Андрей Владимирович Швец
Система Романова
Больше чем введение
В дни студенческой юности я записался в стройотряд, который направлялся далеко на восток СССР строить сарай и коровник. Мы не задавались тогда вопросом, почему нужны студенты из Минска, чтобы строить сарай на берегах Тихого океана? Чем дальше ехать – тем интересней. Но я не смог полететь со всеми до Владивостока, поэтому добирался самостоятельно, причем часть пути – на поезде.
На одной из станций вышло все мое купе. Я наслаждался тишиной после двух суток постоянных разговоров с попутчиками, которые узнав куда и зачем я еду, сразу начинали рассказывать, чем они занимались в годы своей юности. Тогда это меня раздражало, хотя прямо сейчас я занимаюсь тем же самым, рассказывая об удивительных людях, с которыми познакомился тем летом.
Через несколько часов я заскучал и начал читать Библию, которую кто-то забыл на багажной полке. В советские времена эта книга не являлась обычным чтением студентов. Я ее лишь однажды пролистал, когда гостил у бабушки. Причем, по той же причине – больше нечего было читать.
Когда я дошел до слов “ … и раскаялся господь, что создал человека на земле, и восскорбел в сердце своём”, в купе вошел мой новый попутчик. Я положил Библию на столик и стыдливо отодвинул ее от себя, давая понять, что она не моя. Вошедший был молодым парнем лет 30, который тогда, впрочем, показался мне очень взрослым.
После знакомства и разговора о той станции, которую проехали, Сергей, так звали попутчика, тоже пролистал Библию и к моему удивлению прочитал вслух фразу, на которой я остановился. На тот момент я очень скептически относился к религиям, поэтому, чтобы лучше передать мое восприятие получаемой тогда информации, религиозные термины буду писать с маленькой буквы, кроме имен собственных.
Так вот, Сергей спросил, как господь может иметь сердце? Я предположил, что это образное наименование чувств. Но тогда мой собеседник прочитал другую фразу: “и сказал господь в сердце своем”. Я не смог прокомментировать, а Сергей заявил, что под сердцем в Старом и Новом заветах чаще всего имеется ввиду “то, что внутри”, сердцевина, а не орган тела или чувства и эмоции.
Сергей продолжал листать Библию и зачитывать из нее фразы: “способность учить других вложил в сердце его”, “он исполнил сердце их мудростью”; “и сказал отец молодой женщины зятю своему: подкрепи сердце твое куском хлеба, и потом пойдете”; “и как Анна говорила в сердце своем, а уста ее только двигались, и не было слышно голоса ее.” .
Сердце – то, что внутри человека. Это и чувства, и мысли, и даже хлеб, если его перед этим съесть. А также в Библии под сердцем часто имеется в виду центр, сердцевина, основа, а иногда , действительно, орган тела, но гораздо реже. Затем Сергей с пафосом прочитал: “тогда покорится необрезанное сердце”. Мы оба рассмеялись и отложили книгу, которой и так уже порядком досталось.
У меня возникло ощущение, что я давно знаю своего попутчика. Интересы наши во многом совпадали. Сергей показал мне копию книги по тайцзицюань, которую вез с собой, а я тогда начал интересоваться восточными боевыми искусствами. Потом мы немного обсудили дзен буддизм, который я считал не религией, а набором психо-практик, таких как размышление над парадоксальными высказываниями, коанами, самый знаменитый из которых: хлопок одной ладонью.
Сергей сказал, что практикует некую систему Романова, которая является, можно сказать, внутренним стилем. О таких стилях я до этого ничего не слышал, и мой новый знакомый объяснил, что это стили, совмещающие боевые приемы с практикой накопления внутренней энергии, и приносящие ощутимую пользу здоровью.
Я проявил интерес, а Сергей пообещал познакомить меня с Романом Романовичем Романовым, поскольку он жил в том же селе, в который я направлялся. Потом мой попутчик также неожиданно исчез, как и появился, а все купе было занято новыми и довольно шумными пассажирами. И уже через час я слушал истории об их молодости.
Прибыв на место, я почти забыл про этот разговор в суматохе встречи со своими товарищами студентами и хлопотами по расселению. Но вечером ко мне улыбаясь подошел Сергей и отвел к Романову, к которому я затем ходил два месяца, обучаясь его системе.
Кстати сказать, самого Романа Романовича выполняющего свои упражнения я никогда не видел. Им меня научили его ученики, которые впрочем так себя не называли. Соседка Софья и водитель дальнобойщик Сергей много общались с Романовым, и в основном от них я узнал о его системе, которую он, впрочем, никогда не называл своей.
Местные жители любили спрашивать у приезжих, сколько на их взгляд Романову лет. И приезжие, конечно, ошибались. Несмотря на свой преклонный возраст, Роман Романович выглядел достаточно молодо и был очень силен.
