Андрей Ревягин
Бойкие рассказы
Книга содержит ненормативную лексику.
© А. Ревягин, текст, 2024
© Издательство «Четыре», 2024
Ревягин Андрей Иванович
В 1973 году окончил Уральский политехнический институт им. С. М. Кирова (УПИ, в настоящее время УрФУ им. Б. Н. Ельцина).
Впервые опубликовался в журнале «Юность» (1980), далее – в изданиях «Литературная Россия», «Студенческий меридиан» и других СМИ.
Является автором книг «Разводим поллитру на глазок» (2018) и «Стихи о прекрасной Анжеле» (2019), сборника «Зимняя сказка» по итогам литературного конкурса под эгидой Московской городской организации СПР (2018), сборников: «Сокровенные души (2020), «Миры внутри нас» (2020), «Самому себе не лгите» (2021), «За стеной сна» (2021), «Человек слова» (2021), «100 писателей – 2021», «Писатель года – 2021», «Национальная книга» (2021), «Неформат» (2022), «Назад в СССР» (2022), «День Победы» (2022), «Антология русской прозы» (2022), Dovlatoff (2022), «Современные записки» (2022), «Наследие» (2022), «Родина» (2022), «Заветное желание № 2» (раскраска, 2023) и др.
Награждён медалями Российского союза писателей: «Фёдор Достоевский 200 лет», «Марина Цветаева 130 лет», «Святая Русь», «В ознаменование 100-летия образования СССР», «Максим Горький 155 лет», «Просветители Кирилл и Мефодий», «Михаил Лермонтов 210 лет», а также медалью «За сохранение русских литературных традиций» им. Великой княгини Ольги, звездой «Наследие» ІІ степени (2023), звездой «Наследие» ІІІ степени (2022).
А мы не едим…
Сейчас даже рыбу красят. Могут в любой цвет, но в основном «красную» подкрашивают. Чтобы ещё краснее была… В корм добавляют синтетическую краску – и все дела!..
А мы не едим.
В Нидерландах, рассказывали, один боцман на юбилей своему шкиперу селёдку покрасил в полоску. Как тельняшку. Тот съел… А мы не едим.
Бройлеров сейчас шприцуют водой для веса (из расчёта по удельному весу: на один литр воды один кг привеса; сколько стоит один кубометр воды, в котором этих литров 1000, – смотри в квитке на услуги ЖКХ).
А мы не едим.
Помидоры шприцуют марганцовкой, чтобы быстрее покраснели. И в валенок совать не надо…
А мы не едим. Лучше бы они себе клизму поставили!..
Икру подделывают (кроме баклажанной). Что-то там разводят (берут какой-то белок, плюс желатин), солят по вкусу, красят тоже (хоть в красный, хоть в чёрный цвет – по спросу), потом этот весь раствор нагревают и размеренно капают им (тоже вроде в воду – тут уже для охлаждения)… Получаются «капельки» – от икринок не отличишь!.. Маслом касторовым вспрыснут из пульверизатора (хорошая икра должна ведь чуть слабить) – и все дела!.. Работа, правда, муторная – это как в мелких деньгах рыться…
А мы не едим.
Витамины подделывают…
А мы не едим.
Тушки кальмаров поставщики с юго-востока перекисью водорода отбеливают…
А мы не едим. (Поэтому нас не заподозришь, что мы подвержены увлечению разными «новомодными штучками» – как то, в данном случае, «содержанию гламурных блондинистых глистов».)
В Провансе («Сэт юн пти виль дё провэнс» – в этом маленьком провинциальном городе – «дан лэ меди де Франс» – на юге Франции, хорошо хоть не побратим Калаты!) начали подделывать лягушачьи ножки (не шумно, празднично и размашисто, а загадочно и тихо). Стали подменять их окорочками молодых цыплят (тоже пупыристые и – иссиня). Это получило распространение после того, как «руссо-туристо» изрядно побили сандалиями 46-го размера «поголовье лягух» на озере Титикака. Французские жители не заметили подмену – за милую душу уплетают…
А мы не едим (хоть и говорим по-французски с «калатинским» акцентом).
