Андрей Шварц
И сгинет все в огне
Глава 3
Настоящее
Паром в Академию Блэкуотер отправляется в полночь, но я не хочу опаздывать, поэтому добираюсь туда на закате, а это значит, что мне придется стоять в одиночестве в доках Лодердейла добрых три часа, прежде чем кто-то вообще прибудет. Лодердейл – приятнее большинства городов, в которых мне довелось побывать. Это небольшое скопление элегантных поместий и высококлассных рынков на южном побережье. От нахождения в таких приятных местах мне становится не по себе; деньги и магия всегда идут рука об руку. И мне действительно не хочется привлекать внимание, стоя в одиночестве под фонарем в жарком платье. Ничего мне не хочется так, как вскарабкаться на крышу и разведать обстановку, притаиться в тени с локусами в руках, в готовности нанести удар. Но вместо этого я должна ждать здесь. У всех на виду. Как дурочка.
К одиннадцати начинают подтягиваться остальные. Они медленно стекаются в доки, сначала поодиночке, а затем толпами, оставшаяся часть будущих абитуриентов Академии Блэкуотер. Они выглядят достаточно безобидно – подростки, одетые в строгие костюмы и сверкающие платья. Я различаю представителей всей Республики: южане с бледной кожей и рыжевато-каштановыми волосами, северяне Велкшены с ледяными голубыми глазами, высокие долговязые Ситхарцы с черными волосами, заплетенными в косы из бисера, пара островитян Киндрали с бритыми наголо головами, увешанные золотыми украшениями, сверкающими на их черной коже. Некоторые студенты идут в одиночку, застенчивые и нервные. Другие общаются, прогуливаясь по пирсу, явно уже знакомые друг с другом. Глядя на них, вы никогда бы не догадались, что всего через десять лет они станут одними из самых могущественных людей в мире. Глядя на них, вы никогда не поймете, насколько они все опасны.
Убийцы. Тираны. Монстры, многие из них.
Я чувствую внезапный укол неуверенности. Это моя последняя возможность повернуть назад, мой последний шанс убежать, прежде чем забраться в логово льва. Это точка невозврата.
Хотела бы я, чтобы Сера была здесь. Хотела бы я сделать это вместе. Боги, как бы я хотела, чтобы она была со мной.
Но нет. Я сама по себе, и я зашла так далеко не просто так. Поэтому, глубоко вздохнув, я беру себя в руки и иду прямо в шеренгу врагов.
Я мгновенно сливаюсь с ними, проскальзывая прямо вглубь. И неудивительно, ведь на то, чтобы принарядиться, ушла большая часть недели, не говоря уже о последних монетах. Я покрасила волосы в более темный черный, пошла в один из тех дорогих салонов, где тебе чистят ногти, и купила длинное красивое платье, из тех, какие носят богатые девушки-Волшебницы, с кружевной отделкой, маленькими нефритовыми застежками и вышитыми вдоль рукавов цветами. Не то чтобы мне оно не нравится. Оно мне нравится, особенно то, как оно шелестит, когда я кружусь, и то, как точно желтый свет фонарей передает фиолетовую ткань. Но что-то неправильное есть в том, чтобы так наряжаться на самую важную миссию в моей жизни. Я чувствую себя в ловушке.
Толпа пробирается вдоль пирса, и я теряюсь в суматохе их болтовни, смеха и предвкушения. Обычно моя осанка сгорбленная, скрытая, старающаяся не привлекать к себе внимания, но здесь я пытаюсь ходить как они: с высоко поднятой головой, длинными уверенными шагами, продвигаясь вперед, как будто мне принадлежит весь мир. Толпа спешит, ничего не подозревая, и подходит к массивному парому, стоящему на якоре в конце причала. Это самый красивый корабль, который я видела в своей жизни. Достаточно большой, чтобы вместить несколько сотен человек, со свежим слоем ярко-красной краски и двумя огромными гидротурбинами, вращающимися по бокам. В центре каждой турбины находится стеклянный шар, а в этом шаре вращается столб танцующего огня, закупоренная буря пламени. Десятки и десятки глифов украшают шар, светящийся серебряным, красным и переливчато-фиолетовым, генерируя тепло и удерживая его внутри.
