Андрей Прохоренко
В стольном граде Киеве
Предисловие
Знакомясь с записками Ильи из Муромы, больше известного в нашем времени, как Илья Муромец, так или иначе переносишься в эпоху, когда правление князя Владимира вступало в силу, ознаменовавшись рядом переломных для Руси событий. События эти во многом определили на столетия дальнейшую историю как земель Киевской Руси, так и обширных территорий, примыкающих к ним, к востоку, северу и западу.
На фоне событий, определяющих настоящее и будущее Руси, история самого Ильи выглядит некоторой мерой даже сказочно, учитывая тот факт, что, придя в Киев с друзьями, он, попадая в гущу событий, не теряется и подтверждает всякий раз на соревнованиях и в действиях свою силу. Именно сила и ее проявления служат для Ильи пропуском в мир киевской знати, в окружение князя, которое благоволит ему, несмотря на изменчивость характера Владимира.
Князь, входя в силу, забирая на себя бразды правления Русью, все отчетливее являет миру и русичам свое истинное лицо. Постепенно уходят в прошлое родовые порядки и законы, сменяемые жаждой к наживе, обогащением за счет остальных русичей, желанием во что бы то ни стало заставить служить себе, покоряться темной силе и делать то, что нужно князю и его ближайшему окружению.
Время перемен, которое возвещает своим правлением Владимир, меняет прежние устои, рождает конфликты и междоусобицу. Начинаются гонения на самую на то время просвещенную часть населения Руси – на волхвов-радетелей и всех тех, кто вместе с ними еще привержен родовым законам.
Стольный град, куда после победы в соревнованиях в Чернигове перебирается Илья, поначалу оглушает и даже утомляет его шумом, суетой, огромным скоплением народа. Илье во многом приходится меняться, отходить от прежней жизни, происходящей достаточно уединенно в черниговских лесах в волховском поселении Мурома.
Что еще смущает Илью, побуждая его все время оглядываться по сторонам, так это интриги, принятые при дворе князя Владимира. Илья, привыкший к размеренной жизни, к постоянному труду, вынужден во многом приспосабливаясь к новым условиям. Дело, которое он начал с друзьями и наставниками, все больше захватывает его, побуждая всякий раз находить нестандартные решения вопросов, раз за разом возникающие на новом месте.
Киев, что ни говори, точка сбора силы. Илья, обживаясь, все больше понимает значение стольного града, как и то, что не зря прибыл на берега Славуты. Все отчетливее видится ему собственное предназначение, все тверже становится Илья, сталкиваясь с повседневностью, закаляясь больше даже не в боях, когда ты сражаешься с противником лицом к лицу, а в закулисной борьбе. Изменения в Илье происходят очень быстро, даже стремительно, но сохраняет и еще больше приумножает он такие черты, как добродушие, дружелюбие, размеренность и, конечно же, силу. Илья для всех русичей является воплощением силы и ее непреодолимого действия.
Авторы только лишь приводят записки самого Ильи, в будущем волхва Светлана, написанные им под окончание жизненного пути, а жил реальный Илья почти сто двадцать лет, утверждая своим проживанием силу во всех ее проявлениях. Мысленные письмена, оставленные Ильей, мало подвержены течению времени. В них Русь и русичи, Илья называет их родичами, предстают перед нами в своем истинном облике. Слово Илье.
Дальняя дорога
Когда тебе уже далеко за сто лет, ты с невыразимой отчетливостью, глядя сквозь время, видишь свои юные и молодые годы. Тогда чувства, обуревающие тебя, иной раз противоречивы, ведь тот Илья, которым ты был в юности и молодости, а молодостью я считаю годы до пятидесяти лет, во многом не похож на меня сегодняшнего. Тем не менее, я, ныне уже седой мужчина, голову которого охватывает повязка, а волосы спадают на плечи, еще крепко держу в руках посох. Он с некоторого времени мой неизменный спутник. Меч я давно уже зачехлил, хотя приходилось им орудовать до шестидесяти пяти лет даже уже после того, как я стал, как и хотел еще с юношества, волхвом.
