Андрей Шляхов
Притчи приемного покоя – 2
Притча третья
Мальвина и Пьеро
«Не блондинка она, и совсем не брюнетка
Нет, Мальвина особа, особенной масти.
Эй, откликнись, голубоволосая детка!
Твой несчастный Пьеро умирает от страсти…
Я на днях повстречал дурака Буратино —
Бедный малый свихнулся на поисках кладов.
Только золото – мусор, не так ли Мальвина?
Без тебя никаких мне дублонов не надо.
Надо мною, в вышине, пролетают пингвины.
Что за чудо? А впрочем, плевал я на чудо —
Аллергический запах, цветущей рябины
Разливается около старого пруда»
Вадим Юрьевич Степанцов, «Элегия Пьеро»
«Строгий господин, 30 лет, фантазер-идеалист, ищет свою рабыню, нежную, хрупкую, застенчивую и готовую к экспромтам. Никакой ванили – только хардкор! Опыт гарантирует безопасность. Интересы и табу обсуждаются. Не спонсор. Есть оборудованная территория для встреч. Подробности в анкете.
Пьеро»
Это только кажется, что в век интернета поиски стали легким делом и что в Сети можно найти все. Все совсем не так, вопрос в том, что ты ищешь. Но, при всей кажущейся легкости, даже любителей пресных ванильных отношений на каждом шагу подстерегают обломы, не говоря уже о тех, кому нужно нечто особенное. Расклады неутешительные – один к ста. Половина откликнувшихся будут обычными разводчицами, которые сначала продемонстрируют полную готовность и абсолютное понимание, а затем начнут грузить жалостливой историей, в которой меняются только обстоятельства, а итог всегда один – дай денег. Смерть родителей, финансовая подстава на работе, крупный проигрыш в онлайн-казино, попытка откупиться у сутенеров… Егор со временем набастрыкался так, что по первой фразе, а больше по взгляду, которым она сопровождалась, угадывал, о чем именно пойдет речь. Слушал участливо, охал-ахал и качал головой, задавал вопросы, короче говоря – изображал готовность помочь, а в конце глядел в ясные глаза разводчицы (у всех них глаза ясные и взгляд прямой, честный) и посылал ее в пешее эротическое путешествие по общеизвестному адресу. Вот реакцию на это никогда не получалось угадать. Думаешь, что собеседница молча встанет и уйдет, окинув тебя презрительным взглядом, а она недопитым кофе в тебя плеснет. Или ждешь, что она в ответ обложит тебя восьмиэтажно, а она встанет, вздохнет трагически и скажет: «Теперь мне остается только под поезд броситься». А потом пойдет к дверям, медленно-медленно, изображая обреченность и осанкой, и походкой. Игры надо доигрывать до конца, иначе невкусно. Догоняешь, берешь под руку, проникновенно смотришь в глаза и говоришь, изображая смущение: «Ну, ты это… Я помогу… Да – помогу… Если сама не решишься – толкну под поезд…». Ну а что тут такого? Ты меня развести хотела, а я над тобой чуток поглумился – квиты.
Половина от оставшейся половины, иначе говоря, двадцать пять процентов от общего числа откликнувшихся, это «овчарки»-консуматорши, загоняющие простаков туда, где их обдерут до последней нитки. «Ой, давай зайдем сюда, мы здесь классно зависали с подругой…». Плавали – знаем! Зайдешь, а там ваза с фруктами двадцать косарей стоит и бутылка дешевого шампусика столько же. Раскрутив кавалера на поляну, «овчарка» отходит «попудрить носик» и исчезает навсегда, а в дело вступают «волкодавы», требующие оплаты счета. Егор сам на такое не нарывался, но даже читать рассказы нарвавшихся было страшно. Одному бедолаге ствол к голове приставили, а затем пальнули мимо, прямо над ухом… У Егора в отношении заведений позиция была жесткая – только знакомые места по собственному выбору, иначе никак.