Я не могу не таращиться на него, и я такая не одна. Конечно, я и раньше слышала о кораблях с волшебными двигателями, но никогда не думала, что увижу их вживую. Это самые изысканные и дорогие артефакты в Республике, требующие тысяч часов труда от самых могущественных Волшебников. И они используют его для нашей переправки в кампус. Я знаю, что посещение Блэкуотера – огромная честь, но мне все еще трудно это осознать.
Мы поднимаемся на борт один за другим, и во время подъема я вижу крепкого лысого мужчину на краю трапа, по бокам которого стоят пара Инфорсеров, проверяющих документы каждого студента, прежде чем их впустить. Мужчина одет в помятый черный плащ, свисающий, как саван, а на его бородатом лице кажется навсегда запечатлелась хмурая гримаса. Процесс выглядит достаточно простым, нужно всего лишь передать приглашение, но я не могу не беспокоиться: что, если я что-то упускаю, что-то, о чем Шепот не знала, вроде секретного пароля или особого подмигивания? Но уже ничего не поделаешь, тем более когда какой-то студент вжимается в мою спину, так что я тяжело сглатываю и достаю бумагу, которую взяла из кареты Алайны.
Мужчина опускает взгляд на письмо, внимательно читает и смотрит прямо на меня. У него глубокие морщины на лбу, пятнистый шрам вдоль щеки, а черные глаза-бусинки надменно сужены.
– Алайна из Дома Девинтер? – спрашивает он, слегка заплетаясь в словах.
– Да. Все верно, – отвечаю я. Правильно ли я сказала? Так ли ответила бы Алайна?
Он переворачивает письмо, прищуриваясь, как будто ищет признаки подделки.
– Не вижу здесь твоей семьи, – ворчит он, и взгляды Инфорсеров направляются в мою сторону. Моя рука медленно опускается вниз, к спрятанным под платьем ножнам, которые пристегивают мои локусы к бедрам. Я не знаю, что произойдет дальше, но, клянусь Богами, я не уйду без боя.
Но мужчина не нападает, а Инфорсеры не пытаются меня арестовать.
– Дай взглянуть на Божью метку, – говорит он вместо этого.
Конечно. Божья метка – самая ценная валюта Сената, главный источник власти, линия, разделяющая мир надвое. После рождения ребенка родители могут подать прошение в Сенат о праве на то, чтобы ребенку была дана Божья метка, чтобы он стал Волшебником. Если оба родителя Волшебники, просьба обычно удовлетворяется; если Волшебник в семье только один, то это зависит от ее положения в Сенате. Дети Смиренных родителей обычно даже не рассматриваются, за исключением случаев, когда кто-то из них отличился на службе Республике. Это высшая награда, великий стимул для Смиренных. Верно служи нам, говорят Волшебники, и ты сможешь стать одним из нас.
В детстве я всегда задавалась вопросом, почему у меня метка есть, а у Серы нет. Я думала, может быть, я какая-то особенная, больше в отца, избранная. Теперь я знаю, что я была совсем ни при чем. Когда я родилась, отец еще был любимчиком Сената. Лишь год спустя он стал беглецом.
Но сейчас это не имеет значения. Что важно, так это попасть на паром. Поэтому я закатываю рукав и выставляю левое предплечье. Вот она светится, прямо над моим запястьем, татуировка Божьей крови, которая дарует мне магию: два бриллианта, пульсирующие нежно-голубым, со змеевидной полосой, проходящей через их сердцевины. Метка Волшебника.
Лысый мужчина, прищурившись, смотрит на нее, затем кивает.
– Что ж, все в порядке, Алайна Девинтер. Похоже, ты все-таки попадешь на борт.
– Я первая, отмеченная по своей линии, – объясняю я, хотя зачем я это говорю? – Первый Девинтер, который стал Волшебником.
