Андрей Воронин
Панкрат. Возвращение в небо
– Откуда я знаю? Меня ведь в лесу по голове дубиной огрели. А когда я очнулся, рядом только дядька мой покойный лежал. А больше никого не было. Истинный крест!
– Ладно, – Суворин склонился над ямой и осветил ее фонарем. – Я не буду бросать на тебя камень. На хрен мне об тебя мараться. Живи.
– Я так и знал, что ты не поможешь мне! – раздался истеричный визг снизу.
– Черт! – воскликнул в ответ Суворин. – Я становлюсь предсказуемым!
– Однажды и ты сдохнешь в такой же слизи, – застонал «Де Витто».
– Иногда приходится осознавать то, чего осознавать не хочется, – пробормотал Панкрат, решительно направляясь прочь.
Снова подул холодный ветер. Суворин поднял голову и увидел впереди завесу дождя. Луна исчезла. Небо над строительной площадкой было в черных тучах, между которыми мерцали яркие, холодные звезды.
Панкрат сжал губы. Ему казалось, что он стоит здесь вечно. Под этим вечным небом и вечными звездами. Где-то далеко завыла милицейская сирена.
Суворин опустил голову и несколько минут сосредоточенно смотрел себе на ноги. Потом поднял лицо к небу и закричал:
– Я живу как-то не так? Сколько еще уравнений я должен решить, чтобы что-нибудь понять?!
Ночь снова разорвал крик из ямы.
Губы Панкрата чуть дрогнули. И если бы кто-то наблюдал за ним в этот момент, то ничего бы не заметил. Он тихо смеялся. Это был внутренний смех, сотрясающий все его сознание.
– А я ведь твою машину проветрил! – пробормотал он. – Аж до Москвы.
Его как будто услышали. В ответ раздался тихий жалобный скулеж.
– У меня такое чувство, что его что-то беспокоит, – Панкрат наконец тяжело рассмеялся и поспешил к «Boy Racer».
Через тридцать минут он выехал на шоссе, которое пятнистой лентой тянулось вперед, четко выделяя тень мотоциклиста на бетоне. Сквозь тучи пробивалась луна. На какое-то время к Суворину присоединились еще два мотоциклиста. Но он не заметил их и не ответил на их сигналы, когда они, набрав скорость, обогнали его. Несмотря на ночную прохладу, он был весь в поту. Убрав одну руку с руля, он расстегнул куртку и провел пальцами по осунувшимся, обросшим щетиной щекам. Стало немного легче. Стараясь ни о чем не думать, он просто смотрел на дорогу, окруженную соснами, и вспоминал, как в детстве рисовал акварелью. Почти каждый день. Рисовал дождь, солнце, улицы. Но однажды проснулся и понял, что все ушло, и так и не сумел объяснить себе: почему.
Дорога пошла под уклон, и Панкрат увидел белое облако внизу. Это была стена приближающегося ливня. Но пока капли над ним падали медленно и не особенно беспокоили его. И вот он въехал в полосу дождя. Струйки воды безжалостно потекли по шее, затекая за воротник куртки.
На повороте «Boy Racer» занесло, но Панкрат справился с управлением. Затем, сбавив скорость, убрал одну руку с руля, чтобы застегнуть молнию на куртке. Больше уже ни о чем не думая, он помчался в ливень.
Глава 4
Обед проходил в торжественной, почти чопорной обстановке. Гости были одеты так, как если бы их обслуживала школа ручной одежды Paco Rabbana. Пили «Grange Hermitage» тысяча девятьсот шестьдесят четвертого года. С аппетитом ели форель с тыквенным шатни, копченые стерляжьи спинки с грушами. И клубнику фламбе – на десерт.
Разговаривали на немецком и французском. В основном о московских нравах и традициях, бескультурье и неспособности местных использовать доставшееся им архитектурное наследство.
Обед проходил в только что отреставрированном «Дягилеве». Русских среди присутствующих не было. Суворин, сидевший за ажурной ширмой в конце зала, имел не только возможность воочию убедиться, что там присутствуют нужные ему люди, но и приблизительно догадывался, о чем шла речь.
Немец Отто Шнейдер и француз Жан Рувье были там собственными персонами. Только костюмчики поменяли. Впрочем, Суворин тоже переоделся. И хотя прошел фэйс-контроль, выглядел намного проще. Официант молча принес ему бутылку минеральной воды, салат из свежих овощей и холодную телятину и с улыбкой, которую он «надевал» для людей не оправдавших его надежд, удалился.
