Андрей Низовский
100 великих археологических открытий
Загадка Дилмуна
В III–II тысячелетиях до н. э. шумеры, ассирийцы, вавилоняне неоднократно упоминали в своих клинописных текстах о богатом и цветущем царстве или городе Дилмун – «стране жизни», лежавшей далеко к югу от Месопотамии, «за горькой водой», «на восходе солнца». Эта счастливая страна, по представлениям шумеров, не знала ни болезней, ни старости, ни смерти и была одним большим цветущим садом.
Всевозможные легенды об «островах блаженных» – не редкость даже для Средневековья. Что уж говорить о временах еще более древних! Практически весь опыт обращения к подобного рода сказаниям свидетельствует, что, как правило, за ними не стоит ничего реального. И тем не менее страна Дилмун стала счастливым исключением из этого правила.
Американский исследователь П. Корнуолл стал первым, кто попытался отнестись к древним шумерским сказаниям о Дилмуне всерьез. Где могла находиться эта страна? В шумерском эпосе о Гильгамеше и ряде других источников сказано, что это «страна, где восходит солнце». Ну не Япония же это, в самом деле! Шумерские и аккадские клинописные тексты сообщают о «кораблях из Дилмуна», которые привозили в Лагаш и Аккад золото, лазурь, драгоценные сорта деревьев. Глиняные таблички, найденные в древнем шумерском городе Уре, свидетельствуют о том, что Ур получал слоновую кость из Дилмуна. Может быть, это Индия? Но ведь все эти товары могли попасть в Месопотамию и через транзитную торговлю. И тогда база этой транзитной торговли могла находиться гораздо ближе – на юге Ирака, в Иране, на востоке Аравии. В 1946 году, после тщательного изучения всех имевшихся в его распоряжении письменных источников, П. Корнуолл пришел к выводу о том, что легендарный Дилмун следует отождествлять с современным островом Бахрейн. Он расположен у южного побережья Персидского залива, примерно на половине пути от устья Тигра и Евфрата к долине реки Инд и вполне мог играть роль центра транзитной торговли между Индией и Междуречьем.
Окончательно доказать правоту Корнуолла могли лишь археологические раскопки на Бахрейне и прилегающих к нему участках аравийского побережья. Но вплоть до 1950-х годов этот район в силу религиозных и политических причин был наглухо закрыт для европейских и американских ученых. Только в конце 1950-х годов нефтяной бум открыл страны Персидского залива для внешнего мира. И тогда сюда пришли археологи.
Первое, что привлекло их внимание, – ныне знаменитые «сто тысяч» бахрейнских могил. Эти невысокие, присыпанные желтым песком курганчики были давным-давно пусты – их разграбили еще в древности, по меньшей мере два тысячелетия назад. Тем не менее загадка этих захоронений долгое время оставалась неразгаданной. На Бахрейнских островах – пустынных, продуваемых всеми ветрами, усыпанных гравием и обломками выветрившихся известковых скал, – не нашлось бы такого количества покойников! По поводу этого феномена была даже выдвинута популярная в свое время гипотеза, что Бахрейн служил гигантским кладбищем для какого-то народа, населявшего территорию Аравии или Южной Месопотамии и по каким-то причинам упорно хоронившего своих мертвых на Бахрейне. Некоторые исследователи полагали, что этим народом могли быть шумеры, которые, непонятно почему, считали своей прародиной именно Бахрейн.
Пока специалисты ломали копья вокруг проблемы «ста тысяч могил», на самом Бахрейне и на востоке Аравии – от Кувейта на севере до Аджмана на юге – на протяжении полутора десятка лет тихо и методично работала небольшая датская археологическая экспедиция во главе с Дж. Бибби. Открытие, сделанное в итоге датчанами, было настолько невероятным, что археологи не стали спешить с публикацией результатов своих трудов, а вместо этого несколько лет тщательно и продуманно выстраивали собранные факты в единое целое. Наконец, исследователи опубликовали свои сенсационные заключения. На первый взгляд они могли показаться фантастическими, но тем не менее скрупулезность датчан внушала уважение и доверие к их выводам.
А выводы были следующими: Бахрейн был заселен в глубокой древности, и его загадочные могилы никак нельзя приписывать соседним народам. Датские археологи обнаружили и раскопали поселения и могильники совершенно неизвестной древней цивилизации III тысячелетия до н. э. – «культуры Барбар». Центром ее был остров Бахрейн. Археологи отыскали здесь руины большого города, остатки величественного храма, несколько маленьких поселков. Возраст этих поселений и построек составлял пять тысяч лет – именно тогда, согласно клинописным текстам Двуречья, легендарный шумерский герой Гильгамеш отправился в свое долгое путешествие по трем царствам земным. Еще недавно специалисты спорили, насколько вообще достоверен этот миф. И вот теперь выходило, что некоторые сведения о странствованиях Гильгамеша не выдуманы.