– Ха! – смеется он. – Ты еще не Волшебница, мисси. Не раньше, чем закончишь школу. А, глядя на тебя, я бы держал карман шире. – Он сует письмо обратно мне в руки и дергает головой вверх по трапу. – Ну так проходи. У нас нет времени, чтобы всю ночь тут глазеть.
Несколько студентов вокруг хихикают, и я вежливо улыбаюсь мужчине, как будто мне понравилась шутка, хотя на самом деле сгораю от ярости. Я знаю, что на самом деле я не Алайна Девинтер, но я также знаю, что мне не нравится, когда надо мной смеются, особенно какой-то пьяный старый Волшебник, исполняющий обязанности паромщика. И мои локусы издали бы глубоко удовлетворяющий хруст, если бы я вправила их ему в череп.
В другой раз. Я продолжаю дружелюбно улыбаться и прохожу мимо него, поднимаюсь по трапу на палубу корабля. Это действительно впечатляющее судно. На сцене играет оркестр, а на длинном буфете стоят подносы с солеными устрицами и кубиками сыра. Остальные студенты слоняются вокруг, облокотившись на перила и сидя на скамейках, беззаботно болтая. Я знаю, что только что преодолела главное препятствие, и мне стоит расслабиться, но моя шея все еще напряжена, сердце колотится, а волосы на руках стоят дыбом. Я провела последние десять лет в страхе перед Волшебниками, убегая от них, укрываясь в тени, пока они выслеживали меня. Как же мне расслабиться, когда я окружена ими?
Я иду по палубе к самому дальнему месту, которое могу найти, к пустому участку перил на носу корабля, откуда открывается вид на бескрайнее пространство залитого звездным светом океана. Ночной ветерок обдувает меня, я закрываю глаза и хватаюсь за перила, наслаждаясь его прохладой на коже, тем, как он пробегает по волосам, словно лаская их. Где-то позади меня лысый мужчина кричит: «Все на борт!» – а остальные студенты хлопают и радуются.
Раздается глухой стон, когда массивные водяные колеса оживают, рассекая воду, как гигантские плуги, когда они выталкивают лодку из доков, в открытое море, в ночь.
Где-то там нас ждет Академия Блэкуотер.
– Ты и правда первая по линии, кто получил метку? – спрашивает женский голос у меня за спиной.
Я оборачиваюсь и вижу, что она сидит на платформе в нескольких футах от меня. Это другая студентка, с бледной кожей и узкими черными глазами.
– Да, – осторожно отвечаю я. Кто она, черт возьми, такая и что ей нужно? Она что, проверяет меня?
– Вот это да, – говорит она. У нее в руке полная ладонь орехов, и она небрежно кладет один в рот. В ней есть что-то странное, неряшливость, которая выделяет ее среди сверстников. Черные короткие волосы чуть ниже ушей подстрижены по-мальчишески. На ней строгий костюм с коротким красным галстуком, черные перчатки и пара высоких кожаных ботинок. Она красива, так красива, что не слишком старается понравиться. – Я думала, что Сенат прекратил раздавать метки новым линиям еще в поколении наших родителей.
Ох, она определенно проверяет меня. Хорошо, что я знаю историю Алайны лучше, чем свою собственную.
– Они все еще делают исключения для тех, кто отличился на службе Республике, – уверенно отвечаю я. – Мой отец – награжденный генерал, который помог подавить восстание Ситхарцев. Сенат позволил мне получить метку в награду за его доблесть.
– Вот оно что. Так мило с их стороны. – Девушка доедает орешки, спрыгивает с платформы и приближается ко мне. – А мой отец только и делал, что разрушал семейный бизнес. – Она протягивает руку. – Филмонела Поттс. Но ты можешь звать меня Фил.
Я осторожно опускаю взгляд. Я все еще не уверена, что за игра здесь ведется и в чем она заключается. Но меньше всего мне сейчас хочется устраивать сцену и привлекать к себе внимание, поэтому я протягиваю руку в ответ и крепко ее пожимаю.
– Алайна Девинтер, – говорю я.
– Алайна Девинтер… – повторяет она, как будто пробуя это имя на вкус. – Откуда ты родом?