Именно этот факт позволяет мне сейчас описать минувшие события, отобразив в описании все то, что случилось со мной на протяжении жизни. Эти письмена, как я сейчас понимаю, самое ценное, что у меня есть, что может хотя бы отчасти прояснить для потомков реальное положение дел, сложившееся на Руси, ее действительную историю, а не то, что дойдет до потомков в извращенном и перекрученном виде.
Будущее, когда я изредка обращаю на него взор, видится мне в картинах, как единая матрица существования, в которую вписаны и включены все возможные варианты развития событий. Я, с высоты прожитых лет глядя на самые лучшие варианты для русичей и для всего мира, чаще всего не могу долго наблюдать открывающуюся перед моим взглядом картину. Подготовки недостаточно для того, чтобы видеть, во что превратились и продолжают превращаться потомки. Тем не менее, я пишу, оглядываясь на прожитую жизнь, историю своей жизни. Кто-то, если события сложатся так, как я даже и не предполагаю, да прочитает их, чтобы хотя бы в общих чертах узнать о том, что происходило на самом деле во времена княжения Владимира.
К ста двенадцати годам я уже заканчиваю рассказ. Мне осталось только лишь, временами прикасаясь к нему, уточнить сказанное, четче расставить акценты, кое-где дополнить описание событий, а кое-где убрать лишнее. Все-таки я, как вижу, привержен излишней детализации. Да, она необходима, но иной раз мешает восприятию событий в целом. Тут надо суметь на фоне событий, происходивших на Руси и за ее пределами, рассказать о своей жизни, больше, если говорить словами потомков, похожей на одно большое приключение. Чем дальше я живу, тем все отчетливее понимаю силу и правильность одного утверждения: каждый последующий год только лишь добавляет крепости, зоркости и ясности во взгляде сознания. В этом на самом деле и есть сила.
В молодые годы, когда ты без видимого труда легко гнешь подковы или приседаешь без счета с колодой на плечах, сила видится тебе больше величиной, позволяющей тебе производить те или иные движения без устали. Но такой взгляд на силу – только лишь ограничение, не позволяющее тебе увидать истинные смысл и суть такого явления. Что есть сила? Универсальная возможность, совершив ту или иную работу, решить задачу любой сложности. Есть сила – ты можешь все и даже больше. Нет силы – ты пуст, а твой удел – лишенное всякого смысла даже не существование, а прозябание. Сила во все времена моей жизни была ее смыслом. И этот смысл я по-настоящему начинаю видеть только лишь на склоне лет.
Русь без конца и края живет в моем сердце, несмотря на то, что слуги тьмы, а их число все увеличивается, понемногу прорастают здесь, укореняясь, неся даже не ложное знание, а тьму и муть, которая, вкрадываясь в умы и сердца под видом христианства, обессиливает русичей. Это тихое завоевание, которое осуществляют Византия, многочисленные тайные и явные ордена под ее эгидой – и есть самое худшее для потомков. Покорность, смирение и тьма, рядясь в одежды благодетели, уничтожают русичей эффективнее, чем меч и огонь. Потомкам русичей не повезет еще больше. Нашествие тьмы под маской Христа и христианства ширится все больше в мире. В будущем, как я вижу, это нашествие вообще примет размеры помешательства и эпидемии. Не будет свободных людей, не говоря уже о русичах.
Потомки будут внимать перекрученную историю, ссылаясь на не один раз подвергшиеся цензуре летописи и другие упоминания о прошлом, многие из которых писались только лишь для того, чтобы еще больше запутать потомков, введя их в заблуждение в отношении того, кем на самом деле были их предки. Ведь оставляли записки во многом люди непросвещенные или откровенно стоящие на определенных позициях, которые приемлют только лишь свою точку зрения, бывшие на самом деле скрытыми врагами Руси и населения, ее населявшего.