Дж. Бибби убедительно связал открытую на Бахрейне цивилизацию с легендарной страной Дилмун. Многочисленные находки – резные стеатитовые печати, бусы, изделия из меди и слоновой кости – показали, что в III–II тысячелетиях до н. э. Бахрейн был тесно связан с двумя древнейшими цивилизациями мира – Шумерской и отстоящей от нее на многие тысячи километров цивилизацией долины Инда, играя важную посредническую роль в оживленной морской торговле. Смутные догадки о том, где проходил древний путь из Двуречья в Индию, теперь нашли свое материальное подтверждение: эта дорога пролегала через Бахрейн. Именно отсюда, как оказалось, происходят круглые каменные печати, которые ставили в тупик археологов и при раскопках в Шумере, и при раскопках в Индии. На Бахрейне при раскопках древнего города и храма были найдены сотни таких печатей.
По большому счету, не столь уж важно – являлся ли Бахрейн легендарным Дилмуном или нет. Кстати, мнения по этому вопросу расходятся: по мнению других ученых, Дилмун все же следует искать в Индии. Главное состоит в другом: датским археологам во главе с Дж. Бибби удалось сделать одно из самых интересных археологических открытий XX века – найти недостающее звено в цепочке древнейших культур мира.
Ошибка Поля Ботта
В 1840 году на должность французского консула в Мосул был назначен Поль Эмиль Ботта. Как и многие образованные люди начала XIX века, он одновременно являлся путешественником, натуралистом, политическим деятелем, дипломатом и немного авантюристом. Назначение в Мосул, расположенный на правом берегу Тигра и бывший тогда центром турецкого вилайета, Ботта воспринял с большим воодушевлением. Он горячо интересовался всевозможными древностями и хорошо владел арабским языком. Зная это, французское Азиатское общество поручило Ботта найти остатки знаменитой Ниневии – легендарной столицы Ассирии, которая много раз упоминается в Библии.
Все свое свободное время Ботта посвящал исследованиям окрестностей Мосула, собирая старинные черепки, кирпичи, испещренные непонятными знаками. Наконец, круг поисков сузился до огромного холма, расположенного на левом берегу Тигра вблизи селения Куюнджик. Однако Ботта ничего не сумел здесь найти. Злая ирония судьбы: девять лет спустя Генри Лэйярд именно здесь, под холмом Куюнджик, откроет руины легендарной Ниневии!
Наступил март 1843 года. В один из дней в кабинете Ботта появился некий араб и сказал, что может показать ему место, где видимо-невидимо древних кирпичей с надписями, из которых он и его односельчане сооружают очаги в домах. Заинтересовавшись этим сообщением, Ботта отправил с арабом своих людей. Проводник привел маленькую экспедицию на холм, расположенный у селения Хорсабад, в 75 километрах от Мосула. Здесь волею судьбы Ботта суждено было обнаружить первый памятник древней ассирийской цивилизации, существовавшей более двух с половиной тысячелетий назад. Это открытие сделало имя Ботта бессмертным.
Но тогда, в марте 1843 года, Ботта еще не знал, что судьба зло посмеется над ним. В том, что он нашел именно Ниневию, он был убежден едва ли не до конца дней своих. И изданное им в Париже в 1847–1850 годах роскошное пятитомное издание носило гордое название «Памятники Ниневии, открытые и описанные Ботта». Но это была… не Ниневия!
Холм возле селения Хорсабад скрывал руины другой ассирийской столицы – Дур-Шаррукина, резиденции царя Саргона II с великолепным дворцом, сооруженным в 709 году до н. э. Мнимое «открытие» Ниневии Боттой вошло в анналы археологической науки в качестве вопиющей ошибки неопытного ученого.
Но это все еще впереди, а пока идет март 1843 года и Поль Эмиль Ботта впервые в истории науки приступает к раскопкам ассирийского города. Буквально через час после начала раскопок из земли выступили полуразрушенные стены. Когда исследователи соскоблили налипшую на них грязь, перед их взором появились многочисленные надписи, рисунки, рельефы, изображения зверей…
Изобилие рельефов и скульптур было поразительным. Как зачарованный, Ботта сидел в раскопе и срисовывал причудливые, совершенно необычные изображения крылатых зверей, фигуры бородатых людей; ничего подобного ему не приходилось видеть даже в Египте, да и вообще европейцам еще не были знакомы такие изображения.