Дольче-Гобано подделывают…
А мы не носим. Мы, как в той песне поётся: «Я иду така уся – по бокам два нагана. Одевает меня модельер Фулюгано…»
Книжки низколитературные печатают… А мы не читаем.
В ракеты – датчики вверх тормашками молотком начали вколачивать… А мы не летаем.
У банков из огнестрельного оружия постреливают…
А мы в банки не ходим (даже под матрацем ничего нет!)
Билеты в Лондон подорожали…
А мы туда не едем (нам от кого бежать-то?.. Мы даже песню ту прощальную до конца не знаем: «Я уеду жить подлым!..» – ну, «в Лондон» имеется в виду.)
Спрашиваете, почему у меня нос красный? Чем, мол, красил?..
А водочкой очищенной!.. От палёной-то нос не красным, а сизым делается… Как язык у красной рыбы (не крашенной)… Мы палёную-то не пьём. Стараемся… Хотя не всегда убережёшься… Потому что ведь не зря же говорят, что весь мир не только театр, но и палитра художника!..
Аленькое яблочко
Сейчас по инету много рассказов ходит однотипных. Типа послала раз жена мужа в гараж (в сарай, в дровяник) за банкой огурцов, он, хоть и с неохотой (видать, в такие моменты человек чувствует что-то), пошёл… А обратно домой пришёл с банкой огурцов, только через два месяца. И не помнит ничего. И полиция (а ведь пришлось заявлять пропажу человека) выяснить ничего не смогла. И никто не видел и не слышал ничего!..
А он, этот муж, как был небритый с утра, так таким и явился (и есть не хочет, и пить не хочет, и в туалет не спешит). Как треники на нём были слегка замызганными, такими и остались (даже ни одной дырочки новой жена на трениках не выявила).
Такие вот случáи с людьми случаются. И, говорят, много случаев таких.
А вот давеча и со мной такое тоже случилось. И тоже не всё понятно, а что мне понятно – то я «опускаю» (только вам расскажу). И вот как всё было.
Шли мы по весне с Наташкой, гуляли… А она девчонка очень красивая! Такая что скажет, то и будешь делать. А куда деваться, тем более что я всё могу сделать: руки-крюки, морда (как говорят) ящиком – не хуже самого де Пейрака страхилат…
А уже яблони расцвели. И вот Наташка говорит:
– Сорви мне цветочек аленький!
Я сорвал цветок с ближней ветки.
Она говорит:
– Не этот. Вон тот, аленький!..
И на самую верхотуру яблони показывает. А там – точно вижу! – один цветочек аленького цвета виднеется, а все остальные вокруг такие – беленькие.
Делать нечего – полез я (руки-крюки, морда – ящиком)… И пропал… Как потом рассказывали.
Потом, рассказывали, Наташка меня уж прямо иззвалась вся. «Ондря!» да «Ондря!» кричит, вокруг яблони бегает, плачет…
Народ собрался, полиция приехала, пожарные. И вот тут не ясно: или Наташка проговорилась, что я полез именно за цветочком аленьким, или этот цветочек аленький уже ранее кто-то заметил на дереве да и запомнил его, потому что все вокруг про цветочек аленький только и говорили.
Ну, полиция, понятно, фонариком по ветвям да по кустам посветила – никого нету. Потом начали из баллончиков вверх брызгать, кто-то за кошками сбегал, чтобы с их помощью меня из ветвей выцарапывать, живого или же уже мёртвого. Бросали «инструмент» несколько раз, никого не выцарапали.
Пожарные шланги свои размотали и давай сильную струю пущать снизу вверх параллельно оси ствола, чтобы я, мол-де, отлип, если прилип к чему. Нету меня.
Наташка – в рёв!
Кто-то кричит:
– Миноискателем надо обследовать!.. А я какой «миноносец», если уж сейчас мозгами раскидывать… У меня что, яйца чугунные?! В общем, потом много чего мне рассказывали, что творилось и приключалось вокруг. Кто-то предлагал сокола-стервятника выпустить туда, в область кроны ветвей, мол, он-де меня разглядит своим немигающим взором (цапнет меня за одно-два места своим кривым и страшным клювом). Кто-то предлагал из цирка медведя привести да на дерево подсадить, намазав предварительно кору мёдом. Этому оратору многие пеняли, что медведь-то де ручной (в цирке же работает!), и как он может меня напугать своей свирепостью, да и вообще, захочет ли он на меня рычать и меня с дерева сдёргивать или он только-де осмелится мне пятки мои розовые пощекотать, предлагая покататься на его мотоцикле?
