Андрей Владимирович Важенин
Такой, какой я есть
For them who think, speak, and read Russian!
Когда и как написана эта книжка
Эта книжка родилась сама собой в отпусках и командировках. Она не является ни самоцелью, ни биографией, просто как бы некие воспоминания, которые всплывали в голове на пляже или в гостинице. Такой получился продукт. Эта книга пишется под влиянием обстоятельств и давлением друзей. Надо сказать, что жизнь профессиональная и личная подарила достаточно много интересных встреч, забавных ситуаций, о которых, наверное, хочется рассказать и поделиться. Книга не претендует на автобиографическое произведение, на документальную книгу, описывающую историю онкологической службы. Это, скорее, безусловно, личные впечатления доктора, который в силу обстоятельств оказался знаком и дружен с некоторым количеством известных и интересных людей, как обремененных учеными званиями, общественным признанием, так и просто врачами или людьми из других профессий, которые оставили след в жизни, запомнились какими-то чертами, о чем хочется поделиться.
Книга не документальна. Автор не претендует на истину всех описанных фактов: что-то искажено памятью, что-то – личным восприятием. Ошибки в датах, фамилиях и именах не являются злым умыслом автора, а являются следствием просто течения жизни. Случайные или не случайные совпадения имен, фамилий или ситуаций могут быть также отнесены к плохой памяти автора и не должны обижать участников тех или иных событий.
Она ни в коей мере не является ни биографичной, ни историографичной. Это, скорее, некие воспоминания, штрихи жизни… Понятно, что они субъективны и построены на восприятии одного человека – конкретно меня, не претендуют на полную объективность. Но поэтому, может быть, интересно посмотреть на некие события, участниками которых были другие люди, моими глазами. В отношении стиля, может быть, частично навеяно «Гариками» Губермана, может быть, Акуниным. Я все-таки не самостоятельный писатель и не писатель вообще. Я постарался сделать ее нескучной, разнообразной и максимально представить те события, моменты и приключения, которые связаны с моей жизнью, сотрудниками, друзьями и окружением.
Естественно, в тексте будут встречаться нестыковки, субъективизм, связанный как с собственным взглядом на жизнь, так и с тем, что мы всегда стараемся выглядеть на людях лучше, чем есть на самом деле. У каждого из нас есть в жизни события, которые мы неверно, неточно интерпретируем, есть вещи, которые мы стараемся забыть или которых мы просто стыдимся. При прочтении просьба все это учитывать и не судить строго автора.
О чем и о ком никогда не скажу
У каждого из нас в потаенных уголках души есть вещи, о которых можем рассуждать только с самим собой. И эта книга отнюдь не исповедь и не документальный исторический протокол.
Понятно, что за кадром остаются многие события и целый ряд людей, о которых я или не хочу, или не могу вспоминать, или испытываю брезгливость к этим людям и событиям. Естественно, есть в жизни события, которые доставляют глубокую внутреннюю боль, о которых я тоже в этой книге не буду упоминать. Я думаю, что читатели меня поймут, особенно близкие мне люди, эта книга не для чужих, и есть то, о ком и о чем я категорически не хочу говорить в этой книге.
Есть и просто больные вещи, о которых вспоминать страшно, не хочется и не надо. Но, с другой стороны, об этом нельзя и забывать.
Здесь ничего не будет о самых близких – это уж слишком интимно, и при всем уважении к Читателю это не для него…
Есть конечно и поступки мои, которых я стыжусь…
Нельзя муссировать свои воспоминания, нельзя муссировать обиды и боль, но ни в коем случае нельзя все это забывать.
Это делает нас такими, какие мы есть. Вот об этом я в этой книге писать и говорить не буду.
Good Luck, Mister Gronsky!
