось опрятнее. Оно напоминало кожицу налитой соком виноградины, а не высохшей изюмины. По платью волосы разливались мягкой, рыже-золотой смолой. Раньше Мирко почти не выделял рыжеволосых девушек из толпы темноволосых, но теперь он отмечал малейшие детали. В волосах горел огонь, они удивительно сверкали на солнце, но дело было не только в них. Лицо тоже сияло, было наполнено жизнью. Солнце разбросало по носу веснушки, зарумянило щеки, а тень провела белые полосы на веках, когда она зажмурилась от яркого света. Мирко показалось, что он заметил искру зелени в ее глазах, обратил внимание, что губы у нее алели, хотя, кажется, она их не красила, в отличие от некоторых женщин в городе. Казалось, она впитала все краски, растерянные ее матерью.

Она сказала что-то отцу Мирко, тот удивленно обернулся к ней. Дружелюбно поздоровался, подтягивая широкими руками широкие подтяжки, кепка болталась на мизинце.

Они договорились.

Что-то о коровах и дороге через поле. Отец Мирко сказал, что он очнь благодарен. Что он проследит за тем, чтобы не испортить дорогу. Что они в любой момент могут воспользоваться его быками для своих телок. Еще он сказал, что ему кажется, у них должно не хватать рабочих рук. Он бы хотел предложить свою помощь в знак благодарности, но у него и так столько забот, что времени совсем не остается. Но взамен он может отправить одного из своих сыновей помогать им. Две дочери уже разъехались, а два мальчика пока живут дома. Старший крепкий и сильный. Он мог бы присылать его несколько дней в неделю, хотя он и работает в городе. В кузнице.

Внезапно отец повернулся к повозке. Он выглядел так, будто ему в голову пришла какая-то идея.

Да ведь наш Мирко может вам помогать, сказал он. Дома Мирко уже научился почти со всем управляться. Он еще не такой крепкий и сильный, но все равно хороший парень. Способный. Через день ходит в школу. Молчаливый, но хороший, – это точно. С животными хорошо ладит. С этими словами отец Мирко подошел к повозке и встал рядом, положив руку на борт. Он слегка постукивал по доскам в такт словам, словно это придавало вес его речи. Хороший парень, это точно. Тук.

Сам Мирко почти не прислушивался. Он видел только женщину с золотистыми волосами. А она смотрела на него. Она его заметила и теперь улыбалась зелеными глазами, белыми зубами и ямочками на щеках. Мирко ответил ей широкой улыбкой и сияющим выражением лица.

Чуть поодаль стояла вдова в своем черно-сером платье и исподлобья глядела на них, напоминая тощую ворону.

Отец Мирко ни словом не обмолвился о визите по пути в город за покупками. Когда они вернулись на ферму и распрягли лошадь, он заговорил.

– Слушай, Мирко, ты же не против, что я предложил Данике твою помощь?

Он взглянул на Мирко поверх лошадиной спины, на которой остались теплые блестящие следы от седла. От них шел пар.

Мирко почувствовал, как кровь приливает к щекам, и торопливо перевел взгляд на скребок, который держал в руке.

– Да, все отлично, – ответил он. – Конечно, я помогу.

Он попробовал на вкус имя Даника, не произнося его вслух.

Отец похлопал лошадь и отправил ее в стойло.

– Это хорошо, Мирко. Но мы еще посмотрим. Может, твой брат со всем справится, по крайней мере, первое время. Тогда ты подключишься позже. – Он закрыл стойло. – У нас для тебя и здесь работа найдется.

Старший брат работал у Даники полтора года, а казалось, что полвека. Все это время Мирко продолжал ходить в школу и выполнять все свои обязанности, так что никто ничего не заметил. Только что в свободное время он перестал бегать вниз к ручью или на пастбище к коровам. Никто за ним не следил, поэтому никто и не подозревал, что он стал навещать соседскую ферму.

