Девушка Роза – Андрей Платонов

Однажды в послевоенной школе где-то в Европе, грустную девочку попросили нарисовать на доске её дом.

Девочка стала пугливой ручкой выводить на доске рваные спирали какой-то безумной кардиограммы.

Круги и спирали походили на бледные лепестки адской розы, с шипами на призрачном стебельке рассветного луча.

Учитель и дети в ужасе наблюдали как девочка рисует на доске свой жуткий дом.

Оказалось, что несчастная девочка была узницей концлагеря, и колючая проволока, опоясывающая, сжимающая ласковое, голубое небо и милые деревья где-то вдалеке, была для неё родным домом.

Этой девочке повезло, её освободили советские солдаты…

В этом пронзительном военном рассказе Платонова повествуется о другой юной узнице концлагеря, на долю которой выпал весь ад жизни, ставший для неё домом.Сожжённая с людьми тюрьма. Тёмные разводы сажи на стенах похожи на цветущие всполохи теней, замеревших в трагической позе, расплескав свои тёмные, дымные крылья над смертью невинных.

Открытые двери в камеры, словно ладони упавшего на колени ангела, прижавшего руки к лицу.

Пока ангел не смотрит, давайте перешагнём порог и войдём в одну из камер.

Вот, на стенах мы видим грустные следы и тени человеческой жизни : некто Семёнов, справляя свои именины, начертил на стене : Сижу в одиночке, голодный, 200 гр. хлеба и литр баланды, вот тебе и пир богатый

Другой узник, чуть позже приписал к этому – обозначив судьбу Семёнова, : расстрелян.

В другой камере, кто-то обращался к своей матери в грустных, почти пушкинских стихах.

Подписи под стихами нет. Зачем? Это послание в вечность, из вечности, а перед нею все равны.

Другой человек, некто Злов, вывел ногтем на стене : здесь был Злов

Так ещё в древности пилигримы оставляли подобные письмена на афинских развалинах и египетских пирамидах.

Эта надпись, эти тени слов – немое зеркало слова, удостоверяющего человека во мраке жизни, что он ещё существует : проведёт рукой в ночи по этим словам на стене, и кто-то из темноты робко прошепчет : я есть.А вот другая, маленькая, словно бы смущающаяся самой себя грустная камера.

Ангел чуть отвёл ладонь, посмотрел в нашу сторону. Дверь закрылась, в муке скрыв бледное лицо.

Мы в камере. Справа от нас чья-то смущённая тень. Слева за окном, осыпающаяся, синяя тишина заходящего дня.

Разводы старой и влажной побелки на стене похожи на очертания каких-то неведомых стран и морей.

Пленные люди и даже их пленные тени, до сладкой муки в глазах всматривались в эти мёртвые, трагические миражи, уносясь в них душой, чертя на них свои имена, тени слов и надежды.

Присмотримся к надписи справа на стене : Мне хочется остаться жить. Жизнь – это рай, а жить нельзя, я умру! я Роза!

Этот невыносимый, пронзительный крик девушки, замеревший навек на стене среди мёртвых просторов морей и стран, похож на крик самой жизни, пленённой души, перед вековечным абсурдом и ужасом мира.

Борис Косульников – девушка РозаДальше…Так в древнем Вавилоне на пире царя Валтасара незримая рука начертала на стене огненные слова : Мене, Текел, Фарес.

Вавилон пал, ибо был взвешен, исчислен и признан лёгким, призрачным.

Сколько весит душа? 21 гр. Сколько весит бутон розы? 21 гр.

Девушка Роза, девушка-душа…Совсем ещё юная русская девчонка, оторванная от любимого, жизни и солнца…

Сколько весили твои поцелуи, милая Роза, алыми мотыльками опадающих лепестков реющих вокруг любимого, которого ты видела во сне, улыбаясь?Облака цветут и клубятся тихим огнём на заре.

Вот на стебле последнего, сладко покачнувшегося луча остро сверкнули шипы первых звёзд.

Камера освещена призрачным светом. Солнце, своею кровью что-то выводит на стене на непонятном для людей языке.

Под стеной спит юная девушка Роза, мило улыбаясь во сне.

Над ней стоит немецкий солдат : он поработил, умертвил многие страны, моря, поработил её жизнь и тело… но не душу. Душа свободна и легка, она улыбается чему-то во сне.

Немец не может вынести этого робкого бунта души.Страдание женщины на войне – осязаемый, зримый абсурд и ад, забирающий жизнь у той, кто даёт эту жизнь.

Роза – мученица даже среди мучениц, умиравшая и воскресавшая множество раз для новой смерти и новой жизни, всё также похожей на смерть…

Жизнь и смерть для девушки потеряли границы. Роза ветров темно доцветает в глубине неба, роняя на Землю лепестки орбит, планет…

Мир несётся к чертям среди звёзд. Над девушкой проводят опыты мастера с того света, словно бы «того света» нет, или есть, но в нём, словно в жутком сне Свидригайлова из «ПиН» Достоевского, одни лишь тёмные пауки.

Эти пауки-крестовики окружили юную, мотыльковую душу, касаются, пронзают её своими тёмными лапами..

Роза – простая русская девчонка, полная жизни, надежд на будущее, стала живым символом надежды на Земле : словно бы роза-заря расцвела среди пустыни звёздной ада.