Я, приступая к продолжению повествования, всего лишь предлагаю потомкам дорогу в другой мир, когда Русь, жившая на огромных территориях по родовым законам, начала переиначиваться в результате насаждения чуждых русичам порядков. Тем не менее, запах и колорит той Руси, ее очарование мне все-таки удалось передать.
Что Русь? Только лишь имя князя, который пятьсот лет назад смог сплотить многочисленные племена антов и подтвердить очередной раз на огромных территориях родовые законы и порядки. Закон Божа был взят князем Русом за основу, как и закон Прави. Эти законы выполняются и сейчас, несмотря на устанавливающиеся византийские порядки, но уже меньшей мерой.
Итак, не буду утомлять потомков нравоучениями. Перейду к делу, обращая внимание людей, внимающих сказанному в моих письменах, на весну 986 года, когда я, как только подсохли дороги, унялась весенняя распутица, а реки и речушки начали входить в берега после паводка, отправился в стольный град Киев. Мне тогда шел тридцать второй год. Я, Кудес, Добродар и Свитень, откликнувшись на призыв князя Владимира, который приглашал после победы в соревнованиях в Чернигове меня и помощников в стольный град, готовились в путь-дорогу. Да только никто из нас, даже мои старшие товарищи, не знали, с чем мы столкнемся на месте, как и то, что в отношении нас будет предпринято. Ведь князь Владимир прекрасно знал, что я – ученик волхва, а Кудес, Добросвет и Свитень – мои учителя.
Година, перед тем, как мы отправились в стольный град, была тревожная. Тучи над Русью уже клубились, но гром пока еще не гремел. Владимир только лишь осваивался в роли полномочного владыки огромных территорий, которые жили давним укладом. Пока что даже повышенные сборы дани ничего не меняли, хоть и рождали в жителях глухое недовольство. Тем не менее, нечто схожее с раскатами грома уже звучало в воздухе. Пространство и время также изменялись. В них на Руси появлялось то, что на ней отродясь не было – темная сила и ее носители. Адепты многочисленных орденов, рядясь в смиренные робы святых отцов, постепенно наводняли Русь, жажда одного – богатства и положения, признания своей силы и покорности. Русичи, как им казалось, не были покорны должной мерой.
Великая держава, которой считали Византию ее представители, прибывающие на Русь, раздираемая противоречиями, содрогалась от внутренних распрей. Узурпаторы трона и ромеи, несогласные с положением дел, в ней сложившемся, с оружием в руках воевали против василевсов – истинных правителей Византии. Но, как ты себя не называй, а без воинов ты не победишь и не установишь нужную для тебя власть.
Да, Византия слабла в распрях, но ее представители, многочисленные адепты, видя, к чему идет дело, столбили места в других землях. Русь была для них одним из таких, можно сказать, обетованных мест. Сюда сходились проповедники и миссионеры, а еще больше любители наживы, искатели приключений и возможности разбогатеть за чужой счет.
Здесь многочисленная братия втиралась в доверие князю, воеводам и знатным людям, становилась купцами или имела процент дохода с торговли, все крепче прирастая к Киеву и его окрестностям, жаждала распространить свое влияние на обширные и по большей мере никем, кроме совета общин, не контролируемые территории. Ведь кто такой на самом деле был князь? Всего лишь ставленник общин – военный вождь, обязанный защищать родовища (небольшие поселения от десяти до семидесяти изб).
Князь ранее избирался вечем, и вече его могло снять с должности, что не один и не два раза бывало и не так давно. Прадеды еще помнили времена Олега, а некоторые долгожители и Аскольда, когда вече, пусть и в ограниченном виде, но все-таки решало многие вопросы. Тогда был закрыт ход на Русь горе-проповедникам – невеждам и слугам тьмы в своем большинстве, скрывающим свои лица под масками добродетели.
Только лишь Ольга, сделав так, что Игорь попал в ловушку и был убит древлянами, начала разворот Руси, но не к свету, а к кабале, которая все больше забрезжила на берегах Днепра. При Ольге хазарские ростовщики все больше обретали силу, по сути, едва не становясь действительными хозяевами Руси и Киева. Ведь, потомки, правило одно: кто платит и дает в долг – тот и заказывает музыку. Примерно так, как я вижу, вглядываясь в будущее, будут говорить в вашем времени, потомки.