Поначалу он подглядывал с их собственного южного поля, где прятался в меже. Оттуда ему было видно потрепанную кровлю усадьбы и кусочек земли, примыкавшей к их полям. Однажды ему надоело наблюдать за шумными животными, и он рискнул спуститься вдоль загона. Одна из лошадей с любопытством следовала за ним по другую сторону изгороди, пока загон не закончился. Мирко же подкрался еще чуть-чуть, чтобы видно было поле люцерны, но там не было никого, кроме пары сорок.

На следующий день кое-что изменилось. Мирко снова зашел на соседскую землю и заметил дочку хозяйки. Он так сильно испугался, что мгновенно упал на колени. Она смотрела в другую сторону, поэтому не заметила его. Она то и дело наклонялась, и Мирко видел, как рыжие волосы исчезают в люцерне и тут же снова появляются. В какой-то момент в отдалении показался черный силуэт матери. Она крикнула что-то хрипло и неразборчиво, и дочь спокойно пошла обратно к дому. Даника. Наверное, мать крикнула: «Даника». Старуха явно была глуховата, но Мирко не знал, хорошо ли она видит. Поэтому он вжимался в землю, когда она смотрела в его сторону.

Однажды ранним утром, еще до рассвета, он решил пройтись к востоку от загона и изучить дикий скудный ландшафт у подножья гор. Передвигаясь под прикрытием холмов и расщелин, он мог бы обойти дом Дани-ки сзади. Там был кустарник, отлично подходивший в качестве наблюдательного пункта, поскольку рос на небольшом возвышении, и Мирко легко мог добраться туда так, что его не было бы видно из дома. Он мог бы с удобством лежать на животе и следить за происходящим на ферме, защищенный густыми ветвями мирта и маленького граната, сплетавшимися над его спиной.

Из кустарника ему было видно переднюю стену амбара и длинную заднюю стену хлева. Между двумя зданиями втиснулась небольшая уборная с открытой дверью. Можно было рассмотреть кусочек двора, и вдали неясно в серо-синих утренних сумерках проглядывал жилой дом. Еще он заметил небольшую пристройку к хлеву, почти у самого конца здания. На двери был крепкий засов, поэтому Мирко предположил, что ее используют, чтобы запирать животных, хотя расположение и было немного странным. В пристройке было окно.

Еще более необычно выглядел ближний к нему край хлева: в отличие от остального здания, построенного из светлого камня, он выглядел темным и неровным. Могло показаться, что огромная нога какого-то зверя рвалась сквозь стену в горы. Чем дольше Мирко разглядывал закругленный угол здания, тем ярче он начинал светиться, что только добавляло загадочности. Солнце еще не выглянуло из-за гор, но узкая расщелина пропускала тонкий лучик – как оставленная на щелку дверь, – этот первый луч и освещал сейчас угол хлева.

Мирко подумал, что материал напоминает бронзу. Единственное, что приходило ему в голову, – что в стену замуровали старый церковный колокол. Стена была большой. Явно достаточно толстой, чтобы колокол в ней поместился. Ему пора было возвращаться и доить коров, но этот блестящий угол не выходил у него из головы весь день.

Когда он вернулся спустя пару дней, поводов для размышлений у него прибавилось. На этот раз он был не один. Даника сидела внизу, прямо рядом с колоколом, и загорала в утренних солнечных лучах.

Она его не видела.

Мирко разглядывал ее из своего укрытия на холме, а она любовалась горами и рассветом. Она не могла его заметить, и все равно он был начеку. На ней была только сорочка. Ноги были босые, она потирала одной другую в траве.

Сухой холодный оклик со двора заставил ее подскочить. Скользнув рукой по колоколу, она обогнула угол и направилась туда, откуда раздался крик.

Вскоре он выяснил, что площадка за хлевом рядом с колоколом – место, где Даника очень любила проводить предрассветные минуты. Она всегда приходила одна, без матери, и Мирко представлял себе, что он единственный, кто вообще знал об этих ее прогулках. Он не мог не чувствовать, что разделяет с ней тайну.

Она всегда садилась на низенькую скамейку у стены. Иногда напевала, и Мирко отчаянно пытался уловить мелодию сквозь шелест и шорохи просыпающейся природы.