Открытие Ботта стало мировой сенсацией. До сих пор колыбелью человечества считали Египет. О древних царствах Двуречья до этого сообщала лишь Библия, которую европейские ученые XIX века со времен французского Просвещения привыкли считать «сборником легенд». Но открытие Ботта свидетельствовало о том, что в Двуречье действительно некогда существовала по меньшей мере такая же древняя, а если признать сведения Библии достоверными, то даже еще более древняя, чем Египет, цивилизация. Открытия Ботта положили начало ассириологии как одной из ветвей археологической науки.
Многочисленные исследователи, зачастившие в Хорсабад уже после первых сообщений Ботта, пришли к выводу, что это – древний Дур-Шаррукин, загородная резиденция царя Саргона (Шаррукина) II, тот самый, который упоминается в пророчествах библейского пророка Исайи. Это был летний дворец на окраине Ниневии, своеобразный Версаль Древнего мира.
Первые раскопки Дур-Шаррукина велись три года – с 1843 по 1846-й. Затем в 1852 году их продолжил Виктор Плас. Стена за стеной поднимались из земли величественные здания с великолепно украшенными порталами, с роскошными помещениями, ходами и залами, с гаремом из трех отделений и остатками ступенчатой башни-зиккурата. Стены дворца покрывали изображения диковинных животных, барельефы бородатых царей и крылатых богов. В его помещениях археологи нашли изумительные по форме вазы и предметы из алебастра, рассыпавшиеся от прикосновения в порошок. Все эти вещи говорили о величии древней цивилизации.
Дворец был сооружен на искусственной террасе и доминировал над расположенным у его подножия городом. Площадь дворца составляет 10 гектаров при общей площади города 18 гектаров. Крепостная стена, окружавшая город, подходила вплотную к дворцу так, что часть дворцовых помещений выдавалась вперед, образуя огромный бастион над крутым обрывом холма. С высоких башен стража могла увидеть врагов на далеком расстоянии, а отвесные склоны затрудняли осаду. Дворец имел 30 внутренних дворов и 210 залов. В центре находилась царская резиденция, вокруг нее группировались служебные помещения, гарем, храмы, зиккурат.
Во внутренних покоях дворца обнаружены остатки стенных росписей и панелей из глазурованных кирпичей. Комнаты были узкими, длинными и высокими, балки перекрытий делались из ливанского кедра, стены парадных залов в нижней части облицовывались рельефными фризами.
Величественны и фантастичны возвышавшиеся у входа во дворец Саргона грандиозные крылатые быки – шеду, стражи царских чертогов, охранявшие их от врагов, видимых и невидимых. Они – в высоких тиарах, с высокомерными человеческими ликами, сверкающими глазами, с огромными, прямоугольными, сплошь закрученными мелким завитком бородами. Характерная черта: каждый бык имеет пять ног. Добавочная нога создавала иллюзию шага животного по направлению к зрителю: входящий во дворец видел быков сбоку – в движении, устрашающем своей тяжестью, а спереди – в не менее грозном покое…
Сегодня на руинах Дур-Шаррукина остались только следы траншей и обломки гранитных глыб. Статуи крылатых быков-шеду можно видеть в Иракском музее древностей в Багдаде. Самые знаменитые рельефы из ассирийских царских дворцов находятся в лондонском Британском музее и в парижском Лувре.
Первое открытие Генри Лэйярда
В тридцати километрах от иракского города Мосул располагается небольшая арабская деревня Нимруд, на окраине которой высится явно имеющий искусственное происхождение холм с ровно срезанной вершиной. За ним виднеется еще несколько холмов меньших размеров. Здесь под грудами серой земли погребены развалины одной из столиц Ассирии – Калаха (Кальхи).
В 1839 году в этих местах, на пустынных берегах Тигра, появился 23-летний английский ученый и путешественник Остин Генри Лэйярд (1817–1894). Путешествуя верхом по окрестностям Мосула, он повсюду встречал следы древней истории. Особенно заинтересовало его библейское название деревни – Нимруд. Нимродом или Нимрудом звали правнука легендарного Ноя.