– Нью-Кеншир. Это остров у побережья Ситхара.
Девушка – Фил – издает тихий свист.
– Ты далековато от дома, я погляжу? Насколько? Месяц пути?
– Два, – отвечаю я, отступая от сценария, который держала в голове. – Корабли Волшебников не ходят в Нью-Кеншир, поэтому нам приходится добираться по старинке.
– Два месяца пути от дома. – Фил склоняет голову набок, изучая меня так, как необычный экземпляр. – Выходит, ты никого здесь не знаешь?
– Ни души, – отвечаю я, и это первая правда, которую я сказала. – А что в этом такого? Ты многих знаешь?
– Ну конечно. – Фил прислоняется спиной к перилам, глядя на шумную толпу студентов на палубе. – Большинство из нас выросли вместе в Арбормонте. Мы ходили в одни и те же школы, общались в одних и тех же кругах, напивались на одних и тех же вечеринках… – Она устало вздыхает. – Я, наверное, могла бы назвать три четверти присутствующих здесь людей.
Я киваю, беря это на заметку. Арбормонт – столица Республики, шумный процветающий город в нескольких днях езды к югу от Лодердейла. Это резиденция самых богатых семей Республики, дом Верховного Храма и Сената. Изучая все это, я узнала, что многие студенты Блэкуотера были из элиты Республики, но если из Арбормонта целых три четверти, значит, все еще более тесно связано, чем я ожидала. И это не отвечает на самый насущный вопрос, который у меня есть.
– Если ты знаешь всех остальных, – спрашиваю я Фил, – почему общаешься со мной?
– Может, мне просто нравится знакомиться с новыми людьми, – говорит она, но на секунду на ее лице мелькает странное выражение, нотка уязвимости под ее уверенным фасадом.
Она лжет, но почему? Пытается разыграть меня? Я на это не куплюсь. Я отворачиваюсь, вновь обращая взгляд в сторону моря.
– Я прекрасно справлюсь сама, спасибо.
Я слышу, как Фил вздыхает, а затем прислоняется к перилам рядом со мной.
– Послушай, – говорит она, – буду с тобой честна. Судя по тому, что мне рассказали о Блэкуотере родители, нас ждут два года самой жестокой конкуренции в жизни. Нас будут проверять, наказывать, мы будем грызть друг другу глотки. И, перед тем как я уехала, мои родители усадили меня за стол и сказали, что первое, что мне нужно будет сделать, – это завести союзников, потому что, черт возьми, я ни за что не справлюсь одна. Итак… поэтому я здесь. Обзавожусь союзником.
– Почему я?
– Потому что ты выглядишь умной, способной и самостоятельной, – говорит Фил, и ее глаза устремляются вниз. – Ну и… потому, что никто другой не захотел бы быть моим союзником.
Либо она говорит честно, либо отличная актриса, но в любом случае противиться этому я не собираюсь.
– Так, значит, твои родители учились в Блэкуотере?
– Верно. И их родители, и их родители, и так далее, вплоть до первого поколения. Раньше мы были довольно важной семьей. Даже крыло библиотеки назвали в нашу честь. – Она поднимает голову, глядя в ясное небо. – Поттсы когда-то были одной из Великих Семей Маровии. А теперь мы просто жалкие. – Тут она видит, что кто-то идет, и ее лицо мрачнеет. – К слову о Великих Семьях… Смотри, кто пожаловал.
Я оборачиваюсь. Трое студентов идут к нам через палубу. Это крепкий парень с наполовину расстегнутой рубашкой и крошками в пушистой бороде и высокая девушка с волосами цвета воронова крыла и умными зелеными глазами. Но именно мальчик, ведущий их за собой, притягивает мой взгляд, отчасти потому, что он смотрит прямо на меня. Знаете людей, которые просто выглядят дорого? Этот парень из таких. Его кожа идеально загорелая, такой загар получаешь, когда целыми днями нежишься под южным солнцем. Его аккуратные каштановые волосы элегантно ниспадают на плечи. Глаза ослепительно-голубые, зубы сверкают белизной, а посередине подбородка виднеется внушительная ямочка. Его одежда выглядит дороже, чем моя жизнь: богато украшенный костюм с драгоценными камнями вместо пуговиц и золотой застежкой для часов, блестящие бриллиантовые серьги-гвоздики в ушах, самые наполированные кожаные ботинки, которые я когда-либо видела.
