Андрей Попов
Похождения Сахиб-Фаранги

Полная версия

Фотографии Александры Федоровой и Андрея Попова

© Андрей Попов, текст, фотографии, 2021

© Александра Федорова, фотографии, 2021

© ООО «Издательство К. Тублина», 2021

© А. Веселов, обложка, оформление, 2021

vk.com/Limbus

www.limbuspress.ru

* * *

Эта книга создана благодаря любви и поддержке моей жены Светы, благодаря вниманию Андрея Хлобыстина. Бесценные консультации Романа Грузова помогли прояснить темные места в тексте и избежать существенных ошибок.

Спасибо, друзья.

Вступление

Соседям я известен как многодетный отец. Люди, которые знают меня давно, думают, что я художник. Некоторые мои знакомые считают меня торговцем старинным оружием и восточным антиквариатом. Это верно лишь отчасти: у меня действительно несколько дочерей и сын, однако я давно покинул мир современного искусства и прекратил спекуляции оружием. Сегодня, в 2020 году, когда я пишу эти строки, мне приходится зарабатывать на хлеб, работая разнорабочим на заводе слоистых пластиков в Санкт-Петербурге.

Сложно объяснить, как так сложилось и когда все началось. Вероятно, основания этих событий были заложены в меня еще в детстве. Мой дедушка по материнской линии умер еще до моего рождения. Он был инженером и изобретателем. Семейное предание гласит, что дедушка Коля увлекался охотой. Точнее, у него было два ружья и он иногда ездил куда-то, прихватив их с собой. Никаких трофеев дед из поездок не привозил. Догадываюсь, что ему просто нравилось владеть оружием и бывать на природе. Когда мне исполнилось четыре года, я добрался до дедушкиных ружей. Расстегнул чехлы из темной кожи и потрогал блестящие металлические детали, украшенные гравировкой. Конечно, я не смог вернуть ружья в исходное положение. Мама обнаружила следы моего вторжения. Это напугало ее, и ружья вскоре исчезли из дома.

В первой половине 90-х я занимался так называемым современным искусством и мало знал об Азии. В силу своего юного возраста я, пожалуй, не знал еще почти ничего, успев, однако, заметить, что мир часто уродлив и не всегда справедлив. Между тем я обладал цепким зрением, видел красоту и жадно поглощал культуру. Моя уверенность в собственных силах и талантах граничила с наглостью.

Это было веселое время, старое мироустройство стремительно разрушалось, а новые правила еще не были установлены. Мои друзья, бесшабашные художники-авангардисты, захватывали пустующие дворцы Петербурга, превращая их в мастерские и танцплощадки. Я был активным участником этого процесса. Мне нравились особняки на набережных, искусство и свобода. В наших студиях гремела электронная музыка, вино лилось рекой, а краской покрывалось все, до чего мы могли дотянуться. Мы устраивали выставки, развешивая свои произведения на фасадах зданий и плоскостях разведенных мостов. Нам казалось, что мы формируем моду и повестку дня. Отчасти так оно и было. Интерес западных искусствоведов и галерей к новейшему российскому искусству поднимал цены на наши картины. Несмотря на периоды голода и полного безденежья, мы жили лучше, чем большинство соотечественников. Мне удалось добиться определенных успехов. Можно даже сказать, что у меня складывалась блестящая карьера. Я принимал участие в выставках в России и на Западе. Удача сопутствовала мне, и мои картины оказались в коллекциях нескольких отечественных музеев. Матерый московский галерист ловко пристраивал мои арт-объекты богатым коллекционерам. Однако материальная сторона успеха меня мало трогала. Деньги тратились на развлечения, модную одежду и всякие глупости. В руинах старого мира было полно сокровищ. Я пристрастился к посещениям антикварных магазинов, покупая то, что не оставляло меня равнодушным. Мне нравилось декоративно-прикладное искусство и бумага. Я открыл для себя печатную графику и с удивлением обнаружил, что могу позволить себе покупать гравюры XVIII века. Старинные фотографии можно было приобрести за копейки. Именно тогда первые произведения восточного искусства попали мне в руки, а диковинные образы далекой Азии привлекли мое внимание. Настоящие, взрослые антиквары в это время были сосредоточены на всем «русском» и «западном». Всевозможная экзотика оставалась невостребованной.