Лэйярд хорошо помнил, что Библия, в те времена являвшаяся практически единственным источником по истории Передней Азии, прямо связывала имя Нимруда с древними столицами Ассирии: «Царство его вначале составили: Вавилон, Эрех, Аккад и Халне в земле Сеннаар. Из сей земли вышел Ассур и построил Ниневию и Реховофир, Калах и Ресен между Ниневиею и между Калахом; это город великий». Арабская устная традиция приписывала Нимруду основание здешнего поселения, на окраине которого высился громадный холм. Арабы называли его Калах-Шергат. «Калах»… Не тот ли это Калах, который упоминается в Библии?
«Эти гигантские холмы в Ассирии произвели на меня более сильное впечатление, вызвали больше глубоких и серьезных размышлений, чем храмы Баальбека и театры Ионии», – писал Лэйярд. Местные жители рассказывали о загадочных фигурах из черного камня, которые находятся под толщей земли. На поверхности холма поблескивали осколки мрамора и алебастра…
В 1845 году Лэйярд вернулся в эти места. Всего с шестью рабочими он приступил к раскопкам холма Калах-Шергат, еще не подозревая, что сделанные им здесь открытия поставят его имя в один ряд с именами величайших археологов XIX века.
Начав копать, уже через 24 часа Лэйярд наткнулся на стены двух ассирийских дворцов. Первыми из того, что обнаружили археологи, были несколько вертикально поставленных каменных плит. Выяснилось, что это облицовка стен какого-то помещения, которое, судя по богатству декора, могло быть только царским дворцом.
Лэйярд отправил трех человек копать с противоположной стороны холма, и здесь снова заступ археолога наткнулся на стену, оказавшуюся углом второго дворца. Она была покрыта великолепными рельефами, среди которых особенно выделялся один, изображающий ассирийского царя.
«На нем изображена батальная сцена, – вспоминал Лэйярд, – во весь опор мчатся две колесницы; в каждой колеснице – три воина, старший из них, безбородый (по всей вероятности, евнух) облачен в доспехи из металлических пластинок, на голове его остроконечный шлем, напоминающий старинные норманнские шлемы. Левой рукой он крепко держит лук, а правой чуть ли не до плеча оттягивает тетиву с наложенной на нее стрелой. Меч его покоится в ножнах, нижний конец которых украшен фигурками двух львов».
Потом, годы спустя, было найдено множество подобных барельефов, ныне украшающих музеи Ирака, Европы и Америки. Они удивительно реалистичны по своему содержанию, и их внимательное изучение дает возможность заглянуть в жизнь тех людей, и прежде всего тех ассирийских правителей, о которых еще полтора века назад было известно только из Библии. Но для тех исследователей, которым впервые удалось откопать эти изображения и отряхнуть с них пыль веков, они были волнующей новинкой.
…Однажды утром к Лэйярду прибежали взволнованные и радостные рабочие. Они потрясали своими кирками и заступами, кричали и танцевали. «Скорее, о бей, скорее, – кричали они. – Мы нашли Нимрода, самого Нимрода…»
Лэйярд стремглав полетел к раскопу. Из толщи земли величественно поднималась практически не тронутая временем исполинская алебастровая голова крылатого человеко-льва. «Она удивительно хорошо сохранилась, – писал Лэйярд. – Выражение лица было спокойным и в то же время величественным; черты лица переданы так свободно и в то же время с таким пониманием законов искусства, какое с трудом можно было предположить для столь далекой от нас эпохи».
Сегодня мы знаем, что это была одна из многих статуй главных ассирийских богов. Их было четыре: Мардук, которого изображали в виде крылатого быка, Набу – его изображали как крылатого человека, Нергал – крылатый лев и Нинурта, которого изображали в виде орла.
Лэйярд был потрясен. «Целыми часами я рассматривал эти таинственные символические изображения и размышлял об их назначении и их истории, – вспоминал он. – Что более благородное мог бы ввести тот или иной народ в храмы своих богов? Какие более возвышенные изображения могли быть заимствованы у природы людьми, которые… пытались найти воплощение своим представлениям о мудрости, силе и вездесущности высшего существа? Что могло лучше олицетворять ум и знания, чем голова человека, силу – чем туловище льва, вездесущность – чем крылья птицы!»
Работы на холме Нимруд продолжались три года. Лэйярду удалось вызволить из небытия столицу древнего Ассирийского царства, в центре которой некогда возвышался дворец царя Ашшурнасирпала II (883–859 гг. до н. э.). Именно этот царь перенес столицу Ассирии из древнего Ашшура сюда, в Калах.