Надо сказать, что «неоправдавшиеся надежды» в «Дягилеве», типа тех, которые сейчас с аппетитом поглощал Суворин, стоили около десяти тысяч. И это было все, на что Панкрат сейчас финансово был способен. Во всем остальном ему повезло больше.
Слежка, которую он несколько дней вел за Шнейдером и Рувье, наконец себя оправдала. И сейчас вместе с едой Суворин получал очередную порцию нужной ему информации.
На правоохранительные органы Суворин больше не надеялся. Иностранцы выкрутились. Объяснили, что приезжали осматривать земли и что машину у них угнали, заявив на очной ставке, что Суворина никогда в глаза не видели. И вид у них при этом был такой добродушный и растерянный, что Суворин сам чуть не поверил в их «железное» алиби.
Особенно жутким был день, когда надо было опознавать парней. Их тела находились в патолого-анатомическом отделении Управления судебно-медицинской экспертизы. Когда Суворину сообщили это, он значительно приободрился, рассчитывая, что дело примет серьезный оборот.
Зал, вдоль стен которого тянулись ряды морозильных камер, особого впечатления на него не произвел. Сказался военный опыт службы в горячих точках. Но тел Виктора и Игоря там не было. Проведя через весь зал, Панкрата подвели к белой пластикой двери в самом его конце, с табличкой «Прозекторская». Один из сопровождавших толкнул ее рукой. Они вошли в комнату с темно-зелеными стенами, и через пару секунд Панкрат увидел Игоря и Виктора. Парни лежали на двух оцинкованных столах со стоками, вокруг которых с деловым видом, поглощенные обсуждением какой-то патолого-анатомической темы, крутились студенты и стажеры-первогодки, облаченные в зеленые халаты. Некоторые держали в руках электронные записные книжки. А у одного был фотоаппарат. Возле одной из трех раковин с табличкой «Только для мытья рук» стоял высокий пожилой мужчина тоже в зеленом халате и в фартуке и мыл руки. Рядом, в другой раковине, лежал какой-то орган.
Панкрат, бросив взгляд на непокрытые тела погибших мальчишек, на желоба по краям столов, по которым текла вода, смывая кровь и кусочки тканей, вдруг почувствовал жуткую волну ненависти к этим людям, терзавшим погибших просто для того, чтобы потом спасти какого-нибудь мерзавца.
Он замер, разглядывая бирку на пальце Виктора: «Арташов, Виктор Алексеевич». Цифры, сообщавшие о дате поступления и вскрытия, заплясали, запрыгали перед его глазами. И Панкрат перевел взгляд на подпись: «Сероглазов М. В., врач».
Потом перевел взгляд на огромный вентилятор для вытяжки воздуха, вмонтированный в окно с матовыми стеклами, и снова на тела мальчишек.
– Тяжелое зрелище? – заметив его ожесточенный взгляд, спросил пожилой мужчина, выключая кран. – Но, как это ни парадоксально прозвучит для вас, делаем мы это из гуманизма.
– Где вы здесь видели хоть намек на гуманизм? – возразил Панкрат и бросил взгляд на пол, выложенный зеленой плиткой, туда, где возле ножек столов находились специальные стоки.
Затем вышел, умудрившись так хлопнуть пластиковой дверью, что в шкафу, набитом перчатками, бутылями, заполненными какими-то реактивами и пустыми емкостями, зазвенели стекла.
– Нервы! У всех нервы, – вздохнул патологоанатом. – Спасибо, хоть «клиенты» на нас не жалуются, – пробормотал он и, склонившись над телом Виктора, принялся что-то объяснять окружившим его студентам.
С тех пор прошло пять дней. А теперь был последний четверг августа. И Панкрат, сидя за столиком, спрятанным за ажурной ширмой, мог слушать и наблюдать за теми, кто убил ни в чем не повинных студентов из-за килограмма золота и пары изумрудных камней.
Словно подслушав его мысли, Шнейдер заговорил о какой-то раритетной вещи. Еще через пару минут стало ясно, что речь идет о медальоне Анэс.
– У нас нет ни дня на обдумывание, – переводил его речь Суворин. – Этот парень в любой момент может избавиться от медальона или исчезнуть из Москвы.
– Что делать? – спрашивал немец на плохом французском, бросая короткие взгляды на каждого из собравшихся за столом.
– Я был бы рад, если бы вы меня избавили от этого молодого человека, – заявил Рувье. Лицо его было угрюмым и холодным.
Из дальнейшего разговора Панкрат понял, что собравшиеся раскручивают вариант с обвинением его самого в убийстве студентов. Однако через некоторые время все они пришли к выводу, что способ этот хоть и хорош, но к медальону их не приблизит.