Однажды в букинистическом магазине на Литейном я приобрел серию фотографий, заплатив сумму, за которую можно было купить лишь несколько пачек сигарет. На старых снимках были запечатлены руины древних азиатских храмов. На некоторых фотографиях присутствовали европейцы с изможденными лицами в экспедиционной одежде начала XX века и группа полуголых туземцев на ступеньках величественных зданий. Вероятно, рукой советского товароведа на одной из фотографий было написано: «Древние храмы Индии, 1924–1927». Мне понадобилось почти десять лет, чтобы понять, что это вовсе не Индия, а, скорее, Камбоджа. Кем были таинственные европейцы, я не знаю до сих пор. Спустя пятнадцать лет я продал всю серию фотографий за значительную сумму и до сих пор жалею, что не смог оставить их себе. В другом магазине мне попалась стопка китайских лубков, напечатанных на тонкой рисовой бумаге и раскрашенных яркими красками. На некоторых листах красовалась круглая печать с надписью: «Коллекция Алексеева». Кто такой великий синолог, академик В. М. Алексеев и что это за картинки, которые принято называть няньхуа, мне удалось выяснить намного позже. Бо́льшую часть я продал годы спустя китайским дилерам, но несколько листов, оформленных в рамы, стилизованные под стебли бамбука, по-прежнему украшают мой интерьер. На одной из лубочных картинок изображены охотники с ружьями и собакой. Это, очевидно, западные варвары, как китайцы называли приезжих из Европы и Америки. Я ощущал некоторую зависть к отважным путешественникам, общавшимся с туземцами среди руин древних цивилизаций, и к охотникам, беспечно проводившим время в далеком Китае.

Тем временем ситуация в мире современного искусства Санкт-Петербурга менялась. Нас гнали из захваченных дворцов. Бум на российское искусство шел на спад. Поток легких денег кончился, не успев начаться. Среди моих коллег началась «внутривидовая война», конкуренция обострилась. Таланты отходили на второй план. Пронырливость и подлость стали вновь востребованы, как в старые добрые времена. Восстали из пепла институции, которые совсем недавно, казалось, были повергнуты навсегда. Мне приходилось задумываться о заработке. Рассчитывать на доход от продажи своих картин становилось неразумно и даже наивно. Вместе с парой друзей мы иногда получали скромные деньги за оформление тематических вечеринок и дискотек. Я впервые продал кое-что из недавно приобретенных гравюр, попрощавшись с ведутами Пиранези и листами Е. М. Корнеева с изображениями татарского агуна и черкесского князя.

1996 год стал для меня переломным. Желая что-то изменить в жизни и заработать, я устроился на хорошо оплачиваемую работу, которая никого не прельщала. От меня требовалась подготовка проекта дизайна интерьера. Работа предусматривала командировки на Северный Кавказ. Шла война в Чечне, и всю зиму 1995/96 года горы и небо были затянуты дымом. Повстанцы поджигали нефтяные скважины. Долгое время их никто не тушил. Даже в соседних, «мирных», республиках многие мужчины были постоянно вооружены. Героин употребляли и бандиты, и милиционеры.

Не совершив ничего плохого или противозаконного, я почти сразу оказался в тюрьме. За освобождение у моей семьи попросили большую сумму. К вечеру сумму удвоили, а на следующий день утроили. Таких денег у моих родных никогда не водилось, и я очутился в камере с людьми разных национальностей. Меня окружали грузины, ингуши, осетины, кабардинцы и т. д. Заказчики передали мне в тюрьму поэтажный план здания, над проектом реконструкции которого я работал, и потребовали продолжать деятельность. Разобравшись, что я художник, сокамерники требовали рисовать им марлички – тряпочки с фольклорными тюремными сюжетами. По просьбе одного из них я нарисовал руки в разорванных кандалах, держащие букет роз. Оставалось уповать лишь на собственные силы и божественное провидение.

Случилось чудо, и через несколько месяцев я вернулся домой. Злой, веселый и возмужавший. После приключений на Кавказе я не боялся примерно ничего. Знаменитый бандитский Петербург 90-х после всего пережитого показался мне детской песочницей. Я был юн, только сменил щенячий пух на первые перья, но от меня веяло лютой энергией, это чувствовали как люди, так и нелюди. Мне по-прежнему нравилось заниматься творчеством, но уже появились сомнения в том, что мир художественной богемы – это то, что мне нужно. Вскоре после возвращения домой я влюбился первый раз в жизни. Моя избранница Лиза жила в Москве. Я зачастил в столицу и задумался о женитьбе. Я страстно желал обновления и чего-то нового. Хотелось сменить картинку и вектор жизни. Я был готов завести детей и посетить Китай. Когда я отправился знакомиться с родителями Лизы, на мне была майка с портретом Мао Цзэдуна.