Особенностью традиций Ассирии было то, что почти каждый ее новый правитель, взойдя на престол, сооружал себе новую укрепленную столицу, стараясь при этом превзойти предшественника в пышности и величественности построек. Благодаря этому в Месопотамии сегодня сохранилось множество значительных памятников ассирийского периода.
Дворец Ашшурнасирпала, сооруженный в IX веке до н. э., был грандиозен. Он имел большой квадратный внутренний двор, вокруг которого располагались парадные, жилые и хозяйственные помещения. Стены многих из них были покрыты рельефами с изображениями военных подвигов царя, охоты, царских приемов. Эти рельефы отличает буквально протокольная точность в передаче событий, простота композиций, четкость контуров. Вход во дворец охраняли фигуры шеду – фантастические существа с телом быка, крыльями птицы и лицом человека.
Руины Калаха, раскопанные в 1845–1848 годах. Лэйярдом и в 1870-х годах Дж. Смитом и О. Рассамом, продолживших работу своего предшественника, и сегодня производят неизгладимое впечатление. С расстояния примерно десяти метров можно охватить взглядом весь фасад дворца Ашшурнасирпала, с двумя порталами, ведущими в тронный зал. Их стерегут статуи богов Мардука и Нергала. Скульптура Мардука в виде крылатого человека-быка изваяна из серовато-зеленого с белыми вкраплениями известняка, привезенного, очевидно, из верховьев Тигра. Фигура стоит в профиль. Отчетливо видны брюхо, покрытое змеиной чешуей, мощные ноги и человеческая голова главного бога Ассирии. Мягко очерчен крупный нос, прямая борода заплетена в косички, усы закручены. В некоторых местах треснувшую скульптуру скрепляют металлические скобы.
Две фигуры бога Нергала, крылатого льва с человеческим лицом, стоят анфас. Они сделаны из того же материала, но меньше по размерам. Одна из статуй держит в руке ягненка, другая – сосуд с вином или маслом.
У восточного, лучше сохранившегося портала стоит каменная плита с барельефом третьего бога ассирийцев – Набу. Он изображен в виде крылатого человека со свирепым лицом: крючковатый нос нависает над плотно сомкнутыми губами, застывшими в злой усмешке, брови нахмурены, к мочке уха прикреплена длинная, напоминающая ключ серьга. В правой руке Набу держит шишку пинии – символ плодородия.
Среди протянувшихся вдоль фасада барельефов можно найти изображение и четвертого бога ассирийцев – Нинурты. Этот бог, по-видимому, был самым младшим из четырех: размеры его изображения в виде орла составляют всего лишь четверть массивной фигуры Мардука.
Некогда дворец в Калахе поражал богатством и роскошью отделки. Резные вставки из слоновой кости украшали троны, ложа, столы, кресла, более того – стены некоторых залов целиком были покрыты пластинками этого драгоценного материала. Каждый посетитель, вступавший в тронный зал, будь то жрец, царский придворный или посол соседней державы, проходил мимо богов и каменных плит, на которых искусный скульптор изобразил сцены, рассказывающие о смелости царя Ассирии в бою и его ловкости на охоте. Фигуры богов должны были внушать благоговение, подчеркивать силу и могущество Ассирийской империи и ее владыки, сидевшего на золотом троне в южном конце тронного зала.
Но сейчас тронный зал пуст. Барельефы и статуи богов вывезены отсюда еще Лэйярдом. Испещренный клинописными знаками гранитный пьедестал, на котором стоял трон ассирийских царей, можно видеть сегодня в музее Мосула. Здесь же некогда находился пьедестал трона Салманасара III, ныне хранящийся в Иракском музее древностей в Багдаде. Из дворца Салманасара III в Нимруде происходит и панель из ярких цветных глазурованных кирпичей с изображением царя, над которым парит – крылатый бог Ашшур.
Стены опустевшего тронного зала аккуратно оштукатурены и обмазаны цементом. Только в нескольких местах уцелели скрепленные известью осколки барельефов, которые не вывезли лишь потому, что они могли бы раскрошиться по пути. На них видны изображения воинов, боевых колесниц, когтистая лапа раненного на охоте зверя, царапающего в предсмертной агонии землю. Вот, пожалуй, и все следы былого великолепия, сохранившиеся сегодня в Нимруде. «Так и кажется, что это всего лишь видение, всего лишь рассказанная тебе восточная сказка, – писал в свое время Генри Лэйярд. – Многие из тех, кто посетит это место, когда руины ассирийских дворцов зарастут травой, наверное, заподозрят, что все рассказанное здесь – плод фантазии».