Да, мне пришлось для того, чтобы быть понятным потомкам, немного изучить то, что будет в их мире принято. Ведь на самом деле нет будущего и прошлого. Есть одно единое существование на Земле, есть шкала, которая идет, не прерываясь, из давних времен, с тех пор, как люди примерно 11 800 лет назад от моего времени прибыли на кораблях-ковчегах в мир, омытый водой Потопа.
Я видел, как это происходило, наблюдал из своего времени за тем, что случилось с людьми, как они начинали с чистого листа свою жизнь и жизнь человечества, положив начало новой временной протяженности – новому циклу. Прошлый цикл, в котором жили атланты и элты, вырастившие новую расу – людей, сменился новыми временами. Мы все больше, по мере того, как время течет из прошлого в будущее, постепенно теряем то, что имели. Запас энергий расы тает, что выражается в уменьшении сроков жизни.
Первые люди, несмотря на войны и бедствия, жили до трехсот лет, иногда незначительно переходя этот рубеж. Волхвы, к которым я принадлежу, самые сильные и знающие из нашего числа, могут жить в силе в мое время только до ста пятидесяти лет. Это и так немало. К тому же нужно очень постараться, чтобы у тебя получилось столько прожить.
Так вышло, что я примерно знаю время, когда покину этот мир. Я могу жить и дольше, но не хочу, поэтому заранее планирую свой уход. В принципе, нет ничего сложного в том, чтобы, проведя некоторую практику, отделить тонкие оболочки и энергии личности от физического тела. Но это – бегство от себя и от проблем, когда ты можешь очень и очень многое сделать. Другое дело, когда в силу обветшания сдает, и резко, физическое тело. В таком случае исход неизбежен.
Моя проблема с некоторого времени – многочисленные ранения, которые я получил. Многие из них очень серьезные, такие, что не позволяют мне продлить срок жизни тогда, когда это необходимо. Ведь особая зоркость сознания приходит только лишь с годами, особенно, когда ты в силе переходишь порог в сто лет.
К весне 986 года я уже был женат на Росице, вместе с ней решил перейти на новое место жительства. С детьми мы пока решили не спешить, до того времени, пока не прояснится положение дел. Решение перейти из черниговских лесов в Киев далось мне нелегко. Я ведь на самом деле не хотел идти на призыв князя, несмотря на выигрыш в соревнованиях. Надоумил меня Кудес, намекнув, что не все же время сидеть в лесах и себя не показывать.
Несмотря на врожденную осторожность и сметливость и на то, что вот-вот должны были начаться гонения на волхвов, Кудес полагал, что в Киеве я и он принесем больше пользы Руси, чем среди северян. Предвидение Кудеса не обмануло его и нас. Вообще, без утайки скажу: если бы не Кудес, не Добросвет, не Кудияр – не было бы и меня. Я во многом выполнял их советы, хотя волхвы делали все для того, чтобы не руководить мной, никогда на моей памяти не давали прямых указаний по типу: делай то, пойди туда.
Да и зачем лишать людей самостоятельности, делать их зависимыми от себя? Нужды в этом, если ты не маг или не хочешь что-то получить за счет другого, попросту усесться ему на шею и паразитировать на его энергиях, нет. Магов на Руси в наши времена было мало. Волхвы, что ни говори, пока еще не давали возможности им расправить свои щупальца, охватить нитями путины рода и отдельных русичей.
Сразу уточню, что полян, северян, уличей, древлян я буду называть русичами и родичами, лишь в некоторых случаях буду указывать принадлежность кого-либо из них к тому или иному племени. Ведь все равно родовые законы в той или иной мере вынужден был соблюдать в мое время даже неугомонный новатор – князь Владимир. Даже он, видя происходящее, понимал, что рушить все и сразу не нужно только лишь потому, что крыша терема может упасть тебе на голову.