Иногда читала книгу, и Мирко жутко хотелось узнать, что именно она читает.

Иногда сидела с закрытыми глазами. Кажется. Разглядеть с такого расстояния было непросто.

Иногда прислонялась затылком к стене и засовывала руку себе под платье.

Мирко не знал наверняка, чем она там занимается, но он почти не сомневался, что ей это доставляет удовольствие. И он был абсолютно уверен, что его маме не понравится, что он это видел.

Бывало, он видел, как его старший брат помогает Да-нике в поле или на ферме, и в такие моменты он испытывал странную злость по отношению к брату. Это его пугало. Он ведь любил своего брата, хотя со временем тот изменился. Мирко приходило в голову, что он все время думал о чем-то другом. Часто брат становился упрямым и неприступным, кипятился из-за каждой мелочи. А потом вдруг веселел и дурачился, демонстрируя свой новый глубокий голос и неуклюжее крупное тело. Его брат уже почти стал взрослым, это Мирко понимал, но считал, что есть и более разумные способы взрослеть.

Очевидно, брат не догадывался о церковном колоколе на углу хлева Даники. Пару раз Мирко видел, как он заходит за хлев, чтобы воспользоваться туалетом, и даже взглядом не удостаивает угол. Его брат ничего не видел. Или видел что-то, недоступное Мирко. Удивительно, какое облегчение Мирко испытывал от того, что брат не интересовался ни местом, ни колоколом. Это было особое место для Даники, а теперь и для самого Мирко.

Наконец-то настала его очередь! Брату предложили занять комнату в кузнице при условии, что он постоянно будет там находиться и возьмет на себя часть обязанностей. Он согласился с огромным удовольствием и в тот же вечер по секрету рассказал Мирко причину. Дело было в дочери кузнеца и ее белоснежной попке, которую ему уже два года разрешают украдкой трогать.

– Только ни слова отцу с матерью! Особенно матери! – предупредил брат.

– Я ничего не скажу, – прошептал Мирко с соседней кровати, пытаясь в этот момент представить себе белую попку Даники в темноте. Потом ее картофельные поля, ее люцерну, ее животных и плуг, с которыми он будет с божьей помощью так ловко управляться, если ему разрешат. А потом снова ее белую попку.

 

Он пребывал в таком напряжении, что вообще не смог в ту ночь уснуть. С кровати брата доносились знакомые звуки. Потом стон. И потом храп.

Мирко явился на ферму вовремя и не уходил, пока Даника не выпроводила его домой. Он молчал, не издал ни единого звука. Он не мог говорить, даже если она его о чем-либо спрашивала. Он чувствовал только, как пылают его щеки в ответ.

Даника делала вид, что ничего не замечает. Она обращалась с Мирко дружелюбно и тепло, даже хвалила его за то, как хорошо он ухаживает за животными. Он делал по меньшей мере столько же, сколько его брат, сказала она однажды, но этого он брату не расскажет. Она подмигнула Мирко при последних словах, и в этот момент он не мог ни ответить, ни убежать. Так он и стоял, недвижим, и смотрел, как она выходит из хлева на освещенный двор, а волосы искрящимся пламенем развеваются за спиной. Дуновение ветра, и огонь взметнулся ввысь. Потом она исчезла. Осталась только одна удивленная курица.

Однажды Даника ему приснилась. Они улыбались друг другу, стоя посреди поля. Разговаривали, совсем как взрослые. Смеялись вместе. Он смешил ее. Утром он некоторое время лежал в постели и пытался вспомнить сон, но тщетно. Зато он еще несколько дней согревал изнутри. Только до тех пор, пока она снова ему не приснилась. На этот раз он сидел у нее в уборной совершенно голый. Двери не было, а на вершине холма лежали его брат и Даника и ухмылялись, глядя на него. Тем утром он встал и пошел в школу с неприятным ощущением в теле, отчего неправильно ответил на вопрос, потому что не слушал учителя арифметики. Остальные шумно насмехались, когда он перебирал случайные числа, а учитель смотрел в замешательстве.