Один мой товарищ к этому моменту десяток раз побывал в Китае и несколько раз в Индии. «В Китае закрытое общество, – сказал он мне. – Сразу не разберешься, без языка будет очень сложно, а в Индии, наоборот, люди открыты и все на виду». Как ни странно, он убедил меня, и в конце ноября 1996 года я купил билеты на рейс Москва – Дели авиакомпании Air India для себя и своей будущей жены. Мы собирались в течение месяца побывать в горах и на море. В кармане у меня лежала карточка отеля в Дели, полученная от друзей.

Перелетные птицы

Журавли-стерхи живут в Якутии и на Ямале. Якутские летают на зиму в Китай, в долину реки Янцзы. Западная популяция стерхов гнездится между устьями рек Мезени и Оби. На зиму журавли с Ямала отправляются в Индию, по пути преодолевая шесть с половиной тысяч километров. Птицы летят в Восточный Раджастхан^[1]. Здесь, в окрестностях Бхаратпура, существует область, важная для множества живых существ. На территории чуть меньше тридцати квадратных километров, среди леса и полей, множества малых озер и болот, обитают триста восемьдесят видов пернатых. Здесь зимуют птицы из Средней Азии, Сибири и даже, возможно, Северной Европы. Сегодня это заповедник «Кеоладео-Гана».

В XVIII веке правители бхаратпурского княжества создавали и разрушали военно-политические союзы. Дружили и ссорились с Моголами^[2], британцами и маратхами^[3]. В начале XIX века время войн закончилось. Княжество растеряло ряд территорий и обзавелось изящно отстроенной столицей – Диг. Наступил период относительной стабильности. В окрестностях храма Шивы Кеоладео-Гана^[4] были устроены охотничьи угодья местных махарадж. На первую половину XX века пришелся пик охотничьей активности. В 1938 году вице-король Индии лорд Линлитгоу со свитой уничтожил на охоте около пяти тысяч птиц. Это мрачное событие увековечено в надписи на колонне рядом с храмом Шивы, расположенным в центре заповедника.

Стерхи, возможно, проинформированные богом богов Махадевом^[5], не прилетали в этот сложный период. Охоту в заповеднике запретили в 1964-м, и вскоре в парке опять появились сибирские журавли. Увы, птиц становится меньше с каждым днем. В 1996 году в «Кеоладео» добралось только шесть журавлей из Западной Сибири. В последующие годы в этих местах видели лишь одну пару. Считается, что сегодня западная популяция стерхов составляет лишь тридцать особей. Часть птиц погибает от пуль охотников в Пакистане и Афганистане, часть гибнет дома, на Ямале, лишаясь среды обитания от усиления газодобычи.

Для некоторых ненецких родов, родиной которых является Ямал, именно эта птица служила тотемным животным. Ханты и манси издревле играли на музыкальном инструменте тоорсапт-юх, что значит «дерево с журавлиной шеей». Журавли служили помощниками для путешествий селькупских шаманов в другие миры. По количеству фигурок журавля (карра), закрепленных на одежде шамана, можно было судить о его силе. Начинающий шаман сначала не мог удержать своего первого журавля, поэтому изображение крепилось на внутренней стороне бубна. Обретая силу, шаман получал возможность закрепить изображения птиц на своей парке. Выкованные из железа изображения птиц крепились на спину шамана, поднимали его в воздух и переносили в верхние миры. Похоже, журавли следовали по пути своих обычных миграций в мир Шивы и его любимцев ганов, в болотистые охотничьи угодья бхаратпурских махарадж.