Поэтому Владимир, чем дальше шло дело, тем все больше учился действовать тоньше. Те его «шалости», когда он на глазах родителей изнасиловал Рогнеду, а потом убил родителей, отошли в прошлое. Князь стал понимать, что действовать необдуманно не стоит хотя бы потому, что это отлагается на твоем здоровье. Проклятие, которым наградила его Рогнеда, снять не удавалось, а Владимир, раздираемый тем, что ему хотелось женщину, а у него иногда просто не стоял, делал все для того, чтобы облегчить положение.
Немощь проходила. Владимир, стремясь наверстать упущенное, кидался на женщин, наверстывал, но всякий раз напасть начиналась вновь. Немощь подкрадывалась незаметно, утихомиривая князя. В такие годины он становился хмурым и неразговорчивым, всех от себя отсылал и предавался размышлениям. Именно тогда к нему являлись советники, которых Владимир, чаще всего в обществе Добрыни, выслушивал. Но непонятно было, что решит князь.
Добрыня, княжеский опекун, который к богатырю Добрыне Никитичу не имеет никакого отношения, разве что, как вошь к одежде, чаще всего тогда присутствовал рядом. Он на самом деле был почти полной мерой действительным правителем Руси до женитьбы князя на византийской принцессе Анне. Правили он и византийские советники. Владимир же только лишь выполнял указания. Правда, привнося в реализацию своим действием, что считал нужным.
Хотел ли князь изменить такое положение? До определенного времени – нет. Он попросту не потянул бы самостоятельное правление, нарубив дров. Осознавая эту правду, Владимир не сильно дергался, возмущался только лишь тогда, когда советы, ему даваемые, уж очень шли вразрез с тем, чего он хотел и желал. А желал князь одного до определенного времени – развлекаться так, как он хотел, и чтобы ему в этом никто не мешал. Поэтому основные дела от момента, когда Владимир прибыл в Киев и был убит Ярополк, вершили Добрыня и советники.
Добрыня, сын одного из богатейших хазарских ростовщиков, прижившихся в Киеве, первое имя которого было Рабий, дело свое знал. Будучи родным братом Малуши, он был допущен Ольгой ко всем секретам. Это лицо потомкам вообще не будет известно, но Рабий на самом деле во многом определил не только будущее Владимира, но и всей Руси, выступая этаким серым кардиналом при князе.
В летописях об этом не напишут. Придется мне прояснить некоторые особенности и превратности правления этого дуэта. Тем не менее, Добрыне-Рабию в дальнейшем не повезет, о чем расскажу чуть позже, когда подойдет время. Что ж, продолжу о себе.
Весна понемногу вступала в силу. Тобой овладевало, когда ты вдыхал свежий, теплеющий воздух, по мере того, как солнце нагревало землю, некое необычное раздольное чувство радости и удовлетворения. Надо было пахать и сеять. Время как раз подошло к моменту, когда необходимо было проявлять эти свои умения. Я помогал отцу, шел за плугом, выполняя привычную мужскую работу. Сердце радовалось. Пение птиц и солнечные лучи, такие ласковые и нежные, дарящие земле силу, пробуждающие в ней в свою очередь силу роста, наполняли меня силой и желанием эту силу проявить в труде. Кое-где уже проклюнувшиеся в почках листочки хотелось пожевать.
Картина окружающего соединилась во мне в одно единое целое. Я был счастлив и силен. Чего еще нужно? Дома, когда я возвращался с работы, меня встречали нежные руки и губы Росицы. Труд только лишь вдохновлял меня. Я не уставал. Тело, привычное к работе и нагрузкам любого вида, желало их. Излишне, конечно, я не перерабатывался, ожидая посланца от волхвов из Муромы. Шло время, а он все не появлялся.
«Наверное, – думал я. – Кудес дает мне возможность завершить пахоту. Отцу-то надо помочь».
В догадках своих я был прав только лишь наполовину. Мы бы отправились в стольный град раньше, но внезапно занемог Кудияр. Поэтому Кудес вынужденно провозился с ним. Я уже почти завершал пахоту, когда, наконец, явился посыльный. Мальчишка, ученик волхвов, весело смотрел на меня. Я ожидал из его рук грамоту, но на меня из его глаз так и брызгал смех.