Но что действительно привлекло мое внимание – это его локусы. У всех остальных они спрятаны в сумках (или, в моем случае, на бедре). Насколько я знаю, доставать локусы еще не разрешено. Но его, тем не менее, выставлены на всеобщее обозрение, висят на бедрах в коричневых кожаных кобурах с торчащими рукоятками. Я никогда даже не видела таких, как у него: длинные тонкие палочки, сделанные из материала, который я не могу определить, глубокого черного цвета, который отливает синим и золотым, как танцующее пламя, с золотыми оленьими головами, вырезанными на рукоятках.
– Филмонела Поттс! – Он с самодовольным видом и широкой улыбкой направляется к нам. – Сколько лет! Мы не виделись с тех пор, как… – Он щелкает пальцами, пытаясь вспомнить. – Гала-концерт в честь Дня основателей? В поместье моего отца?
– О нет, меня… Меня там не было, – говорит Фил, и в этот момент она как будто мгновенно становится другим человеком, кем-то гораздо более маленьким, застенчивым. – Не то чтобы мне не хотелось. Я просто никогда не… ну… не получала приглашения…
– Ох. Должно быть, это была оплошность, – изящно говорит парень. Его улыбка теплая, а глаза дружелюбные, но в нем есть что-то странное, что-то, что я не могу точно определить, что-то, что заставляет меня серьезно нервничать. – Я позабочусь о том, чтобы в следующий раз тебя пригласили.
– Ага, – фыркает крепкий парень с мшистой бородой. – Нам ведь нужен кто-то, чтобы разливать напитки, правда?
– Очень смешно, Дин. – Фил заставляет себя улыбнуться, даже когда ее взгляд опускается на пол. Я знаю эту улыбку, улыбку, когда ты притворяешься, что тебе нравится шутка, даже когда шутят над тобой. Ненавижу эту улыбку. – К тому же в Блэкуотере мы будем отмечать все праздники вместе.
– Верно. Я слышал, что Гала-концерт в честь Дня основателей просто потрясающий, – улыбается красивый парень, глядя в ночь с каким-то искренним заразительным оптимизмом. – Наконец-то мы попали сюда. В Блэкуотер. Лучшие годы нашей жизни. – Затем он поворачивается, и его глаза перебегают с Фил на меня, и я чувствую, как они блуждают по мне, как нежеланная ласка, сверкая ярко-голубым, пока он меня оценивает. – Ох. Кажется, не имел чести с тобой познакомиться?
– Она новоотмеченная, – говорит девушка с волосами цвета воронова крыла. Голос ровный, бесстрастный, как будто ей безумно скучно. – Алайна Девинтер.
Неужели она подслушивала, когда я поднималась на борт? Или слухи обо мне каким-то образом распространились? Я неловко прижимаюсь спиной к перилам.
– Да. Это так.
– Где, черт возьми, Дом Девинтер? – ворчит бородатый парень, но красавчик обрывает его резко поднятой рукой, жестом, который заставляет его мгновенно замолчать.
– Ты дочь генерала Грейсона Девинтера, – говорит он, делая шаг ближе ко мне. От него пахнет дорогими духами, цветами и корицей, запахом одновременно пьянящим и подавляющим. – Мой отец высоко отзывался о нем. Мы все благодарим его за службу. – Он уважительно кивает, а я выдавливаю из себя почтительную улыбку, хотя внутри у меня все переворачивается при мысли о том, что такому мяснику, как Девинтер, оказана честь. – Послушай. Я знаю, что быть новичком может быть довольно трудно. Если хочешь, я могу показать тебе корабль…
– Спасибо, – говорю я, и все в этом взаимодействии тревожит, выводит из равновесия, как будто я стою на трескающемся льду. Я не знаю, кто этот парень, не знаю, каковы его намерения, не знаю, почему он водит дружбу с таким грубияном, как его бородатый друг. Я знаю, что его губы улыбаются, но глаза – нет. И решаю не рисковать. – Но мне хорошо и здесь с Фил.
