Фигура стояла ко мне спиной. Широкие покатые плечи не двигались, голова слегка опущена вперёд, пояса и вообще ничего ниже плеч разглядеть невозможно, будто он накрыт тяжёлым меховым плащом. И то ли стоит, задумавшись, то ли дремлет. Могучее спокойствие исходило от него и завораживало меня. Я даже не подумал, что было бы, заметь он меня – какое ему до меня дело? Для древней былинной думы хозяина леса вся жизнь моя – всё равно что падение лепестка на землю, или звон капли об камень. Так я подумал почему-то, и отправился дальше.
Следы довели меня до ближайшего из двух заброшенных домов. Калитка валялась в стороне у дороги, забор наполовину покосился, наполовину разобран. Дверь на одной петле болтается, поскрипывая. Окна выбиты.
Осторожно, стараясь не шуметь, я проковылял по двору и поднялся на порог. Внутри дома темень тёмная. Видно только кромки выгнувшихся и вздувшихся от времени половых досок, уходящих во тьму. Тут можно и на гвоздь нарваться ржавый, и в пол провалиться, и стеклом порезаться. А то и похуже что.
Шагнул в дом – пол страшно заскрипел. Тут же раздался непонятный звук, похожий на писклявый смешок. А из тьмы на уровне пола на меня уставились два внимательных чёрных глаза. Мощная волна мурашек прокатилась по спине от поясницы до затылка и разошлась по всему телу. Я замер на месте в ужасе.
Глаза стали приближаться. Появились очертания головы, острых ушей, пасти… Так это та самая собака! И она, видать, напугалась нежданному гостю.
Я присел на колено, сложил вещи в сторону и протянул руку собаке. Та потянулась, но не решилась сразу подойти. В конце концов, после пары минут сомнений, она далась погладить и поздороваться. Даже попыталась руку облизать сквозь перчатку.
– Вот это другое дело. Ну, давай показывай, как живёшь тут.
И с хозяйским видом, стараясь не показывать (самому себе?) нерешительности, я прошёл в хату. Мебели и каких-то вещей там не было совсем. Только пол, скудно освещаемый маленькими окнами, холодный, как сама земля и покрытый сквозняками.
– Хороша хата, ничего не скажешь. Просторная будка.
Сил не осталось уже никаких, поэтому я вытащил гитару из чехла, а сам чехол постелил на пол, наподобие подстилки. Затем достал все вещи, какие есть и что мог пододел, остальное расстелил на себе для утепления. Собака смотрела на всё это, не подходя близко и склонив голову на бок.
– Спать давай, что смотришь? – я похлопал по краю чехла рядом с собой. Не поняла. – Иди, говорю, ко мне. Вдвоём теплее.
Не сразу, но всё-таки она сообразила. Подошла рядом и улеглась сначала на живот. Нос вдохнул острый запах псины. Я весь сморщился и отвернул голову, пытаясь повернут собаку спиной к себе. Наконец, она поддалась и легла удобно, чтобы мы оба могли немного согреться. В тот же момент я провалился во тьму.
ანჩისხატი – გაზაფხულიგაზაფხულიმოდის,
მართობს, სიკეკლუცისეშხითმათრობს!
გაზაფხულირანაზია,
ალმასია, ლამაზია!
რაკარგიაგაზაფხული!
ლხენითსავსე, შვებითსრული,
რატურფააგაზაფხული!
ვისმოსწყინდესმისიქება,
გაზაფხულსრაშეედრება!
რაკარგიაგაზაფხული!
ბუნებარომაყვავდება,
გულიცგადახალისდება!
რასჯობიაგაზაფხულსა,
ანეტარებსიგიგულსა!
რაკარგიაგაზაფხული!1
Сто раз за утро я проснулся от холода. Сто один раз провалился обратно. Туда, где чуть прохладный ветер колышет узорчатый тюль, проникая сквозь приоткрытое окно. Где пахнет хлебом и молоком, где рассыпались на подоконнике зёрна аниса.
Там дневной свет давно пытается проникнуть в комнату. Он всё согревает. Он приносит с собой жизнь. Там в соседней комнате бурлит вскипающий чайник.
Наконец, я просыпаюсь окончательно. Собака уже давно не спит, но и вылезать из-под моей кофты не торопится. Господи, какие славные запахи должно быть сейчас исходят от нас двоих!
За окном воет метель. Ветер раскачивает отвисшую дверь и хлопает ею по стене. Протерев газа кулаками, обнаруживаю себя на относительно чистом полу. Ни шприцов, ни загаженности. И то радует. Я был готов тут что угодно увидеть поутру.
Вдруг собака подрывается с места, уставившись на дверь.
– Чего ты? – пытаюсь погладить – Всё хорошо, успокойся.
Одёргивает голову, гладить не даёт. И тут как залает – у меня аж уши заложило, так пронзительно пискляво и одновременно с застарелой хрипотцой. И убежала из дому.
– Пошла прочь, шавка! – слышу снаружи противные мужские голоса.
Я моментально вскочил, схватил в одну руку гитару, в другую – рюкзак и пару вещей, сколько смог, и замер.
В дом вошли люди. В изношенных дырявых пуховиках, мокрых куртках, засаленных шапках, кто во что горазд. Дом наполнился стойким перегаром, аж теплее стало. Собака снаружи продолжала лаять, а кто-то продолжал её отгонять.
– Э, а ты какого тут забыл? – Заметив меня, мужики остановились в недоумении и тут же разозлились. Один из них шагнул вперёд – …. тут забыл, спрашиваю?!
Тут же, не раздумывая, я сиганул в окно и побежал.
– Держи …! – раздались голоса из дома.
Тот, который был ближе всех, попытался вылезти за мной в окно. Остальные выбежали через дверь. Раз обернувшись, я успел заметить, как собака обороняет жилище, пытаясь покусать двоих из этой компании и получая в ответ немилосердные удары чем придётся.
– Это же этот, приезжий! Лови его! – раздавались за спиной сиплые выкрики. – Сам к нам залез!
Дальше я бежал не оглядываясь. Сначала по дороге, затем вверх по оврагу. Дыхалка сдалась на третьем шаге по склону, а желание жить подпинывало твердеющие икроножные и голеностоп шевелиться дальше, несмотря на боль и онемение. Снег становился всё глубже, склон казался всё круче. Я задыхался. Но продолжал карабкаться наверх, высунув язык и напрягая грудину в попытках набрать воздуха. Снег под ногами то и дело проваливался; я скатывался на метр-два и снова лез наверх.
«Приезжий»… Откуда они меня могли узнать? В пивнушке я их не видел вроде. А больше нигде особо и не был, никому насолить не успел. Или тут так относятся ко всем приезжим?
Догадка постепенно сформировывалась среди испуганных обрывков мыслей в более-менее чёткую бегущую строку: «ЯФ подставил. Ему верить нельзя, даже когда он не врёт». Однозначно, во всём этом городишке только он меня и знает. Одному ему я уязвил непомерную гордость и спесь дважды за вечер. Даже забавно, что некогда правая рука отца, едва ли не состоявшийся наследник всего его бизнеса, теперь вынужден лазить по таким захолустьям в поисках рабочих рук для своих тёмных делишек и нанимать местных бомжей в качестве бригады «киллеров».
Я карабкался и карабкался, пока, наконец, не оказался на ровной площадке среди берёз. Здесь сумел вдохнуть как следует, и побежал дальше со скоростью одноногого страуса в болоте.