– Кудес сказал, чтобы ты завтра пришел в Мурому.
– А зачем говорил?
– Что велено, я передал.
– Как он?
Мальчишка, его Велигом кликали, вздохнул и слегка нахмурился, размышляя, чтобы ответить.
– Кудияр занемог, – вырвалось у него. – Ему уже легче, но Кудес говорит, что облегчение обманчиво. Хворь давняя о себе дает знать.
Я вздохнул, уперев руки в боки, а мальчишка, глядя на меня, решился на вопрос:
– А что нужно, чтобы стать сильным, как ты?
– Думать, – после паузы, слегка поразмыслив, ответил я.
– Кудес также говорит, но другими словами. Все вы прямо не говорите, а правду скрываете.
– Так чего же ее скрывать, если ты не хочешь думать?
– Надо тренироваться, – шмыгнул носом Велиг. – А у меня силы нет без устали совершать движения, – признался он.
– Так у тебя все впереди. Я тебе покажу, что делать, – пообещал я, кладя руку на плечо Велига.
Его лицо сразу же засияло, хоть он скрывал, что рад от такого моего участия.
– Пора мне.
– Поешь, попьешь, а потом пойдешь. Или не хочешь уважить хозяев?
Велиг остался и с удовольствием отведал угощения. Было ему лет пятнадцать. Шустрый такой отрок был и смекалистый, только, как и я в детстве, думать не хотел и не видел для себя в этом необходимости.
Еще солнце на следующий день не обрело свою полную силу, возвестив день и встав в самой высокой точке своего хода, а я уже быстрым шагом преодолел расстояние от Десницы до Муромы. Кое-где, где лес не так густел, прерываясь полянами и порослью, я переходил на бег, по привычке на ходу выкидывая руки, обозначая ими удары, перепрыгивал лежащие деревья и ветки, иногда кувыркался. Переход я рассматривал кроме всего прочего, как возможность лишний раз потренироваться. Да и чего время зря терять? Погода – краше не придумаешь. Только лишь легкие тучки на небе. Солнце чаще всего являет свой лик, раздвигая редкие облака. Тихо. Ветра нет. Лес и все живое в нем живут своей жизнью. Ты слушаешь себя и ее, когда идешь, что наполняет твое сердце удовлетворением от такой жизни, скрытым смыслом, при котором ты не отживаешь, а приобретаешь, становишься другим существом, обретая полноту жизни и жизненных сил.
Кудес, когда я пришел в Мурому, как будто ждал меня. Взглянув на меня из-под густых, еле начинающих серебриться бровей, сказал:
– Ты вовремя. Поговорить надобно.
– Кудияру легче?
Кудес только лишь вздохнул.
– Оно-то так, да не совсем. Прежние раны вскрылись. Жизнь у Кудияра нелегкая была. Успел по свету постранствовать, в войнах поучаствовать, мечом помахать.
– Так подождем, пока окончательно не вылечится.
– Нам пора в дорогу. Князь ждать не будет. Послезавтра на рассвете выступаем. Мы с Добросветом и Свитенем в Десницу придем. От твоего дома и выступим. Росица пока, до лета, останется на месте. Так лучше и для нее, и для тебя будет. Надобно будет на новом месте осмотреться, а потом уже и жену звать.
Я вздохнул. Не нравилась мне такая резкая смена в жизни.
– А чего ты о князе вспомнил? С каких это пор мы на него ориентируемся?
– Надобно тебе будет силушку явить. Должен же князь увидеть, что не зря он молодца-удальца к себе призвал…
– Это ты на что намекаешь?
Кудес вздохнул.
– Если не поторопимся, князь куда-нибудь уйти может из Киева. Дел у него много.
– Я не красна девица, чтобы ему себя представлять и в глаза улыбаться.