Кто его знает, может быть, именно эту фразу я и возьму в качестве названия этой книги (А вот не случилось!). Эта байка рассказана профессором Алексеем Приваловым. Не буду ручаться за ее документальную точность. Хотя это не имеет никакого принципиального значения, ведь это не строго документальная книжка… В хорошей истории важны ее внутренняя логика, юмор и не всегда историческая достоверность. Так вот, известный факт, когда Нэйл Армстронг спустился из орбитального лунного модуля «Орел» и ступил на поверхность Луны, он сказал историческую фразу: «Это маленький шаг для одного человека, но громадный скачок всего человечества». Это было оговорено заранее, транслировалось по открытым каналам телевидения, но затем последовала фраза «Good Luck, Mister Gronsky!», которая не предусматривалась никакими секретными предписаниями НАСА, ФБР и других учреждений, которые на случай разных ситуаций вплоть для встречи с инопланетянами заготовили для Армстронга целый набор кодированных фраз. Но переполох, вызванный фразой в центре связи, утих, потому что дальше все шло по плану и было не до этого. Экспедиция или её имитация, как мы помним, удачно завершилась. Хотя есть и другие мнения, но это совсем отдельная тема. Но все-таки хотелось бы, чтобы полет на Луну был действительно реальным свершением человечества, а не ложью, фальсификацией политиканов. Так вот, у Армстронга периодически на встречах спрашивали, а что означала эта ваша фраза? Много лет он уклонялся от ответа. Потом как-то подзабылось. Но на одной из встреч спустя много лет все-таки рассказал: «Вы знаете, сейчас уже можно рассказать, наверное. Когда я был мальчиком, наш коттедж располагался рядом с коттеджем мистера и миссис Gronsky, которые часто ругались, ссорились. Мы с мальчишками играли в футбол, мяч улетел на участок мистера и миссис Gronsky, была моя очередь бежать за ним. Подбежав за мячом, я оказался близко от их окон, за которыми, как обычно, мистер и миссис Gronsky ругались. И миссис Gronsky кричала: «Мистер Gronsky, ты хочешь минет? Будет тебе минет, когда соседский пацан прогуляется по Луне». Вот я и воспользовался случаем в этом благом деле».
Важно!
Цитата из министра иностранных дел России Сергея Лаврова.
«Случалось ли вам в своей практике использовать нецензурную лексику в присутствии людей?» – «Многократно» – министр иностранных дел Лавров.
Поддерживаю, солидарен, грешен….
Текст книги следует отнести к категории 18+, ну 16+ как минимум…
Первая публикация в «Вопросах онкологии»
Вторая половина 90-х годов. Я уже начал активно заниматься докторской диссертацией, которая была посвящена радиохирургии. Приезжаю в Онкологический научный центр. Только-только онкоцентр на Каширке стал работать с внутрироссийскими учреждениями. Раньше нам туда был вход закрыт. Это была прерогатива специалистов из Восточной Европы, из Вьетнама, из Монголии, немножко из Западной Европы. А тут в силу изменившейся жизни, внутренней и внешней, нам стал возможен доступ к небожителям. Отделением тогда заведовал профессор Николай Александрович Андросов, очень интересный, я бы даже сказал, блестящий человек, настоящий московский профессор, которому, к сожалению, жизнь не отпустила сильно долгих лет. И нам с ним удалось общаться тоже не так долго, как хотелось бы. Один из основоположников и отцов радиохирургии в России. К сожалению, это направление сейчас находится в известном загоне. Как в любой специальности многое определяют энтузиасты.