Десять процентов от оставшихся двадцати пяти – это малолетки, худшая из «разводящих» категорий. Здесь и статья тяжелая, и сидеть по ней несладко, так что попавшиеся выдаиваются капитально. Многого и не требуется, достаточно в щечку чмокнуть или по ноге погладить. «Попробуй, милый, какая у меня гладкая кожа…». Попробовал – и влип в неприятности!
Малолеток Егор вычислял по поведению, это единственно надежный критерий. Внешность обманчива, нынешние акселератки в четырнадцать выглядят на двадцать, но суд принимает во внимание не внешность, а дату рождения. Документы? Ай, не смешите! Она тебе и паспорт, по которому ей девятнадцать покажет, и водительские права, поддельные, ясное дело. А после, когда ты подсудные деяния совершишь, сунет под нос настоящий документ… Но поведение у малолеток, косящих под взрослых, своеобразное, полудетское, правда уловить эти нюансы может только опытный психолог.
Десять процентов от оставшихся пятнадцати – это дуры, которые сами не понимают, чего они хотят. Для них ключевым является слово «игра» и потому отношение к делу легкое, несерьезное, безответственное – это же игра-игрушки! Да – игра! Но игра серьезная, со своими правилами, которые нельзя нарушать, и обязательствами, от которых нельзя отказываться. Взрослые люди играют по-взрослому. Не хочешь соответствовать – вали на все четыре стороны. Эта категория обломщиц была наиболее хлопотной, потому что распознавалась не с первого взгляда, а в процессе. Договариваешься-объясняешь, тратишь время, тратишь деньги, распаляешь себя надеждами и в самый неподходящий момент слышишь стоп-слово. Однажды Егор не выдержал. Отвязал дуру, помог одеться, чтобы обозначить полное окончание игр, а потом завалил на колено и три раза шлепнул по тощей заднице. Смачно, шлепнул, с оттяжкой, вкладывая в шлепки все свое разочарование. Днем позже в подъезде, где он тогда снимал квартиру, появилась надпись: «Петр – маньяк и садист». Примитивные людишки мыслят примитивно – раз Пьеро, то значит Петр. Им не понять скрытого смысла, вложенного в этот псевдоним. Пьеро – ловкий слуга, со временем превратившийся в незадачливого любовника, способного только на вздохи и стенания. Егор был не слугой, а господином, в любви ему всегда сопутствовала удача (отдельные обломы с полными дурами не в счет) и по несбывшемуся он никогда не вздыхал – переступал и шагал дальше, не оглядываясь. Смак псевдонима был в его полной противоположности, в абсолютном несоответствии. Любовь к подобным псевдонимам Егор усвоил в детстве, когда зачитывался книжками про шпионов. Шпионам псевдонимы даются так, чтобы никоим образом не навести на своего владельца. Если речь идет о каком-нибудь амбале, то его назовут «Надеждой» или «Магнолией», но ни в коем случае не «Гладиатором». А какой-нибудь дамочке прилепят кличку «Альбатрос» или «Полковник». Такие вот правила. Шифроваться Егору не было смысла, потому что он всегда руководствовался правилом «СБ» – согласие и безопасность, но почему бы не соригинальничать? Пьеро всяко интереснее, чем Темный Господин или Безжалостный Лорд, умные нижние избегают связываться с такими лишенными фантазии субъектами, потому что без полета фантазии настоящего удовольствия не достичь.