– Только западня! – наконец было принято решение.
В этот момент им как раз подали кофе.
– Вот как! – Панкрат с яростью сжал под столом кулаки. – Значит – западня и значит – я должен быть благодарен «Анэс» за то, что до сих пор на свободе.
«Доберусь я до вас», – мысленно пообещал он, представив всю эту компанию сидящей на электрических стульях. И себя, стоящего рядом с рукояткой и одним ее движением пронизывающего их тела двумя тысячами вольт для верности и повторяя разряд восемь раз, как во время казни в некоторых Штатах.
Правда, американцы считали, что смерть от такого удара током наступала в течение двух минут, и предполагали, что приговоренные теряли сознание в первую же секунду. Но Панкрат, имевший некоторый опыт работы в криминалистической лаборатории, знал, что кровь в сосудах после удара током сворачивается и затем начинается быстрый процесс разложения. Поэтому он сильно сомневался, что такая смерть не приносит мучений.
Он снова прислушался.
Но разговор резко перешел на другую тему. Иностранцы заговорили о москвичках.
– А вы говорили, что русские женщины не стоят французских. Надо уметь взяться, – двусмысленно улыбаясь, заявил Отто Шнейдер.
– …Эти порядочные женщины… – взгляд Рувье, сидящего до сих пор со скучающим видом, оживился, – …между нами.
– Идиоты! – повторил Панкрат достаточно громко и едва сдерживая себя. – Я покажу вам diese Russen (этих русских).
– Мой друг! – вскочил он, кивнув заскучавшему официанту и положив на стол деньги. – До свидания.
– Adieu, honorable (Прощайте, достопочтимый), – проснулся тот, по достоинству оценивая оставленные чаевые.
Минут через двадцать «Boy Racer», предварительно натертый фланелью и ослепительно сверкающий серебристым металлом на августовском солнце, оставил далеко позади мирно беседующих в «Дягилеве» иностранцев и летел в сторону «Туриста».
Еще через десять минут, сделав четкий разворот на сто восемьдесят градусов, «Boy Racer» остановился возле гостиницы и был сдан на руки выбежавшему навстречу парню в униформе.
– Держи наготове! – вложил Панкрат купюру парню в нагрудный карман.
– Так точно! – последовал ответ.
Суворин бросился в отель. Задержавшись возле администратора ровно настолько, чтобы взять ключ от заказанного заранее номера, и отмахнувшись от направляющегося к нему с приветственной улыбкой портье, он кинулся к лифту.
Номера Шнейдера и Рувье были рядом с его номером. И теперь у Панкрата был реальный шанс получить хоть какой-нибудь компромат на этих людей. Ему нужен был этот шанс. Шанс, чтобы отомстить за ребят, чтобы «затянуть петлю» на поганой шее убийц. Нет, не выстрелом из пистолета, так, чтобы они и осознать-то не успели своей кончины. А чем-нибудь более существенным.
Тем, что заставило бы их пожалеть, что они родились на свет божий.
Суворин вышел на небольшой балкончик и, недолго думая, перешагнул через невысокие перила. Тело его висело на уровне двенадцатого этажа. И он понимал, что теперь важна каждая минута, пока его не заметили и пока не собралась толпа зевак. Поэтому сильным рывком подтянул ноги вверх. И, зацепившись ими за перила соседнего балкона, ухватился за них руками. Это был эквилибристский трюк средней степени сложности. Оказавшись на соседнем балконе, Суворин даже не запыхался.
Но впереди его ждали еще преграды, так как балкон был закрыт изнутри.
Панкрат опустил голову и посмотрел вниз. Все было спокойно. Миниатюрные люди спокойно двигались по своим делам, глядя куда угодно: перед собой, по сторонам и под ноги, но только не вверх.
Рядом с балконом, на котором он находился, было окно, такое же, как и у него в номере, ведущее в ванную комнату. И небольшая форточка в нем была открыта.
– Неужели не втиснусь? – прикидывал Панкрат.
Опасаясь потерять время, он решил рискнуть. Встал на перила и, перешагнув на карниз под окном, ухватился руками за раму, окружающую форточку, рассчитывая на ее прочность. Рама не подвела. Подтянувшись на руках, он буквально втащил в узкий проем свое тело. Приземлился он на руки.
«Судя по беспорядку в ванной комнате, горничные в номер еще не допускались», – решил Суворин, с досадой вытирая носовым платком зубную пасту, которая брызнула на него из раздавленного им тюбика. Бросив беглый взгляд на разбросанные мокрые полотенца и губки, Панкрат проследовал в апартаменты.