Я пришел к Николаю Александровичу, сказал, что я такой-то, занимаюсь этой тематикой (а приехал в Москву по другим делам), хочу познакомиться с отделением, поглядеть, чем занимаются. «Давай, сейчас познакомлю. Миша, зайди ко мне». Заходит парень, похожий на медвежонка, крепенький, невысокий, Миша Нечушкин, с которым впоследствии очень здорово подружились. Старший научный сотрудник, кандидат наук. Ведет меня по отделению, открыто, хорошо показывает, рассказывает. Вообще такое радушие несвойственно для сотрудников Онкологического научного центра. Это немножко особая статья. Они резко отличаются в этом плане от врачей Центра рентгенорадиологии, Института Герцена, Обнинского института, я уже не говорю о Питере. Здесь не было ни доли снобизма, ни закрытости, ни зазнайства. Показывает. «Пойдем. У нас парень недавно защитил докторскую по радиохирургии, познакомлю тебя». Заходим, сидит такой симпатичный разухабистый мужик: «О, заходите». Вот тогда я впервые в жизни увидел трехлитровую бутылку виски на люльке. Это был Вася Пешеход – «Джонни Уокер», красная этикетка. Тут же с ходу было налито по изрядной дозе. Разговор о том, о сем. Потом звучит вопрос: «А ты вообще кто?» – «Я Важенин из Челябинска». Гриша откидывается и говорит: «А ты в «Вопросах онкологии» херню такую написал?» Действительно в журнале «Вопросы онкологии» вышла моя первая статья и была предметом вообще большой гордости. Для того, кто понимает, что такое «Вопросы онкологии», культовый журнал, особенно в те годы, и для молодого доктора напечататься там было и есть очень здорово. Написана была работа по следам кандидатской диссертации «Первично-множественный рак молочных желез». Я спрашиваю: «А что? Статья-то хорошая». Я начал ершиться: «А что не понравилось?» Он отвечает: «Ты внимательно читай и думай, о чем пишешь». Молочная железа всегда привлекала внимание клинициста. «Почему одна, а не обе? А где диагносты? А где начальство? Ты соображай, что ты несешь в массы!» Вот на этой ноте я понял, что нужно внимательно читать написанное, не забывать ни о клиницистах, ни о начальстве, ни о второй молочной железе. И приобрел двух очень замечательных людей, с которыми много лет дружим и шагаем по жизни, – Гришу Матякина и Мишу Нечушкина. Я думаю, что еще не одна история будет связана с этими замечательными героями.
Парижские тюльпаны
Середина 90-х годов: только начинались контакты с зарубежными странами, с западноевропейскими, первые выезды. И первая поездка с делегацией Онкологического научного центра в Париж. Сами представляете, что это такое Париж ранней весной. Вообще первый раз в Париже. Монмартр, Эйфелева башня, Плац Пигаль, бульвары. И в один из вечеров принимающая сторона повела нас в ресторан «Григорий» в районе Монмартра. Ресторан оказался очень интересным. Получилась некоторая заминка, пауза часа где-то в 2,5. В делегации был профессор Гриша Матякин, о котором я ранее упоминал, и была девушка, к которой мы с ним проявляли некий нескрываемый интерес. Тогда еще, кстати, были деньги – франки, не было евро. У барышни возникла острая необходимость поискать именно в этот промежуток времени себе сапоги. Мы с Гришей, естественно, вызвались в попутчики. То есть ни один, ни другой не желали отстать и оставить друга-конкурента наедине. Из соблюдений правил приличия мы стали сопровождать Юлию из магазина в магазин. Потом, наконец, нужные сапоги нашлись. Но у Юли и у нас не оказалось достаточного количества наличных франков. Кредитные карточки тоже еще были не в ходу. Мы, естественно, вдвоем вызвались пойти, найти обменник и разменять доллары на франки.