На следующий день, к счастью, неприятное ощущение исчезло, когда Даника вышла ему навстречу, улыбаясь как обычно.

– Как солнце точно встает каждое утро, так же и ты приходишь всегда вовремя, – сказала она.

Мирко покраснел. На самом деле он пришел еще час назад и, спрятавшись в кустах, смотрел, как она сидит и наблюдает за восходом солнца и делает что-то рукой под юбкой.

Он вздрогнул, когда она подняла руки, чтобы собрать волосы соломинкой. Они свисали по спине как хвост лисицы. Толстый, плотный и рыжий. Она встряхнула головой, хвост встрепенулся. Потом подмигнула ему еще раз.

На следующее утро он проснулся в мокрой постели. Он не помнил, что ему снилось. Наверное, как он писает. Он иногда занимался стиркой вместо матери, он взял на себя грязное белье и в тот день.

Шли месяцы, Мирко исправно посещал соседей, иногда без ведома Даники. Он чувствовал себя рыбой у другого конца лески. Он видел крючок, как только открывал глаза. Мгновение – и его уже тянет наверх, и наконец выбрасывает на землю под миртами и гранатом, и он лежит и хватает ртом воздух. Он не мог ни объяснить, ни понять, что происходит. Он пробовал прибегнуть к логике, на которую привык опираться, но упирался в стену. Что-то подсказывало ему, что все это большая глупость. Сопливая глупость. Но иначе он не мог.

Из кустарника он стал изучать ее тело. Осторожно. Он и близок не был к тому, чтобы коснуться ее, если не считать тех раз, когда она сама его трогала: клала руку ему на плечо или хватала за предплечье. Или легонько гладила по голове так, что у него по всему телу мурашками разливалось тепло и волосы вставали дыбом.

Мирко представлял себе, какие у нее должны быть гладкие руки. Какая мягкая шея. Очень медленно он приближался в мыслях к грудям, но не мог решиться их потрогать, даже сквозь платье. Он хотел просто на них смотреть, сначала лучше с расстояния. Они казались маленькими и аккуратными по сравнению с тем, что он видел дома. У мамы была тяжелая грудь. Еще мамина висела гораздо ниже, этого он не мог не заметить, хотя под несколькими слоями одежды мало что можно было разглядеть. У сестер грудь была чуть меньше, по крайней мере, насколько он их помнил, когда они уехали из дома, но в целом похожа на мамину и тоже хорошо спрятана.

Грудь Даники прикрывала только ткань платья, и иногда казалось, она сейчас вырвется наружу. Так что он не знал, куда ему смотреть, ни наяву, ни в снах. Они смотрели на него. Что находилось ниже, он толком не знал. Он внезапно начинал краснеть, когда задумывался об этом, и торопливо переводил мысли на что-нибудь другое.

Вскоре его стала занимать одна определенная фантазия. Он представлял себе, как Даника замечает его на вершине холма, когда сидит утром рядом с колоколом. Как она ловит его взгляд и медленно снимает платье, разрешает ему взглянуть, что прячется под ним.

Конечно же, такого никогда не будет, это он понимал. И все равно ему нравилось думать об этом как о чем-то возможном. Ему нравилось мечтать о Данике. Даже как просто о человеке, с которым он сможет поговорить, если ему однажды хватит на это смелости.

Мирко продолжил ходить в школу, как и ожидалось. На переменах он сидел в одиночестве, наблюдал за остальными и часто думал о том, насколько лучше было бы, если бы ему приглянулась девочка его возраста. Не то чтобы были велики шансы, что его симпатия окажется взаимной, – он никому особо не нравился. Но все же. Это было бы естественнее.

Насколько он мог видеть, девочки в школе занимались только тем, что шептались, вопили, показывали пальцем, ссорились, а помирившись, расхаживали друг с дружкой под ручку, тихонько хихикая. Жалкое было зрелище. Они изображали из себя черт знает что, но у них не было личности. Они просто перетекали вокруг, сливались друг с другом, так что он их едва различал. Движения их были нервными, словно их все время оценивали. Когда они говорили, он видел, что мыслями они где-то далеко. Глаза у них бегали. В них нечему было гореть и завораживать его. Ему не приходило в голову даже подумать, какая у них попка.