В этот момент что-то меняется. Это неуловимо, но все равно чувствуется: то, как Фил втягивает воздух, то, как вспыхивают ноздри бородатого парня, то, как девушка с волосами цвета воронова крыла впервые смотрит заинтересованно. Улыбка красивого парня не исчезает. Но что-то мелькает в его глазах, намек на удивление. Он не из тех, кто привык слышать слово «нет». – Правда?
– Мариус, – говорит высокая девушка, и ее голос звучит почти весело. – Она не знает, кто ты.
– А должна? – спрашиваю я.
Я не хотела быть резкой, по крайней мере не настолько резкой. Но теперь края улыбки Мариуса подергиваются, и я вижу, как он напрягается, чтобы удержать ее, как внутри него клокочет гнев, тихая угроза, уязвленная гордость. Он протягивает руку, похлопывая меня по плечу слегка сильнее, чем нужно.
– Тогда ладно, – говорит он. – Конечно. Делай, как считаешь лучше для себя. Уверен, ты сделаешь правильный выбор. – Затем он поворачивается к остальным, указывая на другой конец корабля. – Пойдемте. Посмотрим, что там творится под палубой.
Они втроем уходят, а бородатый парень бросает на меня особенно яростный взгляд через плечо. Я поворачиваюсь к Фил, и она смотрит на меня с широко открытым ртом.
– Ты не обязана была этого делать, – шепчет она.
– Нет, но мне захотелось. – Я пожимаю плечами. – Мне не понравилось, как он говорил. Он не вызывал доверия.
– Да, но это был… Ну то есть… он… – моргает Фил. – Подожди-ка. Ты действительно не знаешь, кто это был?
– А должна?
Фил смотрит на меня так, будто я только что сказала, что никогда не слышала о луне.
– Ох. Ладно. Вау. Итак, бородатый мальчик – это Дин Вейл, сын Доротеи Вейл. Слышала… о торговой компании «Вейл»? Самой богатой купеческой семье в Республике?
– Слышала, – говорю я пренебрежительно, хотя почти уверена, что купила свою одежду в одном из их магазинов.
– Высокая девушка, которая выглядит смертельно скучающей? Это Виктория Абердин – племянница директора школы. – Голос Фил становится низким, заговорщицким. – Ходят слухи, что она гений и уже превосходная Волшебница. Надеюсь, мы не окажемся в ее классе.
– А тот модник, с палочками с золотыми рукоятками? – спрашиваю я. – Кто он такой?
– Тот, кого ты только что оскорбила? Это Мариус Мэдисон, – отвечает Фил.
– Ну то есть… сын Декарда Мэдисона. Грандмастера Сената. Самого могущественного человека во всей Республике.
Она, должно быть, видит, как меняется выражение моего лица, потому что кивает. – Ты ведь знаешь Грандмастера Мэдисона, верно?
О, еще бы его не знать. Грандмастер Мэдисон, глава правительства, Волшебник на вершине пищевой цепочки Волшебников. Человек, который написал «Акт о порабощении Смиренных», человек, приказавший совершить набеги на Ларок и Хеллсум, архитектор Трудовых лагерей для диссидентов и Чистки Ситхара. Человек, чьи руки пропитаны таким количеством крови, что в ней можно было бы утопить целый океан. От одного звука его имени у меня горят уши и колотится сердце. Грандмастер Мэдисон – величайший враг народа Республики, всего мира…
И его сын прямо здесь. Прямо здесь. Уходит от меня, повернувшись спиной, ни о чем не подозревая, без какой-либо охраны. Я могла бы убить его прямо сейчас. Я могла бы достать свои локусы и послать ледяное копье ему в сердце, отрубить голову кнутом из шипов, послать порыв силы, который швырнул бы его на мачту. Это было бы так легко сделать. Так легко. И так приятно.