Но кто знает окрестности Монмартра, представляет все эти улицы, переулки, которые там расположены, мы ушли в путешествие. Достаточно скоро заблудились. Нашли обменник. Обменяли нужное количество франков. Стали искать путь назад. Шансов найти не было. Мы зашли в несколько кафешек, приняли по кальвадосу: один, второй, третий раз. И наконец, нам открылось: мы видим магазин, нашу девушку Юлю, злющую, как мегера, стоящую на улице, с вопросами, что и как. Она спросила: «Ну как? Когда уже надежда вас дождаться пропала у меня и у продавцов, продавец сказал: «Мадам, ваши кавалеры, видимо, ушли и больше не вернутся, ваши сапоги оказались им не по карману». Ее выставили на улицу. Сапоги покупать она передумала и в таком гневном расположении духа на нас дулась, нам ничего не оставалось: мы метнулись в ближайший магазин – как раз цветочный магазин рядом был – купили ворох тюльпанов. Напоминаю, что была ранняя весна. Юля сидела, пила кофе, а мы после кальвадоса еще под парами и с тюльпанами плюхнулись прямо коленями в лужу посреди улицы. Остановились машины. Сначала нам гудели, материли, видимо, мы никак не реагировали, потом французы поняли ситуацию и весь свой гнев переключили на барышню. Мы по-французски понимали плохо, но о чем шла речь, примерно было понятно: «Какого тебе лешего надо? Мужики с цветами на коленях в луже перед тобой. Что ты выделываешься? Давай что-то делай, мужиков пожалей, сука ты такая». В итоге до нее дошло, цветы были приняты, примирение произошло. Но в жизни получилось так, что ничего больше мы от этой барышни не добились, хотя частенько встречаемся и сейчас. Но вот это воспоминание о Париже, мокрых брюках и коленках в луже с весенними тюльпанами – одно из самых ярких ассоциативных впечатлений о Париже. Привкус выпитого кальвадоса тоже сохранился.
Несмешная история: мордобитие
Вот это было 4 марта, не помню какого, по-моему, 2004 года, если я не ошибаюсь. Ранняя весна. Остатки снега. Слякоть. Жили мы тогда на Воровского, 79. Такой 9-этажный дом, постройки 70-х годов, расположенный напротив медицинского института. Очень было забавно, интересно. Это была наша первая большая хорошая квартира, более-менее прилично отремонтированная, в удобном месте: мне близко от работы, у Зои вообще ее служебный кабинет виднелся из кухни, из большой комнаты. Друзья смеялись, что натянуть проволоку, взять метлу и можно летать прямо на работу, экономя на шубе и зимних сапогах.
Дом очень своеобразный. Постройка 70-х годов и соответствующее заселение. Престижное, хорошее место, центр города. Но расслоения тогда еще не произошло. Подъезд имел совершенно ужасный вид, то есть все атрибуты советского подъезда: изгаженный лифт с затушенными бычками, подъезд с различными надписями, шприцами, пивными бутылками. И соответствующий народ: жили очень приличные, достойные люди – преподаватели мединститута, ЮУрГУ. Но жило несколько семей откровенной шпаны. В частности, под нами (у нас была 5-комнатная квартира, но ее переоборудовали в 4-комнатную) некая дама, которая имела пятерых детей, мать-героиня. Но все эти дети периодически садились в тюрьму, выходили оттуда, и в полном составе мы их ни разу не видели. И пара семей подобной же публики. То есть они жили своей жизнью. Глава семейства, старший брат, имел кличку Косой, на которую охотно откликался, по-иному его и не звали. Летом эта компания сидела во дворе за деревянным столом, там было пиво. Потом они занимались мелким бизнесом: притаскивали остовы битых машин, разбивали их во дворе на металлолом с соответствующими звуками, зимой пытались организовывать стоянку в этих же остовах старых машин, протягивали туда обогреватель, пили пиво, приходили к ним подружки, пытались за деньги сторожить машины, оставленные во дворе. Но тогда не было еще популярно хранение машин вне гаражей. Машин было меньше намного. Видимо, бизнес шел не очень. И вот эта публика плюс приблудные наркоманы создавали своеобразный дух во дворе и в доме. Спасибо администрации Советского района и Михаилу Буренкову, который руководил ей. За время нашего не очень долгого проживания в этом доме в подъезде дважды делали ремонт, но без успеха. Как только мыли подъезд, белили, красили стены, с еще большим остервенением начинали тушить окурки, писать слова, гадить, выбрасывать бутылки. Мы поняли, что это пустое занятие – наводить порядок. Но речь не об этом.