Правитель Индии Джахангир^[6] был большим любителем животных и птиц. Агенты императора искали диковинных зверей и пернатых по всей стране и за границей. Редкие создания доставлялись ко двору Великого Могола. В его коллекции были зебра и птица додо, южноамериканская индейка и сибирские журавли стерхи. Придворный художник Устад Мансур весьма точно зарисовывал любимцев императора. Изображение стерха работы Устада Мансура сегодня хранится в музее в Калькутте. В «Тузук-и-Джахангири», записках Великого Могола, описана пара журавлей, к которым император-натуралист питал особые чувства. В течение пяти лет пара длинноногих птиц с красными клювами сопровождала правителя в походах. Вольер для птиц располагали в непосредственной близости от шатра правителя. Любимцы Могола жили под присмотром евнуха и были окружены трогательной заботой. Журавли получили имена Лейли и Меджнун. Знаменитая история несчастной любви приобрела под надзором императора новое развитие. В отличие от героев печальной повести Низами журавли Джахангира, вероятно, были счастливы. У птиц появляются птенцы. Когда крики журавлиной семьи привлекают дикого сородича, его отлавливают, и Джахангир собственноручно закрепляет на его ноге золотое кольцо^[7].

Некоторые виды птиц попадали из Арктики в могольскую Индию не только по воздуху. В XVI–XVII веках на Руси полярные кречеты входят в список «заповедных товаров», отлавливать и перевозить пернатых хищников дозволено лишь определенным государевым людям. Ловчие птицы составляют ценнейшую часть посольских даров. В 1617 году царь Михаил Романов отправляет кречета в сефевидский^[8] Иран, в дар шаху Аббасу^[9]. Ценная птица преодолевает тысячи километров в корзине, обитой войлоком. А в 1619 году из Ирана в Индию возвращается посол Джахангира Хан Алам. Шах Аббас отправляет в дар императору Джахангиру полярного кречета. По дороге домой Хан Алам умирает. В наступившей неразберихе на кречета нападает кошка и наносит ему серьезные увечья. Птицу довозят до императора едва живой. Однако уже через неделю она умирает. Но, похоже, это не единственный кречет, которому удалось достичь Индии. В Музее искусств в Кливленде хранится миниатюра, изображающая императора Акбара с сыновьями, рассматривающими редкую ловчую птицу. Известны и другие изображения кречетов, выполненные придворными могольскими художниками. Кречеты крупнее обычных соколов и относительно легко распознаются на миниатюрах.

Моголы поставили птиц на государственную службу. Император Акбар^[10] учредил голубиную почту. Абу Фазл^[11] в своей книге «Айн-и-Акбари»^[12] (посвященной описанию империи Моголов при императоре Акбаре) отводит большой раздел под описание императорских голубей. При дворе Акбара содержали двадцать тысяч голубей. Пять сотен птиц считались отборными (khassah). Лучшие из голубей Акбара были способны на высший пилотаж. Голуби летали кругами (charkh) и делали в воздухе кувырки (bazi). Голубей брали в походы, поместив их в особые ящики. Остатки кабуткхан – голубятен – и сегодня можно увидеть на крышах могольских и раджпутских дворцов. А в современных индийских газетах иногда попадаются статьи о пакистанских голубях-шпионах.

Семь восемь шесть

Самолет оказался переполнен оживленными индусами всех цветов и видов. Очень довольные студенты и бизнесмены отправлялись домой, прочь из холодной и опасной России. Горстка русских с невозмутимыми казенными физиономиями летела на работу в посольство и торгпредство. Самодовольные кришнаиты славянской внешности теребили свои странные мешочки.

Когда вечером мы наконец спустились ниже линии облаков, в иллюминаторе показалось бескрайнее море огоньков индийской столицы. Она, похоже, не имела границ. По пути, напоминающем маршрут мигрирующих птиц, самолет перенес нас из Москвы в Дели всего за шесть часов.

Советы друзей почти не пригодились. Юный и бесцеремонный, я начал познавать новый мир через собственные открытия и ошибки.

Таксист обманул нас стандартным для индийской столицы способом. Сказал, что нашего отеля больше не существует. Он закрыт уже несколько месяцев. Я ясно видел, что нас пытаются обмануть, и отказался ехать в гостиницу, которую навязывал жулик-таксист. Я потребовал высадить нас в любом месте. Взбешенные и растерянные, мы оказались у блока Н на Канаут-плейс, в самом центре Дели. С этой точки я и начал изучать Индию, ее людей и древнюю культуру. Отель, рекомендованный друзьями, мне удалось найти только через пару лет.

А пока мы озирались по сторонам, вцепившись в свои чемоданы. Воздух пронизывали неизвестные ароматы с нотами откровенного зловония. Вокруг шныряли темные личности, закутавшиеся в одеяла. Совершенно средневекового вида старик готовил непонятную снедь на открытом пламени. Буквально в двух шагах мужчины мочились на стену здания, ни на кого не обращая внимания. Попрошайки в лохмотьях набрасывались на нас, как обезьяны.