Одно мне понравилось: что Наташка откровенно и громко рыдала и не сразу вышла замуж за другого. «Я, – говорит (мне потом другие пересказывали), – своего Жоффреюшку (это она так обо мне) не смогу забыть, хоть он и на все сто долбанный!»
А чё я долбанный?! Сама сказала: «Лезь за цветочком аленьким», – я и полез…
А слез я с той яблони, ребятки мои родненькие, только через два месяца.
Уже и Наташка вся отрыдала-отплакала. Она каждый день приходила – рыдала. В автомате девчонка плакала, если дождь был… А меня – нет как нет!
И вот через два месяца я слезаю. Весь бодрый такой (будто только что залез), как Шварценеггер после блинов, а уже столько времени прошло… И уже в руках у меня (тут, на минуточку, внимание!) не цветочек аленький, а уже яблочко и тоже аленькое. Тут сразу птица вспорхнула перед моими очами (воспалёнными отчего-то – от яркого солнца?), я шарахнулся в сторону, глядь – супротив меня бабка стоит, вся в чёрном, а тапочки, наоборот, белые.
– Дай-ка яблочко-то, милок! – говорит мне ласково. – Только сперва дыхни на него.
Я дыхнул на яблоко и протянул его бабке. Бабка бережно взяла яблоко, плюнула на аленький его бочок, пошептала и растёрла.
– Вот теперь пользуй, родимый, активировала! – проговорила бабка.
Она вернула мне яблоко, сверх этого подала трёхлитровую банку и исчезла, сверкнув белыми тапочками.
– А что делать-то с яблоком?.. – спросил я уже как бы в сиреневую дымку.
– Там узнаешь!.. – послышался, как из самого небытия, бабкин голос.
Тут же подошли (нарисовались, как говорят) двое, сунули красные корочки под нос:
– Где был два месяца? – спрашивают.
– А я – знаю?.. – начал я, сам ничего ещё не понимая.
Но вижу, что пока я лазил туда-сюда, как говорится, многое изменилось (а по моим меркам-прикидкам, и пятнадцати минут не должно было пройти). Да ещё и яблочко в руке (а должен был быть цветок)…
– Все так говорят, когда обратно возвращаются, – продолжают эти двое, пристально меня обзыркивая со всех сторон. – А что это у тебя в руке?..
– Банка, – говорю.
– А во второй?
– Цветочек аленький, – отвечаю.
– Ты нам Лазаря не пой, мы учёные, – отвечают эти двое. – Какие цветочки, когда уже яблоки выросли? Яблоко там у тебя. Аленькое… Ну-ка, дай сюда!
– Да вон яблоки, берите, – говорю я и показываю на яблоню.
– Там зелёные, – отвечают эти двое. – А ты нам дай это своё, аленькое.
Я тогда ещё сразу поразился: и откуда эти спецслужбы уже всё наперед знают? И чуют? И чувствуют? И предчувствуют?..
А я в это время незаметно скинул яблоко в банку.
Смотрю – оно исчезло…
– А в банке что? – спрашивают эти двое.
– Брага, – говорю.
Пошутил типа я (пришлось, можно сказать, пошутить, поскольку я был просто окрылён исчезновением яблока). А чего теряться-то, даже и при агентах спецслужб?
Один понюхал.
– Точно! – говорит. – Брагой пахнет.
Тут я сразу бабку в чёрном вспомнил: «Ведёт она меня, сердешная!»
– Ладно! – подобрались эти двое, механически запереступая ногами, и снова давай меня обзыркивать и ощупывать, заставив вывернуть карманы. – Пока свободен.
И они призрачно и неслышно (как они умеют) удалились. А я боком-боком, бережно прижимая банку к печени, завернул в какой-то двор. Там вижу – бомжи на детской площадке ненапряжённейшим образом отдыхают. Глянул в банку – вижу, яблоко появилось, всплыло. Я его сцапал, дыхнул на него (плевать не стал) и пошоркал о рукав (для порядку – многое скоро ведомый начинает понимать уже сам без подсказок и потачек ведущего). Из трёхлитровой банки глотнул – какая там брага! Чистейший плодово-выгодный продукт – портвейн, восемнадцати градусов!