В этот день была защита докторской диссертации у Алексея Привалова. Но защита была где-то в районе обеда. Утро. Обычный рабочий день. И я любил пешком ходить на работу. Не так далеко, достаточно интересно. Я помню, как я спустился вниз, открываю дверь, и на входе стоят три парня, даже молодых мужика, внимательно, узнавающе на меня поглядели, пропустили вперед. Как-то было странно, но я, занятый своими мыслями, прошел по двору вдоль дома, и выходя уже на проезжую часть, вижу, как за мной бежит один мужчина с криками «Мужчина, стой!», а два приближаются вдоль улицы Воровского. Я понял, что дело совсем нехорошо: сзади бегущий нагоняет, заносит руку, наносит удар. Я каким-то чудом, не будучи спортсменом, уворачиваюсь, удар приходится по лицу, но вскользь – по губам. В руке был, судя по всему, кастет или свинчатка. Видимо, свинчатка, потому что на коже порезов не было, но губа, щека были разбиты очень здорово. Я успеваю развернуться, пнуть его по яйцам, он загибается, подбегают еще двое. Я успеваю добежать практически до проезжей части, меня догоняют, роняют, я скручиваюсь на четвереньки, продолжаю ползти к проезжей части. Меня пинают, я прикрываю голову. Кричу очень громко нецензурные слова. Открываются несколько форточек в доме, оттуда тоже начинают что-то кричать. Спасибо мужику. Обидно, что не запомнил ни номер машины, ни как его зовут. «Жигули», темно-синяя «четверка» с прицепом. Он остановился рядом со мной и просто включил гудок. Двое пинающих схватили портфель, который висел через плечо, убежали в дома к частной застройке. Третий, которому я, видимо, попал все-таки по яйцам хорошо и он не вмешался в драку, тоже подсобрался и побежал. Я сумел разогнуться, понял, что, в общем, цел: нет переломов, нет сотрясения мозга, по физиономии течет кровь. Мужик, спасибо, подсадил, спросил: «Ты где живешь? Давай подвезу». Я ответил: «Живу вон там». «Помощь нужна?» «Нет». Поднялся домой к ужасу домашних. Была вызвана милиция. Обычные, достаточно бестолковые дознавательные действия: фотороботы, бессмысленная черная шапка, вязаная шапочка, черная куртка, невнятные выражения лица – никаких особых примет.
Очень было жаль портфель, это была очень красивая вещь, которую мне на день рождения дарил Валерий Михайлович Третьяков, который был тогда начальником Управления ФСБ. И в портфеле не было каких-то существенных денег. Хотя потом, когда занимались распутыванием этой истории, наверное, ожидали, что есть какие-то ценности. Там лежал мой военный билет майора запаса ФСБ, поэтому дело приняло достаточно большую огласку, плюс включились товарищи из милиции. Тогда мы относительно недавно познакомились с Сергеем Михно, который работал в одной из серьезных служб УВД. Перетрясли местных уголовников, моих соседей-шпану, наркоманов, но так и осталось непонятным, что это было – или наркоманский налет в расчете поживиться, или еще что-то другое. Зато очень долго после этой истории местная шпана всегда со мной уважительно здоровалась… Незадолго до этого в диспансере прошел очень некрасивый судебный процесс, когда одного врача, даму, арестовали за взятки с поличным. Диспансер достаточно активно выступил с адекватным обсуждением этого события. Дама была осуждена условно, естественно, покинула диспансер. Возможно, оттуда, возможно, еще откуда-то. Но вот это ощущение крайней незащищенности, когда тебя пинают, а ты просто стоишь на четвереньках, вы знаете, это страшно, это плохо. Я не знаю, что ощущают люди, которые были в концлагерях или еще где-то. Вот это ужасное чувство, не приведи, Господи, кому-то его переживать. Слава Богу, что все обошлось именно так. А ведь ужас состоит в том, что ничего необычного со мной не произошло.