Вежливый молодой человек в пиджаке и белой рубашке осадил попрошаек и обратился к нам на сносном английском. Поинтересовался, в чем наша проблема и может ли он чем-то помочь. Нет, он тоже не знает, как найти отель, который мы ищем. Но ему известно отличное туристическое агентство буквально за углом. Там мы сможем перевести дух, и там нам точно помогут. Любезность незнакомца была какой-то приторной, в его предложении сквозило лукавство. Но мы хотя бы понимали речь молодого человека и согласились следовать за ним. Через пару минут мы сидели на диванчике в офисе с аскетичным интерьером. Хозяин туристического агентства по имени Башир держал себя солидно и не суетился. Он явно умел вести бизнес и знал свое дело. Нам предложили зеленый чай в маленьких чашечках и показали альбом с фотографиями, снятыми в Кашмире.

Волшебное озеро Дал в окружении головокружительных гор. Покрытые резьбой плавучие дома. Мосты удивительной конструкции, нависающие над каналами. Старинные постройки Шринагара^[13], сложенные из маленьких кирпичей. Улыбающиеся дети протягивали цветы лотосов прямо в объектив. Ничего подобного мы раньше не видели. Кашмир на фотографиях выглядел каким-то затерянным королевством. Мы были очарованы и заинтересованы.

Башир осведомился о наших намерениях, бюджете и предложил свой план. Завтра утром нас будет ждать автомобиль, нам проведут экскурсию по Дели. Посмотрим Красный форт и Кутб-Минар^[14]. Потом пообедаем, отдохнем, а вечером сядем в автобус, отправляющийся в Шринагар. Какие-то двадцать часов в автобусе – и мы в раю. Разговор о гостинице для ночлега в Дели, которую мы искали, как-то замяли. «Да, вроде она закрыта, но я точно не знаю, где она, – сказал Башир. – Всего одна ночь в Дели, какая разница, тут полно гостиниц. Мои ребята сейчас отвезут вас в нормальную гостиницу». Мы обсудили цены. Башир предложил двадцать долларов в день за двоих. Жилье, еда и экскурсии – все включено. Плюс мы платим за автобус в Шринагар и обратно. Друзья предупреждали меня, что в Индии надо торговаться и ломать все цены пополам. Я предложил свою цену. Мы немного поспорили, и, к моему удивлению, Башир согласился на четырнадцать долларов в день. Воодушевленные предстоящей поездкой в загадочный Кашмир, мы не стали настаивать на поисках гостиницы, рекомендованной друзьями, сказывалась усталость от перелета. За окном уже была совершенно темная и безлюдная ночь. К агентству подогнали машину и отвезли нас в отель на Арокашан-роуд.

На следующий день все случилось примерно так, как нам обещали. На ресепшен ждал вчерашний молодой человек в пиджаке и белой рубашке. Он посадил нас в автомобиль марки «Амбассадор», сказал что-то шоферу в тюрбане и пообещал, что мы еще увидимся. Никакой экскурсии в правильном смысле этого слова так и не случилось. Нас довезли до входа в какой-то парк. Водитель лаконично сообщил, что будет ждать нас, и махнул рукой в направлении, куда нам надо было следовать. Оказалось, что мы находимся у входа в комплекс Кутб-Минар. Пару часов мы погуляли вокруг огромного минарета и потрогали знаменитую железную колонну. Тогда она еще не была обнесена оградой и прикоснуться к колонне мог любой желающий. Местные туристы пытались ее обхватить. Считалось, что тем, кому это удастся, будет сопутствовать удача. Когда мы вернулись к автомобилю, водитель просто молча отвез нас к офису Башира. Никакого Красного форта мы так и не увидели. «Сейчас уже нет времени на Красный форт, – сообщили нам в туристическом агентстве, – скоро отправляется автобус. Когда приедете в Шринагар, вас встретит наш человек. Вы должны будете спросить его секретные слова. Если этот человек не будет знать слов, не идите с ним, значит, это не наш человек. Секретные слова – это число 786. Запомнили?»