Да, шифроваться Егору не было смысла, однако и демонстрировать свои пристрастия «ванильным» людям, далеким от культуры БДСМ, не стоило – не поймут, не потрудятся вникнуть в смысл, но непременно осудят. Основным осложнением в жизни Пьеро-Егора была частая смена мест жительства. До приобретения собственной жилплощади, пусть и скромной, было как пешком до Китая, так что приходилось снимать. Егор был идеальным арендатором – аккуратным в быту и расчетах, некурящим, практически непьющим, не имевшим домашних животных и не устраивающим шумных тусовок. Иногда и случалось пошуметь, во время ночных забав, но Егор старался подыскивать квартиры в домах с хорошей звукоизоляцией и просил партнерш особо не вопить, так что с жалобами на шум по ночам ему пришлось столкнуться всего пару раз. «Ну – увлеклись и пошумели, впредь будем вести себя сдержаннее», говорил Егор, изображая всем своим видом смущение и раскаяние. Соседи-кляузники, а также арендодатели, смягчались и на этом инциденты можно было считать исчерпанными. Но вот вид косого креста, установленного рядом с кроватью, сразу же побуждал арендодателей к расторжению договора и никакие объяснения не могли их переубедить. А что такое крест? Это огромная, под потолок, конструкция из двух массивных буковых досок, обитых натуральной кожей, с такой же массивной штангой, которая служит третьей опорой (кресты, фиксирующиеся на стене, были легче и не крали пространство, но кто разрешит в сдаваемой квартире стены сверлить?). Собирать-разбирать такое по два раза на неделе не будешь – тяжело и нудно, задрапировать тоже невозможно, так что приходилось договариваться с арендодателями о том, что пока он платит за квартиру, они сюда носа не суют. Ну а на случай чего у вас залог есть, в размере двухмесячной аренды, ну и вообще я ничего портить не собираюсь, просто не люблю чужого вторжения в мою жизнь. Арендодатели соглашались – да-да, конечно-конечно, и, тем не менее, устраивали тайные проверки, за которыми следовали истерики. «Убирайтесь вон со своим борделем для извращенцев! Я вместе с вами сидеть не собираюсь!». Какой бордель? Зачем сидеть? Проклятые стереотипы…
Несколько раз Егор пробовал снимать квартиру через агентство, но это тоже не помогало, потому что агенты были такими же любопытными, как и владельцы квартир, и такими же ограниченными придурками. «Ах-ах! Мы не можем рисковать репутацией нашего агентства! Вы кого-нибудь здесь убьете, а нас потом на Петровку затаскают!». Зачем убивать? Все же делается по доброму согласию…
При съеме своего нынешнего жилья, Егор пошел на хитрость.
Во-первых, первым делом обращал внимание не на квартиру, а на хозяев. Нужна была одинокая женщина средних лет, образованная, с широким кругозором. Средний возраст – самый продуктивный для сотрудничества. Юношеский максимализм уже позади, а атеросклероз пока еще не успел сделать мышление косным. С женщинами Егору всегда легче было договориться, чем с мужчинами, особенно – с одинокими женщинами, которые более покладисты, нежели замужние, хотя принято считать наоборот. Ну а образование и кругозор располагают к пониманию чужих предпочтений.
Во-вторых, когда подходящая кандидатка была найдена, Егор сказал ей, что имеет такое оригинальное хобби, как эротическая фотография и продемонстрировал диплом, подтверждавший, что Егор Варламович Кескесов занял первое место на фотоконкурсе «Природа и люди» (вообще-то диплом дали за фотографию «Старик и море», сделанную в Гурзуфе, но об этом арендодателям знать не обязательно).
– О, да вы проказник! – игриво констатировала кандидатка.
– Художник, – мягко, но с нажимом поправил Егор. – Могу и вам фотосессию сделать в стиле «ню», бесплатно, в качестве бонуса.
– Как-нибудь позже, – кандидатка провела ладонями по тому месту, где у нее когда-то была талия. – Вот приведу себя в порядок и воспользуюсь вашим предложением.