Надо сказать, что защита докторской диссертации у Алексея Привалова прошла удачно. Я там был в достаточно экзотическом виде: с распухшей физиономией, расквашенной губой. Но все было отработано, и я очень рад, что никого не подвел. Вот такая история. Гуляя поутру по Челябинску, надо помнить, что всякие люди есть и не все нас любят.
Метеорит
2013 год. Очень хорошо помню это утро. Это была пятница – пятница 15 февраля, достаточно тревожного, с достаточно интересными событиями, поскольку я напомню, что в это время я был в жесткой опале. Мое место в руководстве диспансера занимал человек, мягко говоря, неподготовленный, неграмотный и посаженный для разрушения онкологической структуры и нашей клиники. Но вместе с тем министр Тесленко был уже арестован, следствие шло полным ходом. И подвижность внутренних процессов в области была такова, что возврат на старые основы, старые принципы был совершенно предрешен. Очень было смешно наблюдать за этим человеком, который пытался вести пятиминутки, изображая что-то из себя. Были уже забыты лозунги, которые выдвигались о ликвидации очередей в поликлинике и о резком подъеме хирургической службы. Были заменены старые качественные деревянные двери на картонные. Был подписан и начал реализовываться проект создания нового пандуса диспансера с въездом для инвалидов, по которому невозможно подняться и абсолютно здоровому, подготовленному человеку.
Еще ряд аналогичных событий. В хозяйственно-инженерной службе диспансера хозяйничали именно люди, пришедшие в эту команду. Грамотные компетентные специалисты были также уволены и изгнаны из диспансера. Я почему об этом говорю достаточно подробно, потому что именно падение метеорита обнажило целый ряд проблем, не связанных с самим метеоритом.
Отдельного внимания заслуживают пятиминутки, где не обсуждались никакие онкологические проблемы, абсолютно формальное заслушивание заведующих и попытка в онкологической среде вести безграмотные дискуссии по поводу четыре или шесть швов нужно было накладывать на разошедшийся апоневроз и так далее. Но разговор не об этом. После вот этой бесплодной утренней дискуссии, вызывающей достаточно большое раздражение в мыслящей грамотной части клиники, я поднялся к себе в кабинет, расположенный в ПЭТ-центре. И около 10 часов кабинет осветился совершенно неземным светом, похожим на свет электросварки, который не оставил ни тени, ничего. Это заставило мгновенно обернуться назад. То, что я увидел, не совсем совпадает с более поздними описаниями ситуации, а именно: на фоне безоблачного неба возникла яркая, затмившая полностью свет солнца вспышка.
Далее примерно на протяжении 20-25 телесных углов по небосводу образовалась черно-красная труба, будто бы зажгли и протащили горящую цистерну с солярой или бензином. Из этой вспышки, которая достаточно быстро, может быть, в течение 15-20 секунд, может быть, чуть больше, развеялась, протянулись две абсолютно параллельные инверсионные полосы, которые скрылись за горизонтом. Сотрудники ПЭТ-центра выскочили из кабинетов, из служебных помещений, рефлекторно кинулись к окну. А у нас на третьем этаже в ПЭТе достаточно большой стеклянный витраж. Но сработало то, чему нас учили, наверное, не зря, на военном деле на кафедре. Я крикнул: «Быстро все отойдите от окна, встаньте под капитальные перекрытия!» Было непонятно происходящее. Раздался первый раскат взрыва. Через некоторое время – второй. Вылетели рамы, вылетели вверху потолочные пенопластовые пластины «Армстронг», поднялась пыль, потом были более слабые второй, третий толчки. Паники большой не было. Но все достаточно быстро – это было рефлекторно – выскочили на улицу. Доцент кафедры онкологии Светлана Бехтерева бежала по коридору и кричала, что «всем нужно разбегаться, спасаться, на ПЭТе взорвался циклотрон».