Но я не могу. Я должна играть в долгую игру. Должна помнить о миссии. Поэтому я заставляю себя отвернуться, позволить Мариусу Мэдисону уйти, посмотреть на бесконечно темный океан. «Соберись, Алка, – говорю я себе. – Подумай о миссии».
– С тобой все хорошо? – спрашивает Фил.
– Я в порядке, – говорю я в надежде, что она не видит, как крепко я вцепилась в перила. – Просто… поскорее хочу попасть туда.
Фил достает из кармана костюма маленькие часики и проверяет их.
– Ну, ждать тебе осталось недолго. Мы почти на месте.
Я моргаю, потому что не вижу впереди ничего, кроме океана. Мне мало известно о Блэкуотере, но я знаю, что он находится на острове.
– Где?
– Ты и правда ничего не знаешь, да? – Фил ухмыляется, облокотившись на перила рядом со мной. – Смотри внимательно. Тебе понравится.
Порыв ветра разгоняет судно, гигантские водяные колеса вращаются быстрее, пламя в цилиндрах двигателей разгорается и трещит. Массивный рог впереди издает низкий, жалобный вой, а затем… мир словно колеблется и тает. Океан передо мной мерцает, как нефтяное пятно на озере, рябит и искажается. Все вокруг деформируется, воздух, вода, небо, колыхаясь, как картина, нарисованная на боку пузыря. Я понимаю, что это иллюзия по-настоящему огромного масштаба, и у меня достаточно времени, чтобы вздохнуть, прежде чем она исчезнет целиком, сгорая, как гобелен, охваченный пламенем.
И вот он уже передо мной, там, где секунду назад был только пустой океан. Целый остров по меньшей мере в пятнадцать миль длиной, который был скрыт за массивным иллюзорным заклинанием. Я вижу темные пляжи, каменистые утесы и нагромождение зловещих отвесных скал. А в центре, подобно лезвию, вонзенному в землю, покоится пятиэтажное поместье, самое большое из всех, что я когда-либо видела, освещенное сотнями и сотнями разноцветных фонарей. Стены сделаны из прохладного гладкого камня, остроконечные крыши украшены изогнутыми шпилями и нависающими горгульями. Я вижу витражи и элегантные балконы, позолоченные навесы и мраморные колонны. По бокам от них расположены десятки зданий поменьше, целый кампус: общежития, библиотеки и круглая церковь с пятью шпилями.
Это ужасает. Это внушает трепет. И, как бы мне ни было неприятно это признавать, это прекрасно.
Позади меня на корабле студенты издают радостные возгласы и аплодируют. С гулким грохотом из-за поместья вылетает фейерверк и взрывается над нами, ослепляя голубыми цветами и копьями танцующего пламени, и в довершение всего – мерцающим зеленым драконом, кричащим в небе. Рядом со мной улыбается Фил, ее лицо светится, а в глазах стоят слезы. Полагаю, я могу ее понять. Для этих Волшебников попадание в Блэкуотер – это момент, к которому они шли всю жизнь. Но все, о чем я могу думать, – поместье, такое огромное и древнее, скрытое в темноте. Что ждет меня там? Во что я вляпалась?
Фил, должно быть, чувствует мое напряжение, потому что улыбка исчезает с ее лица. Остальные студенты все еще празднуют, хлопают и танцуют, поднимают бокалы и смеются. Мариуса нигде не видно, по крайней мере, сейчас, и никто, кажется, даже не замечает нас двоих в конце палубы, оглядывающихся назад, погруженных в свои мысли.
– Забавно, – тихо говорит Фил. – Сейчас все так счастливы. Но в следующий раз, когда мы все вернемся на это судно, через два года, направляясь обратно на материк… только две трети из нас будут здесь.
– Что ты имеешь в виду?
– Ну, в каждом набранном классе триста студентов, но только двести или около того заканчивают школу.
Я склоняю голову набок.
– Их отчисляют?
– Да, – отвечает Фил, пожимая плечами, – или они умирают.