Человека, страну, жизнь, хотели принудить жить вполжизни, вполсердца : жить шёпотом! Но девчонка выстояла, не сломилась.Платонов углубляет мысль Достоевского о Великом Инквизиторе и власти : если человека убить один раз, то властвовать над ним уже нельзя, а без господства жить неинтересно : нужно, чтобы человек существовал при тебе, вполжизни

Впрочем, к этому стремились политические и религиозные Инквизиторы всех времён, само зло : приручить человека, его мятежную судьбу, убив – покалечив, – в нём бога, любовь и надежду, низведя сердце и судьбу до штиля существования, до проволочной ниточки сердцебиения.

И не случайно Платонов в самом начале обозначил фамилии Семёнова, Злова и безымянного, с его есенино-пушкинскими стихами о матери.

Семёнов – мужское семя жизни, словно мёртвое, немое зерно-звезда, ушло в безжизненный чернозём ночи.

От человека остались лишь злоба на мир, его абсурд.

Но и злобы не стало, ничего не стало : так, блеснула робко красота стихов о матери, природе, море… и погасла.

Но вот, среди ночи расцвела алой розой заря…В некотором смысле, Платонов описывает русский апокриф нисхождения Богородицы в Ад.

Но здесь, ещё совсем юная девчонка сошла в ад, дабы стать матерью и надеждой для человека, человечества, и не случайно Платонов ярко очерчивает её силуэт, каким-то неземным, волшебным существом светящимся во тьме : она была так хороша, словно её нарочно выдумали тоскующие, грустные люди себе на радость и утешение

Тут сложный образ на стыке образа «Идиота» ( Князь-Христос") Достоевского и поэмы Перси Шелли «Лаон и Цитна», с её теневым образом женщины-Христа, умирающей и воскресающей женщины, искупающей грехи поругания всего нежного, цветущего на Земле, насилия над красотой, которая должна была спасти мир.

Какая нам разница, выдуман бог, или нет, если и красота, сама женщина, тоже словно бы выдуманы кем-то – быть может, в муке отчаяния в мире, оставленным богом, – но их тёплые касания мы ощущаем всей кожей искусства, жизни : я есмь, говорят они, а значит и ты есть, мир – есть.Фашисты мучают Розу, насилуют красоту, делая из неё идиотку, полудурку, всем «в назидание», дабы она жила вполжизни.

С этого момента Роза становится похожа на цветаевскую «музу», раненой голубкой выпущенной на волю.Ни грамот, ни праотцев,

Ни ясного сокола.

Идет – отрывается, —

Такая далекая!Под смуглыми веками —

Пожар златокрылый.

Рукою обветренной

Взяла – и забыла.Подол неподобранный,

Ошмёток оскаленный.

Не злая, не добрая,

А так себе: дальняя.Не плачет, не сетует:

Рванул – так и милый!

Рукою обветренной

Дала – и забыла.Забыла – и россыпью

Гортанною, клёкотом…

– Храни её, Господи,

Такую далекую!

Мир содрогнулся, искривился у неё за спиной тёмным росплеском ночи, шагаловскими мостами-радугами бледных крыльев, домов, нависших над ней изогнутыми, словно бы заломившими руки, облаками.

Так ангелы и дети видят безумие и боль мира, ад войны : явления жизни, сердца и звёзды сходят со своих орбит, роняя лепестки бледных орбит и зорь на грустную Землю.

Мир гаснет, и сердце в ужасе удивления замирает перед каждым явлением и мигом, несущихся в мёртвом пространстве, темно касаясь сердца со всех сторон.

Уже не мужчина, блуждающий в кафкианских лабиринтах одного мучительного сна, одного дня, но женщина, во всём обнажении судьбы и сердца, блуждает босиком в холодных и мрачных лабиринтах паутиной протянувшихся улиц, с дрожащими каплями бледных фонарей на этих паутинах.

Это ужаснее прирученного кафкианского ада, ибо насилие срослось с душой, судьбой, и снова может исподтишка полыхнуть-наброситься из за угла, ибо даже умерев, нельзя выбраться из этого ада, нельзя проснуться : снова воскреснешь в этом аду.

Есть лишь одна надежда… Небо плещется тихими, голубыми волнами, с тёмной, солнечной рябью перелётных птиц.

Небо носила под сердцем девушка Роза, в небо, в синюю рожь и оступилась, шагнула её тихая душа.

Это не просто произведение о войне.

Это произведение включено в круг детского чтения! Собственно, поэтому я его прочитала, да причины и не столь важны.

Война со всеми своими жестокостями, история узников…

Бесспорно, это тяжело и задевает за живое. И я не представляю, каково детям читать о пытках и муках, о величайшей боли. Как объяснить маленькому и светлому человечку, как донести до него всю тяжесть и скорбь?..

Рассказ хорош своим небольшим объемом и в то же время ёмкостью, вмещающей в себя тысячи судеб.

Ей захотелось проснуться, она сделала резкое движение, она побежала, но сновидение шло вместе с нею, и окостеневший разум ее не пробудился.Сам рассказ словно сон и наваждение, из которого хочется выбраться, но он не отпускает.

Загляните между строк, и вы сольетесь с происходившим хаосом, с сумасшествием и отчаянием.

Строки рассказа выворачивают душу, заставляют ценить и помнить.

Потом они увидели мгновенное сияние…