Хотя апартаментами жилье француза назвать можно было с натяжкой. Жестоко экономя, хозяева отеля, как в общем-то принято почти везде, давили на креатив.
Это был такой же номер, как и у него. В футуристическом стиле, впрочем, как и весь отель. Светильники со встроенными вентиляторами, которые при включении раздували накрывающие их светящиеся купола. И выключатели в виде зеркальных пятен, напыленных на стены. И датчики кругом, на случай, если кто-нибудь забудет выключить свет либо телевизор или вытворит еще что похуже. Холодильник с напитками сразу за кроватью, как будто жильцы отеля непременно должны просыпаться с пересохшим горлом. И уж совсем оскорбляющие достоинство яркие виниловые тапочки…
От такого «креатива» Суворин обычно зверел. Но сегодня как раз был его день! За вычурную, в виде стружки, ножку кровати специальным замком был «пристегнут» кейс. Панкрат не ломал себе голову с кодом. Просто достал нож и довольно быстро вскрыл замок.
«Ошибочка», – пробормотал он, несмотря на то что в голосе его слышались довольные нотки.
Да, он, действительно, ошибся. Судя по письмам и бумагам, находившимся в кейсе, это был номер не Рувье как ему сообщили достоверные источники, а Шнейдера. Вся почта и бумаги были на немецком языке. Панкрат, не особенно вчитываясь, достал мобильный и сфотографировал несколько адресов. Затем прочел несколько писем личного характера. Выяснилось, что Шнейдера ждали дома к субботе.
В это время кто-то вставил ключ в замок. Суворин быстро закрыл дипломат и бросился в ванную комнату.
В номер Шнейдера ввалилось несколько человек. Судя по голосам, все они были навеселе. И если бы Панкрат не знал, что эти люди только что обедали в весьма приличном месте, он бы решил по их кратким и скабрезным репликам, что они вернулись со слета азиатских проституток.
– Вот уроды, – усмехнулся он. – Эгоманьяки, – добавил он, запрыгнув на подоконник и втискивая свои плечи в узкую форточку, для того чтобы покинуть эту насквозь пропахшую лосьоном Шнейдера ванную комнату.
Но в тот момент, когда он уже стоял на карнизе, дверь открылась и на пороге с откровенно разинутым ртом и чудом державшейся в его уголке дотлевавшей сигарой застыл хозяин номера.
– Très drol (Очень забавно), – наконец пробормотал он, выходя из ступора, и тут же истошно завизжал: – Voila! Voila!.. Russen! (Вот! Вот!.. Русский!) – тыча в окно длинным указательным пальцем.
Сигара наконец выпала из его рта, свалившись на сжатую в кулак руку, которую он, как опытный тенор, берущий высокую ноту, прижал к груди.
Через секунду в дверях с обеспокоенными лицами столпились гости Шнейдера.
Сделав свирепое лицо, Суворин оторвал правую руку от карниза и начал якобы стрелять из пистолета. Вышло достаточно правдоподобно. Все четверо стоявших в дверях мужчин тут же дружно повалились на пол.
– Я вижу, вам там хорошо! Я вас оставлю в вашем уголке! – крикнул он и, поразмыслив пару секунд, направился не в сторону балкона своего номера, а туда, где была пожарная лестница. Это был лучший вариант.
Когда пришедшие в себя немцы и французы распахнули окно, Суворин был уже метрах в трех. Он двигался по выступу, идущему под окнами двенадцатого этажа. То ли это был архитектурный каприз автора, то ли еще что, но для Панкрата это был счастливый случай. Он двигался, держась руками за карнизы, идущие под несколькими окнами. Балконов больше не было. И это тоже был плюс, сэкономивший ему массу времени.
Чтобы задержать застывших у окна мужчин, он, продолжая двигаться, снова крикнул по-русски:
– Отличное здание. Гарантированная безопасность изнутри и снаружи!
Он был уверен, что стрелять в него никто не будет. Это было ясно еще из разговора в «Дягилеве».
«А как же иначе! Придурки! – усмехнулся Суворин, толкнув ногой спокойно бредущего перед ним голубя. – Как же они медальон найдут!»
Он повернулся и посмотрел на столпившуюся возле окна группу. И вдруг увидел направленный на него пистолет.