Правда была в том, что он чувствовал себя намного старше их всех. У него было ощущение, что он видел что-то, о чем они и не подозревали. Даже парни. Особенно парни.

Тело вскоре привыкло к тяжелой работе, стало крепче и сильнее. Еще он стал выше. Ему в каком-то смысле нравился физический труд. Когда руки заняты, проще сосредоточиться на мыслях, и вечером легче засыпалось, – иначе мысли, как жужжащие мухи, не давали уснуть.

– Смотрю, ты крепко взялся за дело, Мирко, – сказал однажды отец, когда они вместе работали в поле. – Я встретил Данику на рынке, и она сказала, ты заправляешь всем как взрослый. Это хорошо, мой мальчик. Я горжусь тобой, когда слышу такое.

Взрослый.

Мирко не мог дождаться, когда повзрослеет, но раз Даника назвала его взрослым, значит, он на верном пути. Но он отлично понимал, что стать взрослым значит не только вырасти. Прежде всего надо многому научиться.

– Глупость до добра не доведет, – говорила учительница. – Уму открываются все границы. – Она взглянула на Мирко при последних словах. Мельком, но он успел понять, что она обращалась именно к нему. Он уже давно не замечал ее картавость.

К счастью, если уж он брался за учебу, память его не подводила. Учительница иногда спрашивала, не хочет ли он одолжить какую-нибудь книгу, когда он последним выходил из класса. Он всегда кивал. Он уже давно перечитал скудную библиотеку родителей. И хотя еще не был готов обсуждать с Даникой Грех и Истину, беременность коров, пути Господни, силу трав, жизнь и крест Иисуса, ему казалось, она догадывается, что он не глуп. Чем больше она улыбалась и разговаривала с ним, как со взрослым, тем умнее он себя чувствовал.

Впоследствии ему стало хватать смелости отвечать на ее вопросы. «Спасибо, у меня все хорошо», – говорил он, к примеру, если она спрашивала. Потом выпрямлялся и утирал рукавом пот со лба, в точности как его отец.

Тем сильнее Мирко раздражало, что его помощи не всегда хватало. Даника, бывало, нанимала работника или двух, которые спали в гамаке в частично отгороженной части сарая. Мирко становился беспокоен в присутствии наемников. К счастью, они не надолго задерживались, некоторые всего на пару дней, и они редко говорили о чем-то интересном или умном. Это его немного успокаивало. И еще болезненное утешение, что их было много разных. Не было кого-то одного. Хотя нет, все же был.

– Доброе утро, молодой человек, – начала Даника, когда вышла встречать Мирко во дворе. Она всегда улыбалась, и на щеках проступали ямочки.

Он заметил, что у нее не хватает зуба сверху справа, при том, что остальные зубы были идеальными и ровными. Эта черная дыра ничего не портила. Наоборот, он надеялся ее увидеть, потому что ее было видно, только когда Даника искренне смеялась. Он видел ее, когда принялся за стирку; и когда упал в грязь за амбаром. Хоть было жутко неловко и он готов был сгореть от стыда, Даника так тепло смеялась, что уже не было больно – только удивительно, и он захохотал сам. С тех пор они не раз над этим посмеивались. «Только не споткнись», – кричала она, заметив его с тачкой по пути к луже грязи. И тогда между белоснежными зубами приоткрывалась черная дыра.

Всякий раз, когда Даника шла навстречу Мирко, она смотрела на него так, словно он именно тот человек, которого она и хотела увидеть. Прямо в глаза. Настолько прямо, что сначала он вынужден был невольно опускать взгляд. Потом он научился отвечать, но все равно именно он первым отводил свои голубые глаза от ее зеленых, а не наоборот.

К четырнадцатилетию Мирко приближался, ощущая себя сильным как бык, полным тепла и цветущего счастья, хотя осень сулила что-то другое. Одним утром его во дворе встретила не Даника. И не вдова. Ах, если бы то была просто вдова! Нет, тем туманным утром ему навстречу вышел мужчина. Может, это был просто работник, но вышел он не из амбара. Он стоял в дверях кухни Даники.

