Взыскание погибших – Андрей Платонов

Обсуждать и анализировать стиль Платонова бессмысленно: ты его либо принимаешь, либо нет. Лично я люблю прозу Платонова так же безоговорочно и бездумно, как, например, поэзию Заболоцкого. За общее у них умение видеть небо в чашечке цветка очень хочется обозвать Платонова обэриутом в прозе.

Есть у этих двух авторов и ещё кое-что общее – репрессии и война. В стихах Заболоцкого отчётливо заметна граница, которую прочертили эти годы в его жизни: что бы ни произошло в его душе, он уже не смог писать после войны и о войне, не меняя интонации. А вот Платонов пытался.

Пережив цензурные гонения и встретив из заключения семнадцатилетнего больного сына, с началом войны писатель становится военным корреспондентом газеты «Красная звезда» и в этот период не публикует ничего, кроме военных рассказов.

В большинстве своём эти рассказы мало похожи на газетные очерки. Больше всего они похожи на печальные сказки про войну, с моралью прямой, как ось, протянутая между двумя полярными идеями. Полюса обозначены в заглавиях рассказов Одухотворённые люди и Неодушевлённый враг. Одухотворённые – это, конечно же, наши – одухотворённые Сталиным и любовью к народу солдаты, которые ничего не боятся (рассказ Страх солдата: <текст отсутствует>), и одухотворённые любовью к милому русскому полю простые люди, которые в плуг запрягают ветер и трактор заправляют водой. А неодушевлённый враг только и твердит, как заводная игрушка, своё хайль да измышляет, как бы ловчее убить одной пулей семерых советских солдат и поскорее рассеять вокруг себя кащеево царство, – а на деле только и умеет, что замаскироваться среди стада овец.

Из всего сборника хочется выделить только два рассказа: страшный детский рассказ Никита, замечательно передающий детский страх одиночества, и самый искренний и известный – Возвращение. В остальном эти рассказы стали так же несвоевременны, как известное стихотворение Симонова или заметка Эренбурга. Только Платонов избегает агрессии, в его вселенной ненависти нет даже в войну – есть недоумение и жалость и ещё уверенность в том, что наши непременно втопчут врага в землю, где корни травы в своём бесконечном усердии переработают его без следа в новую чистую и полезную жизнь.

В самом деле трагичные страницы, но это не столько действительная трагедия войны, сколько трагедия иволги, вынужденной петь петушиную песню.