Ходили разные слухи о его похождениях и разные гипотезы о его феноменальной силе. Но никто не считал его учителем, преподающим ученикам свою систему. Хотя к нему часто захаживали односельчане или водители дальнобойщики, а среди молодежи была популярна разновидность боя стенка на стенку, которую здесь называли романовской.
В дальнейшем, присутствуя при многих беседах Романа Романовича с другими людьми, я понял, что с каждым из них он обсуждал тот аспект упражнений, который интересовал собеседника.
Он мог обсуждать как религиозные вопросы, так и пользу того или иного упражнения на здоровье определенного органа. Водителей в упражнениях привлекала их польза для позвоночника. А вот соседке Софье они помогли справиться с последствиями туберкулеза, после чего она стала учить им и других людей.
Когда я ближе познакомился с философскими и религиозными аспектами системы, то спросил Романа Романовича, почему он не возражает, когда многие считают его упражнения обычной гимнастикой. Он ответил, что в нашем мире нет ничего обычного.
Поначалу я относился к Деду, как называли Романа Романовича на селе, только как к интересному рассказчику с очень любопытной судьбой. О его системе я узнавал постепенно, в основном от Сергея и Софьи. Оба они производили впечатление людей сильных и здоровых, с идеальной осанкой, благодаря которой Сергей походил на военного, а Софья на балерину.
Когда я им об этом сказал, они посмеялись, а Сергей, склонный к философствованию, заметил, что офицер и балерина, возможно, есть российские архетипы мужчины и женщины. Я тогда даже слово “архетип” не знал, но постеснялся переспрашивать.
Судя по историям о жизни и похождениях Деда, он не получал другого образования, кроме как в церковно-приходской школе, где его научили читать и считать. Однако он был человеком начитанным и по-своему образованным. А в месте, который односельчане называли сортир-читальня, потому что это и был большой туалет за домом Романова, на книжных полках стояло множество книг, в том числе и очень редких.
Тогда я и пристрастился по-настоящему к чтению философской и религиозной литературы, хотя интерес к ней проснулся несколько раньше. В целом же, за два месяца я научился комплексу с полотенцем, романовской ходьбе и романовскому же обливанию. И даже один раз поучаствовал в состязаниях стенка на стенку. И да, мы построили коровник.
Сердцевина
Через несколько дней после прибытия в село меня сильно продуло на холодном ветру. Начался жар. Меня привели в дом Романова, уложили на кровать, и как только я коснулся головой подушки – ни то заснул, ни то потерял сознание. Очнувшись, увидел Софью, которая протирала мне лоб, как потом оказалось, перекисью водорода. Я сразу испытал облегчение и одновременно перестал беспокоиться по поводу того, что со мной делают эти люди. Даже когда Софья задрала мне рубашку, я не испытал смущения. А она растерла перекисью водорода область чуть ниже пупка круговыми движениями ладони.
Роман Романович увидел мой крестик, который я носил скорее по привычке, для бабушки, и коснулся его. Говоря обо мне в третьем лице он упомянул о причастии. И я уже было подумал, что мои дела совсем плохи, потому что для меня причастие и отпевание тогда означали почти одно и то же. К тому же, несмотря на спокойствие и отсутствие боли, у меня возникло ощущение, что я теряю связь с реальностью.
Я опять отключился, а когда очнулся, трое моих знакомых сидели вокруг какого-то сундука у кровати и, используя его в качестве столика, пили чай. Внезапно я расхохотался, потому что их поза поразительно напоминала икону Рублева Святая троица. Позже я весьма опрометчиво рассказал им о причине своего смеха, что послужило предметом множества шуток в мой адрес.
Софья, скорее по привычке, поинтересовалась, как я себя чувствую. Я тоже не задумываясь ответил, мол, хорошо, положив руку на живот. В том месте, где она растирала, сначала чувствовалось странное стягивание, а затем словно вывернули наизнанку носок – все что я видел вокруг оказалось внутри той небольшой, поначалу, области внизу живота, на которой я задержал внимание. Локализация вообще перестала иметь какой-то смысл, все было во всем и светилось тусклым светом. Я понимал, что это галлюцинация, вызванная моим болезненным состоянием, но был очарован ею.
– Продолжай сохранять внимание на этой области, – раздался, словно во всем теле, голос Романова. – И будь благодарен Софье за то невероятное, что сейчас созерцаешь.
– Ты говорил, что эта область раньше называлась сердце, – поддержал разговор Сергей, но этот диалог явно предназначался для меня.
– Да, сердце – это сердцевина, центр. – подтвердил Роман Романович.
– А сейчас почему так не называют?
– За животом дурная слава, а вот сердце, только по той причине, что оно сильнее качает кровь от страха и вожделения, превратилось в благородный образ вместилища чувств, – ответил Роман Романович. – Но весь этот ливер не имеет значения. Речь идет о сердце, как сердцевине всего и в том числе тела, и то, что в этой области у человека обычно находится нижняя часть живота – совпадение. Концентрировать внимание нужно не на животе, как таковом, а именно на центре всего.