Надо сказать, что вся наша техника и системы защиты радиологической службы, включая радионуклидное отделение, ПЭТ, ускорительную технику и все прочее, сработали очень четко, очень хорошо: произошло аварийное отключение аппаратуры, не было никаких аварийных ситуаций, никаких утечек радиации. Хочется сказать спасибо как нашим инженерам, так и производителям техники и строителям, которые организовали монтаж и установку всей этой очень сложной системы. Потом были известные репортажи, что метеорит распался, упал в районе Чебаркуля в озере. Но у меня до сих пор остается ряд вещей, на которые человек, может быть, не сильно глубоко, но все-таки понимающий в физике, не находит ответа. А именно в моем представлении, что некое тело, в частности метеорит, попав в атмосферу Земли, должен все-таки разогреваться постепенно и должен быть некий след, который остается в воздухе помимо разогрева этого тела, нарастающий по яркости. Вот эта вспышка сине-голубого пламени говорит об очень высокой температуре, которая была в эпицентре взрыва. Это мало объясняется просто распадом тела от перегрева. Насколько я себе представляю, перегретое тело, распадаясь, наоборот, теряет температуру, а не дает ее колоссальный выброс, тем более в таком очень высоком сине-голубом, почти что ультрафиолетовом спектре. Это не совсем укладывается. И совершенно непонятно, почему после такого термического или какого-то разрушения этого тела дальше след носил характер двух абсолютно параллельных инверсионных следов. У меня, допустим, возникла ассоциация, что это след двух двигателей, которые продолжают инерционный полет после разрушения основного тела и выгорания топлива.
Но как бы то ни было, метеорит упал, обломки нашли, память о нем осталась. Безусловно, остался осадок того, что в течение двух с лишним часов ни Интернет, ни официальные средства информации не могли дать никакой информации о том, что же на самом деле произошло. Безусловно, было достаточно понятно, в чем дело, и объяснимо, почему губернатор отсутствовал до вечера в городе Челябинске, и только вечером были произнесены эти известные слова о том, что газолед, замороженный лед и вся прочая ахинея. Потом были приняты судорожные, но нормальные меры по ликвидации последствий, по вставлению окон и всего прочего.
То, что касается диспансера, заделаны, ликвидированы были только совершенно явные повреждения. Потом много из последствий падения метеорита досталось на мою долю и пришлось почти спустя полгода после падения метеорита доделывать, восстанавливать и приводить в порядок.
Светящаяся бочка
Нельзя пройти мимо такого факта относительно нашего метеорита, что ряд западных астрономов предложили заменить интернациональное, издавна известное слово «метеорит» услышанным ими из наших видеорегистраторов: «Вот ни хуя себе!».
Касаясь вопросов компетентности, радиологической настороженности и понимая, что же за учреждение, с какой насыщенностью техники досталось в руки этим людям, хочется привести такую забавную историю. По мере появления новой команды, которая абсолютно была не подготовлена к работе в высокотехнологическом учреждении, таком как Челябинский онкологический диспансер, в частности, человек, занявший место заместителя по технике, эту должность быстренько переделали в завхоза, что вполне соответствовало истине. Он так и не сумел на протяжении своего почти годового срока работы предоставить какой бы то ни было документ, даже о получении среднего образования. Вот такой человек руководил инженерной службой диспансера, где имеются циклотроны, линейные ускорители и прочие-прочие радиационные опасные объекты. Этот персонаж с хозяйственным обходом появился спустя некоторое время после его прихода в отделение радионуклидной диагностики. Инженеры, специалисты по радиационной безопасности, вполне адекватно оценивая интеллект и профессиональную подготовленность этого персонажа, обратили внимание, что он очень пристально смотрит на металлическую бочку, эмалированную, синюю, красивую, с импортной надписью, которая стоит на задах радионуклидного отделения. На вопрос «чья же эта бочка?» ответ был не найден. И через несколько дней эта бочка исчезла. Исчезла примерно понятно, куда и зачем. Не самая великая ценность. Но ребятам это запало. И когда этот персонаж появился снова в радионуклидном отделении, разговор принял такой оборот: «Надо же, стояла-стояла бочка, хорошая, импортная, вот надо же, кто-то взял и упер, но ведь догадались бы, раз стоит, а мы сами не уперли к себе на участок, наверное, что-то не так, она же по ночам практически светится и звенит так, что дозиметры все зашкаливают». Персонаж, ответственный за техническую работу диспансера, изменился в лице, визит быстренько свернул, через несколько дней бочка опять появилась на территории радионуклидной терапии…