– Как придешь, сразу соревнование будет. Владимир не упустит возможности тебя проверить, – признался Кудес. – И времени на подготовку не будет. Сходу действовать придется. Поэтому готовься по пути следования.
– Пожить спокойно не дадут.
– Ты сам, вылечившись и на ноги встав, выбрал себе такую жизнь. Хода назад нет, – уведомил Кудес. – И никто из нас не властен что-либо изменить. Ты поменял судьбу своими действиями, родился заново. Остается одно: подтверждать всякий раз свою силу, как право жить так, как нужно для того, чтобы сила в тебе крепла и ширилась. Отход от этого принципа для тебя и для всех нас – проигрыш. Так что не питай иллюзий. С тобой, запомни, будут считаться только лишь потому, что ты обладаешь силой. И это – главный аргумент. Иных нет и не будет. Уяснить тебе нужно эту непреложную для тебя истину. Но хуже всего то, что не ты мне это говоришь, а я тебе. Не думаешь ты. Не привык, а сила, между прочим, в осмыслении того, что и как ты делаешь, в совершенствовании себя в подобных действиях. Это ты пока бодро руками машешь и прыгаешь. Только это – даже не половина успеха.
Волхв, сказав, как для себя, непривычно много, сразу замолчал. Меня, конечно, смущало расставание с Росицей, но я понимал, что Кудес зря на ветер слов не бросает. Подобное решение по ряду причин было, как позже оказалось, оптимальным для нашего появления в Киеве.
– Что умолк? Не рад?
– Привык я к здешней жизни. Расставаться не хочется.
– Ты же дружинником стать хотел. Такая возможность представится.
– Крутит меня что-то, сам не пойму что.
Кудес усмехнулся.
– Я тут недавно переговорил с Соловушкой…
Я сразу же оживился, устремил взгляд на Кудеса, который, видя, что меня заинтересовал, продолжил:
– Заблуда нам компанию составит, с нами в Киев поедет.
Я повел плечами, как бы освобождаясь от некоторого нежелания ехать вместе с Соловьем.
– Что, не нравится тебе Соловушка?
– Разбойник – он всегда разбойник.
– Это – смотря как на дело посмотреть…
– Если знаешь что-то, скажи.
– Мокреша начал лютовать на переправе и подходе к Киеву со стороны, где солнце заходит. Разумеешь, к чему я клоню?
– Так Мокреша вроде под Соловьем был, как и Яким.
– То раньше было, – усмехался одними глазами Кудес. – Узнали братцы-разбойнички, что Заблуда от лихого промысла отойти хочет, что готовится в стольный град перебраться, вот и начали против него дружить. Туго сейчас Заблуде приходится…
– Ты это на что намекаешь? Может, нам еще и помочь разбойничку, кто в чистом поле и в лесах с ножичком добрых людей богатства, а иногда и живота лишает?
– Может, и так.
Я слегка нахмурился, даже руки в боки упер, на Кудеса искоса посматривая.
– Что, думаешь, что я умом тронулся или наваждение какое на меня нашло?
– Так ведь разбойник Заблуда и тать. Что ему помогать?
– Вот не зришь ты в корень, Илья. Не смотришь туда, куда нужно. Неужто так плохо, что разбойничек бывший, учуяв, что дело для него вскоре закончится смертушкой может, решил сменить место жительства? Град Чернигов он, конечно, город славный, но с Киевом не сравнится. А новая рука по-новому метет…
– Это ты о Владимире?
Кудес едва заметно голову наклонил, слова собственные подтверждая.
– Полагаешь, что Соловушка прижиться может при князе?
– Он в интригах искусен. Исихор нас покинет вскоре или уже покинул. Заблуде самое время в Киев перебраться. Связи у него обширные среди берендеев и торков. Смекаешь, что я хочу сказать?
– Думаешь, князь Соловья отправит куда-нибудь южные границы от врагов защищать?
– И караваны сопровождать.
– Разбойника? – не поверилось мне.