Разумеется, на третий день после переезда хозяйка, которую звали Идой, явилась узнать, всем ли доволен ее новый жилец. Типа – ехала мимо и решила зарулить без предупреждения. Егор как раз закончил собирать крест, а вытащенный из коробок арсенал еще не успел разложить по полкам в шкафу, так что Ида увидела всю «съемочную» атрибутику. Распалилась нешуточно, видать долго сидела без сладкого – покраснела, задышала часто и смотрела призывно, но Егор угостил ее кофе и вежливо выставил за дверь. К деловым отношениям нельзя примешивать секс, такая комбинация ни к чему хорошему не приводит, да и краснощекие «пышки» его никогда не вдохновляли, он любил субтильных дев, тонких, звонких и прозрачных.
Тайных инспекторских визитов Ида не устраивала. Во всяком случае, волосок, зажатый между дверью и косяком, всегда обнаруживался на своем месте, а через месяц Егор вообще перестал ставить «контрольку». Но как-то раз хозяйка поинтересовалась, словно бы мимоходом, нельзя ли посмотреть работы квартиранта? На это у Егора давно был заготовлен ответ. Нет, нельзя, потому что эротическая фотография – дело приватное и показывать работы можно только с согласия модели, если что, то и в отношении себя можете быть абсолютно спокойны, я ваши фотографии никому не покажу. Ида ответила, что собирается попозировать, да все никак не соберется, и на том дело закончилось. Вот что бы раньше не сообразить, как нужно все устроить, чтобы не переезжать с места на место по нескольку раз в год?
«Если в одном месте наладится, то в другом – разладится», любил повторять дед Егора, всю жизнь проработавший сантехником на Карачаровском механическом заводе, недалеко от которого Егор сейчас снимал квартиру. Кстати говоря, квартира была мечтой любителя изысканных утех – пятый, последний этаж «сталинского» дома, две большие комнаты, и при этом с соседями граничат только прихожая, санузел и кухня, потому что квартира угловая. Ванная комната тоже была большой, и Кирилл оборудовал в ней полноценную «камеру пыток», она же – медицинский кабинет Злого Доктора. Недостаток был всего один – напротив стояла длинная семиэтажка, а Егор очень любил смотреть во время забав на звездное небо, это наполняло душу ощущением сопричастности к Космосу – в детстве Егор мечтал быть космонавтом, экспозицию Калужского музея космонавтики за шесть посещений изучил так подробно, что мог экскурсии водить. Но ничего, нашел выход, типичный пример сублимации – повесил в обеих комнатах черные бархатные шторы с серебряными звездами, вышло очень стильно. Альбинка, которую Егор в шутку называл «подругой дней моих суровых», пришла от штор в неописуемый восторг.
– Егорка, какой ты классный! – восторженно простонала она. – Люблю! Люблю! Люблю!
«Люблю-люблю», а когда на отдыхе в Анталии познакомилась с каким-то местным барыгой, имевшим неосторожность сделать ей предложение, то дала Егору отставку, разрешив напоследок помучить ее по полной программе (разумеется, с соблюдением правила «СБ»). Егор не мог представить себе сорокалетнего турка без жен в анамнезе, но Альбинка, несмотря на высшее юридическое образование и четырехлетний стаж работы в отделе претензий «ГИРШ-банка», верила в сказки. Причем настолько, что допускала возможность поддерживания отношений с Егором после выхода замуж – «ах, Егорка, ты будешь к нам приезжать в отпуск, у Сулимчика та-а-акой дом, ну чисто Долмабахче!». Егор объяснил ей, что после замужества, особенно если выходишь за горячего восточного мужчину, прошлое нужно оставлять в прошлом совсем и целиком. Объяснил и начал искать себе новую рабыню. Слова «нижняя» он старался не употреблять, поскольку считал его унизительным. Истинные ценители знают, что в великой БДСМ-культуре нет иерархии, есть только распределение ролей. В чем разница? В свободе выбора! Иерархия предопределена изначально. Лейтенант должен подчиняться майору, а индийский мусорщик никогда не станет писцом или ювелиром. А вот роли каждый выбирает сам, сообразно своим предпочтениям.
Поиски новой подруги растянулись на полгода, но результат стоил затраченных сил – девушка-одуванчик, милая, нежная фея, юная чаровница, только-только начавшая приобщаться к взрослым играм. Господином быть приятно, а господином и наставником – вдвойне. При этом девушка отличалась богатой фантазией и схватывала все буквально на лету, иначе говоря – импровизировала ровно настолько, чтобы внести в игру привкус новизны, но при этом никогда не выходила за рамки. Короче говоря, не подруга, а мечта, сокровище, «бриллиант яхонтовый», как выражались в старину. И при всех своих достоинствах еще и очень благодарная – порадуешь ее на копейку, а отдачи получишь на червонец. Егор не стремился к женитьбе и вообще не собирался связывать себя узами постоянных отношений, поскольку очень ценил свободу и разнообразие, но по поводу Анечки (так звали чаровницу) в его голове несколько раз мелькали мысли о том, что, пожалуй, на такой славной девушке можно и жениться, вряд ли кого лучше удастся встретить.
Приобщать к изыскам нужно постепенно, иначе от избытка впечатлений у человека может произойти шок, за которым последует отторжение. В первую встречу Анечка призналась, что в искусстве доминации и подчинения она совершенно несведуща, просто обычный секс кажется ей пресным, а еще привлекает идея подчинения любимому человеку…
– Любовь – это самоотдача, самопожертвование, – тараторила Анечка, внимательно следя за реакцией собеседника на ее слова. – Полное подчинение – это способ отдать себя всю, без остатка, любимому мужчине. Отдача – это путь к свободе, избавление от своего эго…
Девушка несла дикую ахинею, но Егор слушал с серьезным видом и время от времени согласно кивал, но мысленно уже составлял программу приобщения. Страхуясь от очередного облома, разъяснил новой знакомой азы и дал три дня на размышление.
– Я уже все решила… – вскинулась было Анечка.
– Я сказал «три дня», значит три дня, – ледяным тоном отчеканил Егор. – И если рабыня еще раз посмеет спорить с господином, то она будет наказана. Строго наказана!
Анечка на лету срубила фишку – встала (дело было в кафе), сложила ладони перед лицом, церемонно поклонилась в пояс, а когда выпрямилась и опустила руки, пролепетала:
– Прошу моего господина простить меня…
Из-за соседних столов на них поглядывали с любопытством, некоторые усмехались, но Егору до этого не было никакого дела – игра началась.
– Постарайся больше никогда меня не разочаровывать, – сухо сказал он. – А теперь можешь сесть и доесть свой тирамису…
Вырабатывание покорности растянулось на три недели.
– Ну, когда же ты начнешь меня мучить? – ныла Анечка во время пауз в игре.
Егор терпеливо объяснял, что всему свое время и рекомендовал вместо «мучить» использовать другие слова, например – «воспитывать» или «наказывать», потому что в игре никто никого не мучает, все делается только ради удовольствия. Но Анечку просто замкнуло на этом слове, и Егор махнул рукой – вне игры рабыня может вести себя, как угодно, и господин ей не указ.
Шаг за шагом дошли до распятия на кресте и бичевания плетью (так Анечка называла флогер). Но в доме вдруг начали менять отопительную систему – и радиаторы, и трубы. Пришлось разобрать крест, превратить «камеру пыток» обратно в ванную комнату, и вообще попрятать все интимное, чтобы не отвлекать сантехников от их ответственной работы, а то еще плохо трубы соединят и ударит в квартире фонтан кипятка. Оно и к лучшему, недаром же говорится, что после поста колбаса вкуснее. Для сохранения настоя Егор каждый вечер расписывал подруге в подробностях, как он станет ее распинать и что будет делать после. Анечка млела в предвкушении. «Как же мне с тобой повезло! – мысленно восхищался Егор, глядя в ее голубые, широко распахнутые глаза, наполненные ожиданием счастья. – Ты мой суперприз!».
Большинство юных дев легкомысленны и безответственны, но Анечка была крайне ответственной и четко соблюдала все правила игры. Однажды утомленный игрой Егор сам не заметил, как заснул. Проснувшись часа через полтора, он увидел подругу, стоявшую на коленях возле кровати.
– Ты что – простояла так все это время? – изумился Егор.
– Конечно, – ответила Анечка. – Ведь мой господин не сказал волшебного слова.
Волшебным словом, означавшим прекращение игры, было «Конго». Егор любил географические стоп-слова, наверное, потому, что в детстве, между космонавтом и разведчиком хотел стать путешественником, но быстро передумал, когда узнал, что на современной карте практически не осталось «белых пятен». Егору под это дело вспомнился давно читаный рассказ о мальчике, которого товарищи во время игры поставили часовым, а после забыли о нем, и правильный мальчик продолжал стоять на посту в темноте, потому что дал честное слово. Анечка тоже была из таких правильных людей. «А ведь женюсь! – подумал Егор. – Иначе уведут!». За проявленную сознательность Анечка получила награду – личное имя, которое обычно рабыням не полагалось, для них было вполне достаточно «эй, ты!». Какое имя? Разумеется – Мальвина, как иначе могут звать подругу Пьеро?
Когда трубы были заменены и все вернулось на круги своя, Пьеро предложил Мальвине выбрать сценарий распятия. Вариантов было три – «Наказание провинившейся рабыни», «Невинная девушка в руках злодея» и «Воровка, застигнутая на месте преступления». Анечка, не раздумывая, выбрала самое вкусное – «Невинную девушку». Явилась в половине девятого вечера вся такая невинная-невинная, в скромном платье в цветочек и умилительно простецких босоножках.
– Добрый вечер! Это вы сдаете комнату одинокой девушке без вредных привычек?
За дверью напротив послышалось глухое бормотание. Маразматичная старуха, которую все называли «бабкой Элеонорой», игнорируя отчество, выражала свое неодобрительное отношение к творящемуся на лестничной площадке безобразию. Егору на ее недовольство было начхать и растереть, но игра уже началась, поэтому он опасливо посмотрел на соседскую дверь, а потом схватил гостью за руку, втянул в прихожую и захлопнул дверь, на радостях позабыв задвинуть засов.
– Что вы себе позволяете? – пискнула гостья, но Егор уже достал из кармана домашнего халата складную наваху и начал медленно ее раскрывать…
Наваха была тупой безопасной имитацией – еще не хватало нам порезов! – но выглядела крайне устрашающе, пожалуй, даже более устрашающе, чем кривая усмешка злодея, заманившего в свое зловещее логово очередную жертву.
– Нет-нет… – затряслась гостья. – Пожалуйста, не надо… Прошу вас… Не надо меня убивать, я сделаю все, что вы скажете…
В прихожей она говорила тихо, практически шептала, чтобы не будоражить соседей, но в спальне, при закрытых окнах и дверях, прибавила громкости.
– Что вы собираетесь со мной сделать?.. Прошу вас, пожалейте меня… У меня мама больная, о ней некому больше заботиться… Не надо… Не надо…
После того, как ее рот был заткнут шариком-кляпом, несчастная жертва могла только стонать. Стонала она так, что сердце готово было разорваться на части радовалось. Оставив жертву дозревать на кресте, Егор пошел на кухню, приготовил себе в джезве кофе и вернулся с дымящейся чашкой в комнату.
– Сейчас я вытащу кляп, и ты станешь вести себя хорошо, иначе я поучу тебя плетью! – предупредил он, смачно отхлебнув из чашки. – Будешь паинькой – сможешь допить мой кофе.
Сценарий предусматривал покорность только в самом конце, после множества вразумляющих ударов мягким флогером, на самом деле не причинявшим никаких других ощущений, кроме легкой щекотки. А до тех пор жертва должна была умолять о снисхождении и звать на помощь, так что, избавившись от шарика, жертва завопила (правда, сдержанно, не в полный голос):
– Спасите!.. Не надо!.. Я не хочу!.. Мамочка!.. Пожалейте меня, пожалуйста!.. Не надо!.. А-а-а!
Егор с трудом поборол искушение отвязать Анечку и наказать ее иным образом на кровати. Но торопиться не полагалось. Во-первых, игры нужно доигрывать до конца, а, во-вторых, следовало как следует истомиться, чтобы наслаждение вышло особенно сладким.
– Придется тебя поучить, – с напускным сожалением констатировал Егор, возвращая кляп на место. – Для начала – дюжина ударов, а там будет видно…
Вошедшая в роль «жертва» дергалась при каждом ударе так сильно и стонала так громко, будто в руке у Егора был не девайс для щекотания, а настоящая казацкая нагайка. Оба увлеклись настолько, что не слышали, как открылась входная дверь, а за ней – дверь в комнату.
– На пол! Живо! – скомандовал мужской голос…
Участковый уполномоченный капитан Зиннатуллин беседовал с гражданкой Иргутиной, у которой неизвестные злоумышленники днем украли ковер, вынесенный для выбивания во двор. Судя по задрипанной обстановке квартиры и затрапезному виду хозяйки, ковру была грош цена в базарный день, но Иргутина несла какую-то пургу о «настоящем хорасанском ковре», который ее отцу, председателю профкома в институте металлургического машиностроения, якобы подарила иранская делегация. В квартире пахло кошачьим духом и пригоревшим молоком, а от Иргутиной, кутавшейся в шаль, несмотря на жаркий день, исходил ядреный аромат давно не мытого тела. Сказать, что капитан Зиннатуллин страдал, означало не сказать ничего. Ему хотелось пристрелить гражданку Иргутину, отстрелить по очереди всех ее кошек, а затем застрелиться самому, потому что иначе из этого вязкого кошмара не выбраться. Но вдруг…
Но вдруг сверху послышался женский голос.
– Спасите!.. Не надо!.. Я не хочу!.. Мамочка!.. Пожалейте меня, пожалуйста!.. Не надо!.. А-а-а!
– Уроды, которые трубы меняли, поленились как следует дыры замазать, – Иргутина охотно переключилась на новую тему. – А я им говорила, чурбанам, что цементом нужно, да туда, в дыру его пихать… Но разве они послушают? Им лишь бы быстрей. Ляпнули штукатурки поверху и ушли, а я теперь соседский телевизор слушаю, а у меня от посторонних шумов сразу же давление поднимается. Вот скажите, Равиль Шарифович, можно ли этих гадов привлечь за нанесение ущерба моему здоровью?
– Это не телевизор! – сказал Зиннатуллин. – Вы посидите, я сейчас…
На пятый этаж он не поднялся, а буквально взлетел, заодно успел достать из кобуры и снять с предохранителя пистолет. Постоял, прислушиваясь, секунд пятнадцать у двери в тридцать шестую квартиру, но до лестничной площадки никакие звуки не доносились. Капитан поднял было руку для того, чтобы постучать в дверь, но наитие побудило его нажать на ручку. Дверь подалась. Зиннатуллин осторожно вошел в полутемную прихожую и начал изучать обстановку. Дверь в ближнюю комнату, находившаяся справа от входной, была открыта и, судя по всему, там никого не было, а вот из-за закрытой дальней двери доносились стоны вперемежку с каким-то уханьем, примерно так ухал дедушка Равиль, когда рубил топором бараньи туши. Медлить было нельзя, там явно кого-то убивали…
Реальная картина оказалась еще хуже той, которую нарисовало воображение. Худенькую обнаженную девушку, явно школьницу, распятую на косом кресте, бил кнутом здоровенный амбал, на котором из одежды была только красная маска. Торчащий кверху причиндал указывал на то, что амбал испытывал большое удовольствие от происходящего.
Палец, лежавший на спусковом крючке, отчаянно зачесался. К той неприязни, которую любой нормальный человек, а в особенность – страж порядка, испытывает по отношению к насильникам и истязателям, добавились и личные соображения – у капитана Зиннатуллина была четырнадцатилетняя дочь Эльвира, которую он очень любил. А еще капитан Зиннатуллин служил в полиции уже двадцатый год и успел за это время навидаться разного. Он знал, что маньяков нужно класть на месте, потому что суды нередко отправляют их на принудительное лечение в психбольницу, откуда они без особо труда сбегают и снова принимаются за свои черные дела.
Маньяк попался ссыкливый – рухнул по команде на пол, вытянул руки перед собой и заверещал:
– Это по согласию! Это игра! Мы просто играем!
Девушка снова застонала и забилась-задергалась на кресте. Взгляд ее, устремленный на Зиннатуллина, был полон мольбы. Ничего себе «игра по согласию»!
– Вытащи кляп! – приказал негодяю Зиннатуллин, отходя в сторону от двери, чтобы маньяк и его жертва не находились на одной линии; заодно маньяку создавалась возможность предпринять попытку к бегству, а это уже основание для применения оружия – «остановочный» в затылок, затем предупредительный в потолок, а девушка подтвердит, что очередность была обратная, не станет же она топить своего спасителя.
– Спасите меня! – завопила девушка, едва маньяк вынул кляп. – Я сделаю все, что вы хотите, только спасите меня! Он меня до смерти замучает! А-а-а!
Маньяк оказался не только ссыкливым, но и наглым – развел словно бы в растерянности руки и залопотал:
– Ты что? А? Ты что? Мы же договаривались…
– Я по объявлению пришла… Комнату снять хотела… А он… – девушка захлебнулась рыданиями и не смогла продолжать свой горький рассказ.
– Да врет она все! – маньяк рывком сдернул с лица маску и чуть было не получил пулю между глаз; судя по тому, как поникло его орудие, удовольствия от происходящего он больше не испытывал.
– Не дергаться! – гаркнул Зиннатуллин. – Повернись спиной ко мне, стань на колени и заведи руки за спину. Плавно, а то я тебе покажу, как над детьми издеваться…
Он угрожающе качнул стволом пистолета.
– Да она совершеннолетняя! Могу ее паспорт показать…
Вместо того, чтобы опуститься на колени, маньяк метнулся в угол, к столику на котором были разложены разные нехорошие вещи – ремни, наручники, два стека, подлиннее и покороче, и большая дубинка… Дубинка была поролоновой, но Зиннатуллин не мог этого знать. Обрадовавшись столь удачному повороту дела (нападение на сотрудника – это вам не попытка к бегству!) капитан выстрелил, но рука от волнения сильно дрожала и потому вместо головы он попал негодяю в ногу. Тот рухнул на пол, дернулся раз-другой и затих. Добивать «бессознательного» раненого маньяка у капитана Зиннатуллина рука уже не поднялась…
В приемном отделении двадцатой клинической больницы любят вспоминать о том, как один капитан полиции, застав жену с любовником, стрельнул в того из табельного оружия, а затем арестовал как насильника. Но правда быстро всплыла и раненого перевели из «арестантского корпуса» (так называется изолятор временного содержания при больнице) в травматологию, где он благополучно долечился – ногу ему не ампутировали, но в колене она больше не сгибается.
С Анечкой после ее «чудесного спасения» Егор пообщался только раз и то не лично, а по ватсапу. Общение было коротким.
«Зачем ты соврала?»
«Прости, я думала, что игра продолжается, ты же не сказал: «Конго». Я думала, что это импровизация, сюрприз».
«ДУРА!»
«САМ ДУРАК!!! Правила нужно соблюдать! Особенно если сам их устанавливаешь!».
* * *
Мораль сей притчи давно сформулирована народом: «Заставь дурака Богу молиться, он и лоб расшибет». Добавит к этому нечего.
Как-то так.