Суворин был из тех людей, кто, даже глядя смерти в глаза, не терял самообладания. И смерть уже не один раз моргала первой, не выдержав его напора. Вот и сейчас моргнула. Ибо он не отшатнулся машинально в сторону, как сделало бы большинство, а, напротив, еще крепче вцепился пальцами в карниз. И, убедившись, что сохраняет равновесие, последовал дальше.
Выстрела, как и рассчитывал Панкрат, не последовало. Шнейдер, уже пришедший в себя, остановил своего приятеля жестом, выражавшим досаду, и отдал несколько команд на немецком языке.
В это время Панкрат был уже далеко. И не слышал немца. Но он знал, что осталось очень мало времени. Достаточно Шнейдеру или кому-нибудь из его группы сделать один звонок, и внизу его обязательно кто-нибудь встретит. В общем-то он понимал, что так и будет. И все-таки добрался до пожарной лестницы и начал спускаться. На уровне седьмого этажа удача снова улыбнулась ему: окно было раскрыто. Он подошел к самому краю лестницы, протянул ногу и толкнул раму. Она была незафиксированной, и через пару минут Суворин проник в помещение. Оно оказалось служебным. Правда, непонятного назначения.
Чем-то вроде комнаты отдыха.
Панкрат присел на диван, продумывая свои дальнейшие шаги. И в это время услышал звук спускаемой в унитаз воды. Он вскочил. В углу комнаты была белая дверь, откуда и исходили эти звуки.
Дверь открывалась вовнутрь, поэтому ничего не оставалось, как по-медвежьи наброситься на выходившего из туалета человека. Это был портье высокого роста и крепкого телосложения, который, к удивлению Панкрата, не растерялся и оказал решительное сопротивление.
Через пару минут азартной схватки портье наконец, выдавил:
– Гомики проклятые! Достали совсем вместе с вашей депрессивной музыкой. Когда вы уже свалите?
– Прямо сейчас, – пообещал ослабивший хватку Суворин. – Честное слово! – Он вскочил и бросился вон из комнаты.
Оцепление вокруг отеля Шнейдер и Рувье создать не успели. Поэтому Панкрат спокойно и никем не обнаруженный выбрался из окна туалета на втором этаже и мягко приземлился на газон, заросший астрами. Потом минуты две выглядывал из-за угла, пока его наконец не заметил швейцар, проводивший кого-то до машины.
Суворин поманил его пальцем. И когда тот подошел, попросил, вложив в его руку двадцать долларов, чтобы подали его мотоцикл прямо сюда.
Через пять минут его «Boy Racer» мчался в направлении, противоположном тому, откуда появился, подъезжая к гостинице.
Августовский день к тому времени уже начал угасать. Становилось сумрачно. В Москве здорово посвежело. Северный ветер вот уже целую неделю доходил до такого накала, что кое-где сбивал рекламные щиты. Сейчас в столице было особенно неуютно. И Панкрат мчался куда угодно, только бы подальше. У него было лишь одно желание: забраться куда-нибудь, чтобы перевести дух, спокойно «переварить» полученную информацию и составить новый план действий.
Он несся по магистрали со скоростью сто километров в час. Дорога, послушно ложившаяся под колеса «Boy Racer», его успокаивала. В голову пришла мысль, что здорово было бы вот так ехать всю жизнь, нигде не останавливаясь и никого не видя. Ехать до тех пор, пока не кончились бы его дни. Ему так понравилась эта мысль, что он почти успокоился и даже начал напевать близкие его сердцу слова:
When Im holding your wheel
(Когда в моих руках твой руль),
All I hear is your gear
(Все, что я слышу, – это звук твоего движка).
When my hand‘s on your grease gun
(И когда мои руки на смазочном шприце),
Oh it‘s like a disease son
(О! Это как болезнь, сынок) —
вечные строчки из вечного «Queen» о вечном Джонатане Харисе – «рокере до конца».
«Дорога и бесконечный горизонт. Что еще надо?» – думал он, бросив взгляд в зеркало заднего обзора. Его обгонял раритетный «санбим» пятьдесят седьмого года. На нем ехали парень и девушка. Оба без шлемов. Девушка в огромных очках сидела за рулем. Суворин инстинктивно сбавил скорость. «Санбим» пролетел мимо. Суворин успел улыбнуться козырнувшему ему парню. Длинные волосы девушки били того по лицу, но он крепко обнимал ее за талию. И исчезнувший вдали мотоцикл оставил за собой не только облако дыма, но и то, что сейчас многие называют креативом: динамику, уверенность, успех – позитивную энергию.
Не увеличивая скорость и стараясь не потерять волну этой энергии, Панкрат стал осматриваться по сторонам с таким видом, словно только что увидел окружающий мир.