– А это, смотря, как на дело посмотреть. Ведь на самом деле никто таким верным стражем не будет и бдительным, как бывший разбойник, который знает, с какой стороны к грузам подступиться и когда момент выбрать, а, главное, где подстеречь купцов так, чтобы помощь им не подоспела…
– Что, в Соловушке совесть проклюнулась? За голову взялся и понял, что плохо добрых путников на дороге грабить?
– Заблуда умен и не бесталанен. Чует он, что время прежнее, когда он во главе молодцов лихих на коне скакал, уже минуло. Сейчас тоньше и хитрее действовать надо, если хочешь достойно жить при почете и богатстве.
Кудес на меня смотрел, а глаза его усмехались, как будто говорил он мне: «Ты на дело глубже посмотри, а не только лишь касайся поверхности».
– Порвать с прошлым? – засомневался я. – Лихие молодцы ему не спустят…
– Вот и я о том же.
– Что ты задумал?
Усмешка на моем лице тогда вышла широкой и доброй.
– Мы Соловушке пособим, а он – нам в скором будущем. Зришь, о чем я говорю?
Я повертел головой.
– Вот, Илюша, головушка буйна у тебя не кумекает, как надо бы для того, чтобы жизнь свою сберечь и жить долго, под рукой все для жизни имея, а не побираясь в чужих краях, не перебиваясь с хлеба на воду. Мы-то ведь в чужие, можно сказать, края идем с тобой… Киев – город иной. Русь это, но Русь уже иная, чем местные чащобы.
– Речешь, как ромей.
– Это ты не хочешь меня слушать. Я старше тебя, и то понимаю: так, как раньше, не одолеем мы врагов и свою правду и силу не утвердим. Киев – точка сбора и схода. Все решалось в Киеве и в дальнейшем, несмотря на то, что городу уготовано в будущем, в нем решится. Это учитывай. А ты дальше носа не хочешь видеть. Тебе бы все пахать да сеять, да урожай собирать. Нет, Илюша, так дело не пойдет. Себя ты, если так поступать будешь, потеряешь. И незаметно так, что и не разберешься, когда это случится.
– Так я к труду привычен, к ратному делу тоже. Хочу хозяином, как отец, на земле быть.
– Так это от тебя никуда не убежит. Новое дело начнешь. Для Руси, конечно, оно не новое, но тебе придется ради того, чтобы его на новую высоту поднять, слегка попотеть и не только от того, что ты руками и ногами двигать будешь, да противников своих на землицу класть в поединках, хотя без этого – не обойдешься.
– А Заблуда здесь причем? Мы ему как поможем?
– А ты своей головушкой буйной и подумай, может, что-то в нее и придет…
Я рукой по лбу провел, затылок почесал, правый глаз слегка прищурил, да на Кудеса посмотрел, мол, мысль не идет. А Кудес и речет.
– Слушок уже пошел, что Соловушка решил в Киев податься, а бразды правления передать кому-то из своих другов-атаманов лихих. Скорее всего, Прокий или Мокреша его заменят. А раз так, то до Киева Соловушка, что точно, не доедет, поскольку други его «верные» попросту его схватят или убьют. Думаю, что схватят. Так им прямая выгода. Ведь князю и его первым помощникам нужны виновные в разбоях на левом берегу на дорогах, что с востока к переправе через Славуту к Киеву подходят. Здесь им надо власть свою показать, что они на самом деле дело делают, а не оставляют честный люд и купцов на произвол судьбы и разбойничков лихих. Улавливаешь, о чем я речь веду?
– Помочь Соловью-то можно. Мы что за это получим?
– Двойную выгоду: расположение князя и дружбу Соловья. И непонятно, что в дальнейшей жизни нам большую службу сослужит, особенно тебе. Я-то ведь уже далеко не молод. На веку своем многое повидал. Правда, еще многое сделать надобно, но и того, что совершил, вполне достаточно, чтобы сказать, на жизнь с высоты прожитых лет глядя, что прожил ее не зря.
– Что-то ты рано итоги начал подводить. Уйти собираешься что ли? Так рано еще тебе. Силен и крепок. Учить тебе нужно и волхвов за собой вести.