Я задумался над сказанным и на мгновение перестал удерживать внимание в центре. Носок вывернулся обратно. Вернулось обычное восприятие, и все мои попытки вернуть сияние и необыкновенные ощущения ни к чему не приводили. Осталось только слушать.
– Православных византийских монахов, которые практиковали концентрацию на сердцевине, их противники стали называть пуповушниками, – продолжал Роман Романович. – А затем и официальная церковь стала стесняться этого направления своего же монашества.
– Ты сейчас рассказываешь про исихазм? – спросила Софья.
– Да, затем, когда под сердцем стали понимать не центр, а именно орган качающий кровь, стали концентрироваться именно на нем, что затруднило практику, но не сделало ее невозможной, – ответил Романов. – Главное – перевести внимание с внешнего мира внутрь себя, в сердце, и оно само найдет место в центре ощущаемого мира – в сердцевине.
– А в Евангелиях что говорится об этом? – спросил Сергей.
– Иисус дал самую наглядную инструкцию, назвав божественную энергию божьим хлебом, а вино и хлеб причастия – своей кровью и плотью, – ответил Романов. – Поэтому если хочешь концентрировать внимание на божественном – собери внимание в своем животе.
– А если я не православная? – спросила Софья.
– Сердцевину тогда нужно ассоциировать с чем-то, что имеет большую ценность, чем внешний мир, как я понимаю, – произнес Сергей.
– Да, – подтвердил Роман Романович, – с любым религиозным чувством, даже с очень странным.
После последних слов мужчины засмеялись, глядя на Софью, над которой явно подтрунивали. Они говорили довольно долго или, возможно, я потерял контроль за временем.
– Вульгарное представление о сердце, как вместилище высоких чувств, привело к тому, что везде или заменили упоминание чрева, как сердца/сердцевины тела, или придумали странные объяснения. – продолжал говорить Роман Романович.
– Еще более странные, чем твои? – спросила Софья, ополаскивая руки в рукомойнике.
– Да. Например утверждают, что Иисус, произнося слова: “Кто верует в Меня, у того, как сказано в Писании, из чрева потекут реки воды живой”, словом чрево назвал сердце в переносном смысле, – все трое рассмеялись.
– А в писании и вправду это сказано, – спросил Сергей.
– Кто ж его знает теперь? Столько лет оттуда потихоньку вытесняли слово чрево, если обсуждалось божественное, – почесал в затылке Роман Романович. – Например, в строке из псалтыря: “и исполнить волю твою, боже мой, Я восхотел, и закон твой – посреди чрева моего”, в современном варианте “посреди чрева” заменили на “сердце”.
– Романыч, а с чего ты взял, что именно ты прав, – спросила Софья, присаживаясь к столу-сундуку.
– А тут и гадать особо не нужно, – улыбнулся Романов. – Сказано Иисусом, что царство божье внутри, сказано, что он сам дверь в это царство, и что в причастии пускаем мы Иисуса внутрь себя как еду и питье.
– Нужно буквально воспринимать таинство причастия?! – наигранно воскликнул Сергей.
– Вот именно, а не в переносном смысле, – рассмеялся Роман Романович.
Дальнейший разговор я уже не слышал, потому что крепко заснул. А проснувшись утром, совершенно здоровым, сначала не мог понять где нахожусь. Вспомнил, что был болен и меня здесь лечили, и видимо успешно. Пока одевался вспомнил и услышанный разговор. А вошедшая в комнату Софья сказала, что мое обучение началось вчера, и что сегодня вечером я должен прийти в дом Романова – она мне покажет комплекс с полотенцем.
Затем вошел Сергей и вызвался проводить меня до барака, в котором жил наш стройотряд. По дороге он сказал, что главное в системе Романова – постоянная концентрация на сердцевине, и что я должен ее практиковать с первых же минут пробуждения и целый день. Я спросил, должен ли я что-то представлять при этом. Сергей сказал, что я должен размещать в центре безОбразное представление о некоем высшем мире. Это может быть любое религиозное представление. Но поскольку меня крестили, то будет проще, если в соответствии с учением Иисуса, в сердцевине будет располагаться божье царство и вся святая троица. Впрочем, насильно их запихивать туда тоже не нужно, достаточно просто иметь это ввиду.
Можно вообще ни о чем не думать, добавил тогда Сергей, достаточно просто концентрироваться на внутреннем, на сердцевине. На внешний мир станет тратиться меньше энергии, которая сразу начнет накапливаться. Это и есть та самая внутренняя энергия, энергия ци или хлеб божий. “Ибо хлеб Божий есть тот, который сходит с небес и дает жизнь миру”, – процитировал Сергей Евангелие, открывая дверь барака.