Вскоре мы загрузились в автобус. Может быть, в то время на маршруте Дели – Шринагар и существовал комфортный пассажирский транспорт, однако сомневаюсь. Наш автобус был допотопным и неудобным. Это был так называемый говермент бас с жесткими сиденьями и плохо закрывающимися окнами. Никаких излишеств вроде откидывающихся спинок не было и в помине. Моя спутница была единственной женщиной на этом рейсе. У многих пассажиров были бороды, у некоторых довольно внушительные. Напоминали они афганских моджахедов. Большая часть мужчин была одета в национальную кашмирскую одежду. Длинный шерстяной балахон с коротким разрезом у ворота, называемый фиран. Никто не пытался с нами разговаривать. Мужчины косились с недоумением, кое-кто поглядывал хмуро. Первая часть пути прошла незаметно, мы дремали, утомленные новыми впечатлениями. Но после остановки в городе Джамму начался подъем в горы по нескончаемому серпантину. Стало значительно холоднее. Никакого отопления предусмотрено не было. Мы достали из багажа всю свою зимнюю одежду, но все равно мерзли. Некоторые пассажиры курили прямо в автобусе, приоткрывая окна. Время от времени случались остановки. Оказалось, что кашмирские мужчины справляют малую нужду сидя на корточках. Туалетов не было вовсе, и все желающие устраивались на краю пропасти. Нам с Лизой приходилось уходить несколько сот метров за поворот, чтобы как-то уединиться. Помимо нашего автобуса, по серпантину взбирались перегруженные, ярко раскрашенные грузовики. Несколько раз мы останавливались на час или даже на два, чтобы пропустить колонны военного транспорта. На рассвете достигли блокпоста, расположенного у въезда в тоннель. В автобус зашел вооруженный человек в военный форме и велел всем выйти, прихватив багаж. Пассажиров выстроили в ряд. Сначала мы встали в общую линию, но получили знак отойти в сторону. У нас только проверили документы, остальных довольно тщательно обыскали. Атмосфера была тревожной, все были напряжены. Военные не слишком церемонились. К кашмирцам они относились явно враждебно. За длинным тоннелем стало еще холоднее, кое-где лежал снег. Мы были в пути уже около двадцати часов. На очередной остановке к открывшейся двери автобуса подбежали местные мужчины. Каждый держал в руках кальян, приготовленный для употребления. Среди пассажиров сразу нашлись желающие покурить и немного расслабиться. Пара бородачей на той же остановке приобрела горшки с горячими углями, оплетенные лозой и похожие на корзины. Вернувшись на свои места в автобусе, они установили горшки на полу, между ног, спустив на них полы шерстяных балахонов. Позже мы узнали, что такой файрпот называется кангри. Это традиционная система индивидуального обогрева в Кашмире зимой. А пока мы смотрели на все происходящее широко открытыми глазами. Автобус был в пути уже больше суток, за все это время мы только раз поели холодного риса и лепешек на одной из остановок. Мы явно пересекли перевал, и теперь серпантин шел на спуск. В какой-то момент автобус вдруг остановился. В салон зашел пожилой человек в лыжной шапочке, перемолвился парой слов с водителем, а затем обратился к нам. «Пойдемте, – сказал он, – дальше вы поедете со мной», – и показал на машину, стоящую рядом. Башир обещал, что нас встретят на автовокзале в Шринагаре, а вовсе не посреди дороги. Меня это несколько напрягало. «Вы должны сказать пароль», – ответил я незнакомцу. «Какой пароль?» – поморщился старик. Пассажиры автобуса, понимающие английский язык, смеялись. Их явно забавлял наш диалог. «Вы должны сказать секретные слова. Без этих слов мы никуда с вами не пойдем», – ответил я. «Семь восемь шесть», – выдохнул старик. Тут захохотали уже все пассажиры автобуса, а мы быстро схватили свой багаж и пересели в автомобиль.

«Меня зовут Махмуд Гунна, – представился старик. – Башир – мой родственник, и следующую неделю вы проведете со мной». Через полчаса езды мы оказались на причале, и Махмуд помог нам затащить багаж в плавучую гостиницу.

Во время той первой поездки смысл числа 786 мне был неизвестен. Я думал, что это просто пароль. Позднее мне объяснили, что число 786 считается священным у мусульман Индии, Пакистана и некоторых других стран. Оказывается, каждая из букв арабского алфавита имеет числовой эквивалент. Число 786 – это сумма значений всех букв в исламском выражении «Бисмилляхи-р-рахмани рахим», что в переводе с арабского означает «Во имя Аллаха милостивого и милосердного». С этих слов начинается большинство сур Корана. Эту фразу правоверные произносят в начале любого важного дела.