… Пока бомжи распивали мою банку, я извертелся весь, переминаясь с ноги на ногу, как создатель радио Попов, вслушивающийся в эфир, или как не менее какой-нибудь знаменитый изобретатель Уатт, растапливающий котёл воды для получения пара как движущей силы локомотива… Да хоть братьев Черепановых возьми с Теслой в придачу.
– Да вон кусты-то! – подсказали бомжи. Я схватил пустую банку, кинулся к кустам и опять сбросил (аккуратненько!) в банку яблоко. Меня вело предчувствие, а вернее, это бабка вела меня.
Яблоко опять исчезло.
Пока я шёл к Наташке (а это два квартала), яблоко опять всплыло – в чистейшем плодово-выгодном продукте! Наташка сначала мне не поверила. А кто поверит? Но дело-то ведь быстро делается и буквально на глазах… Сейчас у нас магазин. Но об этом – никому!
А где же я был целых два месяца?
Мне потом один «предысторик» рассказывал (портвейн мой нахваливая), что это я сам-де в тот цветочек аленький превратился на два месяца (из любви, дескать, к Наташке, как типа истинный де Пейрак, мол, да ещё и на поверку – что мне якобы должно предельно льстить – страшней того самого Жоффрея), и всё это и привело к такому-де результату.
«А как же бабка, её белые красноречивые тапочки, белее снегов Калиманджаро, о которых нам писал Хэмингуэй? – парировал я. – Да и меня же самого могли сорвать по ходу!.. Дураков-то мало, что ли?..
«Это точно!.. – сторожко наливая портвейн из банки (наполовину ещё полной), констатировал «предысторик». – В нашей жизни всё неимоверно сложно!..
Выйдешь?
(Нелегко быть девушкой на выданье, с высокой «социальной ответственностью»)
Сева выпендриваться не стал, как говорят, «павлином»! А прямо сказал девушке:
– Выходи за меня!
Та сначала глазами заморгала… Потом вверх посмотрела… Потом вниз посмотрела… Вздохнула и говорит:
– Но я же немодная…
И на шаг отступила, как бы показывая: вот, мол, какая я… Скромная, неброская, простая…
– Да ладно… Чё там… Говорю же, выходи за меня! – начал настаивать Сева.
Девушка помолчала и снова глубоко вздохнула:
– Но у меня параметры не совсем 90-60-90…
Сказала искренно, без утайки (ну, чтобы всё «пo правде» было).
– А какие тогда?.. – осведомился Сева.
– Ну, где-то надо убавить, а где-то – добавить… – смутилась девушка, оглядывая себя.
Сева две минуты губошлёпными губами пошлёпал и говорит:
– Я посчитал… И добавил, и убавил – всё равно 90-60-90 получается…
– Но у меня волосы недостаточно пышные! – уже смелее проговорила девушка. – Даже «Обдолдайм-дуй с кондиционером» не помогает…
– Что за ликёр?.. – заинтересовался Сева.
– Это не ликёр, а косметическое молочко, – попыталась улыбнуться девушка.
– А ты вот на основе ликёра попробуй средство, – посоветовал Сева.
– А есть такие? – навострила девушка глаза, готовая тут же записать название.
– Должны быть… – рассудил Сева. – Вот дядя Коля из третьего подъезда, покойный… бесстрашный… Он всегда лосьон «Огуречный» пил. Так у него, знаешь, как щетина росла…
– Как?.. – выдохнула девушка.
– Как стружка у папы Карло! Когда он Буратино нос строгал… – подытожил Сева.
– А почему этот дядя Коля «бесстрашный»? – осмелилась девушка на вопрос.
– А этот брателло один раз по ошибке лосьон «Огуречный» «Вискасом» закусил, – пояснил Сева. – И навсегда мышей перестал бояться!.. Ну так что, надумала за меня выходить?
– Но у меня ноги… В общем… – потупилась девушка.