Огромный мужчина.

– Доброе утро. Мы сейчас пойдем в поле вместе, – сказал незнакомец, склоняя голову и выходя на ступеньку. Голос был настолько глубок, насколько сам он высок. Он пошел по гравию, и Мирко ощущал его поступь у себя под ногами.

Мирко не ответил. Он просто уставился на мужчину.

Рукава рубашки у него были закатаны до локтей, ткань на мускулах чуть не лопалась. Предплечья были широкие и обожженные солнцем, кисти невероятных размеров. Наполовину расстегнутая рубашка открывала густо заросшую грудь.

Мужчина застегнул штаны и надел подтяжки. Потом плюнул в гравий.

– Даника говорит, ты очень хорошо работаешь. Она скоро подойдет. Только встала.

Он говорил все это, не глядя на Мирко. Осматривался. Прищуривался, ориентируясь. Наверное, он раньше не видел фермы при свете дня, подумалось Мирко.

Откуда он взялся? Брат Мирко обмолвился как-то, что «эта Даника» иногда ходит в кабак в городе и, по слухам, не сторонится ни выпивки, ни мужского пола. Мирко не верил ни единому слову. Его брат просто хотел выставить себя в новом свете, будто он что-то знал! Мирко не стал даже расспрашивать, в основном чтобы не раскрыть свой интерес к их соседке, но еще и из страха ошибиться. На самом деле он сделал все, что мог, чтобы забыть слова брата. Теперь он ощутил сухость в горле и странную слабость в теле.

Незнакомец выглядел так, словно легко мог в одиночку вспахать всю долину. Теперь он потирал руки и поглядывал на амбар.

– Ну что, за работу. У меня есть пара часов, потом мне надо идти на лесопильню, – он помахал Мирко, чтобы тот шел следом, и широкими шагами пересек двор.

Мирко нехотя пошел следом. За кухонным окном он заметил вдову, уставившуюся в темноту.

– Сладкая девка оказалась, – донеслось бормотание мужчины.

Мирко словно шел за животным. Большим ворчащим зверем.

Мужчина открыл дверь амбара, обернулся и поймал взгляд Мирко.

– Что за женщина! Между нами, я никогда такой не встречал, а я их немало перепробовал. – Глаза у него были темные, почти черные. – Ну, Марко… ты же Марко? Небось, еще слишком юн, чтобы что-то в этом понимать?

Он подмигнул.

Мирко по-прежнему ничего не мог ответить, только разевал рот. Тогда мужчина довольно усмехнулся и положил тяжелую руку ему на плечо.

– Ах, ты еще узнаешь, что тебя ждет. В один прекрасный день, мой друг… Прекрасный день.

Он повернулся и зашел в амбар.

Мужчину звали Карл. Он остался.

После того, как на горизонте появился Карл, все превратилось в сплошную боль. И все равно Мирко не мог не ходить к ферме Даники на рассвете, даже в те дни, когда его там не ждали. К счастью, ей по-прежнему требовалась его помощь несколько дней в неделю, поскольку Карл работал на лесопильне и большую часть дня его не было дома.

– Тебе правда надо уходить в такую рань? – спросила как-то мама Мирко. Над горами еще только забрезжила тонкая полоска света, и мать зашла на кухню как раз в тот момент, когда он собирался уходить. – И так часто?

Мирко неловко улыбнулся и медленно кивнул.

Мама покачала головой:

– Да уж, ты всегда был крайне ответственным, Мирко. На тебя можно положиться. Надежный парень. Я каждый день благодарю Господа за тебя.

 

Мирко поспешил уйти, не поднимая глаз от пола. Она не знала, что он уже несколько дней прогуливает школу. Учительница думала, у него тетя заболела. Мирко уже много лет не видел своей тети. И раньше никогда не лгал.

Девятая заповедь[2].