Бен-Гурион
В период расцвета нашего общения с Западом, открытости, это где-то середина 90-х годов, в Челябинске появляется большая делегация израильских специалистов. Ее привезла Эмилия Григорьевна Волкова, в те времена являющаяся проректором по науке УГМАДО (Уральского института усовершенствования врачей), талантливый кардиолог, потрясающая, умная, яркая женщина, способная зажигать, генерировать новые идеи. В тот период на коне были идеи здорового образа жизни, просвещения, просветительства. Именно этому была посвящена большая конференция, которая проходила на озере Тургояк – в месте, которое сейчас называется «Жемчужиной Урала». Тогда это был пансионат Уральского автомобильного завода и носил жаргонное название «китайский пансионат». Первая половина дня прошла на фоне очень интересных, объемных удивительных докладов о правильном образе, вреде алкоголизма, курении, о насилии в семье, которое происходит на фоне безобразий, и прочих-прочих правильных вещах. Выступали наши ученые, израильские ученые, потом после окончания большого перерыва все, как обычно, собрались на банкет в зале, и начался совершенно потрясающий интересный банкет с русским хлебосольством на фоне уральской природы, с достаточно энергичными возлияниями, которые мало соответствовали провозглашенным в докладах тезисам.
И в самый разгар торжества и общения встает некая дама, урожденная израильтянка, которая там родилась. Она сказала: «Я никогда не была в России, но у меня много русских друзей. Мне так у вас нравится, так у вас здорово, вы такие молодцы, вы сказали столько прекрасных тостов, я поняла, что Россия намного лучше и интереснее, чем вообще я могла предполагать ранее. Но вы практически сказали все, что я хотела сказать вам. Но у меня просится тост за Бен-Гуриона, которого я очень люблю и очень уважаю, давайте выпьем за него». Это был, наверное, самый оригинальный, самый необычный тост, за который я когда-либо поднимал рюмку, потому что до этого я, честно говоря, мало что знал о Бен-Гурионе и относился к нему абсолютно абстрактно и индифферентно. После этого пришлось почитать и ознакомиться. Действительно, этот персонаж израильской истории вызывает большое уважение. Но и как бы некий эпилог к этой истории: это самый оригинальный и познавательный тост, который мне когда-либо приходилось поднимать.
Советы юным студенткам младших курсов
Барышня, собираясь в незнакомую компанию, должна на аварийный случай брать с собой не столько презерватив, сколько деньги на такси, чтобы презерватив не понадобился.
Стаканчик из-под сметаны…
Москва в дикие 90-е годы. Каширское шоссе. Гостиница онкоцентра, очень удобная, куда пускать нас стали после 1988 года. Около станции метро традиционная куча ларьков самого экзотического вида. И интересный товар, который наблюдался, может быть, полтора-два года и только в Москве, – это очень низкосортная водка, которая продавалась в пластмассовых баночках, в которых сейчас продают творог и сметану, с фольгой, заклеенной сверху. Тогда среди нас, молодых врачей, которые по разным делам приезжали в онкоцентр, ночевали там, она пользовалась определенной популярностью. Было очень удобно встретить товарища у метро, зайти, съесть беляш и выпить вот эту гадость из пластмассовой баночки. Потом, к счастью, все это исчезло. Но о том напитке, упаковке вспоминают многие из нас, кто учился, работал и работает сейчас в онкологии. Кстати, многие из моих товарищей, «собаночников» по этим пластмассовым стаканчикам, стали докторами наук, профессорами, очень уважаемыми специалистами-онкологами. Это не помешало нам развиваться, повзрослеть и не потерять голову.