Андрей Платонов – величайший советский писатель, вне всякого сомнения, опередивший свое время и эпоху. Он буквально являлся автором, пришедшим из будущего. Еще задолго до зарождения и настоящего развития экзистенциализма в западном мире, он уже прозрел сущность «оставленности» и «покинутости» человеческой индивидуальности в чисто стихийно-материальном мире голого существования. Интересно, как в литературе совершенно разных социальных, политических, а также идеологических формаций сошлись и выявились совершенно одинаковые проблемы. При этом, если герои Сартра или Камю страдают в основном от пустоты бытия, сопровождаемого пресыщенной и расчисленной жизнью мегаполиса с устоявшимся экономическим укладом, то у Платонова, например, ситуация прямо противоположная – его герои в основном не имеют ни крыши над головой, ни стабильного заработка, а иногда, как например, в легендарной повести «Джан», их нищета доходит до метафизических пределов. Платонов намеренно, утрирует и гиперболизирует из образы, создавая фактически полых людей, у которых не только тело, но и дух держится на тончайшей ниточке от падения в бесконечную бездну. Причем, это не просто отдельный индивидуум, но целая народность, затерянная во времени в бескрайних просторах южных пустынь. Антуан Рокантен со своей метафизической тревогой о конечности и абсурдности существования, выглядит зачастую простой карикатурой сравнительно с теми персонажами, что живут уже по сути на том свете и по земле ходят, фактически, бесплодными тенями.Проза Платонова всегда была сложна стилистически, очень разнообразна и откровенна содержательно. Он не щадил никого и ничего, если этот кто-то или что-то содержали в себе хоть каплю лицемерия, бездушия или откровенной фальши. Так, например, он зачастую, особенно в романе «Чевенгур», гипертрофировал доминирующую на тот момент идеологическую составляющую строящегося коммунизма, для открытого выявления всех ее возможных недостатков и борьбы с ними. Первейший вопрос, на который автор вновь и вновь пытался найти ответ в своем творчестве – для чего жить человеку? Повесть «Котлован» начинается с сомнения героя в правильности и правомерности всего с ним происходящего, на фоне которого он начинает проявляет «рост слабосильности среди общих темпов труда». Персонаж понимает умом, что он трудится для счастья будущего большинства, для довольства и сытости всех своих сограждан, но он еще не может почувствовать сердцем – для чего именно ему нужно это счастье, ему, который живет впроголодь здесь и сейчас, и никогда с тем самым счастливым большинством не встретиться.Вся фактура повести строится на постепенном сращивании сердец героев с этим молчаливым будущим. Из машин, механически выполняющих свою работу по приказанию они превращаются фактически в мучеников, охотно взваливающих на себя все бремя этого абсурдного, ледяного и пустого существования только ради того, чтобы те самые «другие», которых так боятся все западные экзистенциалисты могли жить и трудиться во благо мира, как бы банально это не прозвучало. Проще говоря, задача Платонова, которую он отчаянно пытался решить – это распутать клубок экзистенциализма через настоящий, истинный коммунизм или вернее даже сказать, саму сущность коммунизма, а не через те многочисленные и отреставрированные его версии, которые активно плодятся до сих пор (вплоть до интеграции коммунизма в капитализм и мирного их сожития). Стоит заметить, что задача эта решалась Платоновым блистательно – он никогда не давал четких и ясных ответов, но всегда указывал пути и направления. Однако далеко не всегда они совпадали с линией партии. Поэтому автора вскоре начали все меньше печатать, и несмотря на весь его практический ум, дружбу с сильными мира сего, а также безусловное признание писательского таланта, всемогущая рука партии достигла его родных, отправив сына, пятнадцатилетнего подростка, по доносу в Колыму, где он провел десять лет, а после возвращения скончался в начале сороковых.Именно в это время полной отрешенности, заброшенности и просто человеческого трагизма, в жизнь Платонова вторгается война. Конечно, он незамедлительно был записан добровольцем и стал военным корреспондентом передовой газеты того времени «Красная звезда». Главный вопрос, возникающий применительно к военной прозе Платонова – Платонов ли это? Дело в том, что его проза всегда отличалась глубиной, сложностью, разнообразием, вариативностью и даже можно сказать, загадочностью в повествовании. Однако для печати в военных журналах, для мгновенного поддержания духа простого солдата никакие из этих качеств не годятся. Тут нужны рассказы прямые, а не витиеватые, уходящие вглубь, а не вширь, бьющие наотмашь, а не медленно проницающие все твое естество подобно дыму. И, не стоит отрицать, среди именно военных писателей, Платонов занял бы далеко не первое место. Его рассказы в какой-то степени фрагментарны, в другом отношении малособытийны и не столь духоподъемны, как проза современников. Однако в каждом слове, в каждом абзаце чувствуется индивидуальных авторский подход. Если рассматривать данный сборник не в контексте советского творчества военного периода, а именно как этап авторского развития, то станет понятно, что он занимает в нем важнейшее место по многим причинам.Главное, что Платонов заметил во время войны в русском народе, как коллективной целостности, это его одухотворенность. Если раньше, при строительстве коммунизма, люди еще искали пути друг к другу, то по пришествии войны они стали единым целым, твердыней духа, которую не пошатнут ни внутренние экзистценциальные противоречия, ни враждебные идеологии. Платонов заглянул глубже, чем когда-либо не только в душу солдата, готового тут же отдать свою единственную, уникальную, неповторимую жизнь ради тех самых «других», но и не менее важного простого тылового труженика, чье существование как бы питало собой того самого солдата. В одном из рассказов мать, потерявшая всех своих детей, приходит на пепелище своего дома и не силах перебороть горе, умирает прямо на дороге. Спустя какое-то время по этой же дороге едет молодой солдат, только что также потерявший мать и всю свою семью. Увидев на дороге эту мертвую женщину, он узнает в ней образ, некую «идею» матери, всех матерей своей земли. Для него не важно, его ли это мать, или каких-то других людей. Именно тут и возникает магическая сила притяжения, которая сближает всех граждан в одну семью, в одну твердыню, способную сокрушить все. И этой силой является волшебное слово – Родина. Платонов как никто сумел уловить именно эту невидимую связь, словно спаивающую всех со всеми – рядового и офицера, солдата и его землю. В данном случае каждый как бы и становится тем самым «другим», и он отчетливо понимает, что даже если физически он умрет (а это случится наверняка), то все же экзистенциально его существо останется в товарищах, которые понимали его жизнь, его страхи, чаяния и надежды как не понимал он сам. И вот он, очевидный выход, и совсем иной смысл легендарной философской фразы «Я – это другие».