От одной этой мысли у него болел живот. Но ведь тетя и правда могла заболеть? А тогда это уже не совсем ложь.

Утро за утром он пробирался в кустарник и смотрел, как луч света освещает колокол на углу хлева. И скамейку, на которой раньше сидела Даника. Больше она туда ни разу не приходила, но он все равно ждал.

Карл всегда выходил первым. Как правило, голый, с растрепанными отросшими темными волосами. Он обычно шел в туалет, сидел там с открытой дверью и смотрел на горы. Иногда стоял и писал прямо на траву, насвистывая что-то солнцу. Тело Карла производило впечатление: у него все казалось больше, длиннее, темнее и шире, чем у других мужчин. Впрочем, было одно исключение, заметил Мирко. Кое-что уже у Мирко выросло чуть больше, чем у Карла. Поэтому, наблюдая, как Карл писает, он вместе с беспомощностью ощущал тайную радость.

Чуть позже выходила Даника. Всегда босая, в белой ночной сорочке. Даже издалека Мирко мог разглядеть, как грудь проступает сквозь ткань. Она тоже не закрывала дверь, сидя в уборной. Она – картина в раме, думалось ему. Немного напоминала ту, что висит у них в гостиной. Только без младенца Иисуса.

Наконец выходила вдова в своем черно-сером одеянии. Мирко гадал, уж не спит ли она в нем же. По-видимому, она срослась со своим горем, стала такой же черно-серой и под одеждой. Даника рассказывала Мирко, что ее мама уже полностью оглохла. У нее все не очень хорошо, сказала она. Мирко должен был снисходительно отнестись к старушке, если та казалась слишком строгой.

Мирко отнесся по-доброму. Он готов был выполнить любую просьбу Даники. С Карлом было тяжелее. Когда Карл помогал ему с тяжелой работой, он раздавал приказы, и Мирко не имел ни малейшего желания повиноваться. Он не против был сделать то, что ему велели. Но он не хотел делать это по приказу Карла. И все равно делал, потому что в конце концов это тоже было ради Даники.

Одним ранним утром, еще до того, как Карл появился, Мирко послышался крик Даники. Он толком не расслышал, звук был сдавленный. Но все же это был крик. Не испуганный, скорее умоляющий, и голос был похож на ее. Последующие минуты тянулись как часы, сердце Мирко колотилось так, что он едва мог вздохнуть. Он хотел пошевелиться, но не мог. Просто лежал под миртом и гранатом и не осмеливался ничего предпринять.

Потом вышел Карл, пописал и зашел обратно в дом. Чуть позже вышла она. В своей белой ночной сорочке. Босая. Она напевала.

Наверное, то был крик хищной птицы, решил Мирко. С Даникой явно ничего не случилось. В каком-то смысле было бы лучше, если бы Карл причинил ей боль, в приступе слабости подумалось ему. Тогда у него был бы повод возненавидеть этого мужчину. Потом он стыдился таких ужасных мыслей.

Десятая заповедь[3].

Он знал, что все это неправильно. Он пошел по ложному пути и в кустарнике, и в голове, и много где еще. Но теперь его словно вела какая-то сила. Совсем не похожая на ту, которой молилась его мать, и намного более властная.

Они хотя бы не женаты, так что, может, это не совсем десятая заповедь.

Может, Карл еще уедет. Отец Мирко как-то говорил, что по природе своей сезонные работники непостоянны.

– Насколько мы рады жить на одном месте, Мирко, настолько же им нравится скитаться. Некоторые вообще не способны нигде осесть.

2Не произноси ложного свидетельства на ближнего твоего (Исх., гл. 20; Второзак., гл. 5).
3Не желай жены ближнего твоего, не желай дома ближнего твоего, (ни поля его), ни раба его, ни рабыни его, ни вола его, ни осла его, (ни всякого скота его), ничего, что у ближнего твоего (Исх., гл. 20; Второзак., гл. 5).
1  2  3  4  5  6  7  8  9  10  11  12  13  14  15  16  17  18  19  20  21  22 

Другие книги автора

Все книги автора
Рейтинг@Mail.ru