– Что, частицы пищи попадают под протез?.. – хмыкнул Сева. – А ты на пищу не наступай и падать не будешь!..
– Да нет! Ноги у меня свои, – испугалась девушка, прикрыв коленки ладошками.
– А что тогда?.. – вздохнул Сева.
– Ну, они это… не идеальные… В общем… – проговорила девушка.
Сева посмотрел:
– Да, не идеальные… Ну да на краску для ногтей деньги мы всегда выкроим!
Девушка незаметно подобрала ноги под стул.
– Слушай! А ты, случаем, не пьёшь?! – вопросительно нахмурился Сева. – Вот тебе, например, стакан вина наливают и говорят: пей!
– Нет, я не пью! – испуганно подалась девушка назад.
– Точно?! – жёстко посмотрел Сева ей в глаза.
– Да… – покорно закивала девушка головой.
– Ну вот, тогда и выходи за меня, – снова вырулил Сева на свою тему.
– Но я не знаю… – пролепетала девушка, заалев.
– А вот если попросят выпить? – вдруг опять начал допытываться Сева. – Подадут стакан самогона и попросят! Стоя попросят…
– Не буду я!.. – сказала девушка.
– А если «штрафную» нальют, по полной?! – разошёлся Сева.
– Всё равно не буду!.. – Девушка вся напружинилась.
– А если «на посошок»? – уставился Сева прямо на неё.
– Нет! Не буду!.. – зашмыгала девушка носом.
– А если во имя отца… и, в общем, матери Богородицы?! – резанул Сева воздух ладонью. – Полнёхонький стакан «наливки»… По самый обрез… За ваше, как говорится, здоровьице!.. Прикажут!.. При всех!.. Да чтоб до дна!..
– Не буду я пить! – заплакала девушка.
– Ну вот!.. – обрадовался Сева, приосаниваясь. – Я и говорю, выходи за меня!.. На тебя можно положиться. Мне такая и нужна!.. Ну кто ещё мне в старости стакан подаст?! Вина… Не отпив!..
Грибы
(Возьми на заметку)
Все мы, друзья, любим грибы и кушаем их с удовольствием.
Но не все знают, что грибы таят в себе некую такую (не зловещую, впрочем) тайну. Недоступную пока нашим учёным для истинного и глубокого понимания. Некоторые мужи говорят, что грибы вообще ни то ни сё… В смысле, не растение и не животное… А что-то третье… Интересно, не правда ли? Может, это сами инопланетяне и есть?..
Но грибы мы всё равно собираем, обдаём их кипяточком (для начала) и жарим…
А при жарении грибы (за исключением «белых») благородно чернеют и становятся аппетитно сопливыми… А кто откажется?..
Кушаем мы их аккуратно (сопли на штаны не терять!) и с большой охотой…
А диетологи опять неустанно говорят, что грибы не усваиваются. В смысле, грибная клетка (каждая индивидуальная, а из этих клеток и состоит весь гриб, как и любой другой окружающий нас материал в природе состоит из атомов и молекул), так вот, грибная клетка, настаивают диетологи, покрыта хитиновым слоем. А его желудочный наш сок не берёт! Не может наш желудочный сок (при любой его повышенной кислотности) растворить (или раскокать!) эту хитиновую оболочку, чтобы богатое содержимое «грибной клетки» вытекло наружу, где это содержимое теперь было бы доступно для переваривания и последующего усвоения нашим здоровым организмом (а внутри ведь каждой клетки, несомненно, находятся благородные и полезные компоненты и вещества, как минеральные, так и органические, из которых многие являются биологически активными и вообще – неоценимыми витаминами!).
И получается, что мы скушали грибы, они прошли сквозь нас (буквально, без всякого уменьшения критической массы съеденного жаркого), утратили благородную черноту и природный аромат, но не усвоились, а стали вдруг белыми (хоть и не были изначально все белыми, а были собраны навалом: сыроежки-синявки, обабки, красноголовики, бычки… и даже рыжики). Вот такой желудочно-кишечный курьёз… А насчёт инопланетян, это надо подумать… Может, это им (этим «ино») так надо – проходить через нас?.. Чтобы, может, скачать наш интеллект?.. Ну, как у нас с карты деньги списывают на кассе универсама при